Прежде, чем мы сможем обрести счастливую жизнь, необходимо выяснить, что хорошего в самой жизни

хороша жизнь? Если мы уже не можем найти в ней ничего доброго, то почему бы просто не покончить с ней?»

Прежде, чем мы сможем обрести счастливую жизнь, необхо- димо выяснить, что хорошего в самой жизни. Почему большинство из нас держится за нее — особенно, если учесть, сколько в этом мире зла и страданий? С этим вопросом придется столкнуться каждому искателю истины, и характер данного столкновения зависит от наших исходных предпосылок.

Я уверен, что Джон Эрлихман задал этот вопрос в столь отча- янном умонастроении по той причине, что считал свою жизнь ис- ключительно своей. Только он имел полномочия делать с ней что-либо. Джон думал, что обладает абсолютным правом самоопре- деления, и посвятил себя тому, чтобы стать известным человеком. Во многом ему удалось достичь этой цели.

Впрочем, когда люди пускаются в погоню за величием, реаль- ность беспощадно указывает им на их ограниченность. Величие тре- бует, чтобы мир соглашался с их мнением. Когда же общественное

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

мнение восстает против выдающихся мужчин и женщин, их гордость требует оправдания. Те из них, кто упрямо настаивают на своем, в конце концов отвращают от себя не только своих врагов, но и друзей, а порой даже членов семьи.

Именно в этом и заключалась трагедия Джона Эрлихмана. Он стал изгнанником на остров собственного самоопределения.

Идею о том, что мы можем сами определять свою жизнь, то есть самостоятельно выбирать, по каким правилам жить, редко пред- ставляют в столь негативном свете. По сути, постмодернистское об- щество твердит нам о том, что наивысшая цель жизни — это личная независимость, когда мы свободны от всех ограничений и вольны стремиться к своему счастью. Как следствие, сегодня правят бал сию- минутные удовольствия и амбиции. Наша культура утверждает, что никто, кроме нас самих, не в силах сделать нас счастливыми; что жизнь состоит исключительно в том, чтобы узнать, чего же мы хотим на самом деле, и потом никому не позволять становиться на пути к исполнению желаний нашего сердца.

Именно такую точку зрения демонстрирует фильм «Часы», по- лучивший премию «Оскар». Эта глубокомысленная экранизация одно- именного романа Майкла Каннингема, удостоенного Пулитцеровской премии, открывает нашему взору пересечение жизней трех женщин из трех различных эпох. В фильме показана Вирджиния Вулф (ее сыграла Николь Кидман), которая в 1923 году приступает к работе над книгой

«Миссис Дэллоуэй». Мы также видим Лору Браун (Джулианна Мур) — беременную домохозяйку из Лос-Анджелеса 1950-х годов, — которая читает «Миссис Дэллоуэй», пока готовит торт к дню рождения своего мужа. В современном Манхэттене пятидесятилетняя Кларисса Воган (Мерил Стрип) устраивает вечеринку для поэта-гомосексуалиста Ри- чарда Брауна (Эд Харрис) — своего бывшего любовника, который во время их короткого романа в колледже называл ее «миссис Дэллоуэй». Каждая из этих женщин сталкивается с вопросом: «Чем же хо-

роша жизнь?»

Вирджиния Вулф страдает от галлюцинаций и сокрушительных депрессий, и потому ее муж, Леонард Вулф, перевозит ее из Лондона в провинциальный Ричмонд в надежде, что тихая жизнь поспособ- ствует улучшению ее эмоционального состояния. Для Вирджинии, которая приступила к работе над «Миссис Дэллоуэй», тишина ста- новится настолько невыносимой, что она в панике выскакивает из дома и бежит на железнодорожную станцию с намерением уехать в Лондон, чтобы развеяться. Обнаружив, что она пропала, муж мчится следом за ней на вокзал, опасаясь, что в большом городе от пере- избытка эмоций его жена понаделает глупостей. Вирджиния уже дважды пыталась покончить с собой.

 

 

Г Л А В А 1 0

 

Найдя жену на железнодорожной станции, Леонард начинает уговаривать ее вернуться домой, но та противится. «Моя жизнь не принадлежит мне, — в отчаянии говорит Вирджиния, имея в виду бо- лезнь и те перемены, к которым она привела. — Я живу в городе, в котором не хочу быть. Я живу жизнью, которой не хочу жить».1 Она признается, что отчаянно желает вернуться в Лондон. «Это мое право. Это право каждого человека… У самого бессловесного паци- ента, самого ничтожного есть право знать, что для него самого лучше. У него есть право человека… Если выбор встанет между Рич- мондом и смертью, я выберу смерть».

