Так и отец мой небесный поступит С вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений Его (мф 18. 23-35).

Последняя фраза является эпилогом к притче, связывающим его содержание с вопросом Петра. Как и в притче о заблудшей овце, пролог вместе с эпилогом, образуя смысловую арку, содержат в себе толкование главной темы.

Покаяние и прощение

Эта притча — одно из нескольких наставлений Иисуса о про­щении. О том, что нужно прощать должников, Он говорил еще в Нагорной проповеди. В молитве «Отче наш» и ее толковании про­щение человека Богом ставится в прямую зависимость от того, способен ли человек прощать своих ближних (Мф 6. 12, 14-15).

Слова, аналогичные сказанным Петру, о том, что прощать надо многократно, мы находим в Евангелии от Луки: «Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему; и если покается, прости ему; и если семь раз в день согрешит против тебя и семь раз в день обра­тится, и скажет: каюсь, — прости ему» (Лк 17. 3-4). Эти слова у Луки стоят в качестве изолированного изречения, не связанного, как кажется, напрямую ни с тем, что ему предшествует, ни с тем, что за ним следует. Они не являются ответом на вопрос Петра и, по-видимому, были произнесены при других обстоятельствах. Чи­сло семь выполняет здесь те же функции, что число «семьдесят раз по семь» (то есть 490) у Матфея: прощать надо столько же раз, сколько человек согрешит.

Разница между словами, приведенными у Матфея, и теми, что приведены у Луки, касается не столько числа (при семи разах в день числа 490 можно достичь всего лишь за 70 дней), сколько темы по­каяния: в первом случае говорится о прощении независимо от по­каяния, во втором — о прощении человека, который согрешает и кается. В ответе Иисуса Петру, приведенном у Матфея, отсутствует также тема выговора. Правда, она у Матфея прозвучала несколько ранее: в словах Иисуса о том, что согрешающего брата нужно сна­чала обличить наедине, потом в присутствии одного или двух сви­детелей, а если он не покается, предать суду Церкви (Мф 18. 15-17). Тематическое сходство между поучениями Иисуса о прощении у Матфея и Луки достаточно очевидно, хотя акценты расставлены по-разному.

Однозначного ответа на вопрос, является ли, по учению Иисуса, покаяние условием прощения, Евангелия нам не дают. В некоторых случаях, как в приведенном изречении из Евангелия от Луки, покаяние упоминается, в других же случаях о покаянии ни­чего не говорится. Судя по тому, что в молитве «Отче наш» и тол­ковании к ней, имеющих универсальный смысл, говорится лишь о прощении должников — вне зависимости от того, приносят ли они покаяние и просят ли о прощении, — такое отношение должно восприниматься как идеал, к которому должен стремиться всякий ученик Иисуса Христа. Прощение тех, кто об этом просит, очевид­но, воспринимается как тот минимум, который обязателен для всех, или как начальная ступень пути, ведущего человека к прио­бретению способности прощать всех должников.

Вопрос о том, является ли покаяние условием прощения, не имеет прямого отношения к сюжету притчи о немилосердном заи­модавце. В этой притче должник раба падает к его ногам и умоляет «потерпеть на нем», пока он отдаст долг. Однако и сам немилосерд­ный заимодавец в начале притчи падал и кланялся перед госуда­рем. Главным пунктом притчи является не эта деталь, а разница между тем, как царь поступил со своим рабом, и тем, как раб от­несся к своему должнику. Притча не дает ответа на вопрос, надо ли прощать только тех, кто просит о прощении. Она рисует обо­бщенную картину и построена на контрасте между поведением двух должников.

Исторический контекст

Ученые отмечают, что ситуация, описанная в притче, дает представление о жизни еврейского народа под римским владыче­ством. Притча начинается с того, что царь решил «сосчитаться с рабами своими». Имеется в виду не что иное, как финансовая ин­спекция, осуществляемая по приказу носителя верховной власти в государстве. К нему приводится «некто» (букв. «один должник»), за которым числится огромный долг. Поскольку должник не имеет, чем заплатить, государь приказывает конфисковать все его имуще­ство, включая жену и детей.

Главный заимодавец в притче сначала обозначен выражением «человек царь» (поскольку выражение отражает типичный семи­тизм, при переводе на новые языки слово «человек» обычно опу­скается). Далее в притче он назван словом кбрюс;, переводимым в данном случае как «государь». Этот же термин употребляется в Септуагинте применительно к Богу — главным образом в качестве эквивалента священному имени ЯНве (Яхве, Иегова). В Новом За­вете он применяется и по отношению к Богу Отцу, и по отношению к Иисусу.

