Евроцентризм: ложный образ Запада

Россия, как и другие незападные культуры, в ходе модернизации переносит на свою почву многие модели и институты Запада. Иногда такая трансплантация бывает неудачной, приходится нести издержки, вносить коррекции. Масштабы подобных трансплантаций различны в разных политических и культурных доктринах: «западники» пытаются убедить власть и общество проводить быстрые и глубокие реформы посредством переноса западных моделей, «почвенники» призывают к осторожности, постепенной адаптации общества и отвергают реформы с применением «шоковой терапии».

Во время перестройки верх взяла часть интеллектуальной элиты, авторитетные представители которой называли себя «западниками». Это название было принято массовым сознанием. Но, строго говоря, под маской западничества скрывался евроцентризм — особая идеология Запада, возникшая вместе с капитализмом в недрах протестантского мироощущения. Это идеология, претендующая на универсализм и утверждающая, что все народы и все культуры проходят один и тот же путь и отличаются друг от друга лишь стадией развития. Евроцентризм, получивший поддержку от дарвинизма, широко распространился в XIX в. Когда общество находится на распутье и определяет путь своего развития, политики, проникнутые идеологией евроцентризма, утверждают, что ответ на этот вопрос есть, его открыла Европа. Их лозунг: «Следуй за Западом — это лучший из миров».

Арабский экономист и социолог Самир Амин в своей книге «Евроцентризм как идеология: критический анализ» отмечает: «Либеральная утопия и ее чудодейственный рецепт (рынок + демократия) — это всего лишь набор бледных штампов в рамках господствующих на Западе взглядов. Их успех в средствах массовой информации сам по себе не придает им никакой научной ценности, а говорит лишь о глубине кризиса западной мысли» [202, с. 13].

Евроцентризм как идеология нивелирования культурных различий опирался на механицизм Просвещения. Но эта картина мира ведет в тупик — сложные системы устойчивы только при достаточном разнообразии их элементов и связей. Глобализация капитализма с его «железной пятой» привела к современному кризису индустриальной цивилизации.

Еще до распространения системного подхода в нынешней версии К. Леви-Стросс писал: «Нет, не может быть мировой цивилизации в том абсолютном смысле, который часто придается этому выражению, поскольку цивилизация предполагает сосуществование культур, которые обнаруживают огромное разнообразие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Мировая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кроме как коалицией, в мировом масштабе, культур, каждая из которых сохраняла бы свою оригинальность… Священная обязанность человечества — охранять себя от слепого партикуляризма, склонного приписывать статус человечества одной расе, культуре или обществу и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает формулами, приложимыми к целому, и что человечество, погруженное в единый образ жизни, немыслимо» [200, с. 338].

Леви-Стросс даже считал возможным противоядием против униформизации человечества «возникновение в мире антагонистических политических и социальных режимов; можно представить себе, что диверсификация, обновленная каждый раз в новом разрезе, позволит через изменяющиеся формы, которые никогда не перестанут удивлять человека, неопределенное время поддерживать то состояние равновесия, от которого зависит биологическое и культурное выживание человечества» [200, с. 338].

В советском, а затем в российском обществе возник ценностный раскол, который приобрел и форму идеологического раскола. Это фундаментальный факт, необходимый для понимания происходящих процессов. Здесь для нас важно следствие этого факта — деформация методологического аппарата расходящихся частей общности обществоведов. Прослойка «умеренных», которая хоть как-то соединяла эти части, быстро тает. Когнитивные противоречия углубляются, а социальная структура сообщества становится все более асимметричной. Доминирующая сейчас элитарная группа, в общем, приняла дискурс евроцентризма. К ней примкнула большая часть конформистов, которые «надели маски» — время такое. Значительная часть «безмолвствует», размышляя и обсуждая общественные проблемы в предельно узком кругу друзей.

Сейчас на ход основных процессов в государстве и обществе России влияет доминирующая элитарная группа обществоведов. Поэтому актуально выявление тех методологических изъянов их дискурса, вызванных идеологическими установками евроцентризма. «Системообразующие» изъяны создают особенно большие издержки в образовании и разработке политических и управленческих решений.

