Раскрытие России мировому рынку

Единого человечества, которое в будущем ожидало Просвещение с его универсализмом и гуманизмом, нет и, видимо, не будет. Волны глобализации — колониальной, империалистической и теперь под эгидой США — скорее, разделяют человечество, хотя контакты и потоки сырья, товаров, символов и идей становятся все более интенсивными. Люди продолжают объединяться в этносы, народы, нации, и эти общности организуют свои территории, на которых властвует государство. Оно регулирует контакты и потоки материальных и символических благ и опасностей. Для этого существуют границы и таможни, войска и спецслужбы, идеологии и законы. Никакая страна, даже с очень ущербным суверенитетом, не может «раскрыться» миру, как любая семья на ночь закрывает дверь — даже в самое мирное время. Пусть дверь без замка — это граница.

До краха СССР ядро экономики России (плановая система) действовало по типу «семейного хозяйства», которое принципиально отличается от «рыночной экономики». В семье ресурсы и усилия не продаются и покупаются, а складываются. Внешняя торговля тогда регулировалась, исходя из принципа максимизации выгоды целого (страны). На это была настроена большая система государственных и общественных институтов. Особенностью была принципиальная неконвертируемость рубля. Масштаб цен в СССР был совсем иным, нежели на мировом рынке, и рубль мог циркулировать лишь внутри страны (это была «квитанция», по которой каждый гражданин получал свои дивиденды от общенародной собственности — в форме низких цен). Поэтому контур наличных денег должен был быть строго закрыт по отношению к внешнему рынку государственной монополией внешней торговли.

Понятно, что хозяйство семьи нельзя «раскрывать» внешнему рынку, действующему на принципе максимизации прибыли, — он высосет из «семьи» все средства. Поэтому институты советской России кардинально отличались от институтов стран с рыночной экономикой: на рынке торчит ночной сторож, да и сами акторы купли-продажи скоры на расправу, вплоть до самосуда. В Англии человека казнили за кражу из лавки в размере 5 фунтов стерлингов и больше, в Ньюпорте в 1814 г. за такую кражу повесили мальчика 14 лет.

В перестройке первым шагом в ликвидации советских институтов была отмена монополии внешней торговли. С 1 января 1987 г. право непосредственно проводить экспортно-импортные операции было дано 20 министерствам и 70 крупным предприятиям. Было учреждено Министерство внешнеэкономических связей СССР, которое лишь «регистрировало предприятия, кооперативы и иные организации, ведущие экспортно-импортные операции». Позже право внешней торговли было предоставлено и местным Советам.

Следующим шагом был вскрыт контур безналичных денег — было разрешено их превращение в наличные. Это был первый шаг к приватизации банковской системы. В 1989 г. специализированные банки (Промстройбанк, Агропромбанк и др.) были переведены на хозрасчет, а с 1990 г. стали преобразовываться в коммерческие. Был открыт путь к свободному росту цен и снижению реальных доходов населения, инфляции и росту внешнего долга.

Согласно «Закону о кооперативах» (1988 г.), при государственных предприятиях и местных Советах быстро возникла сеть кооперативов и совместных предприятий, занятых вывозом товаров за рубеж, что резко сократило поступление на внутренний рынок. Многие товары при спекуляции давали выручку до 50 долларов на 1 рубль затрат и покупались у предприятий «на корню» — весь годовой объем продукции.

За рубеж стали переправляться большие объемы ресурсов, дефицитных для развития и даже поддержания отечественного хозяйства (особенно капиталов, сырья и энергоресурсов в разных видах — нефти и газа, металлов и удобрений).

Были ликвидированы Госснаб, а вскоре и Госплан СССР. Нарушился межотраслевой баланс, были свернуты все государственные программы, и начался быстрый спад производства. СССР погрузился в состояние «без плана и без рынка». В мае 1991 г. был представлен проект закона «О разгосударствлении и приватизации промышленных предприятий». Это был шаг к деиндустриализации и криминализации экономики. Видные экономисты активно поддерживали этот проект как главный способ оживления экономики.

В «Программе совместных действий кабинета министров СССР и правительств суверенных республик…» (10 июля 1991) было сказано: «Социально-экономическое положение в стране крайне обострилось. Спад производства охватил практически все отрасли народного хозяйства. В кризисном состоянии находится финансово-кредитная система. Дезорганизован потребительский рынок, повсеместно ощущается нехватка продовольствия, значительно ухудшились условия жизни населения. Кризисная обстановка требует принятия экстренных мер, с тем чтобы в течение года добиться предотвращения разрушения народного хозяйства страны».

