О религии, согласной с разумом, или об использовании суда разума в спорах, как теологических, так равно и религиозных

[...] Знание истины божьей, а особливо служащей спасению в соединении с набожностью составляет великое благо рода человеческого, и потому надлежит стремиться к ней с великим усердием, дабы мы, как слепцы, блуждающие в потемках, на­чав с ошибок умственных, не были ввергнуты затем в ошибки моральные, а так могло бы получиться очень легко. И кроме того, опыт учит, что люди, которые способствуют ложным мне­ниям в делах религии, осуждают без колебаний как еретиков тех, кто иного, чем они сами, мнения, терзают их и мучают, а когда уже привыкнут верить вопреки разуму, тогда и в иных делах привыкают поступать вопреки оному.

Но когда речь заходит о познании истины в спорах, касаю­щихся веры божеской и религии, то сразу же разгорается ве­ликий спор о том, кто и каким способом может разрешить эти споры. Воистину Бог, наилучший и величайший, есть, без со­мнения, наивысший судья, возражать которому невозможно; однако ныне он своею особою, как и сын его единородный, по-

ставленный им судьсю над живыми и мертвыми, не вещает о своем особенном решении спорящим сторонам. Слово же божье, оставленное в Писании, не есть судья в собственном зна­чении, ибо оно есть норма, согласно которой кто-то должен судить. Также и закон не судит сам, строго говоря, но согласно закону кто-то о чем-либо вершит суд..

И потому, видно, иначе и невозможно познать истину и истинное значение слова божьего, или Св. писания, в вопросах веры или религии, как только при помощи одного из следую­щих трех способов, а именно: либо при помощи авторитета церкви и ее видимой главы земной, т. е. папы римского или собора, как хотят паписты, которые зовут себя римскими като­ликами; либо на основе того, что укажет дух святый сердцам избранных, как считает большинство протестантов, которые желают, чтобы их называли евангелистами или же реформа­тами, а им подобны те, которых зовут восторженными и ква­керами; или же, наконец, при помощи суда здравого разума, который в каждом человеке толкует слово божье надлежащим образом, как считают еще другие христиане ¹. [...]

Если бы речь шла об определении веры, о которой здесь говорим, то она не что иное, как полное признание божествен­ного свидетельства. Как бы то ни было, ученые часто опреде­ляют веру попросту как признание или убеждение. Если, одна­ко, это признание должно быть полным, то нужно, чтобы кто-либо не только признал и с убеждением утверждал, что те слова, которые провозглашают и признания которых ищут, суть поистине божеские, но также чтобы кроме звучания слов, проникающих в его ухо, он познал бы также, хотя бы частич­но, значение и смысл выражений и понял бы заключенное в словах содержание, с которым он должен согласиться. По­скольку не желают того, чего не знают, то также, собственно, невозможно признавать вещи, которые не полностью познаны, не осмыслены или не поняты внутренним чувством. Прежде всего, если дело касается выражений, надлежит познать либо понять умом, каковы они и что они значат, а потом только признать, что они суть истинны (слепое признание не есть на­стоящее и в подлинном смысле слова признание). [...] Разум, далее, нужен вере, ибо без разума не может наступить при- ' знание или собственно вера. Ведь никто не может верить ни­кому и ничему/и ни во что без убеждения; и вообще нельзя никому ничего объяснить без помощи разума и интеллекта (принуждение; его к согласию при помощи аргументов и есть убеждение). Кто утверждает, что верит во что-либо, чего совсем не понимает, тот не знает, что значит верить, и сам не отдает себе отчета, во что верит, и вследствие того не верит собствен­но, но только лишь воображает. [...]

Каждому созданию дал бог свои прирожденные органы, выполняющие определенные действия и функции. Как око есть орудие, служащее для созерцания вещей телесных, залитых светом и окрашенных, ухо — для восприятия звуков, нос — для

