Представления Ч. Дарвина о выражении эмоций.

Я начну с указания на три принципа, которыми, как мне кажется, объясняется большинство выражений и жестов, непроизвольно употребляемых человеком и животными под влиянием различных эмоций и ощущений. Однако я пришел к этим трем принципам лишь к концу своих наблюдений. Мы воспользуемся факта­ми, которые можно наблюдать как у человека, так и у низших животных; факты, относящиеся к человеку, предпочтительнее, так как они не столь легко вводят нас в заблуждение. Таким образом, каждый получит возможность самостоя­тельно судить, насколько мои три принципа проливают свет на теорию этого вопроса. Мне кажется, что эти принципы да­дут достаточно удовлетворительное объяснение такому зна­чительному числу выражений, что, вероятно, впоследствии окажется возможным подвести все решительно выражения под эти принципы или очень сходные с ними. Едва ли есть надобность в том, чтобы предпослать дальнейшему изложе­нию указание на то, что выражения могут с равным успехом проявляться как в движении, так и в изменениях любой час­ти тела, как, например, в вилянии хвостом у собаки, в оттягивании ушей назад у лошади, в пожимании плечами у челове­ка, в расширении капиллярных сосудов кожи и др. Три прин­ципа, о которых идет речь, следующие.

I. Принцип полезных ассоциированных привычек. — Опре­деленные сложные действия оказываются прямо или косвен­но полезными при известных душевных состояниях, облегчая определенные ощущения или удовлетворяя известные жела­ния. И всякий раз, когда вновь возникает подобное душевное состояние, даже в слабой степени, тотчас же в силу привычки или ассоциации обнаруживается тенденция совершать те же самые движения; хотя бы на этот раз они были вовсе бесполезны.

II. Принцип антитезы. — Определенные душевные состоя­ния ведут к определенным привычным действиям, которые, согласно нашему первому принципу, оказываются полезными. Когда же возникает прямо противоположное душевное состоя­ние, тотчас обнаруживается сильная и непроизвольная тенден­ция совершать движения прямо противоположного характера, хотя бы они были совершенно бесполезны; такие движения в некоторых случаях бывают в высокой степени выразительными.

III. Принцип действий, обусловленных строением нервной системы, первоначально не зависящих от воли и лишь до неко­торой степени не зависящих от привычки. — При сильном возбуждении сенсорной сферы нервная сила производится в избытке и либо распространяется в определенном направле­нии, зависящем от взаимной связи нервных клеток и отчасти от привычки, либо поток нервной силы может, как нам кажет­ся, быть прерван. Возникающие при этом реакции носят с точ­ки зрения нашего восприятия выразительный характер. Для краткости этот третий принцип можно назвать принципом прямого действия нервной системы.

Что касается нашего первого принципа, то известно, на­сколько могущественна сила привычки.

Люди всех рас нахмуриваются всякий раз, когда испыты­вают какое бы то ни было умственное затруднение. Мы можем рассмотреть, почему нахмуривание вы­ражает затруднение в мыслях или действиях или возникшее при этом неприятное впечатление. Совершенно так же, как на­туралисты находят полезным проследить эмбриологическое развитие органа, чтобы вполне понять его строение, так и при изучении выразительных движений полезно как можно точ­нее придерживаться подобного же метода. Самое раннее и по­чти единственное выражение, которые мы видим у младенца в первые же дни жизни и притом довольно часто, — это выра­жение, проявляющееся при крике; крик вначале и некоторое время спустя сопровождает все ощущения и эмоции, носящие угнетающий или неприятный характер: голод, боль, гнев, за­висть, страх. В это время мышцы вокруг глаз сильно сокраща­ются.

Тот факт, что при­вычка наморщивать брови при первом появлении чего-либо неприятного сохраняется в течение всей нашей жизни, несмот­ря на то, что она приобретена в младенчестве, не более удиви­телен, чем то, что многие другие ассоциированные привычки, приобретенные в раннем возрасте, навсегда сохраняются и у человека, и у животных. Например, когда взрослым кошкам тепло и уютно, они возвращаются к привычке поочередно выдвигать передние лапы с растопыренными пальцами, как они это делали некогда, в период сосания молока матери, с определенной целью.

