Происхождение наших идей о божестве

 

[...] Первые мгновения жизни человека отмечены

рядом потребностей; это значит, что человеку в целях самосохранения необходимо содействие ряда соответ­ствующих факторов; потребности обнаруживаются в че-ловеке в виде какого-то расстройства, какой-то апатии и вялости его организма, вызывающих в нем тягостное ощуущение; это расстройство остается и усиливается до тex пор, пока соответствующая причина не восстановит порядка, присущего человеческому организму. [...]

 

Если бы в этом мире не было зла, человек никогда не помышлял бы о божестве. Если бы природа дала ему возможность легко удовлетворять свои неизменно возоб­новляющиеся потребности или испытывать лишь прият­ные ощущения, то его дни протекали бы в постоянном однообразии и у него не было бы поводов исследовать неизвестные ему причины вещей (стр. 357—358).

Разрозненно жившие дикари вовсе не знали законов природы или знали их крайне несовершенным образом; только общественная жизнь дает возможность разви­ваться человеческому знанию; чтобы разгадать приро­ду, необходимы разнообразные и взаимодополняющие друг друга усилия. Если иметь это в виду, станет ясно, почему для наших диких предков все явления были чем-то таинственным, а вся природа — загадкой; все явления должны были казаться чудесными и грозны­ми лишенным опыта существам; все, что они видели, должно было представляться им необычным, страшным, противоречащим порядку вещей (стр. 360).

Невежество, тревоги, бедствия всегда были источни­ком первых представлений людей о божестве. [...] Пред­ставление об этих могущественных силах всегда соеди­нялось с представлением о страхе; их имя всегда напо­минало человеку его собственные бедствия или бед­ствия его предков: мы трепещем теперь потому, что наши предки трепетали тысячи лет тому назад. Пред­ставление о божестве всегда вызывает в нас горестные мысли [...].

Если боги народов были порождены посреди тревог, то точно так же посреди страданий каждый отдельный человек сотворил для самого себя некую неведомую силу. Человек, испытывающий какое-нибудь несчастье или неприятное ощущение, не умеет объяснить их из-за незнания естественных причин и способа их действия. Возникающие внутри него и вопреки ему движения: бо­лезни, страдания, страсти, тревоги, болезненные измене­ния, испытываемые его организмом, причины которых он не знает, наконец, смерть, вид которой так страшен для привязанного к жизни существа, — все эти явле­ния представляются ему сверхъестественными, так как противоречат его природе; поэтому он приписывает

их какой-то могущественной причине, которая, не­смотря на все его усилия, располагает им по сво­ему произволу. Его воображение в отчаянии от ка­жущихся неизбежными бедствий немедленно создает ему какой-нибудь призрак, перед которым он не пере­стает трепетать в сознании своей собственной слабо­сти. Тогда, скованный страхом, он начинает печально размышлять о своих страданиях и в трепете изыски­вает средства устранить их, обезоружить гнев преследу­ющего его призрака. Так в мастерской печали несчаст­ный человек создает призрак, из которого он делает се­бе бога.

О неизвестных нам предметах мы всегда умозаклю­чаем по тем вещам, которые в состоянии познать. Че­ловек по аналогии с самим собой приписывает всякой воздействующей на него неизвестной причине волю, ум, намерения, планы, страсти — одним словом, качест­ва, подобные его собственным. [...] Сообразно с этими представлениями, всегда заимствуемыми человеком у самого себя, из своего собственного способа действо­вать, он любит воздействующие на него предметы или боится их, приближается к ним доверчиво или с опас­кой, стремится к ним или избегает их, если думает, что может избежать их влияния. [...] Все это дает нам воз­можность объяснить образование ботоъ-хранителей, ко­торые имеются у каждого человека среди грубых и ди­ких народов (стр. 362—364).

