Концепция «государственников»: государство и его роль в русской истории

Обратимся к стержневым положениям исторических доктрин С.М. Соловьева, К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина, с тем, чтобы уяснить, прежде всего, появление государственной школы как результата выражения идейных настроений и методологических устремлений ее представителей. Своеобразным кодом для понимания данного историографического феномена является базовое понятие – государство. Именно оно определило название школы, являясь главным объектом наблюдений ученых-государственников.

К наиболее общим, характерным для всех представителей школы положениям концептуального вектора их рассуждений, следует отнести мысль о государстве как наиболее совершенном способе организации общества. Опираясь на представления о линейно-прогрессивном движении истории человечества, они были убеждены в том, что закономерности его эволюции связаны с переживанием различных по содержанию форм бытия и постепенным переходом от догосударственных к государственным моделям общественно-политической жизни. Будучи убежденными, что все народы развиваются на основе общих закономерностей, они в истории отдельных государств пытались уловить специфическое выражение всеобщности. Все представители школы были уверены, что к особенностям русской истории следует отнести особенно выразительную роль государства, которое резко доминировало над общественными институтами и инициативами. Аксиоматически выглядит их мысль, что в ходе истории России, прежде всего, развивалась государственно-политическая сфера жизни.

По мысли С.М. Соловьева, именно в ней сосредоточивались «все силы и соки народной жизни». Определение роли государства в истории человечества Соловьев вывел, прежде всего, на материалах русской истории. Критики Соловьева не раз упрекали его за то, что на страницах его «Истории» нет народа. Поэтому проблема соотношения исторических сил народа и государства, оставаясь одной из наиболее спорных, сохраняла для его научного самолюбия особое значение. В предложенной версии Соловьева эта тема нуждалась в дополнительных аргументах.

Несмотря на критику, С.М. Соловьев с первых томов своей «Истории» до последних работ последовательно доказывал изначально высказанную им мысль. Это подтверждается его рассуждениями в очерке «Наблюдения над исторической жизнью народов». Обратимся к этому сочинению относительно отмеченной проблемы. В первой его части он утверждает, что объектом истории является народ (более того, «история…есть наука народного самопознания [390]»). Однако его попытки определить условия исторической жизни народов (природные и политические, в частности) сосредоточили его внимание на определении роли и значения властных структур любого государства. «Что такое правительство?»,– задавал он вопрос. Ответ его был вполне определенным: «Правительство в той или другой форме своей есть произведение исторической жизни известного народа, есть самая лучшая поверка этой жизни… Правительство, какая бы ни была его форма, представляет свой народ, в нем народ олицетворяется, и потому оно было, есть и будет всегда на первом плане для историка». Свой вывод ученый объяснял тем, что историк сосредоточивает свой анализ только на том, что «действует, заявляет о себе». Поэтому «для истории нет возможности иметь дело с народными массами».

Эти заявления, конечно, не означали полного отказа со стороны Соловьева видеть роль народа в историческом процессе. Интерпретация его размышлений позволяет предполагать, что мысль его была гораздо тоньше: он своими комментариями подчеркивал, во-первых, существование единой национальной общности, в которой низы и верхи были исторически взаимосвязаны, во-вторых, взаимную ответственность тех и других за судьбу государства. Его идея о колонизационном характере русской истории опиралась на мысль о роли широких народных слоев, которые участвовали в этом процессе. Для подтверждения подобного толкования обратимся еще раз к фрагментам анализируемого сочинения историка. «Внутренние условия народной жизни в известное время отливают форму для деятельности правительственного лица». «Историк, имеющий на первом плане государственную жизнь, на том же плане имеет и народную жизнь, ибо отделять их нельзя…»[391]. В тексте «Истории Российской» он вывел чеканную формулу аксиоматического значения: «Деятельность великого человека есть всегда результат всей предшествовавшей истории народа»[392]. Эти заключения являлись своеобразным ответом на полемические выпады его оппонентов.

В «Публичных чтениях о Петре Великом» (1872) роль народа он выразил хорошо известной метафорической характеристикой: «Народ поднялся и собрался в дорогу, но кого-то ждали; ждали вождя, – вождь явился»[393]. Но попытки сбалансировать соотношение двух исторических сил, все же не привели историка к установлению полного паритета в их расстановке в созданной им картине истории. Умеренный и осторожный в политическом отношении Соловьев подчеркивал: «перемены в правительственных формах должны исходить от самих правительств, а не должны вымогаться народами у правительств путем возмущений».

