Говоря: Великий пророк восстал между нами, и бог посетил народ свой (лк 7. 11-16).

Этот рассказ — единственный в Новом Завете, где упоминает­ся город Наин (современный Неин). Город расположен на юго-за­паде от Назарета, на достаточно значительном расстоянии (более 40 км) от Капернаума, где происходил предшествовавший эпизод: исцеление слуги сотника. Два события, следовательно, произошли не в один день.

Как и в двух других упомянутых выше случаях, где речь шла о единственном ребенке (Лк 8. 42 и Лк 9. 38), Лука употребляет здесь термин povoysv»^ (букв. «единородный»), используемый в корпусе писаний Иоанна применительно к Иисусу как Единородному Сыну Божию (Ин 1. 14, 18; 3. 16, 18; 1 Ин 4. 9). Упоминание о том, что жен­щина была вдовой, свидетельствует о внимании Луки к деталям, касающимся жизненной ситуации тех людей, которые обращались за помощью к Иисусу.

Слово «Господь» применительно к Иисусу в повествователь­ной части Евангелия от Луки встречается здесь впервые. В даль­нейшем имя Господь встретится в повествовании Луки еще 13 раз (Лк 7. 31; 10. 1; 11. 39; 12. 42; 13. 15; 17. 5, 6; 18. 6; 19. 8; 22. 31, 61; 24. 3, 34), заменяя более характерное для повествовательной части всех четырех Евангелий, включая Евангелие от Луки, именование «Иисус».

Выражение «сжалился над ней» напоминает о других эпизо­дах, где действия Иисуса вызваны жалостью (Мф 9. 36; 14. 14; Мк 6. 34). Тема жалости присутствует также в притчах Спасителя: мило­сердный самарянин сжалился над попавшимся в руки разбойников (Лк 10. 33); отец, ожидавший блудного сына, увидев его издалека, «сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его» (Лк 15. 20). Жалость и сострадание — главная причина, по которой Христос остановил похоронную процессию без чьей-либо просьбы.

В отличие от других чудес, совершённых по просьбе людей, здесь чудо происходит исключительно по милосердию Иисуса к плачущей женщине. Когда-то раньше она потеряла мужа, а теперь прощалась с единственным, кто у нее оставался: «единородным» сыном. Единородный Сын Божий остановил процессию потому, что Его сердце откликнулось на человеческое горе. Иисус действо­вал так, как Ему подсказывало Его сострадательное человеческое сердце. Но в этом действии в полной мере проявляется Его боже­ственная природа.

В отличие от дочери Иаира, о которой мы знаем, что ей было двенадцать лет, точный возраст юноши Евангелистом не определен. Однако слово vsaviOKO^ в греческом языке обозначает не отрока, а молодого человека, достигшего совершеннолетия. Этот же термин употреблен в отношении богатого юноши, не захотевшего после­довать за Иисусом (Мф 19. 20, 22), и юноши, который следовал за Иисусом, «завернувшись по нагому телу в покрывало» (Мк 14. 51).

Спаситель прикасается к одру, на которым лежит тело умерше­го, очевидно, не для того, чтобы при помощи этого прикосновения возвратить юношу к жизни (в таком случае он скорее прикоснулся бы к самому телу), а для того, чтобы остановить процессию. Воз­вращение умершего к жизни происходит благодаря словам Иисуса, обращенным к нему, похожим на те, которые мы встречаем во мно­гих рассказах о чудесах. Слово «встань» Иисус обращал и к рассла­бленным (Мф 9. 6; Мк 2. 11; Лк 5. 24 и Ин. 5. 8), и к дочери Иаира (Мк 5. 41; Лк 8. 54).

После повелительного слова Иисуса юноша сел и начал гово­рить. Окружающих объял страх. Между тем Иисус «отдал его ма­тери его»: здесь Евангелист повторяет слова из рассказа о воскре­шении пророком Илией сына вдовы-сонамитянки (3 Цар 17. 23). Очевидно, Лука использовал это выражение вполне сознательно, чтобы напомнить читателям о чуде древнего пророка.

Слова «великий пророк восстал между нами» могут указывать на распространенное представление о том, что Иисус — это вос­кресший Илия, Иеремия или один из древних пророков. Однако они могут также означать веру в Иисуса как того эсхатологическо­го Пророка-Мессию, прихода которого ожидал еврейский народ.

