Культурные паттерны и развитие культуры

Что действительно показывает приведенный выше материал, так это силу и значимость культурных паттернов, или схем, — как я вынужден их называть за неимением лучшего термина. То, что культурные схемы концептуально обоснованны, определенным образом отражая существующую реальность, видимо, доказывается тем, что паттерны, в рамках которых создаются результаты, наделяемые нами высокой ценностью, оказываются четко ограниченными и даже концентрированными во времени и пространстве и обычно характеризуются непрерывным возрастанием или убыванием в ценности. Действительно, один из возможных способов определить высшие ценности — наделить ими те качества человеческих творений, которые обычно проявляются в ограниченных и оформленных определенным образом исторических конфигурациях. Такое определение имеет следующее достоинство: оно схватывает нечто, неизбежно превосходящее индивида, при этом не соотнося его ни с отдельной личностью, ни с какими бы то ни было априорными стандартами и критериями. И в то же время личность не отрицается: она остается и просто рассматривается как средство, или инструмент, а не как действующая сила.

Что именно связывает высокоценные культурные образцы со свойственной им мимолетностью существования, — в то время как образцы, наделенные меньшей ценностью, могут существовать гораздо дольше и претерпевать гораздо меньшие изменения, — далеко не ясно. Причиной тому может быть нечто, заложенное в конституции человеческой психики (mind). Однако до сих пор еще никому не удалось упорядочить феномены истории при помощи непосредственно психологических объяснений; не буду прибегать к ним и я. Ясно одно: паттерны, которым мы приписываем более высокие свойства, выделяются из множества возможностей. Они не могут обрести свою качественную определенность, оставаясь в недифференцированном состоянии. Когда они начинают выделяться, когда только начинается их становление, они посвящают себя определенным специфическим задачам и отказываются от всех других. Если возникает конфликт с другими частями культуры, в которой формируется паттерн, то его отбора и выделения может не произойти, сам он как нечто вполне обособившееся может быть отвергнут, и высокой культурной ценности он не обретет. Если же этого не случится и другие паттерны культуры будут способствовать его росту или хотя бы не вступят с ним в конфликт, то данный образец обычно кумулятивно развивается в том направлении, в каком он первоначально начал дифференцироваться благодаря своего рода инерции. Итак, либо возникший конфликт с остальной культурой кладет конец паттерну, либо он реализует и развивает новые возможности, заложенные в избранном им пути, до тех пор пока эти возможности, которых будет оставаться все меньше и меньше, наконец не иссякнут. Когда потенции паттерна исчерпываются, можно говорить, что он и сам исчерпал себя. Или, если выразиться точнее, кульминация ценности наступает в момент проявления всего спектра заложенных в паттерне возможностей, а когда пространства для его дальнейшего развертывания начинает становиться все меньше, его ценность начинает убывать. Далее развитие может постепенно пойти по нисходящей, а достигнутые результаты будут сохраняться как институты, но уже не развивающиеся, а просто воспроизводящиеся; качество атрофируется. Или же, если энергия в поле культуры еще велика, ограничения, накладываемые на себя растущим или достигшим кульминации паттерном, воспринимаются им как путы, и он предпринимает попытку их разрушить. Такого рода попытки могут вызвать конфликты, которые рано или поздно сглаживаются.

Примером напряжения, ведущего к разрушению паттерна, является поздняя греческая скульптура. После того как образец сложился и его основные возможности в период расцвета были исчерпаны, пришел период проявления сильных чувств и полного спокойствия, вялого идеализма, стандартизованного символизма и реализма, почти такого же, как у нас сейчас. Во времена Фидия и даже Праксителя таких противоречивых течений не было. Аналогичным образом средневековая философия за 50 лет, прошедших после смерти Фомы Аквинского, распалась на негативистский скептицизм Оккама и мистицизм. Примерно в то же время в критическую фазу (по сравнению с кульминацией, достигнутой в XIII в.), вступила готическая архитектура, а чуть позднее она начала превращаться в «пламенеющий» архитектурный стиль. Современная философия достигла зенита в мышлении Канта; Гегель и его современники критиковали или разрабатывали его философию, но в установленных ею границах; Шопенгауэр выступил с предрассудками и догматизмом; следующие одно или два поколения развивали философию Конта, Маркса, Ницше. Все европейские изящные искусства примерно с 1880 г. — а если говорить строже, с 1900 г. — проявляли все возрастающие симптомы того, что можно назвать разложением образца: возбужденные ритмы и диссонанс в музыке, свободный стих в поэзии, бессюжетные романы, кубизм, абстракционизм и сюрреализм в скульптуре и живописи.