Уже в 1988 г. можно было разглядеть за всеми этими операциями политическую (и геополитическую) цель, но сопротивление было невозможно — мировоззренческий кризис советского общества облегчил внешним и внутренним антисоветским силам подрыв легитимность советского строя. Когда крах СССР перерос в колоссальный кризис, часть обществоведов, которые разрабатывали доктрину и программу всей этой «последней кампании холодной войны», видимо, была потрясена масштабами бедствия. Они этого наверняка не хотели, но к организации его приложили свой интеллект. Их когнитивная система не дала им увидеть, какую разрушительную программу они создавали. Немногие высказали, вскользь, свою горечь, но гораздо важнее, что до сих пор в сообществе обществоведов нет рефлексии — методологическая основа не изменилась.

В отношении раскрытия отечественного хозяйства иностранному капиталу мнения в обществе разошлись. Тех, кто предлагал привлечь его в СССР, в 1990 г. было в 5 раз больше среди интеллигентов, чем среди «массы». В исследовании ВЦИОМ выяснялось отношение разных групп населения к трем проектам реформы:

— поощрять частное предпринимательство;

— привлечь иностранный капитал;

— развивать кооперативы.

В скобках приведена доля поддержавших, соответственно этим трем проектам. Во всесоюзном опросе больше всего эти проекты нашли поддержку у технической интеллигенции, студентов и у кооператоров (20; 12 и 8 %). Отрицательное отношение ко всем трем проектам выразили военные и юристы, резко отрицательное — колхозники и сельские механизаторы, пенсионеры (3; 0 и 3 %). Отношение рабочих, независимо от квалификации, было умеренно отрицательным (10,8; 6,4 и 5,6 %) [193, с. 77-78].

Мы видим, что идею привлечь иностранный капитал поддержала очень небольшая доля граждан, в некоторых крупных социальных группах никто не поддержал.49 Но даже в авангарде перестройки (интеллигенция, студенты и кооператоры) положительное отношение выразили только 12 %.

Трудно было ждать другого: взрослые еще помнили, какую роль сыграл иностранный капитал в России начала ХХ в., эта память в какой-то мере сохранилась и у молодежи. Тогда в России банки контролировались иностранным финансовым капиталом. Из 8 больших частных банков лишь один (Волжско-Вятский) мог считаться русским, но он был блокирован «семеркой», и капитал его рос медленно. Иностранцам принадлежали 34 % акционерного капитала банков. Через банки иностранный капитал установил контроль над промышленностью России. Она почти целиком принадлежала иностранцам, и большая часть дохода промышленности вывозилась.

В России перед Первой мировой войной промышленность почти целиком принадлежала иностранному капиталу. В 1910 г. в металлургии банки владели 88 % акций, 67 % из этой доли принадлежало парижскому консорциуму из трех французских банков. В паровозостроении 100 % акций были в собственности двух банковских групп — парижской и немецкой. В судостроении 96 % капитала принадлежало банкам, в том числе 77 % — парижским. В нефтяной промышленности 80 % капитала было в собственности у групп «Ойл», «Шелл» и «Нобель». В руках этих корпораций было 60 % всей добычи нефти в России и 3/4 ее торговли.

В дальнейшем захват российской промышленности и торговли иностранным капиталом не ослабевал, а усиливался. В 1912 г. у иностранцев было 70 % добычи угля в Донбассе, 90 % добычи всей платины, 90 % акций электрических и электротехнических предприятий, все трамвайные компании и т.д.

В 1906 г. государственные доходы России составили 2,03 млрд руб., а государственный долг — 7,68 млрд (3/4 — внешний долг). Дефицит госбюджета в России составлял почти 25 % доходов и покрывался займами.

Вот выдержка из письма синдика фондовых маклеров Парижа В. Вернейля В.Н. министру финансов Коковцову от 13 декабря 1906 г.: «Я предполагаю образовать здесь, с помощью друзей, разделяющих мой образ мыслей, мощную финансовую группу, которая была бы готова изучить существующие уже в России коммерческие и промышленные предприятия, способные, с помощью французских капиталов, к широкому развитию… Само собой разумеется, речь идет только о предприятиях, вполне солидных, на полном ходу и предоставляемых французской публике по ценам, которые позволяли бы широко вознаграждать капиталы, которые ими заинтересуются».

