Высшие эстетические эмоции как следствие естественного отбора

 

Лишь убедившись в том, что наши элементарные эстетические эмоции действительно могли слагаться под действием естественного отбора, можно приступить к рассмотрению происхождения гораздо более сложных факторов эстетического, художественного воспитания. Чувство симметрии, гармонии, ритма, прекрасного — общечеловечно, и корни его должны уходить к нашим родоначальникам, возможно, к синантропу.

Быть может, кратчайший путь к пониманию эмоционального развития чувства прекрасного проходит через осознание безобразности, и существенно, что чувство безобразного и прекрасного ни в чем не ощущается так остро, как при оценке существ другого пола. Представим себе наших отдаленных предков лишенными такого чувства. Результат — спаривание кого попало с кем попало и массовые распространения тех бесчисленных уродств, наследственных и ненаследственных, врожденных и благоприобретенных, которые вне кризисных периодов лишь слабо отметаются отбором. К таким уродствам или дефектам может относиться заячья губа и другие дефекты челюстного, зубного и зрительного аппарата, плоскостопие, сколиозы, брахидактилии, синдактилии, конская стопа и даже врожденный вывих бедра и множество других, которые при некотором разделении труда в пределах орды могут отнюдь не снижать шансов на индивидуальное выживание, но, в конечном, счете могут привести многочисленную орду к вырождению. Игнорирование этих дефектов, безразличие к ним при сексуальных контактах ставило бы физически и умственно полноценных, но эстетически тупых в невыгодное положение при воспроизводстве по сравнению с теми, кто выбирал себе полноценного же партнера. Следовательно, уже в очень отдаленные времена, особенно же с зарождением семьи, мог возникнуть своеобразный естественный, как групповой, так и индивидуальный отбор на развитие примитивнейших, пусть чисто негативных эстетических чувств. Не исключено, что чувство гармонии зарождалось с отрицательных сексуальных эмоций по отношению к внешне «неудовлетворительным» представителям другого пола, тем более что эта негативистская реакция параллельно развивается у многих видов позвоночных; может быть, не случайно в немецком языке эквивалентом слова «прекрасное» является слово «mackellos», буквально: «без изъянов», «без пороков». Этот отбор, разумеется, подкрепляется и обратным процессом, тем, что сильные, т. е. гармонично сложенные самец и самка, мужчина и женщина в примитивных условиях существования все же имели больше шансов на выживание и на оставление потомства.

Еще в период дикости, варварства и на начальных этапах цивилизации наличие или отсутствие эстетического чувства при удовлетворении сексуальных влечений в большой мере решало, избирался ли партнером молодой, физически, эстетически, а может быть, и умственно полноценный представитель противоположного пола, или пожилой, физически, эстетически и умственно неполноценный. В первом случае потомство обычно имело существенно большие шансы на полноценное существование, выживание, на заботу родителей, чем во втором. Например, женщина с 40-42 лет имеет уже весьма повышенные шансы на спонтанный аборт и рождение дефективного потомства из-за резко повышенной частоты хромосомных аномалий. Что еще важнее, дети растут в таких условиях, когда пара родителей уже менее эффективно обеспечивает их пищей и охраной. По мере развития эстетических эмоций красота девушки и женщины во все большей мере обеспечивала ей выживание во время межродовых, межклановых, межплеменных схваток, а главное, социальный подъем в те прослойки, в которых менее остро стоял вопрос о пище и где выживаемость детей, забота о них была большей. Неудивительно, что отбор на эстетическую восприимчивость шел с большей интенсивностью и при всех вариациях эстетического чувства, например, ассоциация мужской красоты с подчеркнутой физической силой и мужественностью, жестокостью -у ассиро-вавилонян, ассоциация женской красоты с тучностью у многих народов востока (часто голодавших), ассоциация женской красоты с полнотой у Рубенса (тоже, может быть, результат хронического недоедания во Фламандии из-за долгих войн), Малявинского идеала красоты деревенских баб в истощенной деревне, появления неземного загадочного идеала красоты у прерафаэлитов — частично навеянного образом мисс Сидаль — все эти частные, временные идеалы красоты неизменно возвращались к основному.