Эти замечания о современном состоянии дел приводятся мною не как суждения с точки зрения какого-то абсолютного эстетического стандарта, а как более или менее объективные описания феноменов. Когда музыкой правит созвучие, гармония может быть как простой, так и утонченной, но в любом случае действуют какие-то правила. Диссонансы же неисчислимы, и если они свободно допускаются, то уже не может быть никакой гармонической модели или же она сохраняется как фон для эффектов диссонанса. Свободный стих открыто признается всеми как революционная дезинтеграция метра и ритма. Если уж мы пририсовываем дереву руки и врисовываем в человека шестерню, то с таким же успехом мы можем водрузить очки на горы или сотворить любые другие комбинации. По правде говоря, святой Перуджино на облаке столь же противен природе; но он представляет традиционное верование, иначе говоря, подлинный и живой образец культуры, а не чью-то произвольную комбинацию. Разница — в ответственном или безответственном отношении к той или иной форме.

Не следует подвергать современные искусства цензуре. Гармония, ритм, симметрия могут использоваться до тех пор, пока не станут механическими и тупыми. Тогда приходится выбирать, воспроизводить ли их бездумно или взбунтоваться против них Из этих двух возможностей бунт — не обязательно худшая. В последние полвека разрушители шаблонов проявляли гораздо больше энергии и воображения, нежели его хранители, все еще странствующие тропами вековой давности. И потому такая экстравагантность, как линия горизонта, проведенная перед деревом, удар по клавишам пианино всей пятерней, строки стихов, начинающиеся с маленьких букв и наполненные невнятицей, не следует принимать за порок или сумасшествие. Отчасти — это рвение революционера, которому нужно сначала все разрушить, невзирая на его значимость, чтобы потом приступить к восстановлению; отчасти — это реакция на ту обстановку, в которой (при том, что принятые образцы утратили свою свежесть) безудержное новаторство ошеломляет и вознаграждается, и те, кто проницательнее, используют эту ситуацию. Главное же, что западный XX век все еще может писать на манер Гете и сочинять музыку на манер Бетховена, но то, что никто не осмеливается это делать, означает, что он (западный XX век. — Ред.) не может достичь качества, свойственного этим мастерам. Иначе говоря, возможности тех конфигураций, в которых творили Гёте и Бетховен, явно исчерпали себя. Если это так, то имеет ли хоть какое-то значение, выбирают их последователи бунт и разрушение или спокойную атрофию, ведущую к одряхлению? За революцией, по крайней мере, может последовать новый рост, а к худу ли это или к добру, никто предсказать не может.

Примеры противоположных процессов, когда шаблоны отмирают путем все более и более угасающего их воспроизведения, также многочисленны. Например, греческая, латинская и санскритская литература, китайская скульптура после династии Тан, японская скульптура после правления Камакура, греческая и арабская наука.