познания запахов, нёбо — для ощущения вкуса, а руки — для хватания, так и разум есть орудие, данное от бога разумному животному — человеку, дабы, словно внутреннее око, зрил исти­ну или свет разума, распознавал ее и отличал от лжи, так чтобы некоторым образом схватывал бы ее, словно рукой духовной, которая хватает оружие, умело и точно метает снаряды духов­ные, которые в изобилии доставляются словом божьим для обороны теологической истины и одоления лжи. Желать, стало быть, без помощи разума понять истину и защищать ее — такая же самая нелепица, как и желать без очей или зажмуривши их видеть и различать цвета, без ушей или заткнувши их слышать, без руки хватать или же метать снаряды. И если кто-либо, ко­торый сказал бы, что очи должны читать только человеческие сочинения, светские, но не святые, а уши должны слушать сло­ва только мирские, а не божеские, также справедливо был бы признан лишенным разума, так точно же лишен разума тот, кто полагает, что ум человеческий, или разум, надлежит упо­треблять лишь для познания вещей естественных или челове­ческих, а не также в делах теологических и к религии относя­щихся. Воистину дивно, что люди, которые суть творения ра­зумные и которые в чем-либо ином наслаждаются разумом как великолепным даром бога и пользуются им в вещах менее потребных, в этих, более необходимых, вещах не желают его использовать и по своей воле замыкают очи ума, как только им приходится взирать на вещи божественные. [...]

Усвоенные разумом всеобщие очевидные истины и общие понятия истинны повсюду.

Такими очевидными истинами являются: не может быть, чтобы одно и то же одновременно было и не было или чтобы противоречащие друг другу суждения были вместе истинны. Или же: то, что содержит в себе противоречие, безусловно, не­возможно ни для какой силы.

Единство — это то, что в себе неделимо. Отсюда то, о чем высказываются, что оно едино, но которое существует в одно и то же время способом не единообразным, но в себе различ­ным, есть не единство, но множество.

Одному бытию принадлежит в одно и то же время одно только цельное существование, а одной субстанции — одно толь­ко бытие. [...]

Целое больше какой-либо своей части.

Одна часть не есть целое. [...]

Все, что случается, имеет действующую причину.

Ничто не случается само по себе.

Причина есть начало, силой которого существует вещь или которое дает ей бытие.

Действующая причина есть та, через которую вещь ста­новится. Каждый отец есть действующая причина своего сына.

Личность, происходящая от другой, не есть бог наивыс­ший ².

Все, что имеет некое свое начало или происхождение, само не есть первоначало или первопричина, но вызвано

и произведено. [...]

Что существует и сохраняется уже в полноте и совершен­стве, то уже не возникает наново и не порождается.

Вечное, которое от века всегда было и неизменно про­должается, не родится. Поэтому тот, кто есть бог наивысший, не родится с точки зрения своей божественности.

Всякое рождение имеет какое-либо начало своего сущест­вования.

Каждая личность, которая есть ближайшая порождающая действующая причина другой личности, является отцом ее.

Противоречащие признаки не могут принадлежать одному и тому же, соответственно одному и тому же, с той же са­мой точки зрения и в одно и то же время.

Противоположных признаков нельзя одновременно соот­ветствующим образом приписывать одному и тому же, тем

более друг другу.

Бог наивысший и человек суть противоположности. [...] Опровержение некоторых возражений. На то, что говорится об употреблении разума в делах тео­логических, некоторые имеют обыкновение выдвигать опреде­ленные возражения. Чтобы не стали они ни для кого препят­ствием, надлежит их, а особливо самые важные среди них, опровергнуть [...].

Итак, те, кто при помощи рассуждения пытаются дока­зать, что не надлежит рассуждать умом, противореча этим сами себе, указывают, между прочим, на то, что ум человече­ский легко ошибается и заблуждается, как на то указывает опыт примером многих людей и многих дел. А потому разум или его суждения нельзя считать верным критерием и как бы нормой при разрешении споров.

На это ответ: если бы возражение это имело общую силу, отсюда вытекало бы, что ничто ни в физических или естест­венных науках, ни в математике, ни в науке о морали, ни в области механических и изящных искусств нельзя считать за истину либо за ложь, но что всегда во всем нужно сомне­ваться по обычаю скептиков или учеников Пиррона. И хотя многие люди во многих делах ошибаются, однако ошибаются все же не все во всем и всегда. Есть некоторые утверждения, столь очевидно истинные, что легко согласятся с ними все люди, если только они не лишены разума, не безумны и не одержимы упрямством. Ясно, что это те утверждения, кото­рые носят название всеобщих истин. [...]