Перед всеми персонажами фильма стоит одна и та же дилемма. Им необходимо решить, что сделает их счастливыми, невзирая на по- следствия. Пытаясь объяснить своей дочери, в чем смысл жизни, Кла- рисса Воган говорит, что, только находясь рядом с Ричардом, живет по-настоящему. В противном случае жизнь выглядит банальной и глупой.

Тут же осознав, что ее комментарий обесценивает взаимоотно- шения с дочерью и партнершей-лесбиянкой, Кларисса пытается ис- править свою оплошность. Она быстро добавляет, что имеет в виду, что переживала самые счастливые моменты, наполненные величай- шими возможностями, во время романа с Ричардом, когда они учи- лись в колледже. Кларисса с тоской вспоминает, как несколькими десятилетиями ранее вышла на пляж из старого дома на берегу за- лива Кейп-Код. Ричард догнал ее, поцеловал в плечо и сказал: «Доб- рое утро, миссис Дэллоуэй».

«Помню, как я тогда думала, что вот это и есть мое счастье… или его начало, — говорит Кларисса. — И впереди будет больше. Я не поняла, что это было не начало. Это и было мое счастье. В тот мо- мент — и только».

Как и Вирджиния Вулф, Кларисса формирует свою жизнь ре- шениями, вытекающими из ее потребности культивировать «совер- шенные мгновения», которые придают ее жизни значимость. Однако она подозревает, что времена ее большого счастья уже позади. От него остались лишь обломки, доступные для Клариссы в ее заботе об умирающем от СПИДа Ричарде.

Между Клариссой и Ричардом состоялся разговор, подобный тому, который у меня был с Джоном Эрлихманом. (Этот эпизод, сыг- ранный двумя прекрасными актерами — Мерил Стрип и Эдом Харри- сом, — является кульминацией фильма.) Пока Кларисса погружена в хлопоты дня, готовя вечеринку в его честь, сам Ричард размышляет над тем, хочет ли он жить дальше. Приехав к нему пораньше, чтобы помочь одеться, Кларисса застала Ричарда разбрасывающим мебель, которая мешала проходу к окну. Подняв створку, он сел на подокон-

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

ник, объяснив Клариссе, что «тянул жизнь» только ради нее, и что ей пора отпустить его.

Кларисса не раз напоминала Ричарду, что, по мнению врачей, он может прожить еще много лет. Она умоляет его не убивать себя:

«Надо верить в лучшее и жить друг для друга. У тебя же случаются и хорошие дни. Ты же знаешь».

«Ну, едва ли, — возражает Ричард. — В самом деле, очень мило с твоей стороны часто говорить это, но… не совсем так». Потом он просит Клариссу рассказать ему, как прошел ее день.

Отчаянно пытаясь удержать Ричарда от самоубийства, она упо- минает о том, каким свежим выдалось утро. Он сразу же связывает ее слова с теми днями, когда они были счастливы вместе, — о том со- вершенном мгновении на пляже залива Кейп-Код. «Мне было девят- надцать лет, и я в жизни не видел ничего прекраснее. Ты вышла через застекленную дверь еще сонная ранним утром. Странно, правда? Для других это было самое заурядное утро».

Однако воспоминаний о невероятной красоте того обыденного утра оказалось недостаточно, чтобы уговорить Ричарда согласиться на многие тягостные часы, которые ему пришлось бы пережить из- за болезни. Он поворачивается к Клариссе и говорит: «Ты была так добра, миссис Дэллоуэй. Я люблю тебя. Не думаю, что были люди счастливее, чем были мы».

С этими словами Ричард выпрыгивает из окна. Счастья, пере- житого в совершенное мгновение, оказалось недостаточно.

Готовясь к похоронам Ричарда, Кларисса звонит его матери, и та приезжает в Нью-Йорк. Выясняется, что это — Лора Браун, та самая домохозяйка из Лос-Анджелеса.