Принципиальной ошибкой (или фальсификацией) в доктрине трансплантации в Россию западных институтов было представление этих институтов в их идеальном образе, игнорируя реальность их практики. Расхождение между презентацией государственной политики Запада в форме чистых моделей и реальностью политических практик — предпосылка серьезных кризисов. Типичное следствие таких расхождений — эрозия легитимности власти, особенно если оппозиция обладает интеллектуальными ресурсами и СМИ для дестабилизации. Самые тяжелые последствия возникают в государствах переходного типа, которые часто заимствуют у политологии «демократических правовых государств» модели, превращающие расхождение с реальностью в разрыв. Подобные разрывы «между мифом евроцентризма и реальностью» могут привести государство к фатальному исходу. Это надо учитывать политологам, но в их учебниках об этом не говорится.

Сейчас надо внимательно наблюдать и изучать драматический урок политического кризиса Украины, который вошел в открытую фазу в ноябре 2014 г., а уже в апреле 2015 г. перерос в гражданскую войну. Там исключительно быстро произошли деградация правового режима, обрушение легитимности законной власти, утрата государством своего суверенитета, возникновение неформальных институтов, отдающих приоритет (и во многом средства господства) радикальным антигосударственным националистическим организациям. Этот процесс был поддержан США и рядом государств ЕС, которые способствовали созданию на Украине режима «контролируемого хаоса» и лавинообразной системной деструкции как политической технологии.

Это наглядный пример деградации государственности и разрушения правопорядка, которым чреваты «институциональные революции». Они начались сразу после разрушения институтов советской системы — уже с 1989 г. При этом на Украине делались попытки создать респектабельное европейское государство с политическими и общественными институтами, соответствующими моделям, описанным в учебниках политологии. Поэтому кризис на Украине вызывает у граждан России глубокую тревогу не только за судьбу близких бывших соотечественников, но и вследствие осознания «близости масштабного хаоса».

Начнем с главного постулата канонической модели «современного государства», предложенной М. Вебером. Уникальный атрибут такого «правового и рационального» государства — «монополия легитимного физического насилия как средства господства». Этот постулат сыграл большую роль в подрыве легитимности СССР, а затем и государственности всей исторической России, а после 2000 г. и постсоветской России.

Американские политологи пишут о «естественных» государствах (которые являются нормой в современном мире), что в них «доступ к средствам насилия рассеян среди элиты». Говоря о другой категории государств, к которым они относят 25 «постиндустриальных» стран, они признают действующей формулу Вебера.

Однако и эти политологи, и российские разработчики программы имитации институтов США игнорируют реальность (или закрывают на нее глаза). Например, в США «суд Линча» полтора века был политическим институтом, параллельным формальному государственному судопроизводству. Он за это время приговорил к смерти больше людей, чем законный суд. Да он и остается важным институтом. Последняя казнь по приговору суда Линча состоялась в 1997 г. — уже в постиндустриальную эпоху. Поэтому в политологии входит в оборот понятие постдемократия, которое означает «попятное движение» к институтам «естественного» государства.

Более того, в 25 постиндустриальных странах наблюдается процесс архаизации, который иногда принимает бурный характер, как это было в Германии в 30-е гг. ХХ в. Тогда государство сделало попытку «в фантасмагорической форме восстановить порядок первобытного общества в рамках общества современного». Один из ведущих американских политологов Дж. Сартори писал в 1987 г. о современных демократиях: «Неожиданный элемент тотального господства в наше время состоит в том, что оно может быть наложено не только на общества с традиционно деспотическим правлением (такие как Россия и Китай), но также на общества, взращенные христианской, либеральной и либерально-демократической традицией и вышедшие из нее».

Заметим, что, представляя Россию (царскую и в облике СССР) как «азиатскую деспотию», западные политологи как будто забывают поучительную историю массовых политических убийств в Аргентине. В 1993 г. начальник генштаба Аргентины официально признал, что в 1970-е гг. командование армии организовало террор против оппозиции по новой схеме: небольшие группы офицеров действовали автономно, ничего не докладывая начальству и не оставляя никаких документов. Это насилие осуществлялось не через учреждения и не в рамках права.

Видных деятелей и писателей, проживавших на своих виллах в районе посольств, избивали и увозили в присутствии западных дипломатов (дом часто взрывали). Их пытали и «цивилизованно» убивали: оглушенных инъекцией наркотика людей загружали в самолет, а потом живыми сбрасывали в океан. «И ходят сами, и не сопротивляются», — объяснял следствию один из офицеров. Так, без суда, следствия и даже ареста в Аргентине убили около 30 тыс. человек — на 14 млн населения. Большинство этих офицеров обучалось и стажировалось в военных академиях США.

