Антропологические парадигмы социальных институтов

Перед российским обществом стоит проблема выработки новых социальных моделей развития, отвечающих вызовам современности как в отношении стремительно меняющейся антропологической реальности, так и в контексте новых вызовов социально-экономического и геополитического характера.

Последние 20 лет поиск моделей общественного развития ограничивался анализом западных образцов и возможностями их реализации. Считалось, что экономические аспекты являются первичными по отношению к любым социально-антропологическим составляющим. Вместе с тем, еще с конца 1990-х годов такие российские ученые, как А.Г. Панарин, С.Г. Кара-Мурза, С.С. Сулакшин и др., работавшие в сфере анализа экономических, правовых и социогуманитарных практик, отмечали, что российская ментальная специфика является (как, впрочем, и любой другой тип национально-культурной идентичности) типологичной, укорененной в историческом и культурном прошлом, и, соответственно, требует особых подходов. В контексте мировой геополитики сходные аспекты были выявлены в пространстве аутентичного социального и гуманитарного поиска Ближневосточного и Дальневосточного регионов, оппонирующего концепциям столкновения цивилизаций С. Хантингтона и неоднократно представляемого, в том числе, на площадках мирового общественного форума «Диалог цивилизаций».

Вместе с тем, вне зависимости от цивилизационной идентичности, существуют и глобальные вызовы общественного развития, тесно связанные со спецификой информационной эпохи, когда экономические процессы замыкаются на качества человеческих ресурсов, а информационные составляющие превалируют над действительными социально-политическими.

Современная эпоха соединяет в себе два полюса социальной и антропологической реальности: достоверность информационного пространства определяется наличием субъекта (субъектов) и интерпретаций; иллюзорность и конструктивность информационного пространства обусловлена тем, что субъекты и интерпретации могут быть сконструированы из ничего, являясь чистыми интеллектуальными или масс-медиа-технологиями. В некотором смысле достоверность социальных процессов определяется наличием социальных коммуникаций, институционализированных в качестве властных решений и ответными реакциями общества. Ключевой характеристикой, отличающей социокоммуникацию, является опосредованность вспомогательными средствами – медиаторами, которые позволяют обмениваться сообщениями людям, разобщенным пространством и временем. Опосредованное взаимодействие и квазивзаимодействие являются обязательным атрибутом социальной системы.

В этом контексте поиск социальных стратегий, ориентированных на эффективность функционирования социальных институтов, неизменно сопровождается поиском эффективных коммуникационных форм, которые в свою очередь зависимы от антропологических парадигм – тех закономерностей, которые лежат в основе функционирования социальных институтов, так или иначе, являющихся проявлениями человеческой деятельности.

Для полноценного развития образования и его институтов требуется такой характер взаимодействия, который обеспечивал бы не только формулирование эффективных стратегий, но и достижение общественного согласия, подтверждающего наличие самого взаимодействия социальных институтов.

Сущность институционализации опосредованной коммуникации состоит в формировании и развитии стабильных социальных структур (функциональных топосов), выступающих как посредники между коммуникатором и коммуникантом. Эти институты имеют две относительно независимые функции: материально-технического (технологического) обеспечения коммуникации и кодирования-перекодирования сообщений. Развитие институтов опосредованной коммуникации характеризуется приоритетностью функции кодирования-перекодирования сообщений над функцией материально-технического обеспечения. Совокупность институтов, где функция кодирования-перекодирования сообщений приоритетна, составляет медиа-систему и традиционно носит название «средства массовой информации» (СМИ). Позиция посредника предоставляет медиа-институтам широкие возможности для контроля над коммуникативным процессом, и, одновременно, определяет высокую связность (гетерономность) институтов-посредников опосредованной коммуникации с другими социальными полями.

Системное истолкование власти основано на представлении, что власть – это структурный принцип, согласно которому элементы системы соотносятся друг с другом в соответствии со своим функциональным значением, т.е. обеспечение связности социальной системы и регулирование общественных отношений.