Первый и второй должники обозначаются терминами бобХос; и обубоиХос; соответственно: первый термин указывает на раба, вто­рой на «со-раба», то есть такого же раба, находящегося в равном положении с первым и, судя по содержанию притчи, работающего у того же господина. У второго раба, в свою очередь, есть сочувст­вующие ему обубоиХо! («со-рабы», «товарищи»), то есть такие же, как он, рабы, находящиеся на службе у того же господина. Значи­тельная часть сюжета развивается внутри общества рабов одного господина, тогда как основной темой притчи являются взаимоот­ношения первого раба с господином и его же взаимоотношения с одним из своих товарищей.

В притчах Иисуса термин боиХос («раб», «слуга») встречается многократно — как в единственном, так и во множественном чи­сле. Рабы, или слуги, являются героями в общей сложности две­надцати притч: о пшенице и плевелах (Мф 13. 27-28), о немило­сердном заимодавце (Мф 18. 23, 26-28, 32), о злых виноградарях (Мф 21. 34; Мк 12. 2, 4; Лк 20. 10-11), о брачном пире (Мф 22. 3-4, 6, 8, 10), о благоразумном рабе/домоправителе (Мф 24. 45-46, 48, 50; Лк 12. 43, 45-47), об ожидании хозяина дома (Мк 13. 34), о бодрст­вующих слугах (Лк 13. 37), о званых на вечерю (Лк 14. 17, 21-23), о талантах (Мф 25. 14, 19, 21, 23, 26, 30), о блудном сыне (Лк 15. 22), о рабах ничего не стоящих (Лк 17. 7, 9-10), о десяти минах (Лк 19. 13, 15, 17, 22). Термин боиХос встречается в прямой речи Иисуса и за пределами притч, например, в словах, обращенных к ученикам:

Ученик не выше учителя, и слуга (бовХо^) не выше господина своего: довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его, и для слуги, чтобы он был, как господин его (Мф 10. 24-25).

Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою (SiaKOVO^); и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом (бовХо^) (Мф 20. 26-27; Мк 10. 44-45).

Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает го­сподин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего (Ин 15. 15).

Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господи­на своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше (Ин 15. 20).

Время земной жизни Иисуса совпало с наивысшим расцветом рабства в Римском государстве. Если на раннем этапе существова­ния Римской республики рабов было относительно немного, то в результате завоеваний периода поздней республики их количество расширилось во много раз — прежде всего за счет военнопленных, которых не убивали, а обращали в рабство. Превращение респу­блики в империю, произошедшее в 27 году до Р. Х. при Октавиане Августе, способствовало дальнейшему развитию института рабст­ва. Общее количество рабов на территории Римской империи вре­мен Иисуса оценивается по-разному: в одной Италии их было, как принято считать, 2-3 миллиона, и соотношение рабов к свободным оценивается как 1 к 2 или 2 к 5. При этом за пределами Италии, в том числе в Израиле, рабов было значительно меньше.

Раб считался собственностью своего господина, наряду с землей, недвижимостью, скотом. Власть хозяина над рабом была безусловной. Хозяин мог по своему усмотрению наказать раба, изувечить, кастрировать или убить. Брачный союз между рабом и рабыней не имел никакого юридического статуса: он восприни­мался как сожительство, которое могло быть расторгнуто по воле господина. Рабы были не субъектом, а объектом права. Введение норм, смягчающих положение рабов, в римское законодательство началось около середины I века по Р. Х. (в частности, Lex Petronia de servis^[225], принятый предположительно в 61 году); во времена Иисуса таких норм практически не существовало. Лишь в IV веке, при им­ператоре Константине, наказание за умышленное убийство раба было юридически приравнено к наказанию за убийство свободно­го человека, и принятие этой нормы стало прямым следствием вли­яния христианской нравственности на законодательство Римской империи.

Ситуация, описанная в притче, отражает положение рабов в Римской империи времен Иисуса Христа. Судьба раба находилась полностью в руках его господина. Помиловать или наказать, про­стить долг или нет, определить меру наказания провинившему­ся — все это зависело исключительно от воли хозяина.