Слова «Бог посетил народ Свой» связывают рассказ о воскре­шении сына вдовы Наинской с первым главами Евангелия от Луки, где сначала Мария говорит, что Бог «воспринял Израиля, отрока Своего, воспомянув милость, как говорил отцам нашим, к Аврааму и семени его до века» (Лк 1. 54-55); затем Захария провозглашает, что Бог «посетил народ Свой» (Лк 1. 68); и наконец, Симеон, держа на руках Младенца Иисуса, говорит о Нем как о «свете к просвеще­нию язычников» и славе народа израильского (Лк 2. 32). Пришест­вие в мир единородного Сына Божия является особой милостью Бога к народу израильскому. В то же время Иисус — свет к прос­вещению язычников: Его миссия имеет универсальное, вселенское измерение.

В Евангелии от Луки рассказ о воскрешении сына вдовы сле­дует непосредственно за рассказом об исцелении слуги сотника (Лк 7. 1-11) и предшествует эпизоду, в котором Иоанн Креститель посылает к Иисусу двух учеников спросить: «Ты ли Тот, Которому должно придти, или другого ожидать нам?» (Лк 7. 20). Вопрос оче­видным образом связан со словами свидетелей чуда воскрешения отрока о «великом пророке». И эти слова, и вопрос учеников Иоан­на отражают мессианские надежды.

Иисус отвечает: «Пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали: слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очища­ются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне!» (Лк 7. 22-23). Аналогичный от­вет мы находим и у Матфея (Мф 11. 5-6), однако там он предшеству­ет единственному содержащемуся в этом Евангелии эпизоду воскре­шения (Мф 9. 18-19, 23-26), тогда как у Луки он следует за рассказом о воскрешении сына вдовы. Своим ответом Спаситель не оставляет сомнений в том, что Он есть «Тот, Кому должно придти». Его слова отсылают к знаменитому мессианскому пророчеству Исаии:

Вот, Бог ваш... придет и спасет вас. Тогда откроются глаза сле­пых и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь; ибо пробьются воды в пустыне и в степи — потоки (Ис 35. 4-6).

Указывая на исполнение этого пророчества, Спаситель в оче­редной раз возращается к теме веры. К словам пророка Исаии Он добавляет, что блаженство эпохи уготовано тем, кто не усомнится в пришедшем Мессии. Каждое чудо, совершенное Спасителем, было не только благодеянием тому или иному человеку: всем очевидцам чуда снова и снова открывалась возможность обрести веру во Хри­ста и через нее стать причастником этого блаженства.

7.4. Воскрешение Лазаря

Чудо воскрешения Лазаря имеет центральное значение для по­нимания всей евангельской истории. Это чудо знаменует собой не только фактическое окончание и кульминацию длинной серии чу­дес, совершённых Иисусом за время Его общественного служения, но и переход к истории Страстей. Кульминацией этой истории, в свою очередь, станет воскресение Христово, прямая тематическая связь с которым протягивается от рассказа о воскрешении Лазаря.

В Евангелии от Иоанна рассказ об этом событии расположен посередине, как бы рассекая его на две части. Будучи «математи­ческим центром» четвертого Евангелия, история воскрешения Лазаря занимает также место «нравственного центра»: это однов­ременно кульминация и поворотный пункт. Первые десять глав, предшествующие главе 11-й, целиком посвященной воскрешению Лазаря, вмещают в себя все служение Иисуса на протяжении более трех лет — от встречи с Иоанном Крестителем на берегу Иордана (Ин 1. 29) до возвращения на то место, где прежде крестил Иоанн (Ин 10. 40). Десять глав, которые следуют за рассказом о воскреше­нии Лазаря, повествуют о событиях последних дней земной жизни Иисуса, Его страданиях, смерти и воскресении. Смысловые нити протягиваются от этого рассказа и к началу, и к концу Евангелия, а сам рассказ становится главным прообразом главного события евангельской истории — воскресения Иисуса Христа.

Почему этот рассказ, несмотря на свою исключительную важ­ность, обойден вниманием тремя Евангелистами-синоптиками? Этот вопрос занимает умы ученых с самого момента зарождения библейской критики. Молчание синоптиков считалось достаточ­ным основанием для того, чтобы отрицать историчность воскре­шения Лазаря. Взамен предлагались многочисленные символи­ческие интерпретации этого события: Евангелист Иоанн якобы поместил рассказ о воскрешении как иллюстрацию того, что Хри­стос есть Источник Жизни; этот рассказ якобы разросся из беседы Спасителя с Марфой и Марией или возник под влиянием притчи о богаче и Лазаре, и т. д.

