Паранойя, олигофрения, психопатия

 

Но особенно любопытна социальная роль параноидного склада мышления.

XIX и в особенности XX в. с необычайной ясностью показали огромное значение личностных особенностей людей, в руки которых попадает власть. Если параноидная жестокость сочетается с организационными способностями, как в случае Гитлера, с феноменальной памятью, решительностью и чутьем на человеческие слабости и низменные инстинкты, то вместо простых политических убийц в благоприятных условиях расцветают политические и финансовые чудовища — поработители наций и континентов.

В Средневековье произвол ограничивался возможностью личной мести феодалу: его ежечасно мог поразить кинжал, меч, стрела. Произвол тиранов нового времени ограничивается революцией, восстаниями, бунтами, заговорами, стачками, бойкотом, неповиновением. Но в XX в. властитель мог сосредоточить в своих руках и руках щедро оплачиваемого им аппарата почти беспредельную власть над всеми источниками информации, над армией и полицией, а главное, полицией тайной. Оказалось возможным создание такой системы всеобщего страха и недоверия друг к другу, при которой индивид, заподозривший недоброе, либо не мог ни с кем обсудить свои сомнения, либо быстро попадал в руки какой-либо разновидности гестапо. Эта систем исправно работала глобально, и потребовалась вторая мировая война, чтобы сокрушить наконец диктатуру Гитлера или военщины в Японии. Характерно, что диктаторы, большие или малые, именно благодаря своей нечеловеческой жестокости и постоянной подозрительности могли десятки лет сохранять свою власть и умирать своей смертью. Такие диктаторы могут без вреда для себя лично совершать чудовищные промахи.

Если во главе государства оказываются ловкий, но бездарный интриган или честолюбец-тиран, для которого основной задачей, естественно, становится не благо его государства, а максимальное закрепление полноты личной власти, то социальный отбор во всем обществе начинает идти не столько по признаку подлинной деловитости, талантливости, сколько по готовности рабски следовать предписанным сверху трафаретам.

Но если так, если личность, захватившая власть, может подчинить себе миллионы и даже сотни миллионов, если она способна низвести их до уровня физического рабства, а многих — и до рабства психического, если именно теперь возможность абсолютной централизации и унификации средств информации (или дезинформации) — газет, журналов, книг, кино, телевидения, театра стала столь полной, то становится ясным, что этический уровень конкретного общества в гораздо меньшей мере определяется официальной формой правления, программами, афишируемыми девизами и лозунгами, нежели тем, по каким именно свойствам идет социальный отбор. Наполеон of своих маршалов, министров и помощников любых уровней жестко требовал как чего- то само собой разумеющегося храбрости, решительности, огромной работоспособности и таланта. Этот принцип отбора он проводил неукоснительно и именно таким образом создал небывало эффективную военно-государственную машину. Принцип он нарушил только в одном — когда он начал сажать на европейские троны своих бездарных братьев — и за это жестоко поплатился, прежде всего в Испании.

Правой рукой Петра I стал вороватый, жуликоватый, но талантливый, безгранично энергичный и храбрый бывший разносчик Александр Меньшиков, а одним из ближайших сподвижников — сын еврея-выкреста Шапиро — Шафиров, выдавший своих многочисленных дочерей за знатнейших людей государства. «Для меня совершенно безразлично, крещен ли человек, или обрезан, чтобы только он знал свое дело и отличался порядочностью» (Петр I).

Петр I, предельно заинтересованный в подборе и выдвижении энергичных, умных, дельных людей, издал даже специальный указ, запрещавший господам сенаторам выступать пописанному: «Дабы дурь каждого всякому ясна была». Вошедшее в обычай чтение руководителем коллективно составленного доклада, наполовину совершенно банального по содержанию, почти начисто устранило возможность подбора кадров по личной одаренности.

Четко противоположный характер имел социальный подбор при Иоанне Грозном: первые 13 лет его царствования правление целиком находилось в руках незнатных, но необычайно дельных людей. И страна расцветает — подчиняет себе Казань и Астрахань, побеждает Ливонский орден. Но Сильвестр и Адашев навлекают на себя подозрение, и начинаются не только бесконечные казни, но и фантастическая смена любимцев и доверенных людей, отбираемых по признаку готовности на любое злодейство. Бесконечная цепь Басмановых, Вяземских, Скуратовых. Наконец, по этому же признаку создается государство в государстве, и слово «опричник» надолго становится синонимом готового на все мерзавца.

В формировании государств-преступников, конечно, громадное значение имеет спускаемая сверху идеология, и не следует думать, что на приманку зверской идеологии попадаются одни, так сказать, прирожденные злодеи. Конечно, злодеями (за редкими исключениями) не рождаются, а становятся, но в первую очередь, однако, благодаря воспитанию в особой микросреде — и направляющей, и отбирающей.

Любопытно проследить, по каким качествам подбираются кадры при разных формах правления.

