Краткий экскурс в политэкономию

Академик С.С. Шаталин поставил такой вопрос: «Что лучше: эксплуатация человека человеком или сверхэксплуатация человека государством?» — и сделал вывод, что для советских граждан лучше «эксплуатация человека человеком». Вывод кардинальный — это призыв к смене государственной системы и общественного строя. Но этот вывод противоречит нормам рационального мышления. Ведь само понятие эксплуатация многозначно, и ученый обязан был объяснить его смыслы и ввести каждое определение в ясный контекст. Если понятие «эксплуатация человека человеком» как-то было объяснено в учебниках политэкономии, книгах и СМИ (пока не важно, верно или нет), то понятие «сверхэксплуатация человека государством» упало на головы советских граждан внезапно.

Сам С.С. Шаталин смысл обоих понятий не объяснил и даже не сказал, являются эти две сущности соизмеримыми между собой и можно ли их сравнивать друг с другом по критерию «что лучше»? Ведь сразу видно, что это сущности, принципиально разные. Можно, например, сказать, что главное в сверхэксплуатации человека государством есть воинская повинность: человек рискует отдать свою жизнь навсегда, а при «эксплуатации человека человеком» работник всего лишь сдает в аренду частному предпринимателю свою рабочую силу. Оценка несоизмеримых ценностей и платы за них — фундаментальная проблема социальной и экономической философии, а что мы видим у философов российской реформы? Они эту проблему просто игнорируют.

Вспомним, что нам гласили словари и политэкономия, которую С.С. Шаталин, вероятно, знал досконально. Хотя, возможно, о некоторых основаниях политэкономии он умолчал. В российских словарях с 1907 г. утвердилось определение: «эксплуатация — извлечение выгод из к.-н. предприятия, из чужого труда». В Советском энциклопедическом словаре (1985) говорится: «эксплуатация — присвоение результатов чужого труда собственниками средств производства в классово-антагонистич. обществ. экон. формациях…». Так же и в Новом словаре иностранных слов (2009 г.). Эти определения прямо или косвенно опираются на трудовую теорию стоимости. В Википедии прямо сказано: «Присвоение прибавочной стоимости Маркс считал формой эксплуатации работников».

Но это неверно! Первая ошибка С.С. Шаталина и П.Г. Бунича заключается в том, что они использовали авторитет Маркса, а Маркс писал совсем другое. Проблему «эксплуатации человека человеком» и «сверхэксплуатации человека государством» разжевал сам Маркс. И в обоих случаях С.С. Шаталин и Бунич исказили модель Маркса.

Начнем с «эксплуатации человека человеком». В политэкономии принято, что наемный рабочий производит стоимость, которая разделяется на две части. Первая часть — стоимость необходимого  продукта, которая отдается в форме зарплаты рабочему, как рыночную цену его рабочей силы. Его рабочая сила — товар, и он его добровольно продает капиталисту. Это честная купля-продажа, тут нет никакой эксплуатации. Вторая часть произведенной рабочим стоимости представлена прибавочным продуктом. Этот продукт капиталист продает на рынке и получает доход (прибавочную стоимость). Получение этой прибавочной стоимости наши обществоведы и называют эксплуатацией работника.

Искажение теории Маркса советскими профессорами и академиками поражает. Трудовая теория стоимости исходит из постулата равновесия рынка труда: необходимый труд оплачен зарплатой, эквивалентной стоимости рабочей силы. Никаких претензий на получение и прибавочной стоимости рабочий предъявлять не может. Он свободно заключил на рынке труда контракт купли-продажи его товара (рабочей силы). Работодатель предоставил другие ресурсы, необходимые для процесса труда и производства стоимости, в том числе и необходимого продукта, принимаемого за форму зарплаты.

Маркс специально подчеркнул, что в норме при купле-продаже работнику дается согласованная цена его рабочей силы, и нет никакой несправедливости в том, что этот его товар производит прибавочную стоимость. Нет никакой несправедливости! Значит, нет и эксплуатации в том смысле, который нам навязало советское [а также досоветское и антисоветское] обществоведение.