Молчание синоптиков о столь важном чуде — действительно, труднообъяснимый факт. В то же время большинство сюжетов, о которых рассказывают синоптики, отсутствует у Иоанна. Обычно это объясняется тем, что он писал позже других, знал о том, что они написали, и не хотел дублировать их повествования. По всей видимости, это было именно так. С другой стороны, сам по себе синоптический материал тоже неоднороден: несмотря на предпо­лагаемые общие источники, у каждого из Евангелистов есть что- то, чего нет у других. Например, история воскрешения сына вдовы Наинской рассказана только Лукой.

Признавать или не признавать историчность воскрешения Лазаря, является вопросом личного выбора исследователя, так же как признавать или не признавать, что Иисус воскрес из мертвых. Историчность воскрешения Лазаря отрицают, как правило, те же ученые, которые отрицают историчность чуда умножения хлебов, несмотря на то, что об этом чуде рассказывают все четыре Еванге­листа. О воскресении Иисуса Христа все четыре Евангелиста го­ворят единогласно, и тем не менее, те, кто не хочет в это верить, не верят, как не захотели поверить фарисеи и саддукеи, о которых Иисус сказал: «Если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят» (Лк 16. 31).

Мы не будем здесь приводить аргументы в пользу историч­ности рассказа о воскрешении Лазаря. Мы не можем, однако, не обратить внимание на то, что этот рассказ содержит одну из самых детально изложенных историй всего корпуса Нового Завета. Как и в других рассказах о чудесах, Иисус предстает здесь одновременно как Бог и человек. При этом Его человеческие черты прописаны с особой тщательностью, а Его божественная сила представлена с особенной яркостью. Для понимания новозаветной христоло- гии — учения о том, как две природы соединяются в одной лично­сти Иисуса Христа, — эта глава дает богатый материал.

Иисус узнает о смерти Лазаря

Рассказ о воскрешении Лазаря развертывается на протяжении почти целой главы Евангелия от Иоанна и по композиции напо­минает драму в трех актах. Первый акт происходит, по-видимому, в Заиорданье (Ин 10. 40), куда Иисус, согласно Иоанну, удалился после зимнего праздника Обновления кущей (Ин 10. 22-39):

Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Го­споди! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав то, ска­зал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославит­ся через нее Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря. Когда же услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился.

После этого сказал ученикам: пойдем опять в Иудею. Ученики сказали Ему: Равви! давно ли Иудеи искали побить Тебя кам­нями, и Ты опять идешь туда? Иисус отвечал: не двенадцать ли часов во дне? кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, по­тому что нет света с ним. Сказав это, говорит им потом: Ла­зарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его. Ученики Его сказали: Господи! если уснул, то выздоровеет. Иисус говорил о смерти его, а они думали, что Он говорит о сне обыкновен­ном. Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему. Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал учени­кам: пойдем и мы умрем с ним (Ин 11. 1-16).

Выражение «некто Лазарь» указывает на то, что упоминаемый персонаж ранее не появлялся в Евангелии от Иоанна. Он был бра­том Марфы и Марии, однако и они не упоминались в этом Еванге­лии до настоящего времени. Таким образом, рассказ о воскрешении Лазаря вводит в четвертое Евангелие три новых персонажа, членов одной семьи, играющей существенную роль в жизни Иисуса.

Сестры Марфа и Мария упоминаются в Евангелии от Луки, где повествуется о том, как Иисус пришел «в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у нее была се­стра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его». Марфа, которая «заботилась о большом угощении», подойдя к Иисусу, сказала: «Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне». Иисус ответил: «Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк 10. 38-43).

Очень вероятно, что этот эпизод был известен автору четвер­того Евангелия, поскольку он говорит о Марфе и Марии так, как будто они уже известны читателю. При этом уточнение «Мария же... была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими» может относиться не только к эпизоду, который будет рассказан Иоанном позже (Ин 12. 3), но и к двум аналогич­ным эпизодам в синоптических Евангелиях. Один из них содержит­ся в Евангелии от Луки: там грешница, «узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став поза­ди у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (Лк 7. 37-38). Этот эпизод происходит в Галилее в период между вто­рой и третьей пасхой. Другой эпизод рассказан у Матфея и Марка и относится ко времени непосредственно перед четвертой пасхой: в этом рассказе Иисус возлежит в Вифании в доме Симона про­каженного; к Нему приступает женщина с сосудом драгоценного мира и возливает Ему на голову (Мф 26. 6-7; Мк 14. 3).