Многие из тех, что добиваются того, чтобы поверили в нелепые мнения, привыкли заявлять, что вера (fides) осно­вана на веровании (credere) в то, чего не видишь. И приво­дят такие слова: «Блаженны те, которые, не видя, уверовали» (от Иоанна, XX, 29). Воистину признаю, что если кто-либо хотя и не видит чего-нибудь очами телесными, однако верит в то, что это истинно, а именно, когда он об истинности этого

а также с видным француз­ским идеалистом той эпохи Малъбраншем. Настоящая подборка философских тек­стов Локка содержит прежде всего отрывки из его «Опы­та». Они печатаются по Ί тому «Избранных философ­ских произведений» Д. Локка (М., 1960). Затем даны от­рывки из полемики Локка с одним из сторонников Маль-бранша, а также с епископом Стиллингфлитом. Они публи­куются по II тому тех же произведений. Вступительный текст и примечания принад­лежат Г. А. Заиченко. Подбор фрагментов сделан И. С. Нар-ским.

приобретает уверенность через неколебимый авторитет, как, например, в делах божеских — через бесспорное свидетель­ство бога, то вера будет сильнее. Так, через веру мы пони­маем, что мир сотворен словом божьим; так, мы верим, что некоторые чудеса вызваны силой божьей; так, мы верим в повествование об Иисусе Христе, хотя сами всего этого не видели. Но вере должно сопутствовать видение духовное или понимание, иначе это будет не вера, но слепое легковерие. И далее, хотя бы такая вера, когда веришь в то, чего не ви­дел, и была хорошей, однако не хороша та вера, по которой не веришь в видимое тобой как существующее. А такую как раз веру силятся навязать нам те, которые велят нам верить, будто совершенно истинно то, что, как мы показали, очевидно противоречиво, а потому противно истине, а противополож­ность чему, как мы видели, истинна. Например, хотя люди не только при помощи зрения, но также и обоняния и вкуса удостоверяются на основе собственных восприятий в том, что в святой евхаристии есть хлеб и вино, те, однако, пытаются убедить этих людей в необходимости уверовать в то, что нет там ни хлеба, ни вина³ (стр. 185—189).

локк

Джон Локк (1632—1704) — великий английский философ и политический деятель. Родился в семье судейского чиновника. Учился в Оксфордском университете и по окончании его не­которое время преподавал там. Б 1667 г. поступил на службу к лорду Эшли (графу Шефтсбери), видному политическому деятелю Англии той эпохи, виднейшему лидеру противников режима реставрации^ Локк стал непосредственным участником политической жизни и борьбы против феодального абсолю­тизма в Англии, занимал некоторое время административные должности. Б процессе этой борьбы неоднократно был вынуж­ден покидать Англию, эмигрируя на континент (во Францию и Нидерланды). Не прекращая все это время научной дея­тельности в качестве естествоиспытателя и философа, Локк становится наиболее видным политическим идеологом партии вигов. Вскоре после «славной революции» 1688 г., когда анг­лийским королем стал нидерландский штатгальтер Вильгельм Оранский, Локк возвращается в Англию и выпускает здесь один за другим свои философские и политические труды, раз­работанные им ранее (все они написаны по-английски). Ьаж-нейший из них — знаменитый и обширный «Опыт о чело ее-ческом разуме», появившийся в Лондоне в 1690 г. (автор ра­ботал над ним в общей сложности около 20 лет). Примерно одновременно были опубликованы «Письма о веротерпимости», «Трактаты о государственном правлении», а затем и ряд дру­гих произведений. Большое философское значение для этой эпохи имела полемика Локка с епископом Стиллингфлитом,

ОПЫТ О ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ РАЗУМЕ *

КНИГА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ ВВЕДЕНИЕ

1. [...] Разум, подобно глазу, дает нам возможность видеть и воспринимать все остальные вещи, не воспри­нимая сам себя: необходимо искусство и труд, чтобы поставить его «а некотором отдалении и сделать его своим собственным объектом, t...]

3. Метод. [...] Во-первых, я исследую происхождение тех идей, или понятий (или как вам будет угодно на­звать их), которые человек замечает и сознает нали­чествующими в своей душе, а затем те пути, через которые разум получает их.

Во-вторых, я постараюсь показать, к какому позна­нию приходит разум через эти идеи, а также показать достоверность, очевидность и объем этого познания.

В-третьих, я исследую природу и основания веры или мнения. Под этим я разумею наше согласие с ка­ким-нибудь предложением, как с истинным, хотя отно­сительно его истинности мы не имеем достоверного

знания; здесь же мы будем иметь случай исследовать основания и степени согласия (I, стр. 71—72).

8. Что означает слово «идея» '. [...] Так как этот тер­мин, на мой взгляд, лучше других обозначает все, что является объектом мышления человека, то я употреблял его для выражения того, что подразумевают под сло­вами «воображаемое», «понятие», «вид», или того, чем может быть занята душа во время мышления. [...]