Оказывается, Лора однажды также столкнулась с вопросом о том, стоит ли жить. В одном из эпизодов фильма она показана в го- стиничном номере с книгой «Миссис Дэллоуэй» и смертельной дозой снотворного рядом на тумбочке. Она задыхалась от своей жизни. В конечном итоге, Лора решает, что вместо самоубийства она бросит свою семью, и без единого слова объяснений осуществляет задуман- ное. Причину, по которой она чувствовала себя несчастливой, объ- ясняет лесбийский поцелуй с одной из ее соседок на глазах у маленького сына Ричарда.

Кларисса Воган знает, что решение Лоры Браун бросить семью сильно навредило Ричарду, считавшему свою мать монстром. Она принимает Лору у себя дома холодно, с подозрительностью. Та со- знается, что оставила семью: «Я бросила обоих своих детей. Говорят, это худшее, что может совершить мать. — Лора произнесла эти слова со слезами на глазах, терзаемая желанием оправдаться и обратить время вспять. — Что значит сожалеть, если у тебя не было выбора?

 

 

Г Л А В А 1 0

 

Такое можно пережить, и я так и сделала. Никто не простит меня. Это была смерть, а я хотела жить».

Из сюжета становится ясно, что Лора прощена или, по крайней мере, принята, когда дочь Клариссы, Джулия, сердечно обнимает ее с пожеланиями доброй ночи. Фильм «Часы» не предлагает никакого нравственного императива, кроме поиска личного счастья. И, если Лоре для того, чтобы стать счастливой, требовалось бросить семью, то она не только имела на это право, но и доказала собственное бла- городство своим поступком. Фильм предполагает, что Ричард просто неверно понял свою мать. В действительности, она не сделала ничего плохого.

В своей рецензии на «Часы» феминистка Глория Стайнем, го- воря о показанном в прологе самоубийстве Вирджинии Вулф, отзы- вается об этой драматической смерти, как о «радикальном акте самоизбавления».2 Многие люди классифицировали бы суицид Ри- чарда Брауна и решение его матери предать свою семью точно так же — как радикальные акты самоизбавления.

 

«Такое можно пережить, и я так и сделала», — говорит Лора Браун. Другими словами это звучит так: «Мое счастье — любой ценой». Центральная идея фильма «Часы» (и, пожалуй, основной посыл современной культуры) заключается в том, что мы живем ради обретения личного счастья. Если же цель становится недостижимой, то мы вольны положить конец своей жизни. В конечном итоге, такой поступок является наивысшим проявлением человеческой независи- мости. «Это моя жизнь, и я сделаю с ней все, что посчитаю нуж- ным».

Люди, придерживающиеся подобной точки зрения, сказали бы, что я дал Джону Эрлихману неверный совет. Они бы заявили, что я не только не должен был поощрять его дождаться естественного конца, но был обязан — и в этом заключался мой моральный долг — сделать все возможное, чтобы врач побыстрее сделал ему смертель- ную инъекцию морфия. Если вы думаете, что я слишком сгущаю краски, то вспомните, сколько кинофильмов и телешоу показывают, как мужественные и благородные медсестры и те, кто ухаживают за неизлечимо больными, помогают последним свести счеты с жизнью. Разве в сценариях такие персонажи не изображаются всегда чуть ли не героями?

Лейтмотив фильма «Часы» заключается в непреклонном сле- довании принципу: «Все, что есть в жизни, — это поиск личного счастья». Однако снимавшиеся в нем актеры слишком профессио-

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

нальны, чтобы полностью втиснуть действительность в рамки такого понимания. Они очень точно отразили в этой киноленте реальность, тем самым радикально изобличив несостоятельность собственного мировоззрения. По иронии судьбы, в фильме «Часы» нет ни одного счастливого персонажа. Невзирая на похвалы из уст многих крити- ков, его кассовый успех был весьма скромен, и немудрено. Этот фильм — настоящее приглашение в депрессию, и досмотреть его до конца сможет разве что большой любитель душераздирающих драм.

Итак, вопрос остается открытым: Почему жизнь ради самого себя неизменно ведет к депрессии и, возможно, даже к самоубий- ству?