В рассматриваемой притче царь, узнав об огромном долге, приказал в уплату долга продать самого должника, его жену, детей и имущество. Должник, в свою очередь, сажает в тюрьму того, кто был должен ему. Насколько реалистичны обе описанные ситуации?

Конфискация имущества была распространенной юридиче­ской практикой, применявшейся в римском праве. Император Ти­берий регулярно пополнял государственную казну за счет конфи­скации имущества лиц, обвиненных в заговоре, либо осужденных за уголовные преступления. Конфискация могла быть полной или частичной. В некоторых случаях дети осужденного могли удержать часть его имущества. Законодательство в отношении причин, сте­пеней и форм конфискации имущества в Римской империи пос­тоянно менялось. Еврейское законодательство не предусматривало конфискации имущества; тем не менее, на практике такая мера мо­гла применяться.

Что же касается продажи раба, его жены и детей в уплату долга, то такое наказание не предусматривалось ни римским, ни еврей­ским законодательством. Тем не менее, опять же, в истории такая практика имела место. Закон Моисеев предусматривал продажу в рабство только за кражу (Исх 22. 3). Однако в Библии упоминает­ся случай, когда заимодавец после смерти должника, не успевшего расплатиться с ним, потребовал отдать ему в рабы обоих сыновей должника (4 Цар 4. 1). Рассказывается также, как во время голода иудеи отдавали сыновей и дочерей в рабы, чтобы прокормиться (Неем 5. 5). Образ продажи людей за долги используется метафо­рически в книгах пророков (Ис 50. 1; Ам 2. 6).

Тюремное заточение в качестве наказания за неуплату дол­га запрещалось еврейским законодательством. Однако в римском праве такая практика имела в I веке широкое применение. Эта пра­ктика отражена в словах Нагорной проповеди: «Мирись с сопер­ником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта» (Мф 5. 25-26).

Таким образом, история, рассказанная в притче, основана если не на правовых нормах, то на реальных прецедентах. Тем не ме­нее, реализм притчи не следует преувеличивать. Сумма, названная Иисусом в качестве долга раба перед царем, имеет гиперболиче­ский характер. Десять тысяч на Ближнем Востоке в древности были самым большим числом, используемым в счете, а талант — самой большой денежной единицей, следовательно, 10 000 талантов — са­мая большая сумма, какую можно представить.

Термин «талант» в греко-римском мире обозначал единицу веса, равную примерно 42,5 килограммам. К I веку н. э. этот тер­мин стал указывать на денежную единицу, равную 6 000 динариев, что соответствовало годовой заработной плате 200 тысяч рабочих. Десять тысяч талантов означало астрономическую сумму¹. Подоб­ного рода сумму мог задолжать императору только крупный при­дворный сановник, не ниже губернатора провинции. Впрочем, это не была сумма из разряда фантастических. Контрибуцию в десять тысяч серебряных талантов Карфаген должен был выплатить Риму после победы Сципиона во Второй Пунической войне в 202 году до Р. Х.; при этом выплата была растянута на пятьдесят лет^{[226] [227]}. Со­гласно Иосифу Флавию, десять тысяч талантов выплатил Помпею сириец Птолемей Менней, чтобы избежать казни за свои преступ­ления; из этой суммы Помпей выплатил жалование своему войску^[228].

Сумма, которую первый раб задолжал своему господину, пре­вышает размер долга второго раба перед первым приблизительно в пятьсот или шестьсот тысяч раз. Данное соотношение призвано проиллюстрировать главную мысль притчи: каждый человек на­ходится в безмерном долгу у Бога. Денежный заём в десять тысяч талантов символизирует неоплатный долг человека перед Богом, несопоставимый ни с какими задолженностями, которые один че­ловек может иметь по отношению к другому.

Само понятие денежного долга используется в притче мета­форически. Термин Savsiov (долг), использованный в Мф 18. 27, нигде более в Новом Завете не встречается: в греческом языке он употребляется, как правило, для обозначения денежного займа. В молитве «Отче наш» (Мф 6. 12) для обозначения долга использу­ется другой термин — бфе(Хпра («долг»), а для обозначения задол­жавшего — однокоренной термин бфе^етрс; («должник»). В притче должник назван тем же термином (букв. «должник десятью тыся­чами талантов»).

