Дворец Конгрессов, первый день репетиций. 4 августа 1998 г.

Семь исполнителей мюзикла «Собор Парижской Богоматери» просыпаются в разных кварталах на западе Парижа. Я открываю глаза в своей детской комнате. Мне абсолютно не хочется туда идти. Париж кажется одиноким и покинутым в начале августа, и я кажусь себе такой же. В вагоне поезда метро, который мчит меня от площади Клиши в Мэлло, стоит невыносимая жара. Первое свидание с Дворцом Конгрессов. Он такой здоровенный и не слишком-то гостеприимный, этот…дворец. У меня вид растерявшейся туристки, я не знаю, где тут вход! Здесь с дюжину дверей, обозначенных буквами и цифрами; я в них запуталась. Этот огромный безликий куб в «попе мира» - для меня, весь мир которой сосредоточен на севере Парижа, - нагоняет на меня тоску.
Я наконец нахожу вход, и первый, с кем сталкиваюсь в коридоре – Люк (Мервиль). Это меня успокаивает. Между нами быстро проникает ток: один и тот же стиль, одни и те же музыкальные вкусы, один и тот же дух. Я знаю, он будет союзником в моей борьбе против взрослых и обязанностей! Я нуждаюсь в ком-нибудь более умудренном жизнью, чтобы сдерживать мои порывы. И он тут же берет меня под свое покровительство. Благосклонность его слов, обращенных ко мне, вскоре уступает место искренней нежности старшего брата… На тот момент, он единственный говорит на «моем» языке. И он не пытается «потрясти мой мир»! Люк и я, мы измеряем коридоры Дворца конгрессов с гитарой в руках. Мы по очереди напеваем. Мы храбримся друг перед другом. Из-за кондиционеров внутри, дворец напоминает какой-то ледяной лабиринт. Стены кажутся поизносившимися из-за того, каких великих людей они повидали за это время. Минелли, Азнавур… Они пели здесь, и они наверняка тоже испытывали страх, приближаясь к сцене. Мне кажется, что каждый квадратный метр этого места меряет меня взглядом и и безмолвно спрашивает: «А ты-то, ТЫ что делаешь здесь?» Множество дверей, на которых всё еще написаны черной краской имена, тысячи проходов, ведущих к правому и левому краям сцены. Можно сказать, что это место создано для того, чтобы в нём затеряться. В первом коридоре слева со стороны входа для артистов – неопознанное место. На двери написано «Пьер Гаран». Я озадачена – это ещё кто? Я приближаюсь к приоткрытой двери, из-за которой вылетает легкий дымок. Это «домик» Гару. Как и все остальные, я уже забыла, что у него имеется настоящее имя! Ах... Гару… С ним всё, что я знаю о взрослой жизни, переворачивается с ног на голову. Мы много смеёмся, он часто сажает меня к себе на колени, так сердечно, будто бы я была всё еще маленьким ребенком, - но я ничего не знаю о нём, а он не спрашивает ничего обо мне. Тогда ему было двадцать пять, и он обладал энергией скаковой лошади! Вскоре у меня создалось впечатление, что Пьер-Гару воспринимает эту историю как невероятное приключение... на один вечер, что он скоро соберет чемоданы и вернется к себе домой с полными карманами забавных воспоминаний о Франции. Если бы он только знал, что история всей его жизни начиналась тогда…
Я первый раз воспользовалась лифтом в глубине галереи, чтобы попасть на сцену со второго этажа. Я в оцепенении. Я видела их всех всего лишь один раз, в Каннах. Время, прошедшее с тех пор, кажется мне целой вечностью. Я оказываюсь прямо на левой половине сцены. Подьем по трем маленьким лестничным пролетам – и при виде огромного черного занавеса я совершенно теряю голову… Я больше не знаю, где я. Практически в бессознательном состоянии я дохожу до сцены, с взглядом, блуждающим неизвестно где. Я чувствую себя потерянной между Жилем Маё, режиссером, и танцорами… Певцы – они все в зале, все, кроме Элен, нашей новой Эсмеральды. Быстрый поворот головы, лазеры моих глаз берут на прицел группу человек в двадцать, столпившихся на танцевальной дорожке. На счет раз: я адресую им краткое приветствие, больше вынужденное, чем искреннее. А что? Я чужая на их земле, так что я избегаю демонстрировать излишнюю любезность… На этой стадии труппы еще нет, каждый ограничен своей территорией. На счет два: я удираю, это стратегическое отступление к моему клану: тех, кто поёт. Легкими шагами, - благодаря моим кроссовкам Air Max, - но со стеснённым дыханием, я присоединяюсь к моим коллегам по пению. Я утопаю в глубоком красном кресле на шестом ряду, поближе к выходу и, главное, поближе к Люку… Видеть и оставаться невидимой, вот главный принцип сидения в засаде! Люк смотрит на меня и смеется. «Эй, чего?» спрашиваю я его. «Ничего», - отвечает он, продолжая искренне смеяться. В его глазах я отчетливо вижу, что мне всего семнадцать лет, но также вижу, что я уже достаточно взрослая и обладающая достаточными силами, чтобы петь здесь перед четырехтысячным залом, который пока пуст…И тогда я тоже улыбаюсь…
Гораздо позднее, когда я запутаюсь в своих сомнениях, когда моя роль будет пугать меня – он укроет меня своих объятиях, как маленького заблудившегося котенка, и заставит меня понять, что мои враги – моё преимущество. Эти четыре тысячи мест будут полностью заполнены всего через несколько недель, но я этого ещё до конца не осознала.