Из ответа В.Н. Коковцова от 21 декабря 1906 г.: «Я принимаю вашу мысль вполне и обещаю вам самую широкую поддержку, как и поддержку правительства… Я разделяю также вашу мысль присоединить к французским капиталам главнейшие русские банки».

К началу мировой войны такой уровень присутствия иностранного капитала уже лишал Россию и политической независимости. Вот выдержка из рапорта прокурора Харьковской судебной палаты на имя министра юстиции от 10 мая 1914 г. № 3942:

«В дополнение к рапорту от 25 апреля с.г. за № 3470 имею честь донести вашему высокопревосходительству, что в настоящее время продолжается осмотр документов, отобранных в правлении и харьковском отделении общества „Продуголь“, причем выясняется, между прочим, что это общество, являясь распорядительным органом синдиката каменноугольных предприятий Донецкого бассейна, находится в полном подчинении особой заграничной организации названных предприятий — парижскому комитету».

Далее в письме прокурора приводятся выдержки из документов, которые показывают, что парижский комитет диктует предприятиям объемы производства угля и цены, по которым уголь продается на российском рынке. К началу войны в России был искусственно организован «угольный голод» и повышены цены на уголь [226].

Во время войны частные банки в России резко разбогатели и усилились (при сильном ослаблении Госбанка — обеспечение золотом его кредитных билетов упало за годы войны в 10,5 раза). В 1917 г. банки занялись спекуляцией продовольствием, скупили и арендовали склады и взвинчивали цены. Таким образом, они стали большой политической силой.

В начале 1917 г. возникли перебои в снабжении хлебом Петрограда и ряда крупных городов. Вероятно, они были созданы искусственно, ибо запасы хлеба в России были даже избыточными. На заводах были случаи самоубийств на почве голода. Подвоз продуктов в Петроград в январе составил половину от минимальной потребности. Контроль иностранного капитала над продовольственными запасами позволил быстро активизировать Февральскую революцию.

Это — начало ХХ в. (выдержки из [226]). А сегодня быстрая интервенция иностранного капитала позволила за 5-7 лет произвести деиндустриализацию России, оставив ей «отверточное производство» и сделав ее зависимой от импортных поставок большинства промышленных товаров.

Вот выдержки из статьи В. Катасонова «Иностранный капитал — пятая колонна в холодной войне»:

«В декабре [2014 г.] американская фирма Abbott приобрела российскую фармацевтическую компанию „Верафарм“, производственные мощности которой находятся в Воронеже… На предприятии трудятся около 2 тысяч человек. Как сообщают СМИ, трудовой коллектив без излишнего шума присоединился к антироссийским санкциям, которые ввели против нашей страны власти США и представители Евросоюза. Работники „Верафарма“ поставили свои подписи под так называемым „кодексом чести“ компании…

Но самым интересным является пункт, который призывает не сотрудничать с российскими компаниями, попавшими под международные санкции. Список нежелательных фирм тоже прилагался. В нем — Сбербанк и другие крупнейшие российские банки, „Лукойл“, „Роснефть“ и другие топливные компании, оборонные и авиастроительные предприятия — всего 27 пунктов.

После утечки информации американская компания заняла глухую оборону. Работников компании под угрозой увольнения заставили молчать и запретили общаться с журналистами на эту тему. Люди в своей собственной стране оказались запуганными, лишенными социальных прав и даже права голоса» [227].

Как мы к этому пришли? Идею «распродать государство» и раскрыть Россию иностранному капиталу пропагандировали популярные ученые, которых с энтузиазмом встречали на многочисленных собраниях научной интеллигенции. Например, Н.П. Шмелев сказал в интервью корреспонденту газеты: «Страна в тяжелейшем положении, и сегодня, пожалуй, не время обсуждать, почему мы в нем оказались… Продаваться должно все, что покупается. Не только потребительские изделия и строительные материалы, но и металл, грузовики, жилье, постройки и фермы — на селе, земля — в городе, в том числе иностранцам… Пора дать возможность купить клочок земли в городе каждому желающему» [228].

Действовала и тяжелая артиллерия — академик А.Н. Яковлев категорически поддержал идею «раскрыть» Россию иностранному капиталу: «Без того, чтобы иностранному капиталу дать гарантии свободных действий, ничего не получится. И надо, чтобы на рынок были немедленно брошены капиталы, земля, средства производства, жилье» («Поиск», 1992, № 7).