Оба должника обращаются к своим заимодавцам с одинаковой просьбой: «потерпи на мне». При этом просьба первого должника в критическом издании Нового Завета сопровождается обещани­ем: «и всё тебе заплачу»; второй же должник обещает первому: «и отдам тебе» (отсутствует слово «всё»). Насколько нереалистичным было обещание первого должника, учитывая огромную сумму его долга, настолько же реалистичным подобное обещание было в устах второго, задолжавшего первому лишь сто динариев. Парал­лелизм между действиями двух должников подчеркивается тем, что оба они падают на колени перед заимодавцами. Эта поза, од­нако, имеет разный смысл в ситуации, когда раб оказывается перед царем, и в ситуации, когда перед рабом другой раб.

Государь не просто выполняет просьбу раба и откладывает время выплаты долга: он, «умилосердившись над рабом тем, отпу­стил его и долг простил ему». Глагол ^pKSV (простил) указывает на полное списание долга без каких бы то ни было последствий. Именно этот глагол употреблен в молитве «Отче наш»: «И прости (афЕ^) нам долги (дфЕ1Хрцата) наши, как и мы прощаем (афркацЕу) должникам (дфЕ1Хета1^) нашим». Притча, таким образом, является наглядной иллюстрацией к тем словам, которыми завершается из­ложение молитвы «Отче наш» в Нагорной проповеди: «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф 6. 14-15).

Милосердие Бога и долг человека

Прощение, которое Бог дарует должнику, является всецелым и полным. Бог не просто откладывает выплату долга и не просто списывает часть долга: он прощает весь долг целиком. И происхо­дит это не потому, что человек обещает Богу вернуть долг (обеща­ние первого должника из притчи заведомо нереалистичное). Это происходит благодаря милосердию Божию. Глагол «умилосердил­ся» указывает на то качество, которое редко в земных царях, но ко­торое в Ветхом Завете выступает в качестве одного из основных качеств Бога (Исх 34. 6; Втор 4. 31; 2 Пар 30. 9; Неем 9. 17; Пс 85. 5 и др.). В Книге Исход Бог говорит:

Если дашь деньги взаймы бедному из народа Моего, то не при­тесняй его и не налагай на него роста. Если возьмешь в залог одежду ближнего твоего, до захождения солнца возврати ее, ибо она есть единственный покров у него, она — одеяние тела его: в чем будет он спать? итак, когда он возопиет ко Мне, Я услышу, ибо Я милосерд (Исх 22. 25-27).

Беспредельное милосердие Божие контрастирует с немилосер- дием раба, выступающего в притче в качестве антипода Бога. Он не идет ни на какие уступки: не предлагает своему должнику ни отло­жить выплату долга, ни возвратить его часть. Действия раба могли бы быть в какой-то степени объяснимы, если бы огромный долг продолжал оставаться за ним. Но вся острота ситуации заключа­ется в том, что к тому моменту, когда он находит своего товарища, гигантская сумма долга была полностью прощена ему. Поэтому раб выступает в притче и как немилосердный по отношению к своему товарищу, и как неблагодарный по отношению к государю.

О том, что человек должен благодарить Бога за Его благодея­ния, неоднократно говорится на страницах Ветхого Завета. Этой теме посвящен, в частности, 102-й псалом, где о Боге говорится: «Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои... Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив. Не по беззакониям нашим сотворил нам, и не по грехам нашим воздал нам» (Пс 102. 3, 8, 10).

Образ царя в рассматриваемой притче напоминает образ Бога из 102-го псалма. Подобно Богу, он щедр, милостив и долготерпе­лив: он не воздает должнику по его беззакониям, но прощает его грехи. Призыв, обращенный псалмопевцем к собственной душе, созвучен тому нравственному призыву, который подспудно при­сутствует в притче: человек не должен забывать о благодеяниях Бога к нему. Раб в притче не выполняет этот призыв, никак не вы­ражает свою благодарность царю — ни на словах, ни на деле. В дан­ном случае благодарность на словах не требуется, а благодарность на деле должна была бы выражаться в том, чтобы раб поступил по отношению к своему должнику так же, как царь только что посту­пил с ним.

В каком смысле человек является должником перед Богом? Это не риторический вопрос, если учесть, что многие люди вообще не сознают себя должниками. Прежде всего каждый получает от Бога дар жизни: нет ни одного человека, который пришел бы в мир по своей воле. Родина, родители, здоровье, способности и возможно­сти для самореализации — все это тоже относится к числу благо­деяний, которые человек получает от Бога без каких бы то ни было заслуг со своей стороны. В этом смысле каждый человек является должником перед Богом уже в силу того, что он появился на свет, получил образование и воспитание, возможность вырасти и стать взрослым.