Либеральные настроения и западничество историка не выходили за пределы признания им традиций монархического устройства в России. Он не высказал своих представлений о роли общественных сил в историческом процессе. Например, общественное движение, связанное с отменой крепостного права, зачастую вызывало у него неприятие, как неподготовленное к новым условиям жизни[394].

Взгляды К.Д. Кавелина[395] вполне соответствовали идеям С.М. Соловьева. Еще в 1840-е гг. в своих отзывах на диссертации Соловьева он формулировал основную задачу, которую должна была решать новая научная школа: выявить закономерности исторического развития России, обращая первостепенное внимание на становление и эволюцию государственных институтов и юридических памятников. Его статья «Взгляд на юридический быт…»[396], признаваемая в качестве программного выступления нового направления, противостоящего славянофильству, поднимала вопросы не только о значимости государства, но и направлении, по которому оно в ходе истории вело страну. Отсюда понятен принципиальный интерес автора к историческим параллелям.

Сопоставляя Россию с Европой и странами Востока, Кавелин сделал вывод, что Россия неуклонно шла по пути сближения с Западной Европой. Ее историческое движение, по его мнению, ничуть не напоминало Восток, для которого характерен застой и «повторение почти одного и того же». В русской же истории происходит постепенное изменение форм жизни: «В этом смысле мы народ европейский, способный к совершенствованию, развитию, который не любит повторяться и бесконечное число веков стоять на одной точке»[397]. Отмечая, что определяющей силой исторического развития России являлась власть (в ней – «тайна» и «загадка» русской истории), он подчеркивал, что она не была тождественна восточной деспотии. Ее «тайна» заключалась в том, что она сложилась и бытовала как «деятельный орган развития и прогресса».

Благодаря деятельной власти русский народ не стоял на месте, а его история имела прогрессивный вектор движения. Отсюда Кавелин выводил специфику российского развития, заключающуюся в неразрывном единстве народа и власти, имевшей «народный характер». Оставаясь и в 1860-е гг. верным своим прежним взглядам, он продолжал рассуждать об истоках «тайны всемогущей власти» в России. Ее «несокрушимость» в русской жизни он объяснял тесной исторической связью народа и царской власти: «Народ и царская власть сжились у нас, как Англия со своим парламентом; оба учреждения глубоко национальны»[398]. Находясь очень близко с Соловьевым в понимании связи народа и государства, «поздний» Кавелин, отвергая приемлемость конституционного строя в России, видел даже перспективу создания оригинального политического строя в виде «самодержавной республики». В одной из работ он с большим оптимизмом писал: «Царь, есть единственный и самый верный оплот крестьянства против аристократических или мещанских конституций; он и в будущем лучшая гарантия против возникновения всяких привилегированных правящих классов <…> дружно и уверенно Россия может идти только за самодержавным, т.е., свободным царем, не зависящим ни от бояр, ни от плутократов»[399].

Идея саморазвития в общественной среде не могла быть решена без обращения к проблеме личности в русской истории. Поиски «начал личности», проведенные автором в 1847 г. на основе сопоставительного анализа по линии Россия – Европа, привели его к выводу, что, в отличие от Европы, в России «начала личности» формировали власть, государство. В родовом обществе, подчеркивал он, еще нет личности, как нет и правовых отношений. «Юридический быт» появляется лишь с началом разрушения традиций родовой системы. Первые личности в русской истории, порывавшие с этими традициями и приобретавшие относительную свободу и черты человека, непохожего на людей своего времени, формировались в среде царствующих особ.

Именно Кавелин первым попытался персонализировать процесс движения Руси-России к государственным формам быта. Во «Взгляде…» он выделил эпоху Ивана IV как переходную, когда система вотчинных отношений, сложившихся еще в удельный период русской истории, стала превращаться в государственную. По сути, он, после известных оценок этой эпохи Карамзиным, предложил ее пересмотр, позитивно оценив реформаторскую деятельность Ивана Грозного и его борьбу против бояр (вельмож) как определенный шаг к формированию государственных начал.