Привычка нахмуриваться всякий раз, когда ум сосредото­чен на каком-нибудь вопросе и испытывает затруднение в его решении, вероятно, усилилась еще от одной причины совсем особого рода. Зрение — наиболее важное из всех чувств, и в первобытные времена необходимо было, по-видимому, на­правлять самое пристальное внимание на отдаленные предме­ты для того, чтобы овладеть добычей и избежать опасности. Я помню, что во время моего путешествия по некоторым опас­ным местам Южной Америки, изобиловавшим индейцами, я был поражен тем, что полудикие гаучо беспрестанно и, по-видимому, бессознательно обозревали самым тщательным об­разом весь горизонт. Если человек с непокрытой головой (ве­роятно, все люди некогда ходили с непокрытой головой) на­прягает все силы, чтобы рассмотреть при ярком дневном свете и особенно при ясном небе какой-нибудь отдаленный предмет, он почти неизменно сдвигает брови, предохраняя этим глаза от света; одновременно с этим нижние веки, щеки и верхняя губа поднимаются, способствуя сужению глаз. Я нарочно по­просил несколько человек, молодых и старых, посмотреть при таких же самых условиях на отдаленные предметы, причем я убедил их, что в мои намерения входит только испытание силы их зрения; все они при выполнении моей просьбы сдвинули брови и произвели все вышеописанные движения.

Теперь мы рассмотрим наш второй принцип, принцип антитезы.

Приближаясь к чужой собаке или к незнакомому челове­ку в свирепом или враждебном настроении, собака выпрям­ляется во весь рост и держится очень напряженно: ее голова может быть слегка приподнята, либо не очень опущена; хвост поднят кверху и совершенно несгибаем; шерсть становится дыбом, особенно вдоль шеи и спины; навостренные уши об­ращены вперед, а глаза смотрят застывшим взглядом. Эти движения вытека­ют из намерения собаки напасть на врага, и поэтому они в зна­чительной мере понятнынам. Когда собака приготовляется броситься на врага с яростным рычанием, ее клыки оскалива­ются, а уши плотно прижимаются назад к голове. Предположим теперь, что в человеке, к которому собака приближается, она внезапно обнаруживает не чужака, а своего хозяина; приме­чательно, какое полное мгновенное превращение наблюдает­ся во всем ее поведении. Вместо того чтобы идти выпрямив­шись, она опускает туловище или даже прижимается к земле и изгибается всем телом; хвост уже не поднимается в напря­женном состоянии кверху, а опускается и начинает вилять из стороны в сторону; шерсть мгновенно становится гладкой, уши опускаются и оттягиваются назад, но не плотно прилега­ют к голове; губы становятся отвисшими. Вследствие оттяги­вания ушей назад веки удлиняются и глаза перестают казать­ся круглыми и застывшими. Следует добавить, что в таких случаях животное от радости становится возбужденным; не­рвная сила развивается в избытке, который, естественно, находит выход в тех или иных действиях. Ни одно из вышеопи­санных движений, так ясно выражающих привязанность со­баки, не приносит ей ни малейшей непосредственной пользы. Движения эти могут быть объяснены, на мой взгляд, только тем, что они представляют полную противоположность или антитезу тем движениям и позе, которые по понятным причи­нам свойственны собаке, намеревающейся вступить в драку, и которые, следовательно, служат для выражения злости.

Для общественных жи­вотных имеет огромное значение способность к взаимному об­щению между членами одного и того же сообщества, а для дру­гих видов — общение между особями разного пола и разного возраста. Такое общение обыкновенно осуществляется при по­мощи голоса, но несомненно, что жесты и выражения одного животного до некоторой степени понятны другому. Человек употребляет не только нечленораздельные крики, жесты и вы­ражения; он изобрел членораздельную речь, если только слово изобрел приложимо к процессу, который состоял из неисчисли­мого количества полусознательных попыток. У всякого, кто наблюдал обезьян, не остается сомнений в том, что они от­лично понимают жесты и выражения друг друга, а по утвержде­нию Ренгера [5] — в значительной степени и человеческие. Когда одно животное готовится напасть на другое или когда оно боит­ся другого, оно часто старается казаться страшным, взъероши­вает шерсть, как бы увеличивая этим объем тела, оскаливает зубы или потрясает рогами, издавая свирепые звуки.