В данной притче акцент делается на прощении, то есть на том, что Бог прощает человеку его личную задолженность. Эта задол­женность растет по мере того, как растет сам человек: чем больше он совершает ошибок и грехов, тем больше его долг перед Богом, прощающим его столько раз, сколько человек грешит и кается. Од­нако это правило действует не безотказно и не автоматически. Если человек неблагодарен, если он не подражает Богу в Его милосердии и не прощает своих должников, Бог в конце концов наказывает его.

Три качества Бога

Притча раскрывает три качества Бога: всемогущество, ми­лосердие и справедливость. Эти качества сосуществуют в Нем и могут проявляться в ответ на действия человека. По отношению к человеку Бог обладает полнотой власти: если Он захочет «сосчи­таться» с человеком, ничто Ему в этом не воспрепятствует. Однако когда человек обращается к Нему с молитвой о прощении, Он спи­сывает ему все долги, какими бы огромными они ни казались. Бог отказывает человеку в прощении только в том случае, если чело­век, будучи прощен Им, не прощает своим должникам. Здесь всту­пает в действие та Божия справедливость, которая в Священном Писании часто выражается в терминологии гнева. Точно так же в притче царь, «разгневавшись», отдал немилосердного заимодавца истязателям.

Термин «истязатели» метафорически указывает на посмертное воздаяние для нераскаянных грешников, которых Бог отправля­ет «в геенну, в огонь неугасимый, где червь их не умирает и огонь не угасает» (Мк 9. 43-48). В притчах и поучениях Иисуса Христа и муки грешников, и блаженство праведников представлены как вечные (Мф 25. 46). Может показаться, что этому противоречат слова из притчи: «пока не отдаст ему всего долга». Именно на этих словах, а также на аналогичном выражении из Нагорной пропове­ди (Мф 5. 26: «ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта») в католической традиции строится учение о чистили­ще — промежуточном состоянии между адом и раем, где грешники подвергаются мучениям, имеющим временный характер.

Между тем в рассматриваемой притче термин «пока» (ёш^) не указывает на некий промежуток времени. Скорее, наоборот: бес­конечный характер истязаний вполне соответствует астрономи­ческому размеру долга. Сумма в десять тысяч талантов настолько огромна, что возвратить ее человек никогда не сможет, даже если все его имущество будет конфисковано, жена и дети проданы в рабство, а он сам отдан истязателям. Именно так понимает слова «пока не отдаст ему всего долга» Иоанн Златоуст: «то есть навсегда, потому что он никогда не будет в состоянии заплатить свой долг»^[229].

Главным и основным пунктом притчи, однако, является не уг­роза вечных мук, которая присутствует и во многих других при­тчах, и не учение о милосердии Бога, а призыв прощать должников. Тема безмерного милосердия Божия оказывается побочной. Глав­ный призыв притчи заключается в ее эпилоге: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сер­дца своего брату своему согрешений его» (слова «согрешений его» отсутствуют во многих рукописях). Этот эпилог расставляют все точки над «i», переводя мысль слушателя из сферы долговых обяза­тельств в сферу межличностных отношений, где должны действо­вать иные законы, продиктованные не принципом справедливости и целесообразности, а стремлением человека подражать Богу в Его милосердии.

Это подчеркивается и выражением «от сердца своего» (букв. «от сердец ваших»). Образ действий, к которому призывает Иисус, продиктован не рациональными соображениями, а тем внутрен­ним качеством, которое сродни божественному милосердию. Дей­ствия Бога по отношению к человеку не подчинены закону целе­сообразности или справедливого воздаяния. Наоборот, Бог желает простить грешника, даже если его грехи очевидны для других (Лк 7. 37-39). Но Иисус хочет, чтобы и человек научился смотреть на своего ближнего так, как Бог смотрит на человека: с любовью, со­страданием, милосердием, готовностью простить вину, какой бы тяжкой она ни была.

Резюме

Притча о детях на улице представляет собой часть поучения Спасителя об Иоанне Крестителе. В этой притче служение Иоан­на соотносится со служением Иисуса Христа. Несмотря на свою краткость, притча представляет немало затруднений для тол­кователей. Наиболее убедительной представляется точка зрения, согласно которой Спаситель и Иоанн Креститель сравниваются с одной и той же группой детей, которая исполняняла то веселую, то грустную музыку, — в то время как слушатели, и прежде всего фарисеи, соотносятся с другой группой детей, которые каждый раз негативно реагируют на предложения своих товарищей.