Но если именно отсутствие изъянов, т. е. почти абсолютно нормальное телосложение наилучше обеспечивало и личную жизнестойкость и охранность потомства, то понятно, почему в тысячах поколений полового отбора усиливалось и эстетическое чувство восприятия гармонического, совершенного тела, в наиболее чистом виде завоевавшего Грецию. Может быть, именно в разном целевом назначении коренятся некоторые особенности древневосточного египетского и ассиро-вавилонского искусства в отличие от естественного, эллинского идеала. У первых двух это украшенный всеми атрибутами царской власти и величия жестокий правитель. Неудивительно, что именно он и его ближайшие вельможи обладали не только огромными богатствами, но и властью, диктующей «моду».

Эта идея всемогущества, властности, жестокости, пожалуй, отчетливее всего выражена у Брюсова:

Ассаргадон

Я вождь земных царей и царь, Ассаргадон,

Владыки и вожди, вам говорю я: «Горе!»

Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.

Сидон я ниспроверг и камни бросил в море.

Египту речь моя звучала как закон,

Элам читал судьбу в моем едином взоре.

Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.

Владыки и вожди, вам говорю я: «Горе!»

Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне?

Деянья всех людей — как тень в безумном сне.

Мечта о подвигах — что детская забава.

Я исчерпал до дна тебя, мирская слава.

И вот стою один, величьем упоен,

Я, вождь земных царей и царь, Ассаргадон.

Именно эти цари и полководцы были объектами преклонения, их-то воспевали скульптуры, рельефы, барельефы. Личные физические свойства, облик далеко отступали перед одеждой и прочим антуражем. Именно свойственное этим властителям понимание, что есть главное, благодаря гаремам и жестокой социальной преемственности распространилось через сотни потомков каждого властителя, не только определяя творчество скульпторов, но и, в свою очередь, определяясь им. Таково, возможно, происхождение некоторых вариантов местных временных эстетических норм. Греческое общество не знало многоженства и гаремов, а гетеры любого ранга были почти бесплодны. Может быть, поэтому воцаряется идеал тела, а не акцентуации мощи, власти, жестокости, символов ранга и богатства. Но гармоническое человеческое тело — это прежде всего симметрия, золотое сечение, пропорции, идеальные функционально. Эта функциональная идеальность, у греков пропагандируемая олимпийскими играми, у других народов постоянно проверялась на охоте, в бегствах и погонях, в борьбе, в схватках с людьми и дикими зверями, выносливостью по отношению к невзгодам и лишениям, быстро раскрывающими любой изъян физический, а может быть, и нравственный.

Итак, неполноценность любого отклонения постоянно демонстрировалась отбором. Следовательно, оставляли избирательно потомство именно те, кто выбирал себе в партнеры гармоническое, возможно ближе к норме сложенное существо другого пола, и позитивные эстетические эмоции могли зародиться в результате полового отбора. Более того, высокий калым, воинские подвиги, добычливость на охоте, первенство в играх и танцах обеспечивали юноше право или возможность выбора наигармоничнейшей девушки в жены, а в условиях тысячелетнего прохождения варварского этапа развития именно физическая сила, физическое здоровье, почти неразрывно связанные с гармоничным телосложением, обеспечивали усиленное воспроизводство потомства. Наоборот, ослабление роли эстетического чувства при выборе партнера каралось природой меньшей численностью или меньшей полноценностью потомства.

Незримо под действием естественного отбора развивается чувство симметрии, чувство физической гармонии, чувство пропорциональности. Если даже у птиц глубина и сложность «эстетического» восприятия проявляется в их брачном наряде и брачном пении, то эта эстетическая сторона брачного подбора, притом преимущественно зрительная, должна была достичь еще большего развития и силы в ходе становления человечества.

Однако едва ли все эстетические эмоции, закрепившиеся в генотипе на уровне палеолита, неолита и в доисторический период, были всегда столь непосредственно связаны с половым отбором. Становление эстетики шло, вероятно, гораздо шире. Дело, в частности, в том, что жизнь прачеловека как существа социального, как охотника и собирателя, каждодневно зависела от того, насколько он верно выбрал себе товарищей. Ошибка в выборе, выбор в товарищи или подруги глупца, труса или подлеца могла оказаться роковой, притом очень быстро: в минуту нападения на хищника любая неполноценность товарища могла обернуться смертью. Смертью же могло закончиться, например, похищение товарищем последних припасов (согласно и поныне действующему у уголовников-профессионалов принципу «ты умри сегодня, а я завтра»). Ошибка в выборе будущей матери своих детей (или их будущего отца) каралась эволюцией столь же строго. Метод проб и ошибок не годился. Первобытный человек (прачеловек: мы боимся уточнения) мог ошибаться лишь один раз.