Пульсация развития

Иногда в развитии паттерна наблюдается остановка, после которой развитие возобновляется, сам же паттерн при этом непременно несколько видоизменяется. Я назвал это импульсами развития. Второй толчок может быть сильнее, первый в таком случае можно истолковывать как его предварение, или предвестие. Или же второй толчок может быть слабее; в этом случае он определялся мною как отголосок, или возрождение. Остановки, или паузы, в развитии могут происходить как до, так и после кульминационного периода Такой тип конфигурации представляет нам латинская литература. Она получает первый, предварительный импульс, под прямым влиянием греков, характеризующийся ярким драматическим мастерством. Он приходится примерно на период до и после 200 г. до н. э., скажем на 240-120 гг. Далее следует полувековой промежуток низкого уровня развития. Затем, с 70 г. до н. э. до 10 г. н. э., — пик развития, достигающий апогея в творчестве Вергилия, — это годы распада Республики и начала правления Августа. Поздние годы его правления и последующие несколько десятилетий, с 10 до 50 г. н. э., опять относительно бесплодны; в большинстве обзоров этот факт опускается, словно он был постыдным, или же упоминается лишь вскользь, будто он совсем незначителен. Далее, со времен Нерона до правления Траяна — скажем, с 50 до 120 г., — вновь создается качественная литература. Итак, мы имеем перед собой периоды развития, которые принято называть «ранним», «золотым» и «серебряным» веками, эти названия стали употребляться как формула описательной классификации и использовались даже тогда, когда не проводилось четкого выделения импульсов развития, перемежающихся периодами торможения. Бесспорно, что латинская литература являла собою единый процесс развития. Но столь же очевидно и то, что в ее развитии наблюдались три основных импульса, несколько отличающихся по содержанию и форме, по тематике и технике письма, четко отграниченных друг от друга во времени периодами, в течение которых качество литературных произведений было невысоким.

Другие паузы развития в европейской науке имеют место после Ньютона (грубо говоря, в первой половине XVIII в.); в аттической драме со времен Аристофана до появления новой комедии; между гомеровской и постгомеровской поэзией; в индийской философии около VI в. от Рождества Христова Итальянская музыка также представляет нам ряд отклонений в развитии, производящих впечатление того же самого феномена

Можно установить градацию таких пауз, разделив их на продолжительные и короткие; тем не менее в любом случае они будут неотъемлемой составной частью единого процесса культурного роста. Продолжительные интервалы затишья, равно как и разграничиваемые ими толчки (или периоды субразвития), бывают нескольких типов. Простейший тип представлен Древним Египтом, который начал создавать свои базисные паттерны в условиях относительной изоляции или, говоря точнее, в условиях медленного проникновения внешних влияний. Его развитие, явно под воздействием внутренних факторов, приостанавливалось 3 раза ¹. После каждой паузы развитие возобновлялось. Добавлялись какие-то новые элементы, кое-что изменялось, но, согласно всем имеющимся данным, направление развития в основе своей оставалось тем же: прежние паттерны либо возрождались заново, либо слегка расширялись. Если факты и в самом деле таковы, как они описываются, то пример Египта, несомненно, уникален непреклонной жесткостью своей конфигурации; вместе с тем он служит и примером крайнего типа прерывного развития.

¹ Четыре раза, если считать расцветом деятельность, достигшую кульминации в установлении первой династии.

Между прочим, именно в век вероятного зенита египетской конфигурации — в районе 1400 г. до н. э. — наблюдались типичные симптомы бунтарства и попыток разрушения успешно утвердившихся шаблонов. «Реформы Эхнатона», более подробно рассмотренные в §101, провалились, и это означает, что культура предпочла пребывать взаперти у своих паттернов, нежели разрушить их и начать все заново. По аналогии можно предположить, что при ином обороте событий успешная реформация не остановилась бы на том, что входило в планы окружения Эхнатона, а продолжалась бы вплоть до полного распада старых образцов; чем бы она в конце концов завершилась — может быть, реконструкцией прежнего образца, может быть, нового комплекса национальных паттернов или же чем-то иным, — вопрос праздный.

В Месопотамии не только поддерживались более интенсивные контакты с внешним миром, но и жили рядом несколько народов, в результате чего ее конфигурации воспроизводились не столь простым образом. Фактически они были неустойчивыми и достаточно замысловатыми, если исходить из исторических данных — по меньшей мере доступных для таких неспециалистов, как я, — которые недостаточны для того, чтобы ясно распознать ход развития целостной конфигурации или даже отдельных ее национальных составляющих.