Реальность дает нам два подтверждения того факта, что личное счастье никогда не должно становиться конечной жизненной целью. Первое из них заключается просто в наших эмоциях. У меня в жизни было множество «совершенных мгновений» (и у вас, наверное, тоже), но случались и гораздо более обыденные. Я также переживал часы глубокого разочарования и депрессии, присущие каждому из нас. Мы живем в очень напряженном мире. Для того чтобы впасть в депрессию, достаточно посмотреть вечерний выпуск новостей. Мы сталкиваемся со всевозможными видами давления и страха. Сколько сегодня на наших улицах террористов и безумцев, похищающих детей? Стресс может влиять на нас как эмоционально, так и физиче- ски. Мы становимся раздражительными. Мы впадаем в депрессию. У нас развиваются обусловленные стрессом болезни. Таким образом, если жизнь имеет ценность только когда мы счастливы, только когда она отмечена «совершенными мгновениями», то нас обязательно по- стигнет глубокое разочарование – таково уж мировоззрение, отра- женное в фильме «Часы».

Во-вторых, что-то внутри нас говорит о том, что приобретать счастье за счет других — неправильно. Однако влияние общества и наш собственный эгоизм настолько успешно учат нас забывать обо всех остальных, что для нас становится нормой игнорировать наше влияние на окружающих.

Я убедился в этом на одной из вечеринок, устроенной в рос- кошном доме на берегу Мексиканского залива в городке Нейплс, штат Флорида. Гости, которые собрались перед самым закатом, стояли перед огромными, обращенными к океану окнами. Все ожи- дали так называемый «зеленый луч» — момент, когда над линией го- ризонта остается только узенькая полоска света, которая вдруг становится ярко-зеленой. Зеленый луч можно наблюдать в лучшем случае только раз в несколько месяцев. Мы все стояли у окон в ожи- дании этого явления, развлекая себя обычными, незатейливыми раз- говорами.

 

 

Г Л А В А 1 0

 

Хозяин дома недавно вышел на пенсию с поста президента одной крупной корпорации. Он много путешествовал вместе со своей женой, и с ними всегда было интересно поговорить. Их новый дом был наполнен произведениями искусства из разных уголков мира.

В тот вечер хозяйка была одета по-царски. Ее руки сверкали крупными бриллиантами. Она была самим воплощением изысканно- сти. Случилось так, что во время ужина я сидел по правую руку от нее, и она рассказала мне, что недавно вернулась с увлекательного семинара по программе «Семинары-тренинги Эрхарда» — так назы- ваемого «эст», которым все повально увлекались в 1970-е и 1980-е годы.

Заинтригованный, я спросил у собеседницы, что она узнала на том семинаре. Хозяйка объяснила, что «эст» учит тому, как освобо- диться от комплексов, мешающих проявиться нашему подлинному

«я». По словам этой женщины, она достигла больших успехов, из- бавившись от множества ранее угнетавших ее чувств.

Мне стало любопытно, и я поинтересовался, как же все это происходит. Она ответила: «Ну, вы переходите от одного человека к другому и высказываете все, что о нем думаете, не заботясь о том, насколько это политкорректно, вежливо или уместно. Вы просто го- ворите все, что придет вам в голову. Я подошла к одному парню и крикнула ему прямо в ухо: ‘Ты — тупой — — —!» — и моя собеседница прибавила тираду смачных ругательств, которые было совершенно дико услышать от женщины столь благородного вида.

«И что вы после этого почувствовали?» — спросил я, отказы- ваясь верить своим ушам.

Она закрыла глаза и запрокинула голову: «О, это было удиви- тельно! Я освободилась от всего внутреннего напряжения».

Еще больше охваченный любопытством, я спросил: «А что по- чувствовал тот парень?»

Собеседница посмотрела на меня так, как будто я сказал что- то в высшей мере невежливое и грубое. В ее взгляде читалось: «А какое это имеет значение?» Ничего не ответив, она просто засмея- лась и отвернулась к соседу слева.

Эта женщина так и не поняла, что тот эпизод вскрыл ее внут- реннее презрение и полное равнодушие к другим людям. Соприкос- нувшись со своим внутренним «я», она лишь показала, насколько в действительности жалкой и никчемной натурой является. Возможно, после этого она действительно ненадолго почувствовала себя хо- рошо, но задумайся она по-настоящему над своим поступком, то, уверен, от ее эйфории не осталось бы и следа.

Как мы вообще оказались в столь плачевном состоянии, что не- ограниченное право крикнуть ругательство на ухо незнакомцу стало

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

восприниматься, как нечто хорошее? Во что мы превратились, если считаем своим долгом удовлетворять необузданное эго, ничуть не за- ботясь о чувствах других людей?