ГЛАВА ВТОРАЯ В ДУШЕ НЕТ ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПОВ

1. Указать путь, каким мы приходим ко всякому знанию, достаточно для доказательства того, что оно не врождено. — Некоторые считают установленным взгляд, будто в разуме есть некоторые врожденные принципы, некоторые первичные понятия, coinai ennoiai, так ска­зать запечатленные в сознании знаки, которые душа по­лучает при самом начале своего бытия и приносит с со­бою на свет. Чтобы убедить непредубежденных читате­лей в ложности этого предположения, достаточно лишь показать, как люди исключительно при помощи своих природных способностей, без всякого содействия со стороны врожденных запечатлений могут достигнуть всего своего знания и прийти к достоверности без таких первоначальных понятий или принципов. Ибо, я думаю, все согласятся охотно, что дерзко предполагать врож­денными идеи цветов в существе, которому бог дал зрение и способность воспринимать цвета при помощи глаз от внешних вещей. Не менее безрассудно считать некоторые истины природными отпечатками и врожден­ными знаками, ибо ведь мы видим в себе способность прийти к такому же легкому и достоверному познанию их и без того, чтобы они были первоначально запечат­лены в душе (что я и надеюсь показать в последующих разделах этого сочинения). [...]

2. Общее согласие как главный довод. — Ничто не пользуется таким общим признанием, как то, что есть некоторые принципы, как умозрительные, так и прак­тические (ибо речь ведут и о тех, и о других), с кото­рыми согласны все люди. Отсюда защитники приведен­ного взгляда заключают, что эти принципы необходимо

должны быть постоянными отпечатками, которые души людей получают при начале своего бытия и приносят с собой на свет столь же необходимо и реально, как и все свои другие присущие им способности.

3. Общее согласие вовсе не доказывает врожден­ности. — Довод со ссылкой на всеобщее согласие зак­лючает в себе тот изъян, что, будь даже в самом деле верно, что существует несколько признаваемых всем человечеством истин, он все-таки не доказывал бы врожденности этих истин, если бы удалось показать, что имеется другой путь, каким люди приходят ко все­общему согласию относительно вещей, о которых они сходятся во взглядах, а я предполагаю, что это пока­зать возможно.

4. Положения «Что есть, то есть» и «Невозможно, чтобы одна и та же вещь была и не была» ² не поль­зуются всеобщим признанием. — Но, что гораздо хуже, довод со ссылкой на всеобщее согласие, которым поль­зуются для доказательства существования врожденных принципов, мне кажется, скорее доказывает, что их нет: ибо нет принципов, которые бы пользовались при­знанием всего человечества. [...]

5. Эти положения не запечатлены в душе от при­роды, ибо они неизвестны детям, идиотам и другим лю­дям. — Ибо, во-первых, очевидно, что дети и идиоты не имеют ни малейшего понятия или помышления о них. А этого пробела достаточно, чтобы расстроить всеобщее согласие, которое должно непременно сопутствовать всем врожденным истинам; мне кажется чуть ли не противоречием утверждение, будто есть запечатленные в душе истины, которых душа не осознает или не по­нимает, так как запечатлевать, если это что-нибудь зна­чит, есть не что,иное, как способствовать тому, чтобы некоторые истины были осознаны ³. [...]

11. Кто даст себе труд хоть сколько-нибудь внима­тельно вдуматься в деятельность сил разума, найдет, что быстрое согласие разума с некоторыми истинами зависит не от прирожденного запечатления и не от рас­суждения, а от способности разума, совершенно отлич­ной от того и другого, как мы увидим позже. Следо­вательно, рассуждение не имеет никакого отношения

к нашему согласию с этими принципами. И если сло­вами: «Люди знают и признают эти истины, когда на­чинают рассуждать» — хотят сказать,· что рассуждение помогает нам в познании этих положений, то это со­вершенно ложно; да и будь оно даже верно, оно не доказывало бы врожденности этих положений (I, стр. 75—80).

15. Шаги, которыми разум доходит до различных истин. — Ощущения сперва вводят единичные идеи и заполняют ими еще пустое место; и по мере того, как разум постепенно осваивается с некоторыми из них, они помещаются в памяти вместе с данными им име­нами. Затем, подвигаясь вперед, разум абстрагирует их и постепенно научается употреблению общих имен. Так разум наделяется идеями и словами, материалом для упражнения своей способности рассуждения. С уве­личением материала, дающего разуму работу, примене­ние его с каждым днем становится все более и более заметным. Но, хотя запас общих идей и растет обыкно­венно вместе с употреблением общих имен и рассуж­дающей деятельностью, все-таки я не вижу, как это может доказать их врожденность (I, стр. 82).