Итак, едва я расслабилась в своем кресле, будто была на занятии в классе, как наступил тот самый опасный момент, о котором я думала с самого утра, еще в вагоне метро. Жиль просит нас подняться на сцену, чтобы представить танцорам. Сидя в позе лотоса на свеженастеленной дорожке для танцев, они смотрят на нас. У меня ощущение, что я нахожусь на собрании группы анонимных алкоголиков. «Здравствуйте, меня зовут Жюли, и я играю Флёр-дё-Лис…» Мой взгляд теряется на этой огромной стене, усеянной крупными квадратами, которые открываются и закрываются – декорации. Мне не слишком понятно, что этим пытались изобразить. Позади можно заметить большую лестницу, и невдалеке от неё – небольшого роста мужчину в очках, с седеющими волосами, который разгуливает по огромной пустой сцене, как свихнувшаяся марионетка. Это Кристиан, декоратор; он уже сам не знает, на что ещё надо обратить внимание. Большая часть декораций в тот день пока еще отсутствует. Требования хореографа и режиссера не очень-то совпадают между собой, и бедняга декоратор совершенно теряется между простыми, но изящными линиями придуманного им декора. Когда горгульи торжественно водружаются на башни, оснащенные большими колесами, у всех присутствующих перехватывает дыхание. Он впечатляет, этот собранный по частям собор, надо сказать! Я словно раздавлена. У меня нет слов.
Пока певцы и танцоры устанавливают контакт между собой, я погружаюсь в спасительное созерцание световых эстакад Алена Лорти, который готовится опробовать их и отладить. И вдруг, одним рывком, я решаюсь на первый настоящий шаг навстречу… Я приближаюсь к этим ребятам, которых ныне все мы знаем под именем «ямакаси»* В ту пору они практически никому не известны. Они примерно того же возраста, что и я, они слушают рэп. Это хорошо, на этой почве я чувствую себя уверенно. Те же разговоры, тот же способ самовыражения, они так близки моей площади Клиши…
«Здрассте, здрассте..» Брюнеточка, несущаяся бегом скорее как тинейджер, чем как «роковая женщина», наконец-то соизволяет появиться, прямо в середине процедуры представления. Между прочим, мы её ждем уже больше получаса! Стоит ей открыть рот, и она уже меня раздражает. Это Элен, которая даже не собирается извиняться за свое опоздание. Она непринужденно поднимается на сцену, обнимает одного за другим танцоров, техников, персонал сцены, короче, всех семнадцать человек. Она всех обезоруживает… Даже Жиль Маё упускает свой момент. Он немного переминается с ноги на ногу, но не грубит ей. Мадам Сегара отмечает загар одних, акцент других. Она устанавливает контакт с людьми лучше любого политика! А я втайне начинаю закипать. Еще до этого момента я знала, что наша вторая встреча опять обернется моим полным фиаско! Она просто воплощение всего, что меня раздражало в то время. Уверенная в себе, она из того сорта людей, что «всем нравятся». Спортивный костюм, обтягивающая маечка, рюкзак в виде плюшевой игрушки за плечами, оливковая кожа: в ней нет ничего от дивы. И в то же время Элен срывает большой куш своим дуэтом с Бочелли «Живу ради неё» (Vivo per lei).
Элен невероятно общительна; она приспосабливается к любой ситуации. Простая, доступная, беззаботная, она самым естественным образом завоёвывает ваше расположение. Один взгляд из-под накладных ресниц – и вы чувствуете, что она искренне интересуется вами, хуже того – что она хорошо вас знает! Элен, в наш бездуховный век, могла бы стать современной святой. Терпеть её не могу!

* Ямакаси: Новые самураи (фр. Yamakasi – Les samouraïs des temps modernes) — фильм Люка Бессона, снятый в 2001 году в Париже. В центре фильма стоит группа семерых трейсеров Ямакаси и их жизнь в мегаполисе. (с) Википедия