С другой стороны, относительно Европы имеются настолько полные исторические данные, что, несмотря на сложность и запутанность конфигурации Запада в целом, большинство наций представляют нам достаточно четкие профили, в том числе и такие, которые характеризуются прерывностью развития. Примером может служить Франция. Она из всех европейских стран, несомненно, наиболее способствовала преобразованиям характерных паттернов средневековья. В XII в. она явно лидировала в этой работе, а в XIII в. наслаждалась ее кульминацией, в которой в большей или меньшей степени приняла участие почти вся Западная Европа. Далее наступил период упадка со свойственными ему разложением и атрофией. Около 1500 г. французская культурная энергия опять достигла пика, однако на этот раз не было выработано никаких отчетливых паттернов. Последние, между тем, были созданы в течение двух предшествующих столетий в Центральной Европе, главным образом в Италии. В результате этого на протяжении XVI в. нарождающиеся французские образцы постепенно уступали место более развитым образцам итальянского Возрождения, и так было вплоть до XVII в., пока характерные французские паттерны не получили развитие в философии, науке, литературе, живописи, военном деле, политике и жизненных манерах. Эти паттерны обладали значительной внутренней ценностью, и это видно уже по тому, что они оказали влияние не только на такие отсталые страны, как Германия, но и на Испанию, Голландию, Англию, которые вступили в период расцвета Ренессанса почти синхронно с Францией. Бесспорно, кульминационный взлет Франции в XVII в. был подлинно националистическим. Но он явно не был простым повторением того, на чем Франция остановилась в 1325 г. Помимо собственно Ренессанса имели место и всевозможные иные влияния, повсеместно рождавшиеся в этот период: например, протестантизм, который Франции пришлось переварить так же, как и Ренессанс; или, к примеру, научные достижения немцев, поляков, нидерландцев, итальянцев и англичан, без которых группе Декарта вряд ли удалось бы внести свой вклад в культуру.

Затем, после передышки XVIII в., во время которой Франция достигла морального господства над Европой, но сама пребывала в состоянии культурной рассеянности, популяризации и повторения, наступил третий период ее расцвета. В него причудливо вплелись международные нити. Что касается новых политических образцов, то Франция первой создала их на континенте, хотя и следовала англосаксонским прецедентам. В науке она преуспела раньше, нежели некоторые ее соседи, однако с другими соседями шла вровень. В области литературы и музыки характерные французские образцы XIX столетия установились лишь в 20- 30-е годы, т. е. позже по сравнению с паттернами Германии и отчасти Англии. В области живописи и скульптуры Франция лидировала в Европе. Таким образом, к 1875 г. Франция во многом сохраняла нити преемственности со вкусами и обычаями 1675 г., но по своим культурным образцам была более международно-европейской, нежели французской страной; при всем при том в международные элементы была вкраплена сильная французская составляющая. Положение Франции было сравнимо с положением Афин в эллинистическом мире, скажем, в 275 г.

Очевидно, что три толчка в развитии Франции дали жизнь вполне определенным паттернам, а паузы между ними, хотя и отличались одна от другой, были заполнены явными или скрытыми влияниями, исходившими отовсюду из Европы. И вся эта целостная картина, следовательно, находится на противоположном конце шкалы по отношению к древнему Египту; в немалой степени это связано с тем, что Франция является лишь частью более широкой целостности Западной культуры.

Эта более широкая целостность Запада, рассматриваемая во всей полноте, обладает, естественно, большей преемственностью развития, нежели каждая из ее составных частей, и эта высокая степень преемственности охватывает по меньшей мере последние девять столетий. Некоторое угасание творческой силы Запада можно заметить в районе 1400 г., а затем около 1700 г., однако отдельные проявления активности вклиниваются в эти интервалы или берут в них начало, так что мы имеем дело лишь с полуприостановками и не наблюдаем ни одной полноценной паузы в производстве качественных ценностей².

² Если первое замедление развития датировать концом XIV века, то в этот период попадают Петрарка и Боккаччо, а в Англии также Чосер; если же датировать его началом XV века, то он будет содержать развитие специфически ренессансной живописи и скульптуры. Аналогичным образом, на 1725 год приходится творчество Баха.