Если Иоанн имеет в виду один из этих эпизодов, то скорее речь может идти о втором, чем о первом, так как он расположен на том же хронологическом отрезке жизни Иисуса, что и эпизод, расска­занный у Иоанна. В этом случае уточнения, с которых начинается повествование у Иоанна, могут иметь следующий смысл: дело было действительно в Вифании, а женщину, помазавшую Иисуса миром, звали Мария. Впрочем, вполне вероятно, что Иоанн не имел в виду ни одно из синоптических повествований и развивает свою исто­рию независимо от них.

Сестры извещают Иисуса о болезни Лазаря, но Иисус отвечает словами, похожими на те, которые Он сказал о слепорожденном: «Не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии» (Ин 9. 3). Как и в том случае, Его собеседни­ки смотрят на явление из перспективы земной жизни, Он — sub speciae aeternitatis^[CXLVI]: из той перспективы, в которой на первом месте стоит не событие человеческой истории, а действие Бога, проявля­ющееся или долженствующее проявиться в этом событии.

Хотя новость, которую сестры сообщили Иисусу, была одно­временно и просьбой о том, чтобы Он пришел и исцелил больного, Он не спешит исполнить просьбу и остается еще два дня на месте. Это замедление отнюдь не является следствием равнодушия: как подчеркивает рассказчик, Иисус «любил» и Лазаря, и его сестер. Здесь для обозначения любви употреблен глагол ауалащ обозна­чающий любовь сильную и горячую, в отличие от глагола флХгсо, обозначающего любовь как спокойную дружескую привязанность. Второй глагол использован в словах «Господи! вот, кого Ты лю­бишь, болен», а также в словах иудеев «Смотри, как Он любил его» (Ин 11. 36).

Глагол ауалаш и производное от него существительное ауапр (любовь) употребляется Иоанном в тех случаях, когда речь идет о любви Бога к людям и о любви Иисуса к Своим ученикам. В его Евангелии тема любви занимает центральное место. Само пришест­вие в мир Сына Божия было следствием божественной любви: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин 3. 16). На Тайной вечере, согласно Иоанну, «Иисус, зная, что при­шел час Его перейти от мира сего к Отцу, явил делом, что, возлюбив Своих сущих в мире, до конца возлюбил их» (Ин 13. 2). Умовение ног ученикам (Ин 13. 5) и последующая беседа, в которой Иисус дает ученикам «новую заповедь» о любви (Ин 13. 34), продолжают тему, которая достигнет апогея в истории смерти Иисуса на кресте.

Почему Иоанн делает акцент на любви, которую Иисус испы­тывал к семье Лазаря? Очевидно, речь идет не о той любви, которую Иисус, будучи Богом, имел ко всем людям. Поскольку в рассказе многократно подчеркиваются личные качества Иисуса, речь здесь идет о любви как человеческой привязанности. Это была любовь и дружба одновременно: Иисус называет Лазаря «друг наш», имея в виду, что он известен также и ученикам. Судя по упоминанию о Марфе и Марии в Евангелии от Луки, дом Лазаря и его сестер был тем местом, куда Иисус с учениками приходил не однажды.

Диалог между Иисусом и учениками поначалу не связан с Ла­зарем. Иисус объявляет о Своем намерении пойти снова в Иудею; ученики напоминают, как иудеи совсем недавно хотели побить Его камнями (Ин 10. 31). Но Иисус в ответ говорит о «свете мира сего» и о тьме, продолжая сказанное в связи с исцелением слепорожден­ного: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни» (Ин 8. 12). Эти слова, в свою оче­редь, являются аллюзией на Ветхий Завет: «Воздайте славу Господу Богу вашему, доколе Он еще не навел темноты, и доколе еще ноги ваши не спотыкаются на горах мрака: тогда вы будете ожидать све­та, а Он обратит его в тень смерти и сделает тьмою» (Иер 13. 16).

Как и в других диалогах, приводимых у Иоанна (с Никодимом, с самарянкой), собеседники Спасителя находятся на ином уровне восприятия, чем тот, на который Он пытается их вывести, поэтому диалог не производит впечатление собеседования, выстроенного в строгой логической последовательности. Скорее наоборот, Иисус говорит одно, ученики слышат другое: Иисус говорит, что Лазарь уснул, а они отвечают, что, раз уснул, значит, выздоровеет. Тогда, наконец, Иисус прямо объявляет о смерти Лазаря, хотя никто не возвещал ему о ней. При этом Он дает понять, что намеренно не спешит идти к нему: это замедление необходимо, чтобы ученики уверовали.