Экономисты настойчиво советовали совершить поворот России к «жизни в долг». Видный экономист Н.П. Шмелев, позже академик РАН, предлагал сделать большие внешние заимствования, а отдавать долги государственной собственностью. Он писал: «По-видимому, мы могли бы занять на мировых кредитных рынках в ближайшие годы несколько десятков миллиардов долларов и при этом остаться платежеспособными… Эти долгосрочные кредиты могли бы быть также (при должных усилиях с нашей стороны) в будущем превращены в акции и облигации совместных предприятий» [229].

Это называется капитализация долга — обмен внешнего долга на собственность со скидкой.

И Российская Федерация сразу стала втягиваться в долговую яму, брать займы «зависимого типа», но российскому обществу это представляли как «помощь Запада» или даже как иностранные инвестиции. Что особенно поражало в рассуждениях ведущих околовластных экономистов, так это замалчивание хорошо изученного опыта тех стран, у которых «ободрали» промышленные активы именно посредством кредитов иностранных банков.

Важным инструментом подчинения страны программе МВФ был внешний долг. Его навязывали, по выражению одного эксперта, «как ящик дарового виски алкоголику». Навязанные кредиты быстро и с лихвой возвращались, когда удавка затянута и у должников выворачивают карманы. Этим занимаются связки транснациональных банков (ТНБ) и корпораций (ТНК). В 1980-е гг. они дали в долг 49 млрд долл., а вышибли 242 млрд.

Вот небольшая книга, написанная по данным ООН специалистами ИМЭМО АН СССР: «Развивающиеся страны: в сетях финансовой зависимости» (1990). Наверняка и Н.П. Шмелев, и А.Н. Яковлев (директор ИМЭМО) знали, что было написано в этой книге. Прочитаем и мы короткие выдержки, собранные дословно в реферат (после 1991 г. таких книг почти никто не читает):

«С середины 70-х годов транснациональные банки (ТНБ) расширяют кредитование непосредственно хозяйственных субъектов в развивающихся странах. С этого времени активы ТНБ, размещённые в государствах третьего мира, начинают приносить непропорционально высокую прибыль. Так, крупнейшие американские ТНБ, имея в развивающихся странах лишь 25 % своих активов, получают там около 50 % чистой прибыли…

Начиная с 1982 г. ТНБ стали широко практиковать переоформление задолженности, т.е. изменение сроков погашения основного долга при сохранении прежнего порядка взимания процентов. В 1983 г. был переоформлен долг на сумму 116,2 млрд. долл. (из них 112 млрд. — частным банкам). Вследствие этого сумма процентов стала расти гораздо быстрее основного долга. Мексика за 1983-1987 гг. выплатила кредиторам в виде процентов 48,5 млрд. долл., погасив за этот период лишь 18,5 млрд. долл. основного долга. На каждый доллар займа страна выплачивала 2,5 долл. в счет Graphs кредитов и процентов по ним…

Переоформление долга оговаривается важными условиями. Одно из них — обязательство правительств стран-должников принимать на себя внешнюю задолженность местных частных предприятий. Сейчас в странах третьего мира выплаты по внешней задолженности отвлекают 30-40 % их бюджетных расходов.

Вынужденным шагом является и капитализация внешнего долга. Подобная практика получает в последнее время все более широкое распространение. Применяется конверсия долговых обязательств в акции или обмен долговых обязательств на акции. Кредитор обращает долговые обязательства данного должника в его же акции, т.е. вместо погашения долга должник передает ТНБ свои ценные бумаги на соответствующую сумму.

При обмене долговых обязательств на акции ТНБ предлагают эти акции к продаже на вторичном рынке — друг другу, ТНК или другим инвесторам. При этом продажа долгов на вторичном рынке производится со скидкой к номиналу. Так, в 1989 г. рыночный курс долговых обязательств Колумбии в торговле между ТНБ составлял 58-60 % к номиналу, Чили — 59-61, Бразилии — 31-33, Аргентины — 18-20, Боливии — 10, Перу — 5-8 %.