Напомним снова, что первоначально слово «тиран» вовсе не было ругательным, оно означало лишь захватчика власти. Но захватчик власти столь неизбежно становился извергом, что слово тиран быстро приобрело нынешнее значение, а первоначальное было забыто. В связи с этим стоит напомнить, что первоначально слово «идиот» означало человека, занятого лишь собственными делами. Поступки тиранов, кажущиеся со стороны идиотскими, как раз и объясняются тем, что тиран именно занят лишь собственными делами, т. е. укреплением своей власти, считая именно эту задачу самой главной, самой важной, а все остальные важными лишь в меру значения для этой главной.

Слово «сатрап» первоначально означало лишь высокое звание управителя провинции. Первоначальное значение забыто, слово стало означать — жестокий самодур, «произволист»,

В течение почти полувека биологические и даже в некоторой мере акцентированые-личностные факторы преступности почти полностью игнорировались. Считалось, что преступность нацело порождается социальными факторами. Курьезным образом эта точка зрения продолжала господствовать и тогда, когда социальные факторы, способные породить широкую преступность, прежде всего острая материальная нужда, в СССР были большей частью устранены. Любопытным образом для подкрепления этой точки зрения не брезговали цитировать И. М. Сеченова по его книге более 100-летней давности, когда не существовало не только генетики поведения, но и самой генетики человека, а психиатрия только начинала развиваться, притом обрывая цитирование на нужном месте. Перелом произошел как в силу явной нелепости ущемления подлинно аналитического подхода к преступности, так и благодаря смелой и блистательно-полемической деятельности И. С. Ноя (1975). Одним из первых результатов было появление статьи Ю. М. Антоняна с соавторами (1979), которые указали, что среди убийц лица с различными психическими аномалиями составили 89%, среди совершивших изнасилования — свыше 78%, тогда как среди обследованных ими преступников олигофренов оказалось в 14-15 раз больше, чем среди всего населения. Другим, еще более важным результатом был выход книги В. П. Емельянова (1980, под ред. И. С. Ноя). Этот автор показал (с. 9-11), что хотя по Саратовской области «...ежегодно направляется на судебно-медицинскую экспертизу не более 10% совершивших преступления несовершеннолетних», из этого «отборного» контингента 4-6% признается невменяемыми, а около 60% — вменяемыми, но имеющими психические аномалии (психопатами).

Среди прошедших экспертизу и признанных психически неполноценными почти 60% составляют олигофрены, почти 40% — психопаты, тогда как доля больных эпилепсией составляет 1,6-2,1%. (Все данные приводятся в процентах за пять лет, и поэтому уточнение затруднительно.) Все эти данные в значительной мере обесцениваются тем, что относятся к относительно малочисленной доле прошедших судебно-психиатрическую экспертизу. Значительно более любопытно другое свидетельство автора:

«Согласно расчетным данным, в Саратовской области олигофренов в возрасте от 14-ти до 18 лет ежегодно находится на диспансерном учете примерно в 15-19 раз больше, чем психопатов, и в 4-5 раз больше, чем эпилептиков, а коэффициент пораженных преступным поведением у несовершеннолетних психопатов примерно в 7 раз выше, чем у олигофренов, и в 40-50 раз выше, чем у эпилептиков. Что касается преступности психически здоровых несовершеннолетних, не имеющих никаких аномалий, то она в различных районах г. Саратова и области примерно в 1,7—2 раза ниже, чем у олигофренов, в 15-16 раз ниже, чем у психопатов, и в 3-3,5 раза выше, чем у эпилептиков». При всей относительности этих цифр ясно, что и олигофрения, и психопатия являются серьезным криминогенным фактором. Что до олигофрении, то доля наследственных случаев, вероятно, составляет не менее 50% (включая, разумеется, и полигенно обусловленную), тогда как психопатия, еще более криминогенная, тоже имеет нередкую генетическую природу. С точки зрения развиваемой нами антитезы не так важно, имеет ли психопатия генетическую, семейно-негенетическую или алкоголическую причину, а важно то, что преступность порождается отклонением от «нормальной» психики. Но чем более ущербна психика, тем интенсивнее потребность в престиже, тем труднее сдерживаются влечения, тем относительно слабее задерживающие центры, тем сильнее внушаемость, тем более развито легковерие. Конечно, между этими факторами корреляция не слишком велика, но, например, стремление к самоутверждению, стремление «себя показать», переход на воззрения узкой референтной группы тесно связаны с тем или иным видом психической неполноценности. Олигофрена или психопата нетрудно превратить в фанатика какой-либо узкой идеи, притом в фанатика бескорыстного и даже в рамках идеи бесстрашного. Наконец, для дебила со слабо, погранично выраженным дефектом при наличии «спроса» со стороны каких-либо преступников или правонарушителей легко отыскивается социальная ниша пособника. Нужно познакомиться с тем, как этот спектр психопатии и олигофрении развертывался в ходе истории.