Опыт Аргентины важен тем, что если бы в 1974 г. аргентинцев спросили, возможно ли такое в их стране, 100 % ответили бы, что это абсолютно невозможно. Аргентинцы — практически европейцы, в основном дети итальянцев и немцев, иммигрантов ХХ в. Их офицерство современно и интеллигентно, европейски образовано. В стране не было гражданской войны, ни фанатизма, ни накопленной ненависти. Убийства совершались без страсти, как социальная технология. И эта технология — продукт именно современного либерального общества, выработанный военной и университетской элитой США.

Во внешней политике чиновники западных держав регулярно выступают организаторами неформальных сил, осуществляющих нелегитимное политическое насилие. Это также несовместимо с принципом, заданным Вебером. Пример: в Гватемале с населением 3 млн человек за 1980-е гг. при попытках создать профсоюзы «эскадронами смерти» были убиты без суда и следствия 100 тыс. крестьян (в пеpесчете на Россию это было бы пять миллионов жертв). В октябре 1995 г. президент США Клинтон вынес взыскания («предупреждения») нескольким сотрудникам ЦРУ — советникам, которые участвовали в убийствах. Там, кроме крестьян, были убиты несколько видных деятелей культуры, имевших влиятельных друзей в Европе.

После краха СССР была распущен международный «эскадрон смерти» — «Гладиатор». Газеты опубликовали историю этой сети негласных убийц, потом вышла документальная книга об этой организации. Она была создана в 1951 г. как структура НАТО и подчинялась его высшему командованию, что признал экс-генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер. В нее вербовались неофашисты из Черного Интернационала, ее функция — развязать террор в случае прихода к власти коммунистов в Западной Европе. На счету «гладиаторов» большое количество убийств, особенно в Италии и Испании. Сорок лет содержать организацию наемных убийц — как это вяжется с формулой Вебера? Что-нибудь подобное по типологии и масштабу видели мы в «тоталитарном» брежневском СССР?

Все эти практики несовместимы с формулой Вебера, которая предполагает подотчетность властных структур парламенту.

В последние десятилетия быстро расширяется использование «частных военных компаний», практически армий. Это новый этап передачи полномочий на насилие негосударственным организациям. В различных странах и регионах мира заказы на военные услуги дают и ТНК, и государственные органы. Осуществляется массированное насилие с применением боевой техники, за которое заказчик не несет ответственности. Много таких операций было проведено в Африке, Афганистане, Ираке. Есть данные, что летом 2014 г. на Юго-Востоке Украины также были использованы англоязычные частные боевые подразделения.

Следующая импортированная российской политологией общепринятая формула гласит, что правовое государство есть продукт современного западного общества и буржуазных общественных отношений. Эта формула — идеологический постулат. Понятие правовое государство не сопровождается ни индикаторами, ни критериями, чтобы выдавать конкретному государству ярлык «правового» или отказывать в этом ярлыке.

В XIX в. в Англии смертной казнью карались 220 видов преступлений, этого не было ни в одной восточной тирании. Женщин в Англии сжигали вплоть до 1789 г. Вспомним скандал, сразу замятый, уже 1990 года, когда выпустили наконец из тюрьмы просидевших невинно 12 лет шестерых ирландцев, у которых под пытками вырвали признание в не совершенном ими преступлении.

Это — явление постмодернистской архаизации, симптом деградации западных институтов права. Как можно производить их трансплантацию в организм России?! Это значит на наши собственные болезни наложить заразу болезней, к которым у нас нет иммунитета.

Не менее красноречиво совсем недавнее событие — конфискация части депозитов, хранившихся в банках Кипра, для покрытия государственного долга. Это — акция незаконной конфискации частной собственности, «священной и неприкосновенной». Она важна как прецедент, который в США и Европе может стать нормой.

Депутат Европарламента Н. Фарадж сказал в интервью (19 марта 2013 г.): «Даже в своих самых мрачных прогнозах относительно того, что брюссельские бюрократы сделают для поддержания разваливающейся Еврозоны, я не предполагал, что они прибегнут к воровству — а именно так это все и называется. Это воровство. Это нарушение гарантии неприкосновенности вкладов, данной ими же в 2008 году. На более высоком уровне это нарушение важнейшего принципа верховенства закона, одной из основ Западной цивилизации. Поэтому центральные планировщики сделали нечто, действительно потрясающее».