Реплика Фомы свидетельствует о том, что ученики, хотя и предчувствовали трагическую развязку, к которой Спаситель го­товил их неоднократными предсказаниями о Своей смерти, хотя и препятствовали Его возвращению в Иудею, внутренне были гото­вы последовать за Ним. По крайней мере, это относится к самому Фоме, который в Евангелии от Иоанна трижды упоминается от­дельно от других учеников: в первый раз в истории воскрешения Лазаря, во второй — на Тайной вечере (Ин 14. 5), в третий — после воскресения Иисуса Христа (Ин 20. 24-28).

Иисус идет ко гробу Лазаря

Следующий акт драмы разворачивается у входа в селение, где жили Марфа и Мария. Лазаря к тому времени успели похоронить:

Иисус, придя, нашел, что он уже четыре дня в гробе. Вифа­ния же была близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати; и мно­гие из Иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их.

Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Ма­рия же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог. Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что вос­креснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет во­век. Веришь ли сему? Она говорит Ему: так, Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир.

Сказав это, пошла и позвала тайно Марию, сестру свою, гово­ря: Учитель здесь и зовет тебя. Она, как скоро услышала, по­спешно встала и пошла к Нему. Иисус еще не входил в селение, но был на том месте, где встретила Его Марфа. Иудеи, кото­рые были с нею в доме и утешали ее, видя, что Мария поспеш­но встала и вышла, пошли за нею, полагая, что она пошла на гроб — плакать там. Мария же, придя туда, где был Иисус, и увидев Его, пала к ногам Его и сказала Ему: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой.

Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею Иудеев плачущих, Сам восскорбел духом и возмутился и сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Господи! пойди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда Иудеи говорили: смотри, как Он лю­бил его. А некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер? (Ин 11. 17-37).

Этот второй акт распадается на несколько сцен. В первой Иисус подходит к селению и узнает, что Лазарь уже четыре дня как похоронен. По представлениям древних евреев, в течение первых трех дней душа присутствует рядом с телом, стремясь снова войти в него, но затем она покидает его навсегда^[CXLVII]. Упоминание о четырех днях в данном контексте призвано подчеркнуть, что смерть Лазаря была окончательной и безвозвратной. Кроме того, оно указывает на то, что прошло как минимум четыре дня с того момента, как Он возвестил ученикам о смерти Лазаря.

У евреев не было традиции хоронить умершего на второй или третий день: тело умершего вскоре после смерти относили в гроб, которым служила пещера, высеченная в скале. Такие пещеры- кладбища находились за пределами городов и сел, однако в пешей доступности.

Марфа обращается к Иисусу со словами, в которых звучит ин­тонация упрека: мы звали Тебя, а Ты не пришел. Женщина, тем не менее, надеется, что Иисус может помочь, поскольку Его молитву слышит Бог. Она воспринимает Его как посредника между людьми и Богом, хотя вряд ли предполагает, что Он может вернуть к жизни умершего четыре дня назад брата.

Ранее, в беседе с иудеями после исцеления расслабленного, Иисус говорил им:

Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, услышав, оживут. Ибо, как Отец имеет жизнь в Самом Себе, так и Сыну дал иметь жизнь в Самом Себе. И дал Ему власть производить и суд, потому что Он есть Сын Человеческий. Не дивитесь сему; ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гро­бах, услышат глас Сына Божия; и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло — в воскресение осужде­ния (Ин 5. 25-29).

Речь здесь шла о Страшном суде и о всеобщем воскресении, которое за ним последует. Вера во всеобщее воскресение появи­лась у иудеев достаточно поздно: ее, по-видимому, разделяли фа­рисеи, но ее не разделяли саддукеи (Мф 22. 23; Мк 12. 8; Лк 20. 27; Деян 23. 8). Однако слова «наступает время, и настало уже» (анало­гичные слова в Ин. 4. 23 Христос обращает к самарянке) указывают на то, что отдаленная перспектива перемещается в тот временной отрезок, внутри которого происходит действие: из будущего в на­стоящее. В речи Иисуса это совмещение двух перспектив не ред­кость. Так, например, Его предсказание о разрушении Иерусалима перерастает в картину всеобщего суда (Мф 24. 1-44). Подобного рода совмещение различных временных пластов характерно и для пророческих книг.