Анализ особенностей массовой коммуникации как подсистемы обеспечения связности социума позволяет сделать вывод, что институты-посредники массовой коммуникации (МК) – средства массовой коммуникации (СМК) обладают широкими возможностями для контроля над коммуникативным процессом, осуществляемым в форме опосредованного квазивзаимодействия. Позиция СМК как посредника и «точки состыковки» коммуникативных процессов гетерономна, т.е. характеризуется высокой связностью с институтами, являющимися частью других социальных полей. На практике это означает, что СМК неавтономны и реализация присущей им функции стыковки коммуникативных актов коммуникатор → посредник и посредник → коммуникант всегда происходит в ситуации влияния внешних по отношению к СМК агентов.

Внешние условия деятельности СМК, как показано Д. Маккуэйлом[115], характеризуются тем, что при реализации своих функций СМК должны одновременно учитывать требования нескольких источников обладающих соответствующими ресурсами влияния. Ключевыми агентами, способными оказать воздействие на посредническую функцию СМК, являются источники информации (агентства новостей, ньюс-мейкеры и проч.) владельцы, аудитория, рекламодатели, органы государственной власти и иные политические институты, деловые круги (предприниматели), финансово-кредитные институты (инвесторы), общественные объединения (напр. профсоюзы, объединения работодателей, правозащитные и экологические организации) и иные группы влияния. Все это, делает необходимым анализ массовой коммуникации в контексте властных отношений в социуме.

Системный подход трактует власть как обеспечение связности социальной системы и регулирование общественных отношений. «Власть определяется как свойство или функция социальной системы, необходимость существования которой задается наличием самого общества и задачей поддержания его целостности. В рамках данного подхода власть квалифицируется как ведущий принцип взаимосвязи элементов системы, обеспечивающий их интеграцию в единое целое»[116]. Системная теория власти базируется на понятиях «связь», «норма», «регуляция».

Системное истолкование власти основано на представлении, что власть - это структурный принцип, согласно которому элементы системы соотносятся друг с другом в соответствии со своим функциональным значением, т.е. местом, занимаемым в рамках данной структуры. По мнению Н. Лумана, «функция власти состоит как раз именно в том, что власть устанавливает возможные сцепления событий абсолютно независимо от воли подчиненного этой власти человека, основываясь при этом на каузальных связях»[117]. Это означает, что власть существует до заполнения социальных позиций реальными индивидами, а властные отношения индуцируются в социуме в символической форме. Функциональное значение задается, в первую очередь, ценностями системы. По мнению Э. Г. Носкова, «имеются основания говорить о власти как абстрактной категории; реальное ее функционирование осуществляется через многообразные «превращенные» формы – силу, владение, служение, знание, желание, произведение и т.п. Последние, в свою очередь, наполняются ценностным содержанием конкретной общественной системы»[118].

Системное истолкование концепта «власть» созвучно нашим представлениям о роли и функциях МК в социальной системе. Власть - это выражение системной необходимости обеспечения связности в саморазвивающейся социальной системе – структурный принцип, характеризующий способ ее самоорганизации. В этом случае традиционные для МК регуляционная, информационная и культурологическая функции являют собой «превращенные» формы, обеспечивающие связность через отношения власти.

Действительно, регуляционная функция МК обычно описывается через понятия «влияние» и «воздействие» понимаемых как действие репрессивной и преимущественно негативной силы. Однако, это однобокий подход. Лексикографический анализ концепта «регуляция» показывает следующее. Слово «регуляция» произошло от латинского слова regula (правило), и, прежде всего, имеет смысл внесения порядка, упорядочивания и придания направления. Лишь в последнюю очередь регуляция - это оказание воздействия с целью внести порядок в движение, деятельность или развитие какого-нибудь явления. И действительно, современная власть не только оказывает на людей силовое давление, но, прежде всего, создает упорядоченность, координирует и стабилизирует социальную систему, производит вещи и смыслы, формирует дискурсы и т.п. Французский философ М. Фуко назвал такую форму власти «дисциплинарной». Это особая технология власти, которая реализуется в символьной форме, действует посредством специализированных дискурсов и формирует, так называемое «общество нормализации»[119].