Типы конфигураций развития

Из приведенных примеров видно, что паузы, остановки, периоды регрессии или сдерживания — это лишь малая часть того комплекса проблем, в центре которого стоит вопрос о внутренних узах, связывающих друг с другом продуктивные периоды развития нации, или цивилизации. Кроме того, с этим вопросом связан и еще один: насколько эти плодотворные периоды можно считать не отдельными процессами культурного развития, а импульсами, или фазами единого процесса роста. Ясно, что мы имеем дело с постепенно меняющимся рядом феноменов и не имеем ни критерия, ни точки опоры, из которых можно было бы исходить. Мы можем лишь надеяться их упорядочить, начиная от самых простых случаев и заканчивая самыми сложными и спорными.

Простейшим случаем можно было бы считать случай одноязычного, однонационального, относительно изолированного общества типа Египта.

Простыми также являются случаи преждевременного развития: каролингский Ренессанс, если таковой был; слабый расцвет времен Отгонов; чосеровское поэтическое созвездие. Существуют такие преждевременные вспышки активности, паттерны которых могут стать реальными, но отмирают, главным образом ввиду недостаточной развитости культуры в целом.

Столь же понятны случаи возобновления роста или попыток возрождения. Это, например, «ренессанс» двадцать шестой династии в Египте; возможно, вся Нововавилонская империя; латинская и греческая языческая поэзия V в. н. э.; византийский ренессанс Х в.; возрождение времен династии Мин.

Иногда совмещаются воедино пролог и эпилог. Например, Испания по сути имела один-единственный период величия, как и Италия, хотя испанское владычество было менее долговечным и позже. У Испании, однако, был еще один период роста в XIII в., тоже мимолетный и не имеющий четкой конфигурации, гораздо менее продолжительный, если сравнивать с Францией; нечто подобное и столь же было и в XIX в.

Менее ясны, хотя и не вызывают серьезных сомнений, случаи, когда повторный взлет паттерна равен по уровню первому или превосходит его, прежде всего благодаря накоплению культурного содержания, происходившему в период передышки. Типичный пример — птолемеевско-галеновская наука начала II в. н. э. Она заявила о себе спустя два с половиной столетия после того, как греческая нация остановилась в своем развитии. Этот повторный импульс развития дал не так много идей и не создал ни одной системы мышления, которая не была бы позаимствована из предыдущего этапа. В его распоряжении были два с половиной столетия наблюдений, напряженного труда и накопления знания, позволивших достичь более ясного окончательного подведения итогов, которое в свой черед с пользой для себя восприняли позднее иные времена и иные цивилизации.

К аналогичному типу полурасцвета я отношу также расцвет Китая при манчжурской династии, последовавший за усвоением влияний иезуитов и других европейцев. То же можно сказать о большинстве европейских искусств конца XIX в., когда Польша впитала французское влияние, а Финляндия — немецкое. В целом я склонен отнести сюда же философию эпохи Сун. Насколько я могу судить, она в основном представляет собой подлинное неоконфуцианство, будучи всего лишь поверхностной переработкой старых образцов, облекшей их в более современные одеяния. Видимо, то же можно сказать и о неоплатонизме, если отвлечься от того, что он вобрал в себя небольшой мистический ингредиент эллинской философии, переработанный в явно религиозную философию. Движущий им порыв является выражением влияний, проникших в позднюю греческую цивилизацию из негреческих источников; именно в этой мере неоплатонизм может быть отнесен к указанной категории. В целом, этот класс процессов развития приближается к эпилоговому, или возрожденческому типу, обладая лишь внешней видимостью новизны, порождаемой не развитием самого паттерна, а процессами ассимиляции.