Если и в настоящее время широкое распространение приобрели выражения «с ним можно идти в поход», «с ним можно идти в разведку», то аналогичный вывод в отдаленном прошлом не всегда можно было сделать путем прямого испытания, прямой проверкой. В том постоянно опасном положении, в котором находились спустившиеся на землю гоминиды, а затем люди палеолита, неолита, дикари, варвары и даже цивилизованные люди, способность правильно выбрать друга или подругу (либо советчика) имела жизненно решающее значение и для субъекта, и для его потомства. Способность правильного суждения о личности, выбора надежного товарища, сильнейшим образом связанная с тем, что мы называем эстетическими критериями, также должна была мощно поддерживаться естественным отбором.

Способность правильно оценить чужую личность любого возраста, например степень ее надежности, должна была покоиться в первую очередь на эстетических эмоциях, на эстетических оценках. Неадекватность их жестоко каралась отбором. И еще в глубокой древности инстинктивно (т. е. на основе неосознанных наблюдений) создаются общечеловеческие эстетические идеалы мудрого прозорливого старца, советчика, руководителя, идеальной матери, мужа, воина, девушки и т. д.

Руководствоваться надо было прежде всего зрительным восприятием, зрительным пониманием. И тут-то создались, пусть в ходе тягчайшего отбора, эстетические, воплощенные в камень, дерево идеалы — боги и полубоги, герои, идеальные девушки, матери — как идеально четкие выражения, символы с отпечатком силы, мощи, благородства, нежности, храбрости, мудрости (надо ведь знать, чьего совета послушаться). Ошибка в выборе советчика может быть губительна и для одиночного человека, и для племени. (Как связаны между собой строение тела и характер, об этом, пусть не совсем точно, но достаточно рассказал Э. Кречмер (Е. Kretschmer, 1953), ярко показав, как одно с другим связано, и что в общем люди это понимают, ощущают. А совсем недавно измерениями 46 тыс. человек Шелдон в общем подтвердил интуитивные догадки своего предшественника).

Прошло почти 2,5 тыс. лет после расцвета Эллады, сменились религии, затем и они утратили большую часть своего влияния, но общечеловеческие, воплощенные в живописи или скульптуре эстетические символы остались, как бы они (между прочим, каждый раз временно и ненадолго) ни модифицировались или извращались классовыми или эпатирующими подразделами искусства. И грузная прозаичная прачка-мать, заботливо ведущая своего ребенка вверх по мокрым ступенькам от реки, выражает общечеловеческий идеал материнства, так же как трагическая статуя Ниобеи, мадонны Рафаэля или иконы Богородиц. Бог Саваоф в его изображениях не менее (а может быть, и не более) мудр, величествен, могуч, чем Зевс или Юпитер Олимпийский.

Эти идеалы, отраженные в барельефах, статуях, рисунках, картинах, играли громадную и информирующую, и объединяющую роль. Воспетые в сагах, легендах, песнях, они сплачивали орду, род, племя, народ, и восприимчивость к красоте становилась могучим фактором сохранности.

Невосприимчивость к эстетическим идеалам нередко ставила индивида в положение изгоя, а племя в условиях, когда сплоченность была одним из основных условий сохранения жизни, обрекала на гибель. Эволюционное и социально-преемственное развитие эстетических идеалов, таким образом, сплеталось с развитием этических идеалов.

Развитие искусства как средства передачи и распространения экспресс-информации, как образное воплощение гигантского опыта познания людей и природы, как квинтэссенции этических норм и оценок в свою очередь подверглось воздействию естественного отбора — орда, род, племя, народ, лишенные восприимчивости к красоте, при прочих равных условиях оказывались в значительно худшем положении, чем восприимчивый, сплоченный коллектив, воодушевленный песней, музыкой, легендой, сказаниями, преклонением перед запечатленными в рисунках и статуях подвигами, материализованными богами. Но наряду с этим групповым отбором, разумеется, действовал и индивидуальный.

Естественный отбор на развитие эстетической восприимчивости постоянно переплетается с отбором на способность к познанию в целом. По существу, может быть, большая часть наших эстетических эмоций есть продукт отбора на способность инстинктивно, эмоционально разделять окружающие явления на положительные и отрицательные.