Но деятельность царя Московского государства, по Кавелину, лишь подготовила почву для установления новых отношений. Потребовалось еще два столетия, чтобы созрели условия для появления первой личности нового типа, способной окончательно порвать с традицией. Этой личностью был Петр I, воплотивший в себе черты новой эпохи: он, окончательно отрешившись от старого (родового) быта, осуществил реформирование русской жизни и создал государство. В результате деятельность двух монархов оказывается связанной: Иван Грозный начинает переход к государственному быту, а Петр Великий его завершает. Петр I интерпретируется Кавелиным как реформатор-воспитатель и своеобразный врачеватель, сумевший процесс заимствования европейского опыта осуществить в рамках национальной идентичности. В результате не Европа перешла в Россию, а русские «оевропеились», оставаясь в то же время русскими. Выдерживая принцип органического развития, К.Д. Кавелин рисует Петра не как разрушителя предшествующих порядков, а преобразователя, воспользовавшегося плодами реформаторства предшественников.

Не трудно заметить, что именно К.Д. Кавелин в 1847 г. заложил основы исторической схемы «государственников». С.М. Соловьев, используя теорию эволюции родовых отношений в своих диссертациях, вероятно, опирался и на некоторые положения своего друга и единомышленника и при работе над «Историей», существенно обогатив ее фактическим материалом.

Кавелину же принадлежит идея четкого трехчленного деления../../Рабочий стол/6. Государственная школа-лекция.doc перехода от родового быта к государству. Как заметил А.Н. Медушевский[400], эту идею он выработал, строго следуя известной гегелевской формуле – тезис-антитезис-синтез. По мысли Кавелина этим философским категориям соответствовали различные по типу формы собственности и организации общественного быта, формировавшиеся в ходе русской истории: род-вотчина-государство. Родовое (патриархальное) право, опиравшееся на принцип общего владения территорией, как точка отсчета русской истории, сменилось семейным (вотчинным) правом, олицетворявшим появление частного владения. Смена правовых институтов, происходившая, по мысли Кавелина на основе их саморазвития, завершается установлением государственного права. По его версии, появление государственной личности (в лице представителей правящего дома) демонстрировало стадию синтеза эволюционного процесса исторического развития России. Формирование личностного начала произошло на государственном уровне: личность вырвалась из стихии патриархальных отношений и осознала приоритет государственных задач. Первой личностью, порвавшей со старыми родовыми и семейными традициями управления и заявившей право свободы выбора дальнейшего развития России, стал Петр I.

Б.Н. Чичерин[401] занимает особое место в государственной школе. Его отличало строгое следование основам гегелевской философии и непоколебимая убежденность в силе и значении государства как основополагающего института человеческого бытия, игравшего первостепенную роль на всех этапах российской истории. Еще в 1855 г. он, отмечая, что правительство и народ являются двумя основополагающими элементами общества, он подчеркивал желаемое между ними соотношение: «Народ составляет государственное тело, а правительство есть глава и распорядитель». С позиций либерала он заявлял, что правительство не должно посягать на самостоятельность народа, рассматривая ее как «необходимое условие жизни»[402]. Но, учитывая особенности русской истории, принципиальный вывод его диссертации сводился к мысли, что «государство организовывалось сверху действием правительства, а не самостоятельными усилиями граждан». Эта же мысль была положена в основу «беглого взгляда» – в упомянутом выше фрагменте из статьи «Современные задачи русской жизни».

В то же время ему претили какие-либо догматические установки: как уже было отмечено, он стремился к последовательной реализации философских идей Гегеля, поэтому государство рассматривал как развивающуюся систему в направлении достижения им правовых основ. Но в отличие от своих старших соратников по школе он гораздо меньшее значение придавал другим факторам исторического развития – географическому, этнографическому, социальному.

Отчетливое выражение его государствоведческих интересов состоялось уже на диспуте по поводу защиты диссертации в 1856 г. В своей речи он подчеркнул: «Образование государства – вот поворотная точка русской истории. Отсюда она неудержимым потоком, в стройном развитии движется до нашего времени». Близко к взглядам Соловьева звучала его мысль, что государство – это та «разумная сила», которая формирует сам народ. Только усилиями государства «неопределенная народность, которая выражается преимущественно в единстве языка, собирается в единое тело, получает единое отечество, становится народом», – резюмировал он в 1858 г. в сборнике «Опыты по истории русского права» [403]. В книге «О народном представительстве» в 1866 г., отмечая слабость общественных сил в истории России, он подчеркивал особую «мощь» самодержавной власти, какой не знала ни одна европейская страна. Перед ее силой, заключал он, «должны были исчезнуть всякие представительные учреждения».