 

Современная вера в то, что мы в самом деле можем достигать личного счастья любой ценой, является следствием фундаменталь- ных изменений в представлениях людей о мире и о месте челове- чества в нем. До эпохи Просвещения XVIII века и научной революции жители Запада верили, что мы — Божьи творения, ко- торые живут в мире, задуманном и созданном всемогущим, разум- ным, личностным Богом. Достижение счастливой жизни было вопросом правильного понимания «инструкций по эксплуатации» для человечества, данных Создателем, и надлежащей реакции на них. Эти инструкции познавались благодаря способностям разума и дару воображения, с помощью «книги природы», а также по мере расширения границ разума и воображения через Божье от- кровение, записанное в Библии.

После того, как Просвещение укоренилось в XIX веке, многие пришли к пониманию, что вселенная — это вовсе не Божье творение, а некое подобие механизма, который появился сам по себе, и рабо- тает по каким-то собственным законам или по случайному стечению обстоятельств. Другие же по-прежнему верили в то, что вселенная была сотворена, но отводили Богу роль эдакого часовщика — мол, Он завел пружину этого мира и оставил его работать, как получится. Оба эти предположения исключают какую-либо роль Бога в делах людей. Механистической вселенной нечего сказать о наших стремлениях, включая желание вести счастливую или наполненную смыслом жизнь. Но как же тогда людям обрести смысл жизни? В чем

может заключаться счастливая жизнь?

После Второй мировой войны группа философов, известная как

«экзистенциалисты», предложила следующий ответ. Поскольку люди, как они любили выражаться, «обречены на свободу», им сле- дует не искать, а творить счастливую жизнь. В процессе этого они

«изобретают себя», поскольку сами определяют, как хотят жить: ценности, цели и критерии, по которым должна оцениваться их жизнь. Мысль о том, что мы — творения, изобретающие сами себя, вызывала у людей безумный восторг.

Как сказала бы Вирджиния Вулф: «У каждого пациента есть человеческое право самому определять свою идентичность, и что для него лучше», — самостоятельно принимая решения о жизни и смерти в совершенной свободе.

 

 

Г Л А В А 1 0

 

О перемене в западном мировоззрении было объявлено в 1966 году, когда журнал «Time» опубликовал статью с кричащим заго- ловком «Бог умер?» Эта статья задавала вопрос: «Жизнеспособна ли еще религия в жизни Америки, или же свершилось то, о чем про- возгласил Фридрих Ницше: ‘Бог умер’?» Независимо от того, прав Ницше или нет, американцы (и в еще более агрессивной манере — ев- ропейцы) начали вести себя так, словно Бог действительно мертв. Движущей силой стало желание героическими усилиями преодолеть пустоту и открыть собственный смысл человеческой природы. В ре- зультате, 1970-е превратились в десятилетие «меня», а в 1980-е воз- никла индустрия самосовершенствования, призванная помочь нам изобрести самих себя. Идея, некогда считавшаяся авангардистской, стала господствующей.

Массовая культура всегда питается из меню философских ре- комендаций. Чистый экзистенциализм для большинства людей ока- зался слишком мрачным, поскольку настаивал на том, что у нас, на самом деле, нет вообще никаких ориентиров правильной жизни. По- этому массовая культура нашла более подходящую альтернативу. Самое значительное влияние на формирование этой новой идеи ока- зали труды немецкого философа XIX века Гегеля, а также — панте- изм восточных религий. Мысль Гегеля заключалась в том, что Бог — это синоним самой вселенной, которая представляет собой разви- вающийся процесс, достигающий в человеческом самосознании своего наивысшего уровня. Таким образом, люди являются главным достижением этого «бога-мироздания»; мы и есть самосознание Бога. Как следствие, если нам хочется познать, кто мы такие, и как обрести счастливую жизнь, то достаточно просто заглянуть внутрь самих себя, чтобы обнаружить там Бога и направление, в котором Он развивается. В конечном итоге, это привело к рождению «Нью Эйдж» — модной религии «нового века».

Сколько раз вы слышали предложение самим стать творцами своего счастья, открыть свое истинное внутреннее «я», обнаружить бога внутри себя? Именно это предписывает индустрия самосовер- шенствования для достижения счастливой жизни, которая почему- то снова и снова оказывается недосягаемой.