Заниженный курс позволяет инвесторам при относительно малых собственных затратах увеличивать свои капиталовложения в странах-должниках. Покупатель долговых бумаг конвертирует их в центральном банке страны-должника в местную валюту по номиналу акции. Таким образом, например, американский «Бэнкерз траст» купил 96 % капитала крупнейшей чилийской страховой компании «Консорцио насиональ де сегурос» и 40 % пенсионного фонда «АПФ провида».

Обмен долгов способствует «бегству капиталов». Многие ТНК специально берут ссуды у ТНБ, покупают долги по льготному курсу, обменивают их по номиналу на местную валюту и рассчитываются ею по полученным кредитам (или конвертируют в иностранную валюту на черном рынке и вывозят).

Нынешние потоки прямых иностранных инвестиций в развивающиеся страны требуют минимального движения капитала из страны-вкладчика, поскольку значительная часть инвестиций покрывается путем мобилизации местных ресурсов в стране помещения капитала. Прирост прибылей осуществляется главным образом за счет местных ресурсов, вовлеченных в оборот филиалами и дочерними предприятиями ТНК в самих развивающихся странах» [230].

Многие еще помнят, что стоило России покрыть потери банков, которые, следуя советам своих прогрессивных экономистов, бросились спекулировать валютой и брать кредиты под залог акций. Наживку заглотнули, а в 2008 г. взвыли. Если бы не накопили долларов на черный день, остались бы вообще без промышленности.

М. Гельман пишет в газете «Промышленные ведомости»: «В 2007 г. общий объем торгов валютой, акциями и различными финансовыми бумагами на всех площадках Группы РТС достиг почти 18 трлн, увеличившись за год в 6 раз, а Группы ММВБ — 107 трлн рублей, увеличившись за год вдвое. Суммарно это составило 125 трлн, или более 200 % по отношению к обороту всех отраслей экономики. Налицо очередной результат слепого копирования пороков американской финансовой системы — громадный «мыльный пузырь»…

Замечу, что все приведенные выше исходные данные размещены в официальных различных документах различных организаций, министерств и ведомств. Однако ни одного сводного среди них, где приводились бы результаты сопоставления показателей, хотя бы те, которые изложены в статье, обнаружить не удалось.

Сложилось впечатление, что макрофинансовым анализом в стране никто официально не занимается.

На всякий случай я опросил нескольких специалистов в области финансов, среди которых были и официальные лица, известно ли им прошлогоднее соотношение продаж на фондовых рынках страны с оборотом в российской экономике. Оно составило, как показано выше, более 200 %. Увы, никто об этом не знал, а среди публикуемых Центробанком показателей эти сведения отсутствуют. Хотя именно ЦБ и Минфину вменено в обязанность контролировать финансы страны и их обращение. Ведь это не частный, а государственный ресурс, фальсификация которого не должна вообще допускаться властями» [231].

Какую же роль играла в анализе и прогнозировании этой «капитализации» армия экономистов и экспертов? Их клиенты и работодатели лезли в омут, а они их подталкивали. Вот характерная выдержка из сообщения агентства РБК от 11 сентября 2008 г.: «Вложения в российские акции на текущих уровнях могут оказаться сверхприбыльными, считает старший аналитик Альфа-банка Ангелика Генкель… Аналитики ФК „Уралсиб“ также считают, что сейчас самое время покупать российские активы, хотя и с оглядкой… „Сохранение или увеличение позиций в акциях после такого резкого обвала должно быть щедро вознаграждено доходностью на горизонте порядка шести месяцев“, — заключают все те же эксперты ФК „Уралсиб“ на сайте Quote.ru» [232].

Как известно, после этих предсказаний спад на фондовом рынке продолжился.

М. Гельман продолжает свой рассказ об этой редкостной афере: «Согласно данным Центробанка, финансовые показатели 1124 действующих российских кредитных организаций, исключая Внешэкономбанк, на 1 августа 2008 года, то есть с началом обвала цен на нефть, выглядели следующим образом.

При собственном капитале в размере около 3,023 трлн рублей сумма привлеченных банками средств составила около 14,77 трлн рублей. Итого своих и чужих денег на 1 августа оказалось почти 17,79 трлн рублей. Из них выдано кредитов и размещено средств в других организациях на сумму свыше 17,341 трлн. Кроме того, на покупку акций и другие формы участия в чужом капитале банки затратили свыше 3,11 трлн рублей. Однако сегодня из-за обвала котировок продавать акции придется с громадными убытками.