Несколько особым типом конфигурации обладает преждевременное развитие, которое, между тем, оказывается определяющим для последующих пиковых периодов роста. Позднечжоуский Китай и постведическую протоисторическую Северную Индию времен Капилы и Будды можно отнести к этому классу. Эпические времена в Греции и Индии имеют аналогичную связь с их более поздней литературой. В первых двух случаях речь идет о раннем развитии философии, или философии-религии, достаточном для того, чтобы создать базисную систему идей для великой культуры еще до того, как другие направления культурной деятельности сумеют достичь сколь-нибудь значительного качества развития. Далее происходит развитие этих областей деятельности — либо благодаря внутренним факторам, либо под влиянием или нажимом извне, — и вся культура достигает зрелости, обладая к тому времени уже готовыми стереотипами мышления. Так, например, китайскую живопись и скульптуру можно объяснить буддийскими влияниями; ими отчасти можно объяснить и науку; танская же поэзия «нового стиля», как я предполагаю, обязана своим отличительным свойством, т. е. особым тональным образцом, изучению индийского языка. Насколько индийская наука, скульптура и живопись стимулировались средиземноморскими моделями — проблема туманная; но что касается первых двух областей деятельности, то здесь греческие влияния несомненны, и можно, наверное, говорить о мощной диффузии основного стимула, быстро скрывшегося под покровом местной переработки.

Литературное развитие индийцев и греков шло в некоторой степени параллельно процессам, происходящим в скульптуре и живописи. У обоих народов эпосы породили как минимум одну четкую и определенную, хотя и ограниченную, поэтическую форму и массу разных содержательных тем. Позднейшая литература добавила иные формы, а опиралась в основном на эпические темы, хотя по-разному их разрабатывала и перерабатывала Следовательно, эпические поэмы дали в некотором смысле и систему идей, которой можно было придерживаться в ходе последующих более сложных процессов развития. Кстати говоря, в один из таких позднейших процессов развития могло вклиниться иностранное влияние. Ведутся оживленные, хотя и непродуктивные споры о том, произошла ли санскритская драма от греческой. Есть определенная вероятность, что здесь мы имеем дело с еще одним случаем восприятия побудительного стимула извне с таким специфическим сходством, которое может служить доказательством исторического заимствования.

Арабскую цивилизацию в определенной мере тоже можно считать причастной к данному типу, когда рано оформившаяся базисная система идей развертывается и достигает кульминации значительно позже. Формирование арабской цивилизации начинается с системы идей, созданной Мухаммедом. До этого арабская культура не содержала ничего качественно примечательного, за исключением разве что лирической поэзии. С установлением ислама началось широкомасштабное усвоение культурного материала, стала развиваться философия, наука, литература и архитектура. Однако это были, главным образом, творения персов, сирийцев, египтян и т. д., которых объединяла общность языка и религии, дополняемая общностью традиции, которую они создали прежде всего на основе этой языковой и религиозной общности; кроме того, они, большей частью, работали с тем материалом, который унаследовали от прежней цивилизации. Арабы довольно быстро сошли со сцены культурного творчества. Уход зачинателей и стимуляторов развития с исторической арены — событие само по себе не уникальное — греко-римская цивилизация тоже приобрела всемирное значение; в той или иной степени аналогичный феномен можно найти повсеместно, и ниже мы его рассмотрим. Действительно отличительной особенностью арабской культуры было то, что магометанская религиозная система оказалась едва ли не единственным явлением, вокруг которого позднее сложилась мощная и богатая цивилизация. В этом отношении — а именно в том, что комплекс формул, относящихся к человеческой вере и поведению, предшествовал развитию крупной культуры и стал ее стержнем, — арабская цивилизация напоминает индийскую и китайскую.

Проблема кривизны развития

Возникает вопрос, насколько траектории развития культуры приближаются по своей конфигурации к нормальной симметричной кривой. Ясно, что они не всегда избирают такой путь. Бывает, что профиль развития культуры отклоняется от этой линии. Но тогда можно предположить, что в большинстве случаев подъем и упадок будут в основном симметричны. Можно также предположить, что когда культурная энергия реализуется в творческих паттернах, ее высвобождение на подъеме происходит стремительно, в то время как спад происходит постепенно. С другой стороны, можно представить развитие паттерна и как медленный процесс, протекающий сквозь длинную последовательную цепочку людей; как только он реализуется во всей своей полноте и его предопределенные возможности исчерпываются, тут же начинается его распад. Суть проблемы заключается в следующем: какие из этих возможных профилей развития чаще всего встречаются в человеческом опыте, если обратиться к фактам истории?