Притча о двух должниках в Евангелии от Луки является ча­стью повествования о женщине-грешнице, которая пришла в дом фарисея, где Иисус возлежал за трапезой, и помазала Его ноги дра­гоценным миром. У Луки этот эпизод относится к галилейскому периоду служения Иисуса (в повествованиях трех других Еванге­листов, излагающих похожую историю, притча отсутствует). Притча о двух должниках становится реакцией как на поведение кающейся грещницы, так и на образ мыслей фарисея. Этот образ мыслей Спаситель обличал неоднократно: фарисеи воспринимали праведность прежде всего как выполнение суммы внешних предпи­саний, которое в их глазах возвышало их над обычными людьми. Прямое обращение к фарисею как одному из прототипов притчи, не оставляющее ему никакого пространства для альтернативно­го толкования, напоминает обращение пророка Нафана к Давиду: «ты — тот человек» (1 Цар 12. 7).

В Евангелии от Матфея притча о заблудшей овце имеет про­лог и эпилог, выполняющие функцию толкования. В прологе, кото­рый является ответом на споры учеников Христа о первенстве, Спаситель ставит им в пример дитя и призывает не презирать «ни одного из малых сих». Тема умаления становится поводом для перехода к теме покаяния, раскрытой в притче о заблудшей овце. Центральная тема притчи — отношение Бога к грешнику. Если грех, соблазн, зло заслуживают осуждения сами по себе, это еще не значит, что должен быть осужден всякий грешник, соблазнен­ный, делающий зло. Грех в притче трактуется как уклонение от правильного пути: человек совершает грех потому, что он сбился с дороги, отбился от стада, потерялся. Его надо не осудить, а по­жалеть. Бог не забывает о человеке, даже если человек забывает о Боге: Он продолжает помнить о нем и не просто ждет его возвра­щения, но выходит на поиски его.

Притчу можно истолковать как символ перехода от Ветхого Завета к Новому. Согласно ветхозаветной нравственности, чело­век, повинный в тяжком грехе, должен быть попросту элиминиро­ван ради сохранения духовного здоровья «всего общества» (Лев 24. 13-21). В Новом Завете грешник рассматривается как заблудив­шийся: Бог обращается к нему лично и идет искать его, подобно тому, как в раю Он искал падшего Адама, обращаясь к нему непо­средственно (Быт 3. 9).

Притча о немилосердном заимодавце также имеет пролог и эпилог. Прологом притчи — и поводом к ее произнесению — явля­ется вопрос Петра о том, сколько раз следует прощать ближнему. Возможно, Петр ссылается на некое раввинистическое предание, предписывавшее прощать не более семи раз. Ответ Спасителя (Мф 18. 22) указывает на то, что прощение не может иметь предела. Именно эту мысль иллюстрирует притча, произнесенная непосред­ственно за этим диалогом и, вероятно, в присутствии других уче­ников. Последняя фраза притчи (Мф 18. 35) является ее эпилогом, связывающим ее содержание с вопросом Петра. Как и в притче о заблудшей овце, пролог вместе с эпилогом, образуя смысловую арку, содержат в себе толкование главной темы.

Вопросы к главе 10

Дети на улице

1. Какие интерпретации предлагались для двух групп детей, игра­ющих на улице?

2.

3.

Как, с точки зрения притчи, служение Иоанна Крестителя со­относится с земным служением Спасителя?

Охарактеризуйте толкования этой притчи в святоотеческой традиции.

Два должника

4.

5.

6.

При каких обстоятельствах была произнесена притча о двух должниках согласно Евангелию от Луки?

Перескажите эпизоды из других Евангелий, сходные по содер­жанию с притчей о двух должниках. В чем их сходство и разли­чие с версией Луки?

Каковы главные темы притчи? Против кого она направлена?

Заблудшая овца

7.

8.

9.

10.

11.

Сравните версии притчи о заблудшей овце у Матфея и у Луки.

В каком контексте была произнесена притча о заблудшей овце согласно Евангелию от Матфея? С какими темами она связана? Приведите примеры ветхозаветных текстов, в которых Бог сравнивался бы с пастырем.

Сравните притчу о заблудшей овце с текстом пророка Иезеки­иля о рассеянных овцах (Иез 34. 11-16).

Как следует понимать «праведников», о которых идет речь в притче?