Читаем «Капитал» Маркса: «Стоимость рабочей силы и стоимость, создаваемая в процессе ее потребления, суть две различные величины. Капиталист, покупая рабочую силу, имел в виду это различие стоимости. Ее полезное свойство, ее способность производить пряжу или сапоги, было только conditio sine qua non [необходимым условием], потому что для создания стоимости необходимо затратить труд в полезной форме. Но решающее значение имела специфическая потребительная стоимость этого товара, его свойство быть источником стоимости, притом большей стоимости, чем имеет он сам. Это — та специфическая услуга, которой ожидает от него капиталист…

То обстоятельство, что дневное содержание рабочей силы стоит только половину рабочего дня, между тем как рабочая сила может действовать, работать целый день, что поэтому стоимость, создаваемая потреблением рабочей силы в течение одного дня, вдвое больше, чем ее собственная дневная стоимость, есть лишь особое счастье для покупателя, но не составляет никакой несправедливости по отношению к продавцу. Все условия проблемы соблюдены, и законы товарного обмена нисколько не нарушены. Эквивалент обменивался на эквивалент. Капиталист как покупатель оплачивал каждый товар — хлопок, веретена, рабочую силу — по его стоимости. Потом он сделал то, что делает всякий другой покупатель товаров. Он потребил их потребительную стоимость» [29, с. 204, 206].

Вернемся в начало наших рассуждений к исходной установке о том, что в СССР государство эксплуатирует рабочих, изымая их прибавочный продукт.

Но начнем с капиталистического государства, в котором наглядно есть рынок рабочей силы — здесь все на ладони. Государство отбирает и у капиталиста, и у рабочего часть их дохода посредством налогов. Значит ли это, что государство их эксплуатирует? Маркс объясняет на примере расходов государства на строительство дороги, что нет, это не эксплуатация.

Он пишет: «Правда, это есть прибавочный труд, который индивид обязан выполнить, будь то в форме повинности или опосредованной форме налога, сверх непосредственного труда, необходимого ему для поддержания своего существования. Но поскольку этот труд необходим как для общества, так и для каждого индивида в качестве его члена, то труд по сооружению дороги вовсе не есть выполняемый им прибавочный труд, а есть часть его необходимого труда, труда, который необходим для того, чтобы он воспроизводил себя как члена общества, а тем самым и общество в целом, что само является всеобщим условием производительной деятельности индивида» [277, с. 17].

Сказано достаточно ясно. Таким образом, у Маркса никаких оснований для утверждения, будто Советское государство было «сверхэксплуататором» населения СССР, нет. Ни С.С. Шаталин, ни другие обществоведы их не привели и даже не пытались, они ссылались на понятие «прибавочной стоимости». Эти эмоциональные всплески были вне разумных и тем более научных норм. Они были недовольны советским строем — это их право, но они вели антисоветскую пропаганду с ложными аргументами. Это для ученого недопустимо. Они не стали спорить с Марксом, а, наоборот, опирались на его авторитет, который был ими же внушен населению СССР.

Из контекста научных (а не идеологических) рассуждений Маркса можно выдвинуть тезис, что, изымая у рабочих прибавочный продукт, ни капиталист в рыночной экономике, ни государство в США или в СССР не эксплуатируют рабочего. Противоречие между трудом и капиталом или между трудом и государством вызвано иными отношениями, а вовсе не присвоением прибавочной стоимости, здесь роль этой сущности представляется надуманным, как и сама категория прибавочного труда. Фундаментом модели антагонистического противоречия трудовая теория стоимости стала из-за того, что она порождена гипостазированием — ее представили реальной сущностью, и очень многие в ней запутались.

Выше мы привели объяснение Маркса того факта, что государство делает расходы из необходимого для работников продукта (дороги, школы, армия и пр.). Средства на это капиталист изымает у работника и передает государству в виде налогов. А в СССР государство было и работодателем, и предпринимателем, и организатором создания благ за рамками зарплаты, получая отчисления от предприятий и формируя общественные фонды. В 1985 г. при средней денежной зарплате работающего 2281 руб. один работающий отчислял в общественные фонды потребления 944 руб., из них на душу населения приходилось 530 руб. денежных выплат и льгот. Это — только общественные фонды потребления.

Статьи расходов этих фондов в 1985 г. были таковы (%): просвещение — 25,7; здравоохранение и физическая культура — 13,8; социальное обеспечение и социальное страхование (пенсии, пособия и др.) — 41,5; содержание жилищного фонда (в части, не покрываемой квартплатой) — 5,9.

Динамика этих фондов представлена на рис. 15.

 

Рис. 15. Выплаты и льготы, полученные населением из общественных фондов потребления в СССР млрд руб.