Мы видим, что в государствах «демократии и частной собственности» власть все легче и легче нарушает нормы права человека. После краха СССР на Западе идет быстрое переформатирование политических и правовых систем. Но, в принципе, этот сдвиг предполагался давно. В своей «Энциклопедии социальных наук» Г. Лассуэлл заметил: «Мы не должны уступать демократической догме, согласно которой люди сами могут судить о своих собственных интересах».

Тотальная ориентация российских реформаторов на Запад была вдвойне неразумной от того, что тот Запад, утопический образ которого создавался в пропагандистских целях во время холодной войны и перестройки, разрушается вместе с советской системой, ибо он, как ее антагонист, в большой мере и был порождением холодной войны. Куда собирались и собираются «входить» наши режимы от Горбачева до Путина? Уже в 1990 г. обнаружился глубокий кризис всех западных институтов, симптомом которого стали «странные войны» и еще более странные рассуждения политиков. Образец растаял в воздухе, а за ним все равно тянутся поощряемые западными политиками параноидального типа, хотя и внешне разными, вроде Клинтона и Буша.

Дж. Грей сказал: «Сегодня ситуация такова, что на Западе нет ни одной достаточно стабильной системы институтов, куда на практике могли бы интегрироваться бывшие коммунистические государства. Реальной перспективой здесь, скорее всего, является прямо противоположная тенденция, ведущая к распространению экономического и военного хаоса постсоветского мира на Запад» [104, с. 75-77].

Надежда на то, что при трансплантации западных институтов вероятные угрозы будут нейтрализованы параллельной инъекцией западной демократии, — наивная или неискренняя.

Надо заметить, что мы здесь говорим о евроцентризме как философской установке, а вовсе не о корыстном конформизме тех, по словам Пушкина, «для коих все равно: бегать ли им под орлом французским или русским языком позорить все русское, — были бы только сыты». Не о них речь, а об элите обществоведов, по которым апологетика Запада прокатилась как волна психоза. Например, в философских кругах М.К. Мамардашвили даже называли «сверхъевропейцем». Запад у него был не научным и даже не рациональным понятием, а идеологическим инструментом при тех «превращениях сознания», которые он производил в своих студентах и почитателях.

Исследователь творчества М.К. Мамардашвили Ю.В. Пущаев пишет: «Когда Мамардашвили говорил о Европе, он говорил скорее о Европе идеальной, Европе-символе, существующей преимущественно лишь в его философствовании и выполняющей функции идеальной модели для заблудшей России. Порой сами европейцы не соглашались с такой оценкой Европы: «Я помню, как возмущены были американские и европейские философы Фредерик Джемисон, Вольфганг Хауг и другие участники конференции о постмодернизме в Дубровнике осенью 1990 г., когда Мамардашвили назвал позднекапиталистические общества, в которых они живут и которые безжалостно критикуют, „просто нормальными человеческими обществами“. Никогда, возможно, дистанция между „сверхъевропейцем“ и западными философами не проявлялась в такой чистоте, как тогда, на пороге распада СССР» [203].

Важен и тот факт, что М.К. Мамардашвили не просто «говорил о Европе идеальной», он иррационально очернял Россию как якобы антихристианскую и антикультурную конструкцию. Ю.В. Пущаев пишет: «Мамардашвили считал советский мир антимиром, миром привидений, антижизнью: «Когда господствует советизм, сама жизнь теряет функцию. Советская жизнь — антижизнь. Ни в одном слове, предложении, позе или действии, характерных для советизма, я не узнаю себя как живого, не чувствую жизни. Там, где советизм, — жизни нет». Это его максимально критическое отношение к „советизму“ распространялось и на Россию в целом, на все русское культурное пространство» [203].

Сам М.К. Мамардашвили выдавал такие сентенции: «Русские, куда бы ни переместились — в качестве казаков на Байкал или на Камчатку, их даже занесло на Аляску, и, слава богу, вовремя продали ее, и она не оказалась сегодня той мерзостью, в которую мы ее, скорее бы всего, превратили, — куда бы они ни переместились, они рабство несли на спинах своих. А американцы несли с собой другое — Великую хартию» [143, с. 331].

Неужели это можно принять как научное суждение — как бы ни относиться к России — в рамках рационального мышления? Но ведь большинство гуманитарной и обществоведческой элиты России все это принимали и принимают сегодня!