Чувство гармонии, красоты, вероятно, развивалось и при создании орудий. По-видимому, чувство прекрасного ведет одаренных инженеров, даже при решении самых утилитарных задач. Некрасивое сооружение (дом, мост, самолет) или орудие (копье, меч, щит, топор, молот) попросту плохо работает, и создатели примитивнейших орудий, не обладавшие элементарным эстетическим чутьем, отметались естественным отбором, разумеется, не из-за создания некрасивого орудия, а из-за создания орудия, плохо работавшего. Можно в качестве примера рассмотреть, каким образом это чувство гармонии распространялось на архитектуру. Конечно, на формирование эстетических эмоций влияли конкретные исторические условия. Так, возможно, целесообразно слагался готический стиль в эпоху постоянных войн всех против вся и необузданного грабежа и пандемий. Нетрудно рассчитать, что для наилучшей обороны города важно было до предела уменьшить периметр его стен. Но для того, чтобы горожане могли оборонять даже этот минимальный периметр, требовалось очень большое число семей, хотя бы из расчета 1 воин на 2 м стены и столь же многочисленный комплект воинов на оборону башен, ворот, внутренние караулы и резервы. При двухсменном дежурстве в сутки это требовало даже для городка с площадью 200 х 200 м (равно 1/25 км2), т. е. с периметром стен 800 м — 800 способных носить оружие в смену, т. е. 1600 воинов; численность населения города, способного выставить из своих граждан такую армию, должна составлять (учитывая многодетность) до 15-20 тыс. человек. Поскольку при антисанитарных условиях средневековья чрезмерная скученность была совершенно недопустима, естественно, что город мог устремляться только вверх, и приходилось строить только узкие, очень высокие, многоэтажные дома, очень высокие церкви, монастыри, колокольни (с островерхими крышами для ската дождя и снега). Но не только архитектурно, но и чисто строительно почти немыслимы для этих очень высоких, узких зданий окна и двери, раздвинутые в ширину. Окна должны быть узкими, устремленными вверх и желательно остроконечными: окна-бойницы.

Население городских общин, не подчинившихся этой общей для северо-западной Европы закономерности, гибло от эпидемий или набегов врагов.

Разумеется, архитектурные, скульптурные, живописные, поэтические и музыкальные стили развивались при взаимодействии множества факторов. Например, готический стиль, возникнув как необходимость, становился затем выразителем какой-то идеи. Так, скрытие кустарниками и деревьями контрфорсов создавало чисто вертикальную направленность силовых линий, усиливаемую вертикальной направленностью ворот, дверей, окон; устремление ввысь, отрыв от земного, гармонирующее с идеологией средневековья, и разнообразие стилей определялись, разумеется, социальными условиями и преемственностью. Наша задача, однако, более узка — выявление общечеловеческого компонента и установление его плюрипотентности.

Кратковременность торжества готики в Италии, вероятно, связана с тем, что там города защищались преимущественно армиями кондотьеров и многие решающие бои переносились на море, а отсутствие ее на Руси и юго-востоке обусловлено кратковременностью феодализма и тем, что от главных врагов, монголов (татар) и турок оборонялись не города, а армии.

Становится понятно, какой «естественный отбор» шел между городами, вытягивающимися ввысь в готическом стиле, позволявшем, благодаря высотности (многоэтажности) узких домов как-то уберечь население за городскими стенами от врагов и не обрекавшем на вымирание от бесконечной череды пандемий, и городами, строившимися по старинке, в просторном стиле времен, когда война велась только на границах империи или же против варварских орд, все равно все сметавших на своем пути.

Художественное восприятие, бессознательно-инстинктивное, полусознательное, сознательное, целостное, анализирующее, полупрофессиональное и профессиональное, всегда комплексно. Если готический стиль создавался как естественное следствие господствующих социальных условий, то его сегодняшнее восприятие едва ли отделимо от овевающей этот стиль истории и романтики, от нашего воображения и подсознательного восприятия его целостности и соответствия исторической обстановке, ее конфликтам, внутренней гармонии стиля в целом и в конечном счете соответствия формы и функции. Но готика одновременно выразила в архитектуре не только оптимальную социально-защитную функцию, но и веру, устремление ввысь, в небеса, к Богу, единственному прибежищу от социальной несправедливости средневековья.

Мы ограничимся разбором лишь немногих эстетических восприятий, но полагаем, что большинство из них доступны эволюционно-генетическому анализу.