Следует также обратить внимание на то, что Иисус говорит о двух видах воскресения: о воскресении жизни и о воскресении осуждения. Воскресение станет событием, которое затронет всех людей, но не для всех оно будет означать жизнь. Термин «жизнь» в данном случае указывает на жизнь вечную, которую получат уве­ровавшие во Христа. Воскресение и жизнь, таким образом, не пол­ностью синонимичны, и слова Спасителя, обращенные к Марфе, подчеркивают это различие.

Событие, которое должно произойти в Вифании, каким-то образом соотносится с всеобщим воскресением: может быть, вос­крешение Лазаря должно стать его прообразом или началом. Еще одним прообразом всеобщего воскресения станет событие, о ко­тором повествует Матфей: «И вот, завеса в храме раздралась над­вое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились мно­гим» (Мф 27. 51-53).

Всего этого, однако, не знает Марфа, которая воспринимает слова Иисуса о том, что воскреснет брат ее, как указание на всеоб­щее воскресение «в последний день», о котором говорили проро­ки Исаия и Иезекииль в приведенных выше цитатах. Но не этого утешения она ждет от Иисуса. Тогда Христос произносит один из тех афоризмов, начинающихся словами «Я есмь», посредством ко­торых раскрывает смысл Своего служения: «Я есмь воскресение и жизнь».

Слова о том, что верующий в Него не умрет, а если и умрет, оживет, имеют смысл обобщения и относятся к вечной жизни — к тому спасению, которое Иисус принес людям. Но в данной кон­кретной ситуации они относятся к конкретному лицу, которое будет возвращено к жизни Иисусом Христом. Это воскресение должно стать прообразом не только всеобщего воскресения, но и вечной жизни — того Царства Небесного, приближение которого возвестил Спаситель в самом начале Своей проповеди.

Следующая часть диалога Иисуса с Марфой напоминает мно­гие диалоги, предшествовавшие совершению Иисусом тех или иных чудес. Темой диалога является вера. Как это часто бывает у Иоанна, ключевое слово повторяется неоднократно на одном от­резке: 1) «верующий (пютеишу) в Меня не умрет вовек»; 2) «веришь (пютеие^) ли сему?»; 3) «я верую (пепютеика)». В третьем случае слово пепютеика представляет собой активную перфектную фор­му от глагола пютеиш («верить»): эта форма указывает на неког­да начавшееся и постоянно длящееся действие. Соответственно, слова Марфы могут быть переданы так: «я уверовала и верую в то, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир». Очевидно, Марфа имеет в виду, что она уверовала еще раньше благодаря общению с Иисусом; продолжает верить и сейчас.

Как и в других случаях, когда Евангелисты отмечают колеба­ние между верой и неверием (например, Мк 9. 24), здесь мы видим пример веры горячей и эмоциональной, но несовершенной и не­стабильной. Это женская вера, происходящая из тайной надежды на чудо, но не такая, о которой Иисус говорил ученикам: это не вера, способная переставлять горы. В какой-то момент своей жиз­ни Марфа уверовала в Иисуса, она исповедует Его Сыном Божиим, однако она все еще не понимает, как эта вера может перерасти в реальное чудо.

Марфа отправляется назад к сестре, а Иисус остается на ме­сте и не входит в селение. Он по-прежнему не спешит, будто давая покойнику подольше полежать в гробу. Мария, прибежав к Нему, падает к Его ногам и произносит те же самые слова, что произнесла Марфа. Очевидно, обе сестры были уверены, что если бы Иисус пришел вовремя, не произошло бы то, что произошло. На этот раз Иисус ничего не отвечает. Отметим, что и в эпизоде, рассказанном у Луки, приведен только диалог Иисуса с Марфой: Марии Иисус не говорит ни слова (Лк 10. 41-42)^[CXLVIII].

Марфа и Мария в повествовании о воскрешении Лазаря про­писаны по-разному. Марфу мы слышим трижды, Марию толь­ко один раз, причем в своей единственной реплике она дословно повторяет то, что уже сказала Марфа. Марфа «пошла навстречу» Иисусу, затем «пошла и позвала тайно Марию». Мария же, «как скоро услышала, поспешно встала и пошла к Иисусу», а увидев Его, «пала к ногам Его». На слова Марфы Иисус реагировал словами, на плач Марии Он реагирует тем, что «Сам восскорбел и возмутился духом». Марфа представлена более спокойной и рассудительной, Мария более эмоциональной: ее состояние передается не столько через слова, сколько через жесты и чувства.