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ДАЛЬНЕЙШИЕ СООБРАЖЕНИЯ О ВРОЖДЕННЫХ ПРИНЦИПАХ, КАК УМОЗРИТЕЛЬНЫХ, ТАК И ПРАКТИЧЕСКИХ

8. Идея бога не врождена. — Если какую-нибудь идею можно представить себе врожденной, то идея бога более всего, по многим причинам, может считаться та­кой. Ибо трудно понять, как могут быть врожденными нравственные принципы без врожденной идеи боже­ства: без понятия о законодателе нельзя иметь понятия о законе и об обязательности его соблюдения. [...]

9. Но если бы даже все человечество повсюду имело понятие о боге (хотя история говорит нам о против­ном), отсюда не следовало бы, что идея его врождена. Ибо, если бы даже нельзя было найти народа без имени бога и скудных, смутных представлений о нем, это так же мало доказывало бы, что они природные запечатле-ния в душе, как мало доказывают врожденность идей обозначающие их слова «огонь» или «солнце», «жар»

или «число» на том основании, что имена этих вещей и их идеи являются в человечестве столь общеприня­тыми и общеизвестными. С другой стороны, недоста­ток такого имени или отсутствие в человеческой душе такого понятия так же мало является доводом против бытия божьего, как мало может служить доказательст­вом того, что в мире нет магнита, то обстоятельство, что большая часть человечества не имеет ни понятия о подобной вещи, ни имени для нее (I, стр. 113—115). 25. Откуда мнение о врожденных принципах. — Когда люди нашли несколько общих предложений, в ко­торых не могли сомневаться сразу, как только их по­няли, это, на мой взгляд, прямо и легко вело к заклю­чению, что они врождены. Будучи однажды принято, это избавило ленивого от труда искать и останови­ло сомневающегося в его исследованиях, касающихся всего, что было однажды названо врожденным. А для домогавшихся роли ученых и учителей было немалой выгодой установить в качестве принципа принципов то положение, что нельзя подвергать сомнению принципы, ибо, установив раз принцип, что есть врожденные прин­ципы, они поставили своих последователей в необходи­мость принять некоторые учения как такие принципы, освобождая их от пользования собственным разумом и способностью суждения и заставляя их принимать все на веру и на слово, без дальнейшего исследования. При такой слепой доверчивости легче было ими управ­лять и сделать их полезными для тех, у кого было уме­ние и кто имел задачу наставлять их и руководить ими. Обладать авторитетом диктатора принципов и настав­ника неоспоримых истин и заставлять других на веру принимать за врожденный принцип все, что может слу­жить целям учителя, — это немалая власть человека над человеком (I, стр. 126).

КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ ОБ ИДЕЯХ ВООБЩЕ И ИХ ПРОИСХОЖДЕНИИ

1. Идея есть объект мышления. — Так как каждый чело­век сознает то, что он мыслит, и так как находящиеся в уме идеи есть то, чем занят ум во время мышления, то несом-

14 Антология, т. 2 417

ненно, что люди имеют в своем уме различные идеи, как, например, выражаемые словами «белизна», «твердость», «сла­дость», «мышление», «движение», «человек», «слон», «войско», «опьянение» и др. Прежде всего, стало быть, нужно исследо­вать, как человек приходит к идеям. [...]

2. Все идеи приходят от ощущения или рефлексии. — Предположим, что душа есть, так сказать, белая бумага без всяких знаков и идей. Но каким же образом она получает их? Откуда она приобретает тот обширный запас, который дея­тельное и беспредельное человеческое воображение разрисо­вало с почти бесконечным разнообразием? Откуда получает она весь материал рассуждения и знания? На это я отвечаю одним словом: из опыта. На опыте основывается все наше знание, от него в конце концов оно происходит. Наше наблю­дение, направленное или на внешние ощущаемые предметы, или на внутренние действия нашей души, воспринимаемые и рефлектируемые нами самими, доставляет нашему разуму весь материал мышления. Вот два источника знания, откуда происходят все идеи, которые мы имеем или естественным образом можем иметь.