Немилосердный заимодавец

12.

13.

Что послужило поводом к произнесению притчи о немило­сердном заимодавце?

Приведите примеры других наставлений Иисуса Христа о не­обходимости прощения.

Опишите исторические реалии, отражаемые притчей.

Глава 11.

ПРИТЧИ НА ПУТИ В ИЕРУСАЛИМ

11. 1. Милосердный самарянин

Иисус и самаряне

Притча о милосердном самарянине была первой из притч, ко­торые, согласно Луке, Спаситель произнес на пути в Иерусалим. Этот путь начался с того, что Он «послал вестников пред лицем Своим; и они пошли и вошли в селение Самарянское; чтобы при­готовить для Него; но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим» (Лк 9. 52-53). Путь из Галилеи в Иерусалим пролегал через Самарию, однако Лука ничего не го­ворит о том, сколько времени Иисус провел в Самарии на пути в Иерусалим. Он лишь упоминает, что после того, как Иисуса с уче­никами не приняли в селении самарянском, они «пошли в другое селение» (Лк 9. 56), предположительно тоже самарянское.

Ранее Иисус посещал Самарию, о чем мы узнаем из Евангелия от Иоанна (Ин 4. 4-42). В том случае Иисус шел из Иудеи в Галилею, сейчас же Он двигался в обратном направлении. Из Евангелия от Иоанна мы также узнаем, что «иудеи с самарянами не сообщаются» (Ин 4. 9). Вражда между иудеями и самарянами восходит к событи­ям, описанным в 4-й Книге Царств, когда часть израильтян после 722 года до Р. Х. была переселена в Ассирию, а царь Ассирийский поселил в самарянских городах своих подданных другого этниче­ского происхождения. Эти последние, продолжая чтить своих бо­гов, одновременно начали почитать Бога Израильского: «Господа они чтили и богам своим они служили по обычаю народов, из ко­торых выселили их» (4 Цар 17. 24-33).

Сочетание монотеизма с политеизмом было характерной чер­той самарян на протяжении многих поколений (4 Цар 17. 41). Ко временам Иисуса Христа самаряне были по преимуществу моно­теистами: их храм на горе Гаризим, построенный при Александре Македонском, был разрушен около 128 года до Р. Х., однако они продолжали считать эту гору священной (Ин 4. 20). Иудеи относи­лись к самарянам враждебно не только из-за вероучительных от­личий, но и из-за того, что в них еврейская кровь была смешана с кровью других народов.

Притча о милосердном самарянине была произнесена вскоре после того, как Иисуса не захотели принять в селении самарянском. Возможно, она была произнесена в том «другом селении», куда они отправились, или в Галилее на пути в Самарию, или, наоборот, уже в Иудее после прохождения через Самарию. В следующем эпизоде Иисус оказывается в доме Марфы и Марии (Лк 10. 38-42), а этот дом находился в Вифании, близ Иерусалима (Ин 11. 1). Нельзя также исключить, что притча была произнесена в Заиорданье, поскольку герой притчи путешествует «из Иерусалима в Иерихон» (Лк 10. 30). Впрочем, географическая привязка не так важна. Самаряне неод­нократно появляются на страницах Евангелий (Лк 17. 16-19; Ин 4. 4-42), и Иисус неоднократно оказывает им благоволение.

Рассказ о законнике и его продолжение у Луки

Прологом к притче служит рассказ о законнике, который «встал и, искушая Его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы на­следовать жизнь вечную?». Иисус ответил ему вопросом на вопрос: «в законе что написано? как читаешь?». Законник сказал в ответ: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближ­него твоего, как самого себя». Иисус говорит ему: «Правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить» (Лк 10. 25-28). В том же эпизоде у Матфея ветхозаветные заповеди цитирует Сам Иисус в ответ на вопрос законника (Мф 22. 34-40). У Марка эпизод изло­жен в значительно более развернутой версии, чем у Матфея и Луки (Мк 12. 28-34).

Однако только у Луки эпизод имеет продолжение, и книжник, «желая оправдать себя», задает Иисусу вопрос: «А кто мой ближ­ний?» (Лк 10. 29). В ответ Иисус излагает притчу:

Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел тою дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и ле­вит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два ди­нария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавше­муся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай так же (Лк 10. 30-37).

