Раскрытие роли гипогликемии как одного из биохимических стимуляторов агрессивности

 

Для понимания причин и сущности межплеменных различий в агрессивности у народов, ведущих примитивный образ жизни, и более того, для понимания агрессивности социально обездоленных прослоек существенный интерес представляют исследования Р. Болтона (Bolton R., 1973) над индейцами племени Кволла, живущего в перуанских Андах. Индейцы этого племени, по данным целого ряда исследований, чрезвычайно недоверчивы, жестоки, драчливы, мрачны и завистливы. С. 289: «Индейцы высокогорных Анд описываются как, быть может, "самые гнусные и самые злобные люди на земле", притом на протяжении пяти столетий. При этом они (по их рассказам) — благочестивые христиане, что вовсе не препятствует их агрессивности». Но автор обнаружил у этого племени прямую связь между гипогликемией и агрессивностью. Действительно, гипогликемия, низкий уровень сахара в крови, является физиологически важным фактором, вызывающим раздражительность и агрессивность. Поскольку гипогликемия — одно из первых следствий недоедания — чрезвычайно широко распространенный стрессовый фактор, в особенности среди крестьянских общин, автор считает, что гипогликемия является тем фактором, который при прочих равных условиях порождает различия в агрессивности. Более того, в условиях недоедания свирепость может способствовать выживанию. Болтон отмечает, что среди 1200 членов наблюдаемой группы за год произошло 80 серьезных конфликтов и более 200 случаев серьезных драк, нередко с нанесением увечий и ранений; среди этой относительно малочисленной группы оказалось много убийц. Автор полагает, что резко повышенная раздражительность связана, может быть, вторично с гипо- и гиперфункцией надпочечников и щитовидной железы. Тревога и гнев, несомненно, стимулируют активность коры надпочечников. Это необычайно мощные стрессоры. Болтон определяет гипогликемию как такой уровень глюкозы, который и после принятия пищи в течение 4-6 ч остается ниже нормы натощак более чем на 10 мг %. Болтон не ограничился собственными экспресс-определениями уровня сахара в крови у индейцев племени Кволла, но привел и ряд литературных данных. В частности, установлено, что из 600 гипогликемических пациентов 89% характеризовались раздражительностью и почти половина из 600 были «несоциальны, асоциальны или антисоциальны». Болтон приводит также данные о крайней раздражительности половины гипогликемических пациентов и о том, что почти четверть этих пациентов вела себя асоциально или антисоциально.

Что вызванная гипогликемией острая раздражительность может «разряжаться» вовсе не по адресу действительных виновников — общеизвестная бытовая истина, часто игнорируемая, хотя она банальна.

Очевидно также, что однажды возникшая раздражительность и злобность может переходить чисто психологическим путем в устойчивое состояние.

Дж. Уидлер (Widler G., 1947) специально рассматривал обмен сахара в его связи с криминальностью, приводит длинный список преступлений, совершенных либо под влиянием инсулина, либо в состоянии гипогликемии: это нарушения общественного порядка, нападения и избиения, попытки самоубийства и убийства, жестокость по отношению к детям или супруге, различные сексуальные извращения и сексуальная агрессия, ложные сигналы о пожаре, пьянство, мошенничество, мелкое воровство, злостное разрушение чужой собственности, поджоги, убийства, нарушения правил движения. Очевидно, что массовая гипогликемия может тем более придавать всем этим преступлениям массовый же характер, что в силу вступает закон подражания. Массовая гипогликемия при наличии какого-то общего объекта, вызывающего раздражение или гнев, в особенности при нужной психической обработке, естественно, может толкнуть толпу на массовую преступность. То, что именно голод часто придавал преступности коллективный характер, общеизвестно, но не был назван биохимический механизм, лежащий в основе такого рода стадности.

Между тем история постоянно показывала, как легко возбуждаются дикие стадные страсти и как быстро наступает отрезвление, если возбуждение не поддерживается алкоголем или психологическими средствами манипулирования. И быт, и опыт истории показывают, что недоедание, почти всегда порождающее гипогликемию, превращает массу людей, в норме относительно рассудительных, в легкую добычу для демагогов, направляющих раздражительность и злобу в любом нужном направлении, — факт, по-видимому, совершенно недооцененный историками, впоследствии описывающими пароксизмы бешенства умело манипулируемых масс. Исследование Болтона, изучавшего племя, столетиями недоедавшее, злобное, коварное, свирепое не только с точки зрения посторонних наблюдателей, но и во внутриплеменных конфликтах, социологически чрезвычайно интересно и приводит к столь сложным историческим аналогиям, что их здесь просто нет возможности сколь-нибудь подробно рассмотреть. Если доведенная голодом до озлобления масса, голодом же еще не доведенная до бессилия, не найдет объекта для ярости в непосредственной близости, в своей собственной среде, эта ярость обратится наружу. Понятно, почему все правители древнего Рима, времен ли поздней республики или времен Цезарей, едва ли не первой своей заботой считали обеспечение плебса и пролетариата Рима хлебом. Сытый народ уже не так страшен. Именно голод или страх голода доводил целые народы до того остервенения, которое так умело использовал Гитлер, а также очень многие до него и после него.