3. Объект ощущения есть один источник идей. — Во-пер­вых, наши чувства, будучи обращены к отдельным чувст­венно воспринимаемым предметам, доставляют уму' разные отличные друг от друга восприятия вещей в соответствии с разнообразными путями, которыми эти предметы действу­ют на них. Таким образом мы получаем идеи желтого, бело­го, горячего, холодного, мягкого, твердого, горького, сладкого и все те идеи, которые мы называем чувственными каче­ствами. Когда я говорю, что чувства доставляют их уму, я хочу сказать, что от внешних предметов они доставляют уму то, что вызывает в нем эти восприятия. Этот богатый источ­ник большинства наших идей, зависящих всецело от наших чувств и через них входящих в разум, я и называю «ощуще­нием».

4. Деятельность нашего ума — другой их источник. — Во-вторых, другой источник, из которого опыт снабжает разум идеями, есть внутреннее восприятие деятельности нашего ума, когда он занимается приобретенными им идеями. Когда ум начинает размышлять и рассматривать эту деятельность, они доставляют нашему разуму идеи другого рода, которые мы не могли бы получить от внешних вещей. Таковы восприятие, мышление, сомнение, вера, рассуждение, познание, желание И вся многообразная деятельность нашего ума. Когда мы со­знаем и замечаем их в себе, то получаем от них в своем ра­зуме такие же отличные друг от друга идеи, как и те, кото­рые мы приобретаем от тел, действующих на наши чувства; Этот источник идей каждый человек целиком имеет внутри себя, и хотя этот источник не есть чувство, поскольку не име­ет никакого дела с внешними предметами, тем не менее он очень сходен с ним и может быть довольно точно назван «внутренним чувством». Но, называя первый источник «ощу-

щением», я называю второй «рефлексией», потому что он доставляет только такие идеи, которые приобретаются умом при помощи рефлексии о своей собственной деятельности вну­три себя⁴ (I, стр. 128—129).

23. Если спросят, когда же человек начинает иметь идеи, то верный ответ, на мой взгляд, будет: «Когда он впервые получает ощущение». Так как в душе не бывает признака идей до доставления их чувствами, то я понимаю, что идеи в разуме одновременны с ощущением, т. е. с таким впечатле­нием или движением в какой-нибудь части нашего тела, ко­торое производит в разуме некоторое восприятие. Этими-то впечатлениями, произведенными на наши чувства внешними объектами, впервые, кажется, занимается душа в деятель­ности, называемой нами «восприятием, воспоминанием, раз­мышлением, рассуждением» и т. д.

ГЛАВА ВТОРАЯ О ПРОСТЫХ ИДЕЯХ

1. Несложные представления. — Чтобы лучше понять при­роду, характер и какова область нашего знания, нужно обра­тить серьезное внимание на одно обстоятельство, касающееся наших идей, — на то, что в их числе одни — простые, а дру­гие — сложные⁵. [...]

Холод и твердость, которые человек ощущает в куске льда, — такие же отличные друг от друга идеи в уме, как запах и белизна лилии или вкус сахара и запах розы. Для человека ничто не может быть очевиднее ясного и отличного от других восприятия таких простых идей. Каждая такая идея, будучи сама по себе несложной, содержит в себе только однообразное представление или восприятие в уме, не распа­дающееся на различные идеи (I, стр. 140—142).

ГЛАВА ШЕСТАЯ О ПРОСТЫХ ИДЕЯХ РЕФЛЕКСИИ

1. Простые идеи рефлексии — это действия ума в отноше­нии его других идей. — Получая извне упомянутые в преды­дущих главах идеи, душа, обращая свой взор вовнутрь, на себя, и наблюдая свои действия в отношении своих идей, по­лучает отсюда другие идеи, которые так же способны быть объектами ее созерцания, как и идеи, воспринимаемые от внешних вещей,

2. Идею восприятия и идею воли мы получаем от рефлек­сии. — Два главных вида деятельности души, которые чаще всего исследуются и настолько часто встречаются, что каж­дый, кто желает, может заметить их в себе самом, — это вос­приятие или мышление и желание или хотение. Сила мыш­ления называется «разумом», а сила желания называется

14»

«волею»; обе эти силы ума именуются «способностями». О не­которых модусах (видах) этих простых идей рефлексии, ка­ковы вспоминание, различение, рассуждение, суждение, по­знавание, вера и т. д., я буду иметь случай говорить позже (I, стр. 149).