Получается, что на 1 августа банки разместили на стороне 20,45 трлн рублей, то есть на 2,66 трлн рублей больше, чем имели своих и чужих средств, или на 5,68 трлн больше позаимствованных чужих. Возник дефицит платежного баланса, что увеличило дефицит денежного обращения.

Таким образом, можно резюмировать следующее. Почти все российские банки, уподобляясь многим западным, проводили путем выдачи кредитов, не обеспеченных соответствующими банковскими активами, по сути, эмиссию фальсифицированных безналичных денег. Хотя денежная эмиссия — исключительная прерогатива Центробанка» [231].

Вывод очевиден. В 1990-е гг. государство, согласно разработанной почти за 10 лет доктрине реформы, демонтировало защитные механизмы, которые придавали экономике и финансовой системе СССР кризисоустойчивый характер, и не выстроило альтернативных защит. Россия, резко ослабленная кризисом 1990-х гг., оказалась полностью раскрытой и беззащитной против «импорта» чужих кризисов.

Это особенно резко проявляется в периоды неопределенности (турбулентности развития ситуации). Даже мощная государственная корпорация может столкнуться с угрозой оказаться несостоятельным заемщиком. Вот эпизод 2014 г.: «Долларовая капитализация „Роснефти“ упала ниже $55 млрд, которые компания потратила в 2013 году на покупку ТНК-BP, сообщает Bloomberg. Рыночная стоимость компании на Московской бирже составляла 2,47 трлн рублей (около $50 млрд по текущему курсу). Капитализация на Лондонской бирже равнялась $49,4 млрд. Из-за покупки ТНК-BP „Роснефти“ пришлось значительно нарастить свой долг. В настоящее время ее задолженность перед банками и держателями облигаций составляет около $60 млрд. Отношение долга к выручке у „Роснефти“ является самым высоким в мире среди нефтяных мейджоров после бразильской Petroleo Brasileiro, пишет Bloomberg» [233].

Перейдем от состояния финансовой системы ко второму разделу доктрины реформы — сворачиванию отечественного производства и научно-технической деятельности. Вот рассуждения упомянутого выше В.А. Найшуля (он приписывает себе честь изобретения ваучера для приватизации). В важной книге 1989 г. он пишет: «Чтобы перейти к использованию современной технологии, необходимо не ускорить этот дефектный научно-технический прогресс, а произвести почти полное замещение технологии по образцам стран Запада и Юго-Восточной Азии. Это возможно достичь только переходом к открытой экономике, в которой основная масса технологий образует короткие цепочки, замкнутые на внешний рынок. Первым шагом в этом направлении может стать привлечение иностранного капитала для создания инфраструктуры для зарубежного предпринимательства, а затем — сборочных производств, работающих на иностранных комплектующих» [234, с. 441-454].

Планы приватизации в СССР (условия плана, который огласил В.А. Найшуль), вырабатывались тщательно, и подставные кадры собственников были готовы. Без шума скромный аспирант Каха Бендукидзе «купил на ваучеры» «Уралмаш», а столь же скромный научный работник Б.А. Березовский — Омский нефтеперерабатывающий завод и т.д.

Сам Бендукидзе в его интервью газете «Файнэншл Таймс» от 15 июля 1995 г. откровенно говорит: «Для нас приватизация была манной небесной. Она означала, что мы можем скупить у государства на выгодных условиях то, что захотим. И мы приобрели жирный кусок из промышленных мощностей России. Захватить „Уралмаш“ оказалось легче, чем склад в Москве. Мы купили этот завод за тысячную долю его действительной стоимости» («Голос Родины», 1995, № 22.). Скромничает этот «новый русский» — не за тысячную долю купил, а в сорок раз дешевле, заплатив (кому-то) за «Уралмаш» 1 миллион долларов — во много раз меньше годовой чистой прибыли. «Уралмаш» распродавали по кускам, на металлолом. Каха Бендукидзе отделался от остатков «Уралмаша» в 2007 г.

Вот что пишут о состоянии этого «завода заводов» сейчас: «20 лет назад на уралмашевском оборудовании добывали из недр три четверти российской железной руды и четыре пятых нефти, разливали две трети стали и выпускали все до одного железнодорожные рельсы. В войну отсюда выпустили 6 тысяч танков. При Брежневе на «Уралмаш» приходится львиная доля рынка паровых турбин и строительного оборудования, его продукция поставляется в 42 страны мира. К 2006 г. гигант ужался до группы станочных цехов со сборочной лентой и персоналом в 3 тыс. человек…

А когда гиганты сокращают объёмы производства, предприятия поменьше валятся по принципу домино. Например, остановка некоторых цехов «Уралмаша» уже вызвала закрытие «Завода бурового и металлургического оборудования». А в Екатеринбурге ходят слухи, что к 2018 г. гигант вовсе закроется» [235].

