Улица Пиренеев, 10 октября 2008 Г. , незадолго до полуночи

Я предлагаю «концертный» сценарий. Немного «ускоренную» постановку. Внезапно Брюно резко прерывает меня: «Я говорил о том, чтобы дать мяч капитану команды; сейчас мне кажется, что та, которую мы помним еще девчонкой, говорит лучше всех из нас». Я краснею.

Декабрьское воскресенье 1998 г., Дворец

В воскресенье мой дедушка Эмиль в первый раз приходит послушать, как я пою со сцены. Ему уже за восемьдесят. Моя мать беспокоится из-за продолжительности спектакля. Неизвестно, сможет ли он выдержать больше двух часов сидя в зале. Он приходит в сопровождении своей сестры, тёти Габи. Она неподражаема! Она появляется под руку с дедушкой, накрученные локоны готовы к любым испытаниям! Мой дедуля настоящий франт. Руки в карманах серых брюк, на ногах кроссовки Адидас, белоснежная шевелюра причесана на косой пробор. Они приходят поздороваться в мою гримерку. Затем родители, Габи и дед располагаются в глубине зала, где-то в конце партера. Я их не вижу. Я пою и надеюсь, что они всё ещё там.
Все субботние дни в детстве я проводила в Сарселле, во Фланад, у бабушки с дедушкой по материнской линии. Между поеданием слишком пропитанного алкоголем печенья бабушки Жермен и партией в карты (в ронду) с дедушкой, я пою «Нью-Йорк, Нью-Йорк».Эта квартира благоухает драже. Дедуля Эмиль, с трубкой во рту, говорит мне: «Ты будешь петь у Дрюке, моя девочка» (Мишель Дрюке – известный французский теле- и радиоведущий – прим.пер.). И вот сейчас он здесь. Я так горда тем, что он может, наконец, видеть меня на сцене. В момент выхода на бис, на «Время соборов», я не знаю, остаётся ли он всё ещё в зале. Внезапно, в центральном проходе, посреди толпы, я замечаю моего дедулю, который спешит к сцене. Ну вот, он здесь, я его вижу. С гордо поднятой головой и улыбкой до ушей. Мы смотрим друг на друга. До сих пор я невольно улыбаюсь, вспоминая тот момент.
Тётя Габи приходит в мою артистическую уборную, взбудораженная как малолетка. Конечно, она рада видеть и меня тоже, но у неё все гормоны пляшут оттого, что она видела Даниэля Лавуа во плоти. Она от него без ума. Стесняясь как школьница, она просит меня познакомить её с ним. Внимание, тётя Габи: возраст восемьдесят лет в удостоверении личности, возраст пятнадцать лет рядом с Даниэлем Лавуа. Она мурлычет ему: «Вы мой самый любимый певец…» И вот, в 18.30 каждый возвращается к себе домой, витая в облаках. Я до сих пор храню в памяти образ моего дедушки, каким он был в тот вечер.
Когда ты подросток, все воскресные дни похожи один на другой. Я никогда их не любила. Домашние задания, доделываемые в последний момент, бессонные ночи субботы, ложь родителям, за которую приходится расплачиваться раньше, чем ожидаешь, и т.п. … Но теперь тоска воскресных вечеров испарилась… Я веду взрослую жизнь.

Улица Пиренеев, 11 октября 2008 г., 00.05

Вечеринка продолжается. Вот уже несколько часов мы все вместе… Обстановка расслабленная. На первом этаже здания в двадцатом округе Парижа воцарилась интимная атмосфера. Гару садится за пианино. Патрик, недалеко от него, разворачивает свой стул и бросает на него дружеский взгляд. Они напевают. Даниэль реагирует – он пропевает слова в такт нотам. Мы вернулись в прошлое на десять лет. Самым естественным образом, как будто вчера, они поют «Belle». Я хватаю зажигалку со стола. И сопровождаю трио: полная ностальгии, с вытянутой рукой, медленными движениями, я заставляю огонек танцевать… Мой палец не может оторваться от колёсика, которое поддерживает пламя. Немного обжигаю большой палец, кожа нагревается, но и речи не может быть о том, чтобы дать огню погаснуть…

Декабрь 1998 г., Дворец

Сто представлений позади. Красивая круглая цифра для труппы, которая всё ещё не совсем безупречна! Между тем мы наслаждаемся вовсю, всё больше и больше. Взаимопонимание между нами и танцорами – огромное. Мы не устаём от одних и тех же песен. Каждый, на свой лад, заново изобретает их каждый вечер. Теперь, когда наши персонажи стали нам как «вторые я», мы развлекаемся. Мы даже начинаем подстраивать наше исполнение в соответствие с откликом публики. Зал является неотъемлемой частью интенсивности наших представлений.
Гренгуар в этом плане – наш «барометр». Если зал немного вялый, Брюно самым наилучшим образом заставляет дрожать наш собор! Но иногда уши зрителей становятся совсем непроницаемыми, и тогда наши «ямакаси» выходят на арену: к проникновенному голосу Гренгуара добавляются всё более и более зрелищные водопады красивых телодвижений. Это безумно впечатляюще, - и к нашему выходу аудитория уже хорошо подготовлена! Всё настолько обкатано, что даже физическая боль танцоров уступает перед удовольствием. Для них этот спектакль – гонка на выживание. То, что они вытворяют – просто не умещается в голове. Когда они перевоплощаются в обитателей Двора Чудес, можно даже услышать, как они поют и кричат. Крики радости, перемежающиеся с опасными прыжками, акробатические трюки, крики вызова в адрес капитана Феба де Шатопера, их врага! Каждый спектакль – это праздник.
Каждый вечер, по выходу трио, исполняющего «Красавицу» - наступает кульминационный момент, когда вся труппа находится на сцене. У нас есть три минуты и сорок секунд, и потом еще пять минут аплодисментов, чтобы обменяться взглядами и улыбками. Вот так и рождаются дружеские связи.

 

И вот снова Гару, распятый на своём колесе, «выдавливает» первые строки песни «Красавица». Но этот вечер – нечто особенное. «Красавица – слово, придуманное ради..» - и в этот момент четыре тысячи фонариков, розовых, зелёных и жёлтых, озаряют зал и наши глаза. Голос Квазимодо дрогнул. Фролло, невозмутимый священник, улыбается, в то время как Феб, словно бабочка, привлеченная необычным светом, забывает смотреть на цыганку, ради которой готов предать свою наречённую… Наши костюмы исчезают. Обмен взглядами, далёкий от задумки режиссера, ставившего мизансцену, - наши глаза встречаются. Мы ищем глазами друг друга, нам страшно переживать в одиночку те эмоции, которые переполняют нас, они слишком живые, интенсивные. Танцоры сидят на полу, Люк опирается о стену в глубине сцены, Брюно и я стоим. Для каждого из нас в это мгновение абсолютно невозможно продолжать быть персонажем Гюго. В первый раз всё наше внимание сосредоточено на публике, которая освещает нас. У нас слёзы наворачиваются на ресницы… Вся та энергия, которая питает нашу жизнь в течение многих месяцев, получила наконец зримое воплощение. У неё появилось лицо: ваше лицо. Гару, Фьори и Лавуа в тот вечер поют совсем по-другому. Волшебство унесло нас куда-то далеко. Это сотое представление что-то изменило. Этим вечером все стали тем, кем они являются сейчас. Эта песня принадлежит публике, - и публика создала нас. Четыре тысячи светящихся «спасибо», чтобы просто сказать нам, что мы – люди, которые заставляют грезить наяву: артисты, кто же ещё!