Улица Пиренеев, 10 октября 2008 г., 21.15

Раздается сигнал плиты.
Никто из присутствующих не в курсе, что я была одним из инициаторов этого ужина. Каждый знает, кто сегодня придёт, но впервые никто из нас не знает, почему все согласились прийти. У этого мгновения – кисло-сладкий вкус нашего прошлого, нашего дебюта, и только это имеет значение. В квартире жарко, Даниэль открывает наружную застекленную дверь, ведущую в сад. Все занимают места в гостиной. Дождь прекратился. Этим вечером стоит приятная погода, из двери в сад веет лёгкий свежий ветерок.
Удобно устроившись, Брюно рассказывает мне, что он только что приехал, и уже завтра у него обратный самолет, что касается Даниэля, то у него вчера был концерт в пригороде Парижа. Люк (Мервиль) меряет шагами расстояние из гостиной в столовую. Он не находит себе места, борется то ли с разницей часовых поясов, то ли со звуком наших приглушенных голосов. С того места, где он находится, он не может слышать всё, о чём мы разговариваем, но время от времени прислушивается и вставляет какие-нибудь реплики. Мне кажется, Люк не любит тишины. За кулисами «Собора» его пение проникало сквозь стены. Словно чтобы воссоздать свою родину здесь, в тысячах миль от дома, он пел под собственный аккомпанемент на гитаре, пение было его лекарством от стресса, от страха, от плохой энергетики, пел, и солнце освещало эту новую историю с еще не состоявшейся судьбой. Он всегда опекал меня, как это делал бы кто-то старше и разумней меня. И этим вечером он снова рядом, - этот мудрец, в котором я так нуждалась…
Сидя рядом с Люком (Пламондоном), напротив Даниэля и Брюно, я зову Люка присесть с нами, когда раздается дверной звонок.
Наш великан Гару, стройный, одетый тоже во все черное, с бутылкой в руке, бросает нам свое неизменное «Эй, банда, как дела?». Я вскакиваю со своего кресла и повисаю у него на шее. Едва он успевает поставить свою бутылку виски, как Пламондон уже достает стаканы. Брюно и Даниэль приближаются к двери, и наступает момент всеобщего нежничанья. Даниэль, Брюно, оба Люка, Гару и я обнимаемся и застываем так. Ни единого слова не слетает с наших губ, пока Гару не ворчит: «Ну, хватит, а то я сейчас заплáчу». Ну а у меня, как обычно, в этот момент уже тушь потекла!

Монреаль, 1997 г.

От Флёр-дё-Лис до Квазимодо, прослушивания шли плоховато. Уши Люка так привыкли к голосу его неизменного компаньона (Коччьянте), что он упорно ищет семерых исполнителей с похожим тембром: хрипловато-надрывным. Вот так одно небольшое недоразумение может изменить жизнь – вот так наш неподражаемый Гару делает свои первые па в этом танце.
Однажды февральским вечером 1997 года, в одном из баров Шебрука, что расположен в нескольких часах пути от Монреаля, подруга Пламондона тянет его в Ликор Стор на концерт группы «Неприкасаемые» (Les Intouchables). Острый слух Люка моментально поражен голосом молодого человека, изображающего не то Джо Кокера, не то Отиса Реддинга – этот голос, несмотря на молодость его обладателя, словно бы «растрескался от времени». Это «любовь с первого прослушивания». Пламондон берет юного Пьера под свое крыло, а точнее – через три дня засовывает его в салон самолета на Париж.
В Артистик Палас Гару, как он сам велит себя называть, в долю секунды очаровывает всех до единого, но никто понятия не имеет, какую роль дать этому вокальному феномену. Какой образ он мог бы воплотить на сцене? Совершенно ясно, что он не похож на принца из волшебных сказок, - но едва он начинает петь, становится так прекрасен, что чувства окружающих приходят в полное смятение. В то время для меня Пьер (Гару) – парень из Квебека во всём своём блеске. Высокий, крепкий, в пестрой рубашке, с немного наивным взглядом ребенка и этим его удивительным, «сорванным», голосом, который никого не оставляет равнодушным, а меня так и подавно. Этот голос, впрочем, иногда мне словно бы причиняет боль… Таков парадокс его тембра. Искусственно перекроить его телосложение, нагрузить его горбом и дать роль самого уродливого персонажа спектакля было гениальной идеей.. Если бы Гару сыграл какого-нибудь лощеного красавчика, без сомнения, ему бы не стать тем, кем он является сейчас, не затронуть настолько сердца французов.. несмотря на прекрасные голубые глаза.