Трудность ответа на этот вопрос связана в первую очередь со сложностью измерения. Определение вершины кривой редко вызывает разногласия, и это уже первый подступ к измерению. Однако, по мере того как мы удаляемся от пика развития — неважно, вперед или назад, — проявление рассматриваемого качества становится все менее и менее определенным, и суждения о нем становятся все более спорными и нерешительными.

Кроме того, вступает в действие еще один фактор. По мере того как качество убывает во времени — вперед или назад от точки кульминации, — исторический интерес и исследование обычно смещаются с качества творчества на видоизменение образца, вплоть до введения нового содержания, приближающегося к данному образцу по форме. Для предпринятого здесь исследования можно найти гораздо меньше фактов, касающихся низших точек развития, нежели суждений о его высших точках. Чтобы показать это, будет достаточно одногодвух примеров.

Драма как особая литературная форма легко поддается выделению, и существует общее согласие относительно того, что современная, древнесредиземноморская. индийская, китайская и японская цивилизации создали образцы драмы, достаточно сходные, чтобы их можно было сравнить, и обладающие несомненной эстетической ценностью. Обширная область театрально-драматического искусства охватывает весь спектр явлений — от танцев, процессий, церемоний и мистерий до таинств и моральных пьес. Все эти формы проявления мы можем исключить из рассмотрения как действа, имеющие официальную религиозную направленность и слабо обработанные с эстетической точки зрения. Вместе с тем, мы вправе включить в область рассмотрения пьесы японского театра Но, несмотря на их религиозные сюжеты, поскольку в них осознанно используется литературный язык.

В целом, время появления подлинной, эстетической, светской драмы можно определить довольно точно, равно как и тот момент, когда она обретает перманентное качество, признаваемое как ценность в других культурах. Однако вскоре после достижения кульминации развития драма, как правило, начинает просто воспроизводиться на постоянном качественно низком уровне; однако, пусть даже оставаясь на таком уровне, драма продолжает существовать. Она становится четко фиксированной, базисной деятельностью, прочно укорененной в культуре и обеспечивающей неоспоримое удовлетворение; если та или иная деятельность утрачивает ориентацию на высокие ценности, то она уже не в состоянии их достичь, хотя и может выполняться с подлинным знанием дела. Где же обозначить момент завершения развития, чтобы иметь возможность судить о том, есть ли в развитии симметрия или нет?

Возьмем, например, английскую драму. Первые литературные пробы начинаются около 1560 г. К 1580 г. возникает подлинная народная стихотворная драма. Она быстро возвышается в качестве усилиями Марло, а затем Шекспира. Период кульминации — драмы Шекспира и других авторов — можно довольно точно датировать 1601-1616 гг. Далее следует быстрый упадок, закончившийся в 1642 г. временным закрытием драматических театров.

Итак, мы имеем в данном случае чисто симметричное развитие: 20 лет роста, если не учитывать фальстарты, до того, как сформировался паттерн, или 40 лет вместе с ними и 26 лет упадка. Между тем, с точки зрения драматического искусства гражданская война представляла собой внешний катаклизм. Правомерно ли завершать профиль развития этой временной точкой? После 1660 г. драма возрождается, вбирая в себя примеси рифмованной героической пьесы, постановок сцен из елизаветинских времен и прозаической комедии Ре

ставрации. Последняя достигает бесспорной кульминации к 1700 г., после чего быстро умирает. Следует ли считать период 1660-1700 гг. отсроченной заключительной фазой, или эпилогом великого взлета времен королевы Елизаветы, рассматривалось в главе «Драма», где мы дали на этот вопрос преимущественно утвердительный ответ. Но если это эпилог, то данная конфигурация явно несимметрична: 20 или максимум 40 лет, предшествовавших пику развития, и 85-95 лет, последовавших за ним.

И это еще не все, ибо английская драма в 1700 г. не умерла как институт. Просто она утратила высшие качества. На самом деле, были и новые попытки ее возрождения: в пьесах Шеридана и Голдсмита около 1775 г., в произведениях Уайльда и Шоу на рубеже XIX-XX вв., в прозаической комедии. Их можно считать непродолжительными периодами оживления паттерна, по сути уже давно исчерпавшего себя, но продолжающего существовать на протяжении еще двух столетий после того, как был обречен на исчезновение.