М. Фуко провел подробное исследование становления этой технологии. На основе детального анализа трансформации таких институтов как больницы, казармы, учебные заведения и мануфактуры, ученый приходит к выводу о том, что властное регулирование поведения членов общества в XVII – XVIII вв. изменяется коренным образом. В это время была изобретена технология власти, когда предметом регулирования перестает быть тело человека, а становится его душа. М. Фуко назвал эту технологию «паноптизм» (panoptisme – «всеподнадзорность») основной чертой которой является превращение прямого насилия в «невидимую». Моделью, где наиболее ярко представлена эта технология власти, М. Фуко считает проект «Паноптикон» Иеремии Бентама, изложенный в одноименном труде, изданном в конце XVIII века. Основная идея этой тюрьмы состоит в том, что заключенные не знают, когда за ними наблюдают, и, в силу этого становятся саморегулируемыми. Объект властного влияния в паноптиконе включается в «ситуацию власти» таким образом, что внешняя по отношению к нему власть интериоризируется. Сам Бентам указывает: «Необходимо беспрестанно быть на глазах у надзирателя, что на самом деле и будет означать утрату возможностей творить зло и почти полную утрату мысли желать его»[120].

Власть, основанная на идее «паноптизма» является символьной и безличной, осуществляется преимущественно языковыми средствами и выступает не как исполняемое социальное действие принуждения, а как его потенциал – возможность действия, выраженная в символьной форме. Идея власти состоит не в наказании, но в исправлении и дисциплинировании – нормализации поведения членов общества в соответствии с ценностями социальной системы. Поэтому совершенно не случайно бурное развитие МК как однонаправленного опосредованного квазивзаимодействия совпало по времени со становлением новой технологии власти.

Паноптизм не предполагает итерационного процесса коммуникации. Более того, «ситуация власти» в паноптиконе требует чтобы сам объект властного отношения был активен, как минимум, на уровне осознания ключевых характеристик ситуации, т.е. был правильно ориентирован в окружающей действительности, через разделяемый дискурс. Конечно, потенциал власти предполагает наличие властных ресурсов различной природы, которые в необходимом случае могут быть использованы в социальном действии. Но пафос технологии паноптизма состоит в том, что символьная форма власти во многих случаях делает излишним использование прямых форм принуждения или его регулярной демонстрации. На практике это означает не что иное, как экономию властного ресурса.

М. Манн провел анализ ресурсов власти и на этой основе выделил принудительную, политическую, экономическую и символьную власть[121]. Властные ресурсы, на которых покоятся эти типы власти, достаточно очевидны и в полной мере институционализированы в современном обществе. Принудительная власть основана на прямом насилии; принуждении, осуществляемом военными и военизированными организациями. Экономическая власть в Новое и Новейшее время основана на необходимости членов общества вступать в товарно-денежные отношения, и представляет собой совокупность промышленных и финансовых институтов, осуществляющих регулирование и контроль этих отношений. Политическая власть воплощена в форме национальных государств с четко определенными границами и централизованной системой административного управления. Символьная власть, которую зачастую называют символической, в качестве ресурса использует символьные формы (речь, жесты, тексты, изображения и т.д.), передающие некоторое смысловое содержание и формирующие дискурс[122].

В терминах системной теории, власть, опираясь на имеющиеся ресурсы, обеспечивает связность социальной системы – упорядочивает ее своими специфическими средствами. Принудительная власть оказывает прямое воздействие на материальные составляющие: физические объекты, тело человека и проч. Это наиболее традиционная, исходная форма власти. Экономическая власть выполняет функцию упорядочения и социального регулирования, встраиваясь в процессы обмена осуществляемого по схеме товар → деньги → товар, которые в индустриальном обществе тотальны[123]. Политическая власть обеспечивает связность общества через систему представительских, исполнительных и судебных институтов. Символьная власть, также имеет в своем распоряжении особые средства, с помощью которых она осуществляет упорядочение социальной системы – средства коммуникации. Власти различных типов корреспондируют, не теряя при этом своей специфики и контроля за присущими им ресурсами.

Ключевой особенностью современного общества, где власть функционирует на основе технологии паноптизма, является то, что принудительная, экономическая и политическая власть не просто корреспондируют с символьной властью, но стремятся в максимальной степени использовать ее ресурсы для достижения своих целей, подчинить ее. Причиной этого является увеличение сложности социальной системы.