Горизонт современного поколения

ограничен приспособлением к существующему положению вещей. Они живут, обманутые злыми чарами идеи о полной невозможности найти истину.

интеллектуалов и философов. Он повлиял на жизнь всех американцев и европейцев. Соцопросы показывают, что 64 процента жителей США счи- тают, будто такого понятия, как нравственная истина, попросту не существует. Что еще тревож- нее, для 83 процентов подро- стков она является выдумкой.2 Абсолютное большинство оби-

тателей Запада уверено, что мы можем определять собственные пра- вила жизни. Как следствие, во многие сферы общества пришел хаос, о чем мы еще поговорим позже. (Стоит ли удивляться тому, что надува- тельство и воровство среди школьников стали обыденным явлением? Или тому, что бизнес-сообщество породило целое поколение Деннисов Козловски?)

Только подумайте, что это подразумевает для поколений «Х» и «Y». Убежденные в относительности истины, многие двадцати- и тридцатилетние погрязли в культуре отчаяния. Что бы ни говорили о «шестидесятниках», стареющее послевоенное поколение, столк- нувшееся с реальностью (особенно в жизни своих детей), начало осо- знавать, что, возможно, истина все-таки существует, хотя многие из них понятия не имеют, как ее найти. Горизонт же современного по- коления ограничен приспособлением к существующему положению вещей. Они живут, обманутые злыми чарами идеи о полной невоз- можности найти истину. Вот почему многие молодые люди пребы- вают в замешательстве, чувствуя себя так, словно пытаются подниматься вверх по включенному на спуск эскалатору.

 

Мой друг Филип Джонсон, профессор права из Университета Беркли, поведал историю об одном известном профессоре из полити- чески корректного университета. Однажды сын этого человека приехал домой и, к изумлению родителей, заявил, что он сделал операцию по изменению пола. Юноша увлекся новомодным движением, захлестнув- шим американские кампусы, суть которого заключается в выборе

 

 

Г Л А В А 1 8

 

своего пола независимо от биологии. Парень перечитал тонны литера- туры о транссексуалах.

Многие родители уже смирились с тем, что их отпрыски возвра- щаются домой с учебы каждый раз с какими-то новыми странными привычками — девушки с татуировками, а юноши, как было с одним из моих внуков, — с кольцами в бровях. Однако сын-транссексуал шоки- ровал даже этих «бывалых» родителей.

Джонсон пересказал разговор, случившийся за семейным столом.3

«Что это значит?» — спросили родители.

«Это значит, что я — девушка, — ответил им сын. — Я хочу носить платье и пользоваться косметикой, бросая вызов патриархальным, ме- щанским представлениям о поле».

Родители были потрясены. В тот вечер они как раз ожидали к ужину двух гостей — знаменитых американских теоретиков постмодер- низма — доктора Стэнли Фиша и его супругу. Фиш считается лидером деконструктивистской литературной школы, согласно которой искус- ство и литература не имеют объективного смысла. Родители юноши боялись, что его поведение смутит даже Стэнли Фиша. Отец так опи- сывал свои опасения: «Я представил, как мой сын сбегает по лестнице к ужину в развевающемся шифоновом платье, словно Лоретта Янг. И как, спрашивается, я должен был объяснить этот феномен моим гостям в перерыве между закусками?»

Родители парня попросили его побыть мужчиной еще один вечер. Он согласился, борясь с искушением высказать им прямо в лицо, какие они лицемеры.

По окончании ужина юноша объяснил, что узнал о транссексуа- лизме от таких теоретиков, как Мишель Фуко и Джудит Батлер, — из тех самых учебников, которые его отец рекомендовал студентам своих курсов. По мнению многих постмодернистов, пол никак не взаимосвя- зан с биологией, — а просто субъективная категория, и мы можем из- бирать его на свое усмотрение. Этот юноша не подрывал философию своей семьи — он пытался следовать ей.

Не удивительно, что многие молодые люди оказываются в сексу- альном замешательстве и впадают в отчаяние. Их так учили профессора в университетах, преподаватели, интеллектуальная элита и даже собст- венные родители.

Впрочем, отрицание постмодернизмом обычного здравого смысла не ограничивается одной лишь сексуальной ориентацией.