 

А куда девается прибавочная стоимость? В СССР это было хорошо видно. Например, полет Гагарина и космическая программа выходили за рамки бытового потребления. Такие программы П.Г. Бунич назвал: «Это те же египетские пирамиды. Они почти ничего не дали, кроме убытков и разорения». Такова его картина мира, это его личное дело. Общественная проблема в том, что он занимал высокий пост в Комитете Верховного Совета СССР по экономической реформе.

А что в капиталистической экономике? Прибавочный продукт отчуждается капиталистом. Часть его стоимости капиталист отдает государству в виде налога. На эти деньги строят школы для детей рабочих, то есть вкладывают средства в воспроизводство рабочей силы. Следовательно, это стоимость не прибавочного продукта, а необходимого. Другую часть капиталист вкладывает в поддержание, расширение и улучшение производства. Разве это не расходы на воспроизводство рабочей силы? Значит, и «этот прибавочный труд есть часть необходимого труда».

Наконец, какую-то часть капиталист использует на свое потребление. Допустим, он потребляет скромно, как раз в меру своих усилий по организации производства. Но тогда выходит, что он всю прибавочную стоимость возвращает работникам — через государство или свое производство. Выходит, все зависит от нравственности капиталиста? Ездит на «мерседесе» — эксплуататор, ездит на «ауди» — товарищ рабочему?

Даже Энгельс так писал о трактовке эксплуатации как отчуждения прибавочной стоимости: «Как отмечает Маркс, в формально-экономическом смысле этот вывод ложен, так как представляет собой просто приложение морали к политической экономии». На этом основании Э. Бернштейн в статье «Возможен ли научный социализм?» резонно отвергал самостоятельное значение понятия прибавочной стоимости как обвинения капитализма.

Категории необходимого и прибавочного труда надуманны, а конфликт между трудом и капиталом возник потому, что капиталист платил рабочему не зарплату, необходимую для воспроизводства его рабочей силы, а в соответствии с балансом сил на рынке. В большинстве случаев на рынке побеждал капитал — прежде всего создавая армию безработных, которые сбивали цену рабочей силы. Это совсем другая тема. Кстати, нередко на рынке труда рабочий ухитряется эксплуатировать буржуя — если есть дефицит рабочей силы для некоторых работ. Долгое время типичный предприниматель, собственник предприятий, был кровопийцей, так что это надолго врезалось в память.

Противоречия у Маркса возникают из-за того, что он смешивал абстрактную модель с идеологией, на которой он строил учение о пролетарской революции. Понятие «необходимый» труд, который оплачивается по эквиваленту стоимости рабочей силы, противоречит всей идеологии Маркса, когда он говорит о реальном положении рабочего класса как идеолог. Вот он пишет в «Капитале» (гл. XIII, 8): «Какую роль в образовании прибавочной стоимости, а следовательно, и в образовании фонда накопления капитала играет в наши дни прямой грабеж из фонда необходимого потребления рабочего, это мы видели…» [29, с. 616].

Как можно называть «необходимым» труд, если из его стоимости можно «грабить» большую часть — а рабочая сила все равно воспроизводится? И какая же это «прибавочная» стоимость, если она образуется не как свойство труда производить больше, чем стоимость рабочей силы, а за счет грабежа? Модель неадекватна реальности. Причем здесь трудовая теория стоимости и рабочей силы? Переходя к эмпирической реальности, сам Маркс рисует совсем другую картину, в которой и речи нет об эквивалентном обмене.

И на раннем этапе капитализма, и в настоящее время рабочий выступал и выступает (редко) вовсе не против «эксплуатации как изъятия прибавочной стоимости после эквивалентной оплаты стоимости рабочей силы», а именно против «грабежа» — когда этот грабеж становился нестерпимым. Маркс представил пролетарскую революцию как возмущение присвоением капиталистом «чистой» прибавочной стоимости именно в идеологии, а не в своих текстах, которые считал научными.

Пример — «Критика Готской программы», тоже текст идеологический. Там сказано: «Система наемного труда является системой рабства, и притом рабства тем более сурового, чем больше развиваются общественные производительные силы труда, безразлично, лучше или хуже оплачивается труд рабочего» [278]. Что значит «безразлично, лучше или хуже оплачивается труд рабочего»? Значит, дело не в воровстве прибавочной стоимости?! И почему академик С.С. Шаталин не сказал советским рабочим, что наемный труд на капиталиста — система рабства, даже если труд рабочего оплачивается хорошо? Ведь это грубая пропаганда.