Отдельные детали притчи, по мнению ряда ученых, имеют па­раллели в повествовании из 2-й Книги Паралипоменон, относя­щемся к эпохе войн между царством Израильским и царством Иу­дейским. Здесь говорится о том, как сыны Израилевы взяли в плен двести тысяч иудеев и хотели отправить их в Самарию. Но пророк Одед вышел перед войском, шедшим в Самарию, и уговорил воена­чальников проявить милость к пленным. В результате некоторые из начальников, послушавшись голоса пророка, «взяли пленных, и всех нагих из них одели... и обули их, и накормили их, и напоили их, и помазали их елеем, и посадили на ослов всех слабых из них, и отправили их в Иерихон, город пальм, к братьям их, и возврати­лись в Самарию» (2 Пар 28. 8-15).

Совпадений между приведенным рассказом и притчей доста­точно много: оба рассказа связаны с Самарией; в обоих случаях упоминается Иерихон; в обоих речь идет о милосердном отноше­нии к попавшим в бедственное положение. Символом этого мило­сердного отношения в обоих случаях становится елей (оливковое масло), использовавшийся в качестве лекарственного средства: елей возливали на раны для их скорейшего заживления, тогда как вино использовали в целях дезинфекции. Законник, будучи начи­тан в Священном Писании, не мог не знать эту историю. Возмож­но, Своей притчей Иисус хотел напомнить ему о примерах благо­родного поведения из прошлого.

Исторический контекст

Спаситель начинает притчу с описания отчаянной ситуации, в которой оказался «некоторый человек» на пути из Иерусалима в Иерихон. Этот путь пролегает через пустынные и безлюдные ме­ста: по словам Иосифа Флавия, «от Иерусалима Иерихон отстоит на сто пятьдесят стадий, а от Иордана на шестьдесят. Страна до Иерусалима пустынна и камениста»^[230]. Это был опасный путь: его называли «дорогой крови» из-за множества совершённых на нем разбойничьих нападений.

Возможно, священник, проходивший мимо, не приблизился к пострадавшему из опасения, что разбойники находятся где-то ря­дом. Возможно также, что он принял пострадавшего за мертвого: слово ppiOavp^, переведенное как «едва живой», буквально означа­ет «полумертвый» и вполне могло указывать на человека, лежав­шего неподвижно, подобно мертвому, в бессознательном состоя­нии. Священник же, по закону, не должен был прикасаться к трупу, чтобы не оскверниться (Лев 21. 1-2). Именно желанием соблюсти ритуальную чистоту объясняют поведение священника некоторые толкователи.

Впрочем, на левита эти предписания не распространялись. В отличие от священника, он не просто прошел мимо: сначала он «по­дошел и посмотрел». Тем не менее, и он не оказал помощи постра­давшему — по причинам, о которых в притче ничего не говорится.

Священники и левиты относились к наиболее уважаемым членам израильского общества. И те, и другие служили при храме Иерусалимском, и хотя левиты выполняли вспомогательные функ­ции, они также относились к числу священнослужителей. Иисус не случайно приводит в пример представителей этих двух категорий лиц. Подобно книжникам и фарисеям, они рассматривались как те, кто своим поведением должны подавать пример прочим.

В данном случае, однако, положительный пример подает толь­ко самарянин. Его отношение к человеку, ставшему жертвой раз­бойников, выражено глаголом onXayyviCopai («сжалиться», «уми­лосердиться»). Этот глагол употребляется в евангельских повест­вованиях неоднократно (Мф 9. 36; 14. 14; 15. 32; 18. 27; 20. 34; Мк 1. 41; 6. 34; 8. 2; 9. 22; Лк 7. 13; 10. 33; 15. 20), главным образом приме­нительно к Иисусу. Он происходит от слова onXdyyvov («внутрен­ность», «утроба», перен. «сердце») и указывает на милосердие и жалость как внутреннее качество, присущее человеку и роднящее его с Богом. Из трех героев притчи только самарянин оказывается способен проявить это качество.

Милосердный самарянин как образ любви к ближнему

Рассказчик уделяет особое внимание действиям милосердного самарянина: они описаны максимально подробно как свидетельст­во подлинной любви к ближнему. Любовь к ближнему — деятель­ная любовь: она выражается в способности человека отождествить себя со страждущим, войти во все детали его бедственного поло­жения и приложить максимум усилий для того, чтобы ему помочь. Вместо того, чтобы поскорее скрыться с места события, как это сде­лали священник и левит, самарянин тратит время и средства на по­мощь пострадавшему, а главное — вкладывает в него свое сердце.