 

Разногласия между традиционными западными убеждениями и постмодернистским мировоззрением особенно обострились после

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

террористических атак 11 сентября 2001 года, когда президент Джордж Буш заявил о том, что Америка должна «очистить мир от этого зла».4 Слово «зло» сразу же пришло на ум президенту, когда он размышлял о тысячах невинно погибших мужчин и женщин. Не- которые обозреватели даже высказали предположение, что эти тер- акты покажут полную несостоятельность постмодернистского утверждения о том, что не существует таких понятий, как «правиль- ное» и «неправильное», что нет объективного добра и зла.

Однако не тут-то было. Стэнли Фиш раскритиковал заявление президента, назвав его оценку терактов «неточной и непродуктив- ной», поскольку она опиралась на «ложные обобщения». По мнению Фиша, даже если истина и существует, то познать ее невозможно. Идеи о том, что является злом, а что — добром, — бесполезные кон- цепции, изобретенные как средство навязывания воли одной группы людей другой.5 (Та самая точка зрения, которой придерживались мучители Ньен Чен.)

Фиш был не одинок в своих возражениях. Многие ученые мужи дошли до того, что заявили, будто высказывание об угнавших самолеты самоубийцах из «Аль-Каиды» как о «террористах», — слишком предвзятое. Они настаивали на том, что для одних эти люди могут быть террористами, а для других — борцами за свободу. Студентов в университетах Северной Каролины и других штатов наставляли не судить мотивы террористов и вынуждали изучить Коран.

Но борцы за свободу должны действительно бороться за свободу, а не за тираническое правление исламской элиты, цель ко-

торой — «очистить» общество от своих идеологических оппонентов. Это — фашизм, пусть даже и упакованный в богословскую

Сегодня толерантность

используют для того, чтобы называть добро злом, а зло – добром

обертку. Кроме того, борцы за свободу встречаются со своими врагами лицом к лицу, а не используют в качестве целей для своих терактов ни в чем не повинное граж- данское население.

Ричард Докинз, ученый из Оксфорда, занимающий лидирующую позицию в по- пуляризации дарвинизма, заявил, что един-

ственное, в чем можно обвинять организаторов терактов 11 сентября, — это «религиозный фанатизм». По его словам, «на- полнить мир религией или религиями последователей Авраама — это то же самое, что разбросать по улицам заряженное оружие. Не стоит удивляться, что этим оружием воспользовались».6 Таким образом, ярлык «фанатика» приклеивается не только к исламистским фунда-

 

 

Г Л А В А 1 8

 

менталистам, но и ко всем другим нетерпимым абсолютистам, испо- ведующим иудейско-христианскую традицию.

Подобные заявления отражают крайне резкое отвержение пост- модернистами истины и их привер-

женность нравственному релятивизму.

Кроме того, они выражают убежден-

ность в том, что в мире не существует никаких абсолютных ценностей, кроме единственной — толерантности. Эта мысль была высказана Генераль- ным секретарем ООН Кофи Аннаном, когда он сказал: «Вне всякого сомне- ния, в мире творится великое зло». А затем добавил: трудность состоит в том, чтобы «понять, где провести раз-

Единственное основное

правило современной жизни заключается в том, что нужно уважать мнения всех, как одинаково нравственные

граничительную черту… Если мы намерены дать злу имя … то давайте назовем его нетерпимостью».7

Так что же получается, осуждающая терроризм нетерпимость — это большее зло, чем зло, совершенное самими террористами? Когда- то терпимость подразумевала, что мы можем апеллировать к разуму для различения добра и зла в открытой дискуссии. Сегодня же толе- рантность используют для того, чтобы называть добро злом, а зло — добром.

 

Таким образом, интеллектуалы приберегают свое возмущение почти исключительно для тех взглядов, которые они считают осуж- дающими. В их глазах это — единственное зло, заслуживающее без- оговорочного порицания. Я осознал это однажды вечером, находясь в доме одного из моих друзей. Напротив меня за обеденным столом сидел высокообразованный бизнесмен, который начал немного вы- сокопарно читать лекцию о многообразии, доказывая, что все куль- туры нравственно равны, просто они находятся на разных этапах развития. Тогда я спросил его: может ли он поставить моральный знак равенства между тем, как скорбящих вдов утешают в Америке, и тем, как их бросают в погребальный костер вместе с умершим мужем в Индии. Понимающе засмеявшись, он с улыбкой ответил:

«Что ж, мы живем в разных культурах, прогрессирующих с разной скоростью».

Подобное тяжело произнести, не поперхнувшись. Из этих слов следует, что толерантность важнее истины — и даже самой жизни. Но это в корне неправильно.