Следующая за этим сцена является эмоциональной куль­минацией всего повествования. Христос, увидев плачущих лю­дей, пришедших с Марией, Сам «восскорбел духом и возмутился (еуеРрщроато тф nvsupari Kai erapa^sv sauTov)». Глагол epPpipaopai происходит от Ppipaopai («быть в сильном гневе», «возмущаться»): в других случаях этот глагол обозначает гнев (Дан 11. 30 по пере­воду LXX), строгий запрет (Мф 9. 30; Мк 1. 43), ропот (Мк 14. 5). Некоторые толкователи считают, что Иисуса возмутило неверие иудеев; другие полагают, что сам феномен смерти стал источни­ком Его возмущения. Однако в общем контексте повествования это выражение следует понимать как указывающее не столько на возмущение, сколько на очень сильное внутреннее, духовное пе­реживание. Иоанн Златоуст понимает выражение evsPpippoaTO тф nvsupaTi как прекращение плача:

Он только смиряется и снисходит, и, чтобы уверить в Своей человеческой природе, тихо плачет и откладывает до времени чудо... Потом Он обуздывает Свою скорбь — это именно и оз­начает выражение: «запретил духу» (Ин 11. 33) — и тогда спра­шивает: «где вы положили его?», чтобы вопрос не был соединен с рыданием^[CXLIX].

Выражение Tapaoow sauTov имеет много значений («сотря­саться», «сокрушаться», «волноваться», «возмущаться», «быть в волнении»); в данном случае оно также указывает на глубокое ду­шевное волнение («был потрясен»).

Слова «Иисус прослезился» — одно из двух упоминаний о сле­зах Иисуса во всем корпусе Евангелий. В другой раз Иисус запла­чет об Иерусалиме, предсказывая его разрушение (Лк 19. 41-44). За пределами Евангелий Его слезы в Новом Завете упоминаются еще один раз, но в совершенно ином контексте: «Он, во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за Свое благого­вение» (Евр. 5. 7). Вероятно, здесь имеется в виду молитва в Гефси­манском саду (Мф 26. 36-44; Мк 14. 32-42; Лк 22. 39-46), хотя ни один из Евангелистов, описывающих ее, не упоминает о слезах.

Иоанн употребляет два разных глагола, говоря о плаче Марфы и иудеев и о слезах Иисуса: кХа(ш и бакриш. В Синодальном перево­де первый передан как «плакать», второй как «прослезиться». Меж­ду тем глаголы являются синонимами, и слова ебакриоеу о ’Ipoouc; вполне можно перевести как «Иисус заплакал».

Некоторые толкователи понимают плач Иисуса аллегориче­ски — как относящийся не к Лазарю, а к иудеям:

Прослезился, как человек: жалея не о Лазаре, но об иудеях. Ибо Он пришел воскресить первого, и потому безполезно было бы плакать о том, кто должен воскреснуть. А об иудеях поистине надлежало плакать, поскольку Он предвидел, что и по соверше­нии чуда они останутся в своем неверии... Прослезился, видя повреждение природы нашей, и безобразный вид, какой дает че­ловеку смерть. Была же пещера — мрачное сердце иудеев, и ка­мень лежал на ней — грубое и жестокое неверие. Иисус сказал: «отнимите камень». Тяжелый камень непослушания отнимите, дабы извлечь мертвенное из буквы Писания^[CL].

Однако сторонники буквального прочтения данного повест­вования видят в рассказе Евангелиста о душевных переживаниях Иисуса прежде всего сильное свидетельство реальности Его чело­веческой природы:

Итак, Он приходит ко гробу и опять удерживает скорбь. Но для чего Евангелист тщательно и не раз замечает, что Он пла­кал и что Он удерживал скорбь? Для того, чтобы ты знал, что Он истинно облечен был нашим естеством. Поэтому-то, пове­ствуя о страданиях, и приписывают Ему много человеческого, показывая тем, что Его воплощение истинно. Так Матфей удо­стоверяет в этом, говоря о Его предсмертных муках, смущении и поте; а этот — повествуя о плаче. В самом деле, если бы Он не был нашего естества, то не был бы одержим скорбью...^[CLI]

Иисус воскрешает умершего

Душевное волнение, которое Иисус испытывает и которое Евангелист передает при помощи нескольких близких по смыслу выражений, становится явным для присутствующих. Одни как будто сочувствуют Ему, другие, наоборот, находят повод высказать упрек в том, что Он не пришел вовремя и не исцелил Своего друга.