Труд оплачивался в соответствии с балансом сил и давлением «резервной армии безработных». Окреп на Западе рабочий класс, наладили капиталисты стабильный поток ресурсов извне — и стали хорошо платить своим рабочим. И что же стало с борьбой рабочих против эксплуатации? Она превратилась в борьбу рабочего класса за эксплуатацию. Самые массовые протесты трудящихся вызывает попытка эксплуататоров сбежать от своих рабочих. Это и называется теперь «предательством интересов рабочего класса». В 1990 г. марш 4 тыс. рабочих из Андалусии на Мадрид в одних исподних трусах — потому, что фирма «Сузуки» решила перевести свой автомобилестроительный завод в Венгрию. Страсти настолько накалились, что правительство социалистов из госбюджета оплатило «Сузуки» утраченную выгоду — лишь бы эксплуататоры не обижали рабочих и не переставали их эксплуатировать.

Потому, кстати, и антиглобалисты кидают в министров тухлыми яйцами — чтобы они не отпускали своих капиталистов в Венгрию и Китай, не позволяли им предавать интересы своего рабочего класса. Это — реальность, а в модели — неувязка с идеологией. Куда девается основная масса прибавочной стоимости? Она превращается в капитал и идет на закупку машин и найм дополнительной рабочей силы (или повышение квалификации имеющейся). Маркс прикидочно оценивает долю этих затрат в 80 % прибавочной стоимости. Об этом глава 22 «Капитала» «Превращение прибавочной стоимости в капитал». Это значит, что основная масса прибавочной стоимости возвращается в процесс воспроизводства рабочей силы, и ее изъятие не может рассматриваться как эксплуатация.

Таким образом, «проедается» капиталистом очень небольшая часть прибавочной стоимости — и очень трудно оценить ту долю, которая проедается капиталистом несправедливо, больше, чем стоит выполнение его функций в организации производства. Во всяком случае, никто не стал бы устраивать революции из-за такой мелочи.

Выйти в настоящее время к рабочим с моделью эксплуатации по Марксу было бы просто нелепо. Дело в том, что эта модель ошибочна в принципе. Поэтому ее пропаганда среди работников в СССР была ошибкой или делом недобросовестным.

Когда капиталисты научились вытапливать сало из рабочих «Юга», частный капитал и государство поделились с рабочими метрополии, и «антагонистическое противоречие» испарилось. Модель политэкономии привела к неверному выводу — могильщиком буржуазии пролетариат не стал.

Рассуждения о необходимом и прибавочном продукте казуистичны, а к тому же незападных экономических систем (особенно советской системы) они вообще не касаются. И Маркс об этом многократно предупреждал. Он писал в предисловии к первому изданию «Капитала»: «Предметом моего исследования в настоящей работе являются капиталистический способ производства и соответствующие ему отношения производства и обмена. Классической страной капитализма является до сих пор Англия. В этом причина, почему она служит главной иллюстрацией для моих теоретических выводов».

Еще он писал: «Стоимость есть отношение между двумя лицами, прикрытое вещной оболочкой» [29, с. 84]. Такое отношение возникает только на рынке, при купле-продаже. Но труд (рабочая сила) вовсе не всегда является товаром. В «Капитале» Маркс неоднократно напоминает, что стоимость есть категория историческая и возникает именно тогда, когда сама рабочая сила становится стоимостью. Он подчеркивает: «Труд в том виде, как он… существует в рабочем сам по себе, т.е. труд в своем непосредственном бытии, труд, отделенный от капитала, является непроизводительным» [29, с. 262], т.е. он не производит стоимости.

Еще ближе к нашему случаю такое уточнение: «Часть хлеба, произведенного средневековым крестьянином, отдавалась в виде оброка феодалу, часть — в виде десятины попам. Но ни хлеб, отчуждавшийся в виде оброка, ни хлеб, отчуждавшийся в виде десятины, не становился товаром вследствие того только, что он произведен для других. Для того чтобы стать товаром, продукт должен быть передан в руки того, кому он служит в качестве потребительной стоимости, посредством обмена» [29, с. 49].

Именно таким и было производственное отношение советских работников: его продукт отчуждался в виде результата исполнения планового задания. Работник не продавал свою рабочую силу, а служил и получал жалованье.