ГЛАВА ВОСЬМАЯ ДАЛЬНЕЙШИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О НАШИХ ПРОСТЫХ ИДЕЯХ

8. Все, что ум замечает в себе и что есть непосредст­венный объект восприятия, мышления или понимания, я на­зываю «идеею»; способность, вызывающую в нашем уме ка­кую-нибудь идею, я называю «качеством» предмета, в котором эта способность находится. Так, снежный ком способен по­рождать в нас идеи белого, холодного и круглого. Поэтому силы, вызывающие эти идеи в нас, поскольку они находятся в снежном коме, я называю «качествами», а поскольку они суть ощущения или восприятия в нашем разуме, я называю их «идеями». Если я говорю иногда об идеях, как бы нахо­дящихся в самих вещах, я понимаю под ними те качества в предметах, которые вызывают в нас идеи.

9. Первичные качества. — Среди рассматриваемых таким образом качеств в телах есть, во-первых, такие,- которые со­вершенно неотделимы от тела, в каком бы оно ни было состо­янии, такие, которые никак не удается отделить от тела при всех его изменениях, какую бы силу ни применить к нему, такие, которые чувства постоянно находят в каждой частице материи достаточного для восприятия объема, а ум находит, что они неотделимы ни от какой частицы материи, хотя бы она была меньше той, которая может быть воспринята на­шими чувствами [...]. Эти качества тела я называю первона­чальными или первичными. Мне кажется, мы можем· заме­тить, что они порождают в нас простые идеи, т. е. плотность, протяженность, форму, движение или покой и число.

10. Вторичные качества. Во-вторых. Такие качества, как цвета, звуки, вкусы и т. д., которые на деле не находятся в самих вещах, но представляют собой силы, вызывающие в нас различные ощущения своими первичными качествами, т. е. объемом, формой, сцеплением и движением своих неза­метных частиц, я называю вторичными качествами. К ним можно бы присоединить третий вид, признаваемый лишь за силы, хотя это реальные качества в предмете в такой же степени, как и те, которые я, приноравливаясь к обычному способу выражения, называю качествами, но для различе­ния — вторичными качествами. Ибо сила огня производить но­вую окраску или густоту в воске или глине через свои пер­вичные качества — такое же качество огня, как и его сила порождать во мне новую идею или ощущение теплоты или горения, которого я раньше не испытывал, через те же самые свои первичные качества, т. е. объем, сцепление и движение своих незаметных частиц.

11. Как первичные качества производят свои идеи? — Ближайший вопрос, который мы должны рассмотреть, сво­дится к тому, как тела вызывают в нас идеи. Очевидно, по­средством толчка, единственно возможного для нас способа представить себе воздействия тел (I, стр 155—156).

23. Три вида качеств в телах. — По-настоящему, стало быть, в телах имеется три вида качеств:

Во-первых, объем, форма, число, расположение и движе­ние или покой: их плотных частиц. Эти качества находятся в телах, воспринимаем ли мы их или нет. Если они в таком положении, что мы можем обнаружить их, мы получаем через них идею вещи, как она есть сама по себе, что очевидно для искусственно сделанных вещей. Эти качества я называю пер­вичными.

Во-вторых, сила, содержащаяся во всяком теле способ­ность воздействовать особым образом на какое-либо из наших чувств, благодаря незаметным первичным качествам тела, и в силу этого вызывать в нас различные идеи разных цве­тов, звуков, запахов, вкусов и т. д. Эти качества называются обыкновенно чувственными.

В-третьих, содержащаяся во всяком теле способность бла­годаря особому строению первичных его качеств производить такое изменение в объеме, форме, сцеплении частиц и движе­нии другого тела, чтоб оно действовало на наши чувства не так, как прежде. Так, солнце способно делать воск белым, а огонь способен делать свинец жидким. Эти качества называ­ются обыкновенно способностями, или «силами» (I, стр. 160).

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ О СЛОЖНЫХ ИДЕЯХ

1. Их образует ум из простых идей.— До сих пор мы рас­сматривали идеи, при восприятии которых ум бывает чисто пассивным. Это — простые идеи, получаемые от вышеуказан­ных ощущения или рефлексии. Ум не может создать себе ни одной из таких идей и не может иметь ни одной идеи, кото­рая бы не состояла всецело из них. Но ум, будучи совершенно пассивным при восприятии всех своих простых идей, совер­шает некоторые собственные действия, при помощи которых из простых идей, как материала и основания для остального, строятся другие. Действия, в которых ум проявляет свои спо­собности в отношении своих простых идей, суть главным образом следующие три: 1) соединение нескольких простых идей в одну сложную; так образовались все сложные идеи; 2) сведение вместе двух идей, все равно, простых или слож­ных, и сопоставление их друг с другом так, чтобы обозревать их сразу, но не соединять в одну; так ум приобретает все свои идеи отношений; 3) обособление идей от всех других идей, сопутствующих им в их реальной действительности; это

действие называется «абстрагированием», и при его помощи образованы все общие идеи в уме. [...]