В начале своей общественной жизни люди, часто претерпевая бедствия по вине природы, приписали сти­хиям или управляющим ими скрытым силам волю, намерения, потребности, желания, подобные тем, кото­рые имеются у человека. В этом — источник жертво­приношений, придуманных, чтобы кормить эти неиз­вестные существа; возлияний, предназначенных уто­лять их жажду; фимиама и ладана, которые должны доставлять удовлетворение их обонянию. Полагали, что раздраженные стихии или повелевающие ими силы мо­жно умиротворять, как раздраженного человека, моль­бами, низкопоклонством, подарками. [...]

Так как старики обладали большим опытом, то на них обыкновенно возлагалась миссия примирения лю-

дей с раздраженным божеством. Эти старики окружи­ли обряд примирения с богом всякого рода церемония­ми, предосторожностями и формулами: они записали для своих сограждан полученные ими от предков све­дения, сделанные ими наблюдения, выдуманные ими сказания. Так возникло жречество; так сложился культ; так мало-помалу образовалась религиозная доктрина, передававшаяся в каждом обществе от поколения к по­колению. [.,.]

Первая богословская система вначале заставила че­ловека бояться и почитать стихии, материальные гру­бые предметы; затем он стал поклоняться существам, управляющим стихиями, — могущественным гениям, гениям низшего порядка, героям или людям, одарен-.ным великими доблестями. В ходе дальнейших раз­мышлений он решил упростить эту систему, подчинив всю природу одному-единственному агенту — верховно­му разуму, духу, мировой душе, приводящей в движе­ние эту природу и ее части. Восходя от одной причины к другой, люди в конце концов перестали различать что бы то ни было, и в этом-то мраке они поместили своего бога; в этих темных безднах их встревоженное воображение продолжает фабриковать химеры, которые будут страшить людей до тех пор, пока познание при­роды не освободит их от веры в эти призраки — пред­меты их постоянного и бессмысленного поклонения.

Если мы захотим понять сущность наших представ­лений о божестве, то должны будем признать, что сло­вом бог люди всегда обозначают наиболее скрытую, далекую и неизвестную причину наблюдаемых ими явлений; они употребляют это слово лишь в тех слу­чаях, когда перестают разбираться в механизме есте­ственных и известных им причин; утратив из виду по­следовательность и связь этих причин, они прекращают свои поиски; чтобы покончить с затруднениями, назы­вают богом последнюю причину, т. е. ту, которая на­ходится за гранью всех известных им причин; таким образом, они дают лишь туманное название некоторой неизвестной причине, перед которой останавливаются под влиянием лености мысли или ограниченности сво­их познаний (стр. 366—368).

Если незнание природы.породило богов, то позна­ние ее должно их уничтожить. С ростом знаний чело­века растут его силы и его орудия; науки, искусства, ремесла оказывают ему свою помощь; опыт делает его более уверенным, помогая ему оказывать сопротивле­ние многим явлениям, перестающим пугать его, лишь только он познает их. Одним словом, людские страхи рассеиваются по мере роста просвещения. Просвещен­ный человек перестает быть суеверным (стр. 375).

КОНДОРСЕ

Жан-Антуан Кондорсе (1743—1794) — французский просве­титель, математик и политический деятель. Сотрудничал в «Эн­циклопедии», возглавлявшейся Дидро. Будучи членом Фран­цузской академии, Кондорсе в течение многих лет занимал пост ее секретаря. Во время французской буржуазной револю­ции в 1791 г. был избран в Законодательное собрание. В Кон­венте примкнул к жирондистам и боролся против якобинцев. Правительства Робеспьера обвинило Кондорсе в участии в за­говоре и вынесло решение об его аресте. Скрываясь, он писал свое знаменитое произведение «Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума». В начале 1794 г. Кондорсе был арестован и в тюрьме, желая избежать казни, принял яд. Выдержки из его произведения подобраны В. Н. Кузнецовым по изданию: Ж. А. Кондорсе. Эскиз исторической картины прогресса человеческого разума. М., 1936.