Характеризуя творчество Б.Н. Чичерина, нельзя не заметить особенности его исследовательского почерка. Как подчеркнула Р.А. Киреева, Чичерин не только проявлял особый интерес к анализу документальных памятников, превратив их в объект тщательного исследования, но, в отличие от С.М. Соловьева и К.Д. Кавелина, счел необходимым раскрыть методы изучения и использования источников[404].

Б.Н.Чичерин заявил о себе не только как историк, публицист и правовед. Он проявил себя и в амплуа специалиста в области политологии[405]. Цикл политологических сочинений дополняет его понимание государства. Кроме упомянутой 5-томной «Истории политических учений», он в начале 1880-х гг. издал 2-томник «Собственность и государство», в 1890-е гг. – «Курс государственной науки» в 3-х тт. В них он поставил вопросы о сущности государства, границах его компетенций и деятельности. В этих трудах Чичерин более определенно, чем в ранних сочинениях, соотносит взаимодействие государства и общества. Цель государства он связывал с охраной интересов общества, главную его задачу видел в установлении и сохранении правового режима и социальной гармонии в обществе: «Государство устанавливается затем, чтобы люди не истребляли друг друга в борьбе за существование». Либеральный подтекст чичеринского понимания государства выражался в мысли о том, что государство не поглощает хозяйственно-экономическую сферу. Она оставалась областью частной инициативы. Государство должно было лишь создавать общие условия для свободной экономической деятельности людей. Чичерин полагал также, что государство не должно собой поглощать создаваемые общественные институты («союзы») в виде семьи, церкви, гражданского общества. Оно должно «воздвигаться над ними как высшая область, господствующая…в сфере внешних отношений, но оставляющая им должную самостоятельность в принадлежащем каждому (союзу – Н. Алеврас) круге деятельности». Государство, по его версии, представляло тоже «союз», создавая в единстве с остальными из названных элементов общества, оптимальную систему человеческого бытия. При этом Чичерин выдвигал этический принцип деятельности государства: «Не лица для учреждений, а учреждения для лиц».

Особое представление Чичерин сформировал относительно политологической и одновременно социологической проблемы взаимоотношений личности и государства. Его взгляды по этому поводу не совпадали с идеями Соловьева и Кавелина, которые придавали личностному фактору в истории большее значение. Следуя Гегелю, он был склонен трактовать личность как начало произвола и эгоизма. Поэтому личность, считал он, может играть особую роль только на низших ступенях общественного развития. С победой государственных начал господство личностного произвола уходит в прошлое, создаются условия для развития иной – свободной и нравственной личности. Он полагал, что формулируемая им закономерность вполне просматривается в русской истории: до XVIII в. в ней преобладала борьба частных интересов князей и царей, начиная с XVIII столетия началась эпоха формирования государственных интересов, трансформировавшая личный произвол в правовое русло свободы личности. Неоднократно подчеркивая слабость общественных сил в русской истории и, в силу этого, отсутствие представительных учреждений, Б.Н. Чичерин, также как С.М. Соловьев и К.Д. Кавелин, полагал, что Россия – страна европейская и сближение с Европой составляло для нее жизненную необходимость.

Таким образом, концептуальные основы понимания «государственниками» сущности государства и его роли в русской истории по основным параметрам характеризуются единством взглядов. Отдельные особенности воззрений каждого из них не нарушают общей цельности картины восприятия государства в контексте истории. Это дает основание объединять всех перечисленных персон в некое сообщество мыслителей, представлявших общую линию научной мысли.

Обратимся теперь к другой стороне толкований государства, предложенной С.М. Соловьевым, К.Д. Кавелиным, Б.Н. Чичериным. Она связана с их попытками не только констатировать особую роль государства в истории, но и понять его историческую и социальную природу, определить закономерности его развития. В этих попытках центр тяжести их усилий перенесен на проблему генезиса государства. Именно эта проблема демонстрировала наиболее новационные стороны их исторического взгляда. Ведущую роль в распознании проблем зарождения и особенностей развития российской государственности играл С.М. Соловьев.

Реализация общей идеи эволюции родовых отношений в государственные концентрированно представлена Соловьевым   в двух разделах «Истории»: в I томе, в первой главе «Природа русской государственной области и ее влияние на историю» и в 13 томе, в главе «Россия перед эпохою преобразований». Здесь на конкретно-историческом материале Соловьев, прежде всего, обратился к характеристике природно-географических особенностей России. (Ср. с разделом «Географическая основа всемирной истории» у Гегеля в «Философии истории»).