В 1980-е гг. на «Уралмаше» работали 37 тыс. человек. Сейчас 3-4 тыс., текучесть персонала — 27 % в год. Руководство в Москве действует по принципу «есть заказ — наберем людей, закончился — уволим». А ведь речь идет о градообразующем предприятии: как пишут с завода, сегодня жизнь 260 тысяч человек связана с «Уралмашем».

Возникает вопрос: если эксперты и экономисты правительства и его чиновники приняли программу ликвидации тяжелого машиностроения, почему нигде это не обсуждается и не оглашается? А главное, такую операцию недопустимо пустить на самотек, не создав никаких структур, предотвращающих социальные бедствия, пусть локальные.

Подобное отношение к отечественной промышленности, к национальному достоянию России поразило специалистов во всем мире. В докладе американских экспертов, работавших в Российской Федерации, говорится: «Ни одна из революций не может похвастаться бережным и уважительным отношением к собственному прошлому, но самоотрицание, господствующее сейчас в России, не имеет исторических прецедентов. Равнодушно взирать на банкротство первоклассных предприятий и на упадок всемирно известных лабораторий — значит смириться с ужасным несчастьем» [76].

Наши обществоведы, которые проектировали реформы 1990-х гг., не считают себя обязанными объясниться и заняться проектированием новых социальных форм, смягчающих последствия их идей?

После ваучерной приватизации 1992-1994 гг. прошла еще более разрушительная кампания приватизации через залоговые аукционы (1995 г.). Эта программа создала особый («олигархический») уклад экономики и стала важным шагом в углублении коррупции властной верхушки и огосударствлении преступного мира.

Дж. Стиглиц писал об этой программе: «Наиболее вопиющим примером плохой приватизации является программа займов под залог акций. В 1995 г. правительство, вместо того чтобы занять необходимые ему средства в Центральном банке, обратилось к частным банкам. Многие из этих банков принадлежали друзьям членов правительства, которое выдавало им лицензии на право занятия банковским делом. В среде с очень слабым регулированием банков эти лицензии были фактически разрешением на эмиссию денег, чтобы давать их взаймы самим себе, или своим друзьям, или государству.

По условиям займов государство давало в залог акции своих предприятий. А потом вдруг — ах, какой сюрприз! — государство оказалось неплатежеспособным, и частные банки оказались собственниками этих предприятий путем операции, которая может рассматриваться как фиктивная продажа (хотя правительство осуществляло ее в замаскированном виде «аукционов»); в итоге несколько олигархов мгновенно стали миллиардерами. Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции» [73, с. 194].

Выведение фондов новых собственников за пределы страны производилось разными способами, но результатом становился рост доли иностранного капитала в российской промышленности. Во многих отраслях эта доля стала контролировать функционирование и развитие промышленности.

В.Ю. Катасонов пишет: «По данным Росстата, на начало 2012 года на долю иностранных компаний (компаний, где нерезиденты являются мажоритарными акционерами) приходилось 27 % общего объема уставных капиталов всех компаний российской экономики. Это в целом по экономике. Эта доля выше среднего показателя в таких секторах, как добыча полезных ископаемых (43,7 %), обрабатывающая промышленность (33,6 %), оптовая и розничная торговля (89,6 %)» [227].

Представляет такая открытость (тем более в момент кризиса) угрозу для российской экономики? Вот некоторые данные.

«На долю иностранных инвесторов приходится порядка 70 % торгующихся российских акций, подсчитали аналитики „Сбербанк CIB“ Кингсмилл Бонд и Андрей Кузнецов в обзоре „Кто владеет российскими акциями“». Объем free float российских компаний они оценивают в 25 %, или порядка $213 млрд. Аналитики собрали данные о большей части этих активов — на $150 млрд… Бумаги еще на $29 млрд принадлежат российским банкам, пенсионным фондам, страховщикам…

«Треть активных инвесторов в России — фонды из США, еще треть — из континентальной Европы, и четверть — из Великобритании… Доля иностранцев на российском рынке акций — 70-80 %, и это соотношение давно не меняется, этот факт все [эмитенты и участники рынка] знают и, конечно, учитывают», — говорит аналитик глобального инвестбанка. «Это [доля в 70 %] совпадает с нашими оценками», — говорит старший трейдер «ВТБ капитала» Павел Зиновьев» [236].