Пристегивать категории трудовой теории стоимости к советскому хозяйству и создавать фантом изъятия прибавочной стоимости и образ эксплуатации рабочих государством — грубая неправомерная операция с тяжелыми последствиями. Сначала промыли мозги интеллигенции и студентам схоластической трудовой теорией стоимости, а потом применили эту теорию для разрушения жизнеустройства народа.

Не вникнув в важные оговорки Маркса, что труд производит стоимость только в конкретных социальных и культурных условиях западного капитализма, многие советские и постсоветские обществоведы совершают вторую ошибку: они прилагают категории абстрактной модели Маркса к обществам, не обладающим достаточным подобием с Западом. А во второй половине ХХ в. эта модель воспринимается как неадекватная и на Западе. В 1990-е гг. и в России уже нельзя было это игнорировать.

Один из ведущих антропологов США М. Сахлинс предупреждал: «На уровне этнологии выяснилось, что в качестве посредника между объективным и субъективным выступает коллективная традиция, информирующая субъективное восприятие историческим представлением». Поэтому рациональная модель политэкономии не может верно описать реальную систему отношений даже на Западе.

В книге «Культура и практические представления» (1978) он пишет: «Исторический материализм является истинным самосознанием буржуазного общества, ограниченным, однако, рамками самого этого общества. Рассматривая производство как натурально-прагматический процесс удовлетворения потребностей, вместе с буржуазной экономической наукой оно [буржуазное общество] рискует поднять отчуждение людей и вещей на более высокий когнитивный уровень. Обе эти теории могут объединиться в сокрытии смысловой системы праксиса, объясняя систему практическими соображениями. Если это произойдет, марксистская антропология будет неотличима от ортодоксальной экономики, как будто исследователь одурачен тем же товарным фетишизмом, который завораживает участников процесса.

Рассуждая о производстве и движении товаров исключительно с точки зрения их денежных выражений (меновых стоимостей), исследователь упускает из рассмотрения культурный код конкретных свойств, определяющий «полезность», и таким образом оказывается не способным понять, что, собственно, было произведено. Объяснение не идет дальше воспроизводства самообмана, присущего тому обществу, к которому оно адресовано, в котором контуры подсознательной логической системы предметов и общественных отношений проявляются в виде основанных на цене предпочтений на рынке, создавая впечатление, что производство кристаллизуется из просвещенной рациональности. Структура экономики представляется как объективный результат практичного поведения, а не как социальная организация вещей хоть и через рыночные институты, но согласно культурному дизайну людей и товаров… В таком виде представляется наше буржуазное общество и типичная средняя мудрость его общественных наук» [279].54

Как известно, исходной догмой политэкономии Маркса было разделение меновой стоимости — сущности товара как продукта абстрактного труда — и потребительной стоимости (вещей, т.е. культуры). Он писал в первом разделе «Капитала»: «Как потребительные стоимости товары различаются прежде всего качественно, как меновые стоимости они могут иметь лишь количественные различия, следовательно, не заключают в себе ни одного атома потребительной стоимости. Раз мы отвлеклись от его [продукта] потребительной стоимости, мы вместе с тем отвлеклись также от тех составных частей и форм его товарного тела, которые делают его потребительной стоимостью… Все чувственно воспринимаемые свойства погасли в нем» [29, с. 43].

Эта догма, включенная в когнитивную основу советского обществоведения, сыграла важную роль в том, что «мы не знали общества, в котором живем».

М. Сахлинс пишет: «Общеизвестная истина антропологии состоит в том, что „рациональная“ и „объективная“ схема любого человеческого общества никогда не является единственно возможной. Даже в очень похожих материальных условиях культурные порядки и реалии могут быть весьма различны. Даже капитализм, несмотря на его кажущуюся организацию ради прагматической выгоды, не может избежать этой культурной организации, казалось бы, объективного праксиса» [279].

В эпиграфе к главе «Западное общество как культура» М. Сахлинс привел фразу Бодрийяра (1972): «Политэкономия, сконструированная на двух стоимостях — потребительской и меновой, — рассыпается в прах и должна быть переосмыслена в форме обобщенной политической экономии, которая оперирует производством символической меновой стоимости в процессе и в виде производства материальных товаров и экономической меновой стоимости».

Замкнувшись в скорлупе догм моделей XIX в., наше обществоведение оказалось несостоятельным при первом ударе мировоззренческого и культурного кризиса.