Глава «Истории», посвященная природе русской государственной области, являлась блестящей и первой в русской историографии попыткой создать историческую географию России и, вероятно, наметить геополитические основы ее истории. Текст в соответствующем разделе «Истории» представляет своего рода описание географической карты страны, на которой историк как бы «прощупывает» одну за другой историко-географические области в целях определения оптимальных условий в каждой из них формирования основ государственности.

Своеобразное историко-географическое путешествие позволило ему сосредоточить свой взгляд на природных условиях «Великой России», первоначальным центром которой являлся Ростов (Великий). На территории Ростовского, трансформировавшегося впоследствии во Владимирское, а потом – в Московское княжество, он обнаруживает самую комфортную для формирования «государственного ядра» территорию. В отличие от юго-западной Руси с Киевской областью в центре она была удалена от степного пограничья, а значит от опасности набегов кочевников, в течение многих веков осложнявших существование Киевской Руси. Немаловажное значение имели приемлемые для развития хозяйственной деятельности природно-климатические условия: наличие разветвленной и полноводной речной системы, богатых лесов с пушным зверем, свободных (малозаселенных другими этносами) пространств для аграрного развития. Эта территория была привлекательной и с позиций назревших внутриполитических проблем Киевской Руси. Увеличивавшийся род потомков Рюрика уже в XII в. ощутил острую нехватку земель для образования новых княжений.

Последним из отмеченных факторов Соловьев и объяснял начавшуюся внутреннюю борьбу княжеского рода с размножающимися внутри него семьями. Она заставила молодых рюриковичей обратить взоры на северо-восточные территории. В этой хорошо известной борьбе интересы отдельных семей рода Рюрика победили давнюю родовую традицию. По мысли Соловьева, внутриродовой конфликт, трактуемый как начало удельного периода, стал импульсом двух одновременных процессов: северо-восточной колонизации и формирования новой формы собственности, которую, с подачи Кавелина, Соловьев также назвал вотчинной. В колонизационном процессе[406], по версии Соловьева, лидером выступал князь. Он первым (естественно, в окружении своей дружины, войска, слуг, крестьян и пр.) «оседает» и пускает корни в восточных областях Руси. В этом процессе Соловьев и видел первые признаки зарождения будущей государственности. Они проявляются в приобретении князем нового статуса: на юге Руси он чувствовал себя только родичем, а на диком севере почувствовал хозяином, независимым от представителей княжеского дома вотчинником.

Вслед за князьями, мигрировавшими на северо-восток, считал историк, началось движение различных слоев народонаселения Древней Руси. При этом он подчеркивал, что внутриполитическая обстановка на новой территории существенно отличалась от старого порядка вещей. На старых территориях князья были «пришельцами», строившими в соответствии с этим систему отношений со славянами-аборигенами. По версии Соловьева, Древняя (Киевская) Русь существовала в рамках родовых отношений: они были присущи и системе междукняжеских связей, и составляли основу традиций быта народа.

На северо-востоке складывалась иная ситуация. Князья из «пришельцев» превращаются в хозяев новых территорий. Они строят города, призывают новых «насельников», дают им льготы для устройства на новом месте и т.д. Теперь население явно зависит от князя. Эти рассуждения подвели Соловьева к выводу: «Эти то отношения народонаселения к князю и легли в основу того сильного развития княжеской власти, какое мы видим на севере».

Историк считал, что первым князем, который воплотил своей деятельностью предпосылки колонизации и обрел статус вотчинника, был Андрей Боголюбский. Он переселяется из старого вечевого Ростова в новый Владимир, где власть князя становится безграничной. В новых условиях формируется иное отношение к власти: «Андрей понимает очень хорошо значение слов мое, собственность (подчеркнуто мной – Н. Алеврас) и не хочет знать юга, где князья понимают только общее, родовое владение» [407]. С этого примера «оседлости» «северного князя» начинается, по Соловьеву, «новый порядок вещей», т.е. зарождение порядка государственного.

Таким образом, фигура Андрея Боголюбского приобретает у историка знаковый характер. Она олицетворяла процесс разложения родовых отношений и вызревание примерно с конца XII в. государственных начал. В концепции Соловьева этот процесс занял длительный период – до начала XVII в.