Что значит, что 70-80 % акций российских предприятий переходят на бирже из рук в руки иностранных спекулянтов? Значит, что предприятия, которые находятся в России и на которых работают граждане России, в любой момент могут стать собственностью иностранного капитала. Здравый смысл и исторический опыт говорят, что это создает для России риск утратить и политический суверенитет, но элита наших обществоведов постоянно убеждает, что «все будет хорошо».

Однако вот статья А.П. Цыпина и В.А. Овсянникова, которая широко прошла по Интернету, но не вызвала никаких откликов экономистов — ни из либералов, ни патриотов. Не удалось найти и никаких опровержений, хотя прошел год. Вот несколько абзацев из этой статьи, соединенных в кратком изложении:

Целью настоящего исследования являлась оценка доли иностранного капитала в российской промышленности путём непосредственного вычисления доли каждого предприятия в производстве определённого вида промышленной продукции и доли иностранного капитала в структуре акционеров (для ОАО, ЗАО) и учредителей (для ООО) каждого из предприятий.

Весьма странно, что экономических оценок этого явления в научной литературе не производится, а имеющиеся данные отрывочны и беспорядочны (по многим видам экономической деятельности отсутствуют полностью). Стоит отметить, что официальная статистика в лице Росстата не предоставляет информации об удельном весе иностранного капитала в промышленности России.

В выборку вошли предприятия, играющие ключевую роль. Так как в целом они дают свыше 75 % от всего совокупного выпуска по промышленности (общего валового выпуска по видам C, D и E), считаем, что выборка является репрезентативной и выводы можно распространять на всю совокупность предприятий. Показатели характеризуют лишь точно подтверждённую долю иностранного капитала в промышленности и могут отличатся от фактических в сторону занижения.

В 2012 г., по сравнению с 2010 г., иностранное влияние увеличилось практически во всех видах производства, значительная доля иностранного капитала наблюдается в металлургии, железнодорожном и энергетическом машиностроении (данные в табл. 4) [237].

 

Таблица 4. Доли иностранного капитала по основным подвидам деятельности, %

 

Какова же линия политики, которую разработали для администрации и ведомств эксперты-обществоведы? Эксперт МГИМО д.э.н. А. Михеев пишет, что, за исключением некоторых сырьевых компаний, естественных монополий и ряда стратегических организаций, «государство нацелилось на широкую распродажу госимущества, включая целые отрасли и виды деятельности: в последние годы проданы практически полностью рыбная отрасль, значительная часть морских торговых портов, перевозки грузов по железным дорогам; планируется дальнейшая продажа акций крупнейших аэропортов, авиакомпаний, компаний автодорожного строительства, агропромышленного комплекса и т. д.

Как показано в табл. 5, в ряде случаев доля государства в стратегических компаниях снижается с контрольной до миноритарной либо до нуля» [238] (см. табл. 5).

 

Таблица 5. Примеры снижения доли участия Российской Федерации в стратегических компаниях в период 2011-2016 гг.

 

Серым цветом выделены примеры состоявшихся в последние годы крупнейших сделок; не выделены цветом примеры сделок, предусмотренных до 2016 г. включительно действующим Прогнозным планом приватизации.

* Доля ОАО «Роснефтегаз», подконтрольного РФ.

** Государство в лице РФ и Республики Саха (Якутия) владеют контрольным пакетом акций компании.

*** Российская Федерация вместе с ВЭБ владеют контрольным пакетом акций компании.

 

Здесь надо указать на фактор, который всегда замалчивают экономисты, которые дают публике разъяснения относительно рисков, сопровождающих вторжение иностранного капитала. Нам старательно внушают, что если государство или российские граждане в совокупности держат «контрольный пакет акций», то нечего беспокоиться. Все заучили магическое число «50 % + 1 акция». Дескать, пока России принадлежит большинство акций, завод — наш. Это иллюзия.

В действительности возможность управлять предприятием, тем более современным, со сложной технологией и каналами связи с наукой, информационной базой и рынками, определяется не только владением пакета «50 % + 1 акция».