3. Они есть или модусы, или субстанции, или отноше­ния. — Сколько бы ни складывали и разъединяли сложные идеи, как бы ни было бесконечно их число и беспредельно то разнообразие, с которым они заполняют и занимают чело­веческую мысль, я все-таки считаю возможным свести их к следующим трем разрядам: 1) модусы, 2) субстанции, 3) от­ношения.

4. Модусы. — Во-первых. «Модусами» я называю такие сложные идеи, которые, как бы они ни были соединены, не имеют в себе предпосылки самостоятельности их существо­вания, а считаются либо зависимыми от субстанций, либо свойствами последних. Таковы идеи, обозначаемые словами «треугольник, благодарность, убийство» и др. [...]

5. Простые и смешанные модусы.— Два вида этих модусов заслуживают особого рассмотрения. Во-первых, некоторые мо­дусы суть только разновидности или различные сочетания одной и той же простой идеи, без примеси другой какой-ни­будь идеи, например дюжина или двадцатка, которые представ­ляют собой не что иное, как идеи стольких-то отдельных единиц, соединенных вместе; я называю их «простыми мо­дусами», потому что они содержатся в границах одной только простой идеи. Во-вторых, другие составлены из простых идей разных видов, соединенных для образования одной сложной идеи; например, красота, которая состоит в известном со­четании окраски и формы, вызывающем восхищение у зри-теля [.Д

6. Субстанции единичные и собирательные. — Во-вторых. Идеи субстанций есть такие сочетания простых идей, о кото­рых считают, что они представляют различные отдельные вещи, существующие самостоятельно, и в которых всегда пер­вой и главной бывает предполагаемая или неясная идея субстанции, как таковой. Таким образом, если к идее субстан­ции присоединится простая идея беловатого цвета, а также.определенного веса, твердости, ковкости и плавкости, мы по­лучаем идею свинца; присоединенное к [идее] субстанции со­четание идей определенной формы вместе со способностью движения, мышления и рассуждения образует обычную идею человека. А идей субстанции также бывает два вида: идеи простых субстанций, существующих отдельно, например идеи человека или овцы, и идеи нескольких таких субстанций, со­единенных вместе, например армия людей или стадо овец; при соединении таких собирательных идей нескольких субстанций каждая из них такая' же единичная идея, как идея человека или единицы.

7. Отношение. — В-третьих. Последний разряд сложных идей составляет то, что мы называем «отношением», которое состоит в рассмотрении и сопоставлении одной идеи с другой (I, стр. 180-183).

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ О НАШИХ СЛОЖНЫХ ИДЕЯХ СУБСТАНЦИЙ

1. Как образуются идеи субстанций? — Получая, как я го­ворил, в большом числе простые идеи от чувств, так как они находятся во внешних вещах, или от рефлексии над своими собственными действиями, ум замечает также, что некоторое число этих простых идей находится постоянно вместе. Так как мы предполагаем, что они относятся к одной вещи, и так как слова годны для обозначения общих понятий и употреб­ляются для вящей быстроты, то мы называем объединенные таким образом в одном субъекте идеи одним именем, а впо­следствии по невнимательности склонны говорить и думать о том, что на деле есть лишь сочетание многих идей, как об одной простой идее. Ибо, как я уже сказал, не представляя себе, как эти простые идеи могут существовать самостоя­тельно, мы привыкаем* предполагать некоторый субстрат, в котором они существуют и от которого проистекают, а по­тому мы этот субстрат называем «субстанцией» (стр. 200—301).

3. О видах субстанций. — Составив, таким образом, неяс­ную и относительную идею субстанции вообще, мы получаем идеи отдельных видов субстанций, собирая такие сочетания простых идей, которые по опыту и наблюдению чувств людей были восприняты существующими вместе и которые поэтому считаются проистекающими от особого внутреннего строения или неизвестной сущности данной субстанции. [...]

4. Нет ясной идеи субстанции вообще.— Поэтому когда мы говорим или мыслим о каком-нибудь отдельном виде телес­ных субстанций, как лошади, камне и т. д., то хотя наша идея его есть только сочетание или соединение различных простых идей тех чувственных качеств, которые мы обыкновенно на­ходи<