Мы переходим теперь к нашему третьему принципу, который заключается в том, что некоторые движения, считающи­еся выразительными для определенных душевных состояний, представляют собой прямой результат строения нервной сис­темы: движения эти с самого начала не зависели от воли и в значительной степени и от привычки.

В качестве примера прямого влияния сильно возбужденной нервной системы на тело можно привести весьма поразительное и в то же время редкое и аномальное явление, наблюдающееся после сильно пережитого ужаса или горя. Имеется запись одного достоверного случая, происшедшего с челове­ком, которого приговорили в Индии к смерти и у которого на месте казни цвет волос изменялся так быстро, что это можно было заметить.

Другим хорошим примером может служить дрожание мышц, наблюдающееся у человека и у многих, и даже у боль­шинства, животных. Дрожание не приносит никакой пользы. Больше того, оно часто очень вредит; оно не могло быть пер­воначально приобретено волевым путем, чтобы затем стать привычным в связи с какой бы то ни было эмоцией.

Из всех эмоций страх, как известно, более всего спо­собен вызвать дрожание. Но дрожание иногда возникает и под влиянием сильного гнева и радости. Я помню, что однажды видел мальчика, который только что застрелил на лету своего первого бекаса: у него до такой степени дрожали от восторга руки, что он некоторое время не мог зарядить ружье; я слы­шал о совершенно таком же случае с австралийским дикарем, которому одолжили ружье[1]. Прекрасная музыка, возбуждая смутное эмоциональное состояние, вызывает у некоторых людей дрожь, пробегающую вниз по спине. Из того, что дрожание иногда бывает вызвано яростью гораздо раньше, чем наступает упадок сил, и что оно иногда сопровождает большую радость, можно заключить, что, по-видимому, вся­кое сильное возбуждение нервной системы прерывает посто­янный приток нервной силы к мышцам.

Порыв радости или чувство живого удовольствия сопро­вождаются сильным стремлением к различным бесцельным движениям и к издаванию различных звуков. Мы видим это на примере наших маленьких детей, когда они громко смеют­ся, хлопают в ладоши и прыгают от радости; мы видим это в прыжках и лае собаки, когда она отправляется гулять со сво­им хозяином, и в скачках лошади, когда ее выпускают в от­крытое поле. Радость ускоряет кровообращение, которое возбуждает мозг, а он в свою очередь оказывает обратное дей­ствие на все тело. Все эти бесцельные движения и усиление деятельности сердца можно приписать главным образом воз­бужденному состоянию сенсорной сферы и вызываемому этим состоянием избытку нервной силы, лишенной опреде­ленного направления, как это утверждает Герберт Спенсер[2].

В целом, мы можем заключить, что принцип прямого дей­ствия сенсорной сферы на тело, вытекающий из строения нервной системы и совершенно независимый от воли, оказал весьма заметное определяющее влияние на многое выражения. Хорошим примером этого служат такие явления, как дрожа­ние мышц, потоотделение, изменение выделений пищевари­тельного канала и желез при различных эмоциях и ощущени­ях. Но все эти явления нередко комбинируются с другими, вытекающими из нашего первого принципа, который состоит в том, что движения, часто приносившие прямую или косвен­ную пользу при определенных душевных состояниях, удов­летворяя или облегчая известные ощущения, желания и т.д., сохраняются при аналогичных обстоятельствах просто по привычке, хотя уже и не приносят никакой пользы. Примера­ми такого рода комбинаций — по крайней мере в какой-то степени — могут служить неистовые телодвижения в состоя­нии ярости, корчи при острой боли; сюда же, быть может, долж­на быть отнесена усиленная деятельность сердца и дыхатель­ных органов. Даже в тех случаях, когда эти и другие эмоции и ощущения проявляются в очень слабой степени, все-таки бла­годаря долговременной привычке обнаруживается тенденция к совершению подобных действий, причем именно те дей­ствия, которые менее всего подчинены произвольному конт­ролю, сохраняются дольше всего. Второй принцип, названный принципом антитезы, также играет при этом известную роль.

Опираясь на три рассмотренных нами принципа, возможно объяснить так много выразительных движений, что можно надеяться впоследствии найти объяснение для всех выразительных дви­жений с помощью сходных принципов. Однако часто бывает невозможно решить, какое значение следует приписывать в каждом отдельном случае каждому из трех принципов; очень многие моменты в теории выражения эмоций остаются все еще необъяснимыми.