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

Глубоко укоренившиеся идеи постмодернизма сделали движение

«Нью эйдж» самой быстрорастущей на сегодняшний день религией Америки. «Нью эйдж» позволяет нам сконструировать собственную религию, не навязывая никому утверждений об истине. Это движение не предоставляет никакого реального нравственного руководства, по- скольку, если бог — во всем, то он — как в добре, так и в зле.

Последователи «Нью эйдж» и постмодернисты сделали толе- рантность божеством, и люди стали «зеленщиками», выставляющими напоказ транспаранты с надписями: «Нет никакой истины! Наш бог — толерантность!» Единственное основное правило современной аме- риканской жизни заключается в том, что нужно уважать мнения всех, как одинаково нравственные.

Дороти Сэйерс, замечательная английская писательница, с при- сущим ей остроумием описала такое состояние дел: «На земле это явление называет себя ‘Толерантностью’, но в аду его называют ‘От- чаянием’. Это соучастник чужих грехов и самое суровое наказание за них. Это грех, который ни во что не верит, ни о чем не заботится, не стремится ничего познавать, не вступает ни с чем в конфликт, ничему не радуется, никого не любит, никого не ненавидит, ни в чем не видит смысла, живет ради пустоты и влачит свое существование только потому, что нет ничего, за что можно было бы умереть».8

Однако мысль о том, что возражать чьей-либо позиции — это нетерпимость, полностью извращает историческое понимание толе- рантности, которое заключалось в том, что человек должен про- являть уважение и выслушивать чужую точку зрения, даже если он с ней категорически не согласен. Толерантность не отвергала утвер- ждения об истине, а уважала их.

Вследствие нашего искаженного представления о терпимости мы лишились права на свободу слова. В наши дни прежде, чем про- изнести речь, мы должны сопоставить каждое слово с особым ко- дексом, который становится все более строгим. Принуждение стало заменителем силы истины, потому что мы больше не верим в истину — только в важность человеческих чувств. Это уже проявилось и в за- конодательстве. Так, в 1992 году Верховый Суд признал совершенно безобидную молитву одного раввина на церемонии вручения дипло- мов в средней школе в штате Вирджиния неконституционной, по- скольку она посягнула на право пятнадцатилетней девушки не проявлять уважения к выражению религиозных убеждений, с кото- рыми она не согласна. Умение выслушать чужую точку зрения, ко- торое когда-то считалось признаком воспитанности и зрелости, сегодня превратилось в повод для конституционного иска.9

Не менее тревожит тот факт, что, судя по сведениям из залов суда, толерантность теперь запрещает нам озвучивать на официаль-

 

 

Г Л А В А 1 8

 

ных открытых собраниях любые религиозные утверждения, «назы- вающие общепринятым убеждением существование этики и нрав- ственности, выходящей за рамки человеческих измышлений».10 То есть если кто-то на каком-то общественном мероприятии всего лишь заявит о существовании стандартов, превосходящих нормы отдельно взятого человека, то его обвинят в нарушении правил отделения церкви от государства.

Как отметила Сэйерс, постмодернизм с его догматической то- лерантностью может привести только к отчаянию, и сегодня мы видим подтверждение этому в жизни многих людей. Отчаяние, в свою очередь, ведет к пассивности, а та — к скуке. Невзирая на все наши великие технологические достижения и высочайший уровень образо- вания и материального достатка, которого никогда не достигало ни- какое другое общество, мы умудрились высосать из жизни весь смысл, разрушить все основания человеческого достоинства и прав человека, попрать нравственность и рациональное мышление — в общем, обречь себя на одинокий дрейф по безбрежному космосу.

Постмодернизм подрывает веру в науку, поскольку последняя опирается на убежденность в существовании естественного порядка. Тем не менее, многие постмодернисты буквально поклоняются науке, что, конечно же, совершенно алогично. Но, по большому счету, они уже избавились от логики. Открытие логики за четыре столетия до Христа стало одним из уникальных достижений античности. Это при- вело к колоссальному прорыву в развитии цивилизации, поскольку дало людям возможность размышлять о том, что правильно и что нет. Однако постмодернизм более не обременяет себя жесткими тре- бованиями логики, согласно которым мы находим истину или ищем согласованность в своем образе мыш-

ления или убеждениях. В результате

отвержения религиозных «предрас- судков» прошлого даже само знание стало не более, чем предрассудком — такова, если говорить в двух словах, суть постмодернизма.

Этот отказ от здравого смысла делает невозможной интеллектуальную дискуссию. Однако время от времени