Мы вынуждены были подробнее остановиться хоть на одном из причинных механизмов индивидуального или массового зверства, потому что факты такого рода, казалось бы, самым наглядным, неопровержимым образом доказывают неискоренимую, внутреннюю, естественную природу дикой злобности человека, толпы, племени, народа. Но гипогликемия — особое состояние; мы здесь не можем заниматься вопросом о том, насколько юридически виновен и в какой мере заслуживает снисхождения человек или группа, совершившая преступление в состоянии гипогликемии. Для нас гипогликемия — важная модель тех аномальных состояний психики, под влиянием которых происходят массовые зверства, зачастую бессмысленные. Таких аномальных состояний немало, список их будет расширяться. Для нас принципиально важно то, что и здесь преступления, даже массовые — результат аномальных состояний, а сами конкретные преступники зачастую не более виновны, чем фанатические католики, с удовольствием наблюдавшие, как карается ересь сожжением еретиков на костре. Но эта «невиновность» очень относительна. Она исчезает, как только появляется знание, в частности знание того, что такое добро и зло безотносительно ко всяким демагогическим ухищрениям. Потребовалось массовое растление общества, чтобы казни инквизиции стали возможными.

Однако существует очень привлекательная идеология воинской доблести. Мало кто смог так убедительно обрисовать эту философию права сильного, ее романтичность и соблазнительность, как Л. Фейхтвангер в «Испанской балладе». Расплата за эту идеологию насилия приходит не скоро, и расплачиваются вовсе не виновные.

Но каждый народ, и это ему вовсе не вменяется в вину, создавал свои саги, легенды, сказания, воспевавшие именно воинскую доблесть. Исландские и норвежские саги, песнь о Нибелунгах, «Легенда о 42 самураях», сказания о рыцарях Круглого Стола, Песнь о Роланде, «Шахнаме», «Витязь в тигровой шкуре», «Рамаяна», «Слово о полку Игореве», «Илиада» и «Одиссея», бесчисленное количество иных сказаний, не менее поэтичных, но не дошедших до нас из-за того только, что не были своевременно записаны, рассказывают только о двух вещах: о воинской доблести и о любви.

Нам пришлось пройти извилистый путь, от гипогликемической раздражительности и взрывчатой злобности голодающих масс до рыцарско-военной идеологии, в полном сознании того, что войны-то затевают люди гораздо более высокого уровня, чем недоедающие гипогликемики, и только Джозеф Чемберлен имел цинизм заявить, что империя — «это вопрос желудка». Конечно, голодные массы не обладают длительной, стойкой высокой боеспособностью. Для того чтобы двинуть на войну массы прекрасно обученных, сытых людей, нужна идеология.

Писатель Борис Пильняк, побывав в Японии, написал книгу «Корни японского солнца», в которой обстоятельно рассказывал о том, насколько самосознание японского народа пронизано идеологией «Легенды о 43 самураях», милитаристскими идеалами и обожествлением императора. Подвергнутый критике с позиций интернационализма, классовой борьбы, диалектического и исторического материализма, Пильняк вынужден был выступить со второй книгой, широко цитировавшей первую и пункт за пунктом ее опровергавшей.

Прошло лет 15 — и японская армия вполне милитаристично и дисциплинированно приступила к завоеванию Китая, в частности к созданию империи Манджоу-Го. Прошло менее 20 лет — и японская авиация уничтожила тихоокеанский флот США неожиданным нападением на Пирл Харбор. В последующие годы, в ходе борьбы за оккупированные японцами острова, выяснился типичный стереотип: отрезанные отовсюду, выдержавшие шквальный огонь морских орудий, японцы отстаивают каждый клочок земли, а когда уже не остается ни пищи, ни боеприпасов, бросаются в самоубийственную атаку. Из десятка тысяч японцев, составлявших гарнизон острова, в плен сдаются только единицы. Прошли еще годы, и когда японский военный и торговый флот, да и большая часть авиации были уничтожены, Токио был наполовину разрушен бомбежками, война с американским флотом и особенно авианосцами была переложена на летчиков-самоубийц, камикадзе, которые не своими бомбами и торпедами, а самими нагруженными бомбами самолетами должны были торпедировать американские корабли. Хотя самолетов остро не хватало, как и времени и возможности обучать камикадзе, эти последние за несколько месяцев до капитуляции Японии под ударами атомных бомб успели потопить, или серьезно повредить 300 американских военных кораблей и транспортов.

Некоторые историки считают, что Япония могла добиться гораздо большего, если бы камикадзе были введены в действие до полного истребления авиации первой линии и кадровых летчиков.

Не менее показательно то, что некоторые японские офицеры и солдаты на островах Тихого океана, отрезанные от своих частей и не поверившие в возможность капитуляции, еще пару десятков лет продолжали воевать в одиночку. Когда же специально посланные на острова их бывшие командиры по радио убедили их в капитуляции и уговорили сдаться, на родине их встретили как народных героев.

Такова сила идеологии и ее соблазнительность. Но превратить человека в солдата не так просто, и в некоторых странах призванные юноши на протяжении первого полугода или года подвергаются регулярным, систематическим издевательствам, унижениям, несправедливым карам; младшие командиры натравливают на «молокососов» бывалых солдат, и это производится так систематично и длительно, что может иметь место лишь одно объяснение: новоиспеченного солдата надо озлобить, вытравить из него чувство жалости, справедливости, возбудить в нем страсть к разрушению — ведь только тогда он сможет полностью насладиться той властью над себе подобными, которую ему дает владение оружием.

Опыт истории показал, что ведение агрессивной войны без хорошей предварительной агитационной кампании довольно затруднительно. Но именно необходимость такой массовой обработки опровергает теорию изначального, природного человеческого зверства.