Одно дело — рассмотреть развитие английской драмы как нечто уникальное и выявить такую конфигурацию, которая бы, при всех своих неповторимых качественных особенностях, выглядела бы достаточно убедительной. Другое дело — взять эту конфигурацию в графическом и количественном выражении и поставить ее в один ряд с другими: особые черты, определяющие тип и индивидуальность этой конфигурации, выносятся в данном случае за рамки рассмотрения, а число лет, отводящееся на подъем, пик и упадок, могут не соответствовать истине и ввести в заблуждение.

Если сопоставить этот пример с другими, то трудностей будет еще больше. Например, испанская и французская драма, расцвет которых пришелся почти на то же время, что и расцвет английской, также сохранили свою жизненность; однако периоды их развития продолжительнее, отличаются постепенностью и продвижением наощупь, ввиду чего гораздо труднее датировать их возникновение, и мнения на сей счет сильно отличаются друг от друга.

Возвращаясь к области культуры в целом, мы можем с уверенностью сказать, что некоторые из паттернов, рождающих высокие ценности, складывались с поразительной быстротой, в то время как другие отличались тем, что их творческая продуктивность столь же быстро шла на убыль и исчезала, причем процесс их увядания явно нельзя было объяснить действием какого-то внешнего фактора. Существуют и иные образцы, рост и угасание которых происходили относительно медленно и постепенно. Точно так же и период кульминации в одних случаях бывает коротким, в других — продолжительным. Все эти особенности, по-видимому, могут совмещаться друг с другом, так что в итоге могут быть длинные и короткие конфигурации, остроконечные и почти горизонтальные, искривленные с начала или к концу и симметричные.

Нелишне будет подвести итоги и проиллюстрировать каждый тип несколькими примерами.

Раннее достижение пика в конфигурации

Немецкая философия

Китайская скульптура

Тямская скульптура

Могол-раджпутская живопись (персидского происхождения)

Китайская живопись

Английская драма

Латинская драма

Японская поэзия (танка)

Греческая литература (включая в данную конфигурацию Гомера)

Итальянская литература в целом

Почти симметричные конфигурации

Итальянская скульптура

Итальянская живопись

Индийская скульптура, вероятно

Санскритская литература

Немецкая музыка

Позднее достижение пика в конфигурации

Греческая философия

Арабская философия

Испано-арабская философия

Философия эпохи Сун

Средневековая философия

Греческая наука

Ранний этап развития английской науки

Китайская алгебра

Английская музыка

Месопотамская скульптура

Камбоджийская скульптура, вероятно

Японская скульптура

Французская скульптура XIX в.

Греческая вазовая живопись

Японская живопись

Итальянская литература эпохи Возрождения

Испанская драма

Это далеко не полный перечень. В нем представлена лишь малая часть процессов развития, рассмотренных на страницах этой книги. Прочие же я не могу уверенно отнести к тому или иному классу. А это прежде всего означает, что затруднительно не только их измерить, но даже и дать им сколь-нибудь надежную оценку. Около трети примеров, перечисленных в третьей рубрике, относятся к философии, где кульминация обычно находит выражение в такой системе, которая полностью воплощает в себе потенциальные возможности паттерна, так что к ней уже почти нечего добавить. В искусствах число примеров раннего и позднего достижения пика в развитии примерно одинаково. Симметричные конфигурации встречаются реже, нежели оба других типа. Все это означает, что единого закономерного типа роста быть не может. Если бы он существовал, и если бы им был, допустим, симметричный профиль, то данный класс должен был бы быть самым многочисленным. Если бы нормой был однотипный асимметричный профиль, то противоположный тип асимметрии встречался бы реже по сравнению с приблизительной симметрией.

В заключение я могу лишь сказать, что либо расцвет паттернов вообще не имеет нормальной формы, либо затруднения, связанные с оценкой качества в удаленных от кульминации временных точках, не оставляют нам на сегодняшний день никакой возможности точно определять кривизну развития.

Проблема смерти культуры

Возникает проблема, в каком смысле культура может или не может умереть. По существу — это проблема определения.