Обращаясь к своеобразию условий исторического развития России, Соловьев должен был их оценить с позиций сравнительного анализа с особенностями европейской истории. Особенно выразительно такой подход был продемонстрирован в упомянутой главе 13 тома. В ней историк вводит метафорические понятия «история-мачеха» и «природа - мачеха». За ними стоят условия, осложнившие ход русской истории.

Смысл «истории-мачехи» заключался в том, что древнейшее европейское племя славян вынуждено было еще в глубине веков начать миграцию с запада на восток. Этот вектор движения отделил славян от остальных племен, создав неблагоприятную для них ситуацию. Они двинулись на территории, где отсутствовала цивилизация, в то время как германские племена (братья по индоевропейскому происхождению) расселились, хотя и на развалинах, но все же великих античных культур, имея возможность воспользоваться плодами их исторического опыта. Иная стезя, трактуемая историком как историческое несчастье, ожидала восточных славян: «что могли заимствовать русские у татарина с товарищи – башкирца, чувашенина, черемиса и т. п.!».

Обособленность исторического бытия восточных славян от европейского мира волновала историка, вероятно, до конца дней. В одной из последних работ – «Наблюдениях…» – он писал: «Застой – удел народов особо живущих; только в обществе других народов народ может познать самого себя. Известно, что европейские народы обязаны своим великим значением именно потому, что живут одною общею жизнью…»[408]. Из приведенного суждения вытекает, что Соловьев воспринимал отмечаемые им условия русской исторической жизни как горестную данность. Это обстоятельство глубже объясняет его уверенность, что прогресс исторического развития России следует связывать с западноевропейской ориентацией.

Смысл «природы-мачехи» заключался, по Соловьеву, в скудости ее условий, не позволявших племенам восточных славян, а потом и их государству, развиваться на интенсивной основе. «Природа-мачеха», таким образом, стала предпосылкой экстенсивного (по сути - азиатского) пути развития восточных славян. Это обстоятельство в совокупности с геополитическими факторами – масштабами равнинной территории, ограниченной лишь природными рубежами, и отсутствием на ней государственных образований – задали колонизационный характер «распространения» восточных славян и формирования их государственности. Распыленность народонаселения по огромной территории сформировала другую особенность – с одной стороны, слабость и инертность общественных сил, с другой – активную роль «государственного начала».

Эта особенность была давно подмечена предшественниками С.М. Соловьева. Уже у П.Я. Чаадаева, потом у М.П. Погодина, а также в публицистике «раннего» Чичерина были высказаны подобные наблюдения. Соловьев же не просто их заимствовал, но обеспечил эту мысль системой конкретно-исторических доказательств, а также поместил ее в контекст общей концептуальной картины русской истории. Данный элемент версии «государственников» надолго вошел в багаж отечественной историографии.

В соответствии с теоретическими посылками и конкретно-историческими наблюдениями С.М. Соловьев представил определенную схему истории России, в которой можно выделить несколько стадий. Эти стадии логически выделяются из контекста его изложения, хотя он, исходя из принципов эволюционного подхода, предпочитал «не делить, не дробить русскую историю», что он определенно выразил в своем Предисловии. Стадии русской истории по Соловьеву можно представить следующим образом:

I. Период от Рюрика до Андрея Боголюбского (господство родовых отношений).

II. Период от А. Боголюбского до начала XVII в. (борьба родовых отношений и государственных начал). (К.Д. Кавелин назвал соответствующий период вотчинным [409]). Для этой стадии просматривается внутренняя периодизация:

От А. Боголюбского до И. Калиты (т.е. образования и укрепления Московского княжества).

От Ивана Калиты до Ивана III (до объединения Руси вокруг Москвы).

От Ивана III до начала XVII в. (борьба за полное торжество государственного начала).

III. С начала XVII в. до середины XVIII в. (период вступления России в систему европейских государств). Петровская эпоха трактуется Соловьевым как расцвет государственности.

IV. Середина XVIII в. – реформы 1860-х гг. (новый период русской истории).

 Схема Чичерина была выражена более лаконично и схематично:

I период – «союз кровный». До XII в. характеризуется господством родовых отношений.

II период – «союз гражданский». С XII до начала XVIII в. характеризуется господством частного права.

III период – «союз государственный». С начала XVIII в. характеризуется победой государственных отношений.

У всех трех историков знаковой фигурой в российской истории является Петр I: с нее начинается новая эпоха и процесс формирования государственности европейского типа с соответствующей правовой культурой.