Наконец, наступает третий акт драмы, содержащий развязку всего действия, его кульминацию и логическое завершение:

Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы пове­рили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по ру­кам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет (Ин 11. 38-44).

Выражение «опять скорбя внутренно» (naXiv EpPpipwpsvo^ ev Еаитф) вновь указывает на глубокое эмоциональное переживание, которым сопровождается весь эпизод.

Вход в пещеру, где погребали умершего, закрывали камнем. Иисус велит отодвинуть камень от гроба Лазаря. Марфа, еще не­давно выражавшая веру в то, что Иисус может получить от Бога все, чего ни попросит, сейчас осторожно напоминает Ему о том, что тело умершего уже начало издавать трупный запах, так как лежит в гробу четвертый день. Иисус в ответ ссылается на Свои ранее произнесенные слова: «Если будешь веровать, увидишь сла­ву Божию». Эти слова отсутствовали в диалоге между Иисусом и Марфой, произошедшего у входа в Вифанию: либо они являются той частью разговора, которая осталась за кадром, либо Иисус суммирует в этих словах то, что говорил Марфе. Речь тогда тоже шла о вере, и Иисус, намереваясь совершить чудо, хочет пробудить веру в сестре умершего, освободить ее от внутренних колебаний и сомнений.

Прежде, чем совершить чудо, Иисус обращается к Своему Отцу с молитвой, как бы подтверждая то, что раньше говорила Марфа: «чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог». Однако в этой молитве Он ничего не просит у Бога: Он благодарит Бога за то, что Бог услышал Его.

Молитва Иисуса, как следует из контекста, относится к ожида­емому чуду: оно еще не произошло, но уверенность Иисуса в том, что оно произойдет, непоколебима, как и Его уверенность в Сво­ем полном единомыслии с Отцом. При этом Иисус добавляет, что произнес эту молитву ради народа — «чтобы поверили». Он мог, следовательно, воскресить Лазаря и без молитвенного обращения к Отцу, поскольку совершал это чудо Своей силой. На этом энер­гично настаивает Иоанн Златоуст, полемизируя с арианами:

Спросим еретика: от молитвы ли Он получил силу и воскресил мертвого? Как же другое Он без молитвы совершал, говоря, на­пример: «тебе говорю, демон, выйди из него» (Мк 9. 25), и еще: «хочу, очистись» (Мк 1. 41), также: «возьми постель твою и ходи» (Ин 5. 8), и: «прощаются тебе грехи твои» (Мф 9. 2), и говоря морю: «умолкни, перестань» (Мк 4. 39)?.. Но посмотрим, какая это и молитва: «Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня». Кто когда-нибудь молился так? Прежде, чем сказал что-нибудь, говорит: «благодарю Тебя», показывая тем, что не нуждается в молитве... «Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня». Это Он сказал не потому, что сам не мог, но потому, что одна воля¹. «Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня», — то есть, чтобы со­вершилась Моя воля, для этого Мне не нужна молитва, но она нужна, чтобы убедить, что у Тебя и у Меня — одно желание. Для чего же молишься? Для немощных и неразумных. «Сказав это, Он воззвал громким голосом». Почему же Он не сказал: «во имя Отца Моего, гряди вон»? Почему не сказал: «Отче, воскреси его»?.. «Лазарь! иди вон», говорит Он. Чтобы ты не подумал, что Он от другого получил силу, Он сначала сказал тебе об этом, а потом доказал самым делом. И не сказал «воскресни», но «иди вон», обращаясь к мертвому, как к живому. Что может срав­ниться с такой властью?^{[CLII] [CLIII]}

Само чудо происходит после того, как Иисус обращает к умер­шему краткую повелительную формулу — одну из тех, которые Он употреблял в других случаях: «Встань, возьми постель твою, и иди в дом твой» (Мф 9. 6); «Протяни руку твою» (Мф 12. 13); «Деви­ца, встань» (Мк 5. 41); «Отверзись» (Мк 7. 34). Однако воскреше­ние Лазаря — единственное зафиксированное в Евангелиях чудо, при совершении которого Иисус называет человека по имени. Это также единственное чудо, когда Иисус не просто сказал что-то, но «воззвал громким голосом» (глагол краиуа^Щ означает «кричать»). В следующий раз окружающие услышат, как Иисус возопит гром­ким голосом, когда Он будет умирать на кресте (Мф 26. 47, 50; Мк 15. 34, 37; Лк 23. 46).