Могу сказать вам, что, по-настоящему заглянув внутрь себя, я был потрясен и испытал чувство отвращения. Я обнаружил самодо- вольного лицемера, считавшего себя непогрешимым, потому что ро- дители когда-то научили его этике, и он получил прекрасное образование. Моя самоправедность привела к краху первого брака, что было всецело моей виной. Она же подталкивала меня макси- мально близко к опасной черте, когда дело дошло до грязных игр в политических кампаниях. Из-за самоправедности я оказался неспо-

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

собен увидеть тот факт, что совершаю преступление, показывая ре- портеру собранные ФБР данные. Когда я делал что-то доброе для людей, она говорила мне, что я — хороший, заботливый человек. Но, взглянув на все это повнимательнее, я совершенно не увидел «бога внутри себя». Я обнаружил свою порочность и, что еще страшнее, — желание оставаться порочным. Если не считать тех страданий и бес- покойства, которые причиняли мне неудачи, я был вполне доволен собой и не думал, что хочу каких-либо перемен. В течение двух лет после Уотергейта я был дерзким и слепым гордецом, настроенным на самооправдание не менее решительно, чем Джон Эрлихман.

Искренне исследовав свою жизнь, мы сталкиваемся с мучитель- ной пропастью между тем, какими нам надлежало бы быть, и кто мы есть на самом деле. Сегодня так много говорят о честности. Почему же мы никогда не бываем честными в отношении самих себя? Един- ственные, кто не ощущают этого напряженного диссонанса между добром, которое мы хотим совершать, и злом, которое практикуем, — это социопаты. Именно отсутствие укоров совести позволяет им идти на поводу своих желаний насиловать, мучить и убивать. Подобные мрачные страсти существуют внутри каждого из нас. Вспомните, как вы отреагировали в последний раз, когда кто-то предал вас или об- манул, или оскорбил словесно. Если вы похожи на большинство людей, то вам хотелось причинить обидчику боль, что является сим- волическим эквивалентом того, что практикуют социопаты.

Избежать этой тьмы можно только лишь все отрицая («на самом деле мы этого не делаем»), ища оправданий («мы не хуже дру- гих»); умертвив свою совесть («мы так часто практиковали порок, что уже привыкли к нему») или заявляя о своей невиновности, на- значив себя богом.

В своей недавней книге «Пророки. Кем они были в прошлом? Кто они сегодня?» Норман Подхорец утверждает, что древнееврей- ские пророки, обличая Израиль в идолопоклонстве, подразумевали, что народ предался самообожествлению — подмене Божьей воли собственными желаниями. Подхорец считает, что в точности то же самое все сильнее проявляется в современном западном мире. Без- удержное самолюбование неизменно ведет в данном направлении, как мы увидели на примере вечеринки, устроенной Деннисом Коз- ловски в честь дня рождения жены. Они были такими богатыми, та- кими могущественными, настолько неподвластными общепринятым моральным стандартам. Даже сама атрибутика их вечеринки предпо- лагала, что они живут на Олимпе — как боги.

Большинству людей, обитающих в более скромных условиях, притворяться богами куда сложнее. Вот почему движение любителей заглянуть внутрь себя породило огромную индустрию самосовершен-

 

 

Г Л А В А 1 0

 

ствования. Ее гуру, Тони Роббинс, учит нас, как «разбудить в себе исполина и мгновенно получить контроль над нашей умственной, эмоциональной, физической и финансовой судьбой», а также откры- вает тайны «беспредельной власти». Поскольку мы живем в напря- женном диссонансе между тем, какие мы есть, и кем нам следовало бы быть, гуру самосовершенствования могут бесконечно внушать нам ложь о возможности самим заполнить этот пробел. Такое предло- жение в высшей степени привлекательно, но только совершенно не соответствует истине.

Как отметил в своей книге «Потерянные в космосе. Последняя книга о самосовершенствовании» католический философ и романист Уокер Перси, «эго не может помочь самому себе». Это плохая но- вость, общий знаменатель всего человечества и определяющий эле- мент трагедии современности. Парадокс неизменен: те, кто пытаются сберечь свою жизнь, потеряют ее. Любое мировоззрение, не считаю- щееся с этой трагедией, не может быть истинным и неспособно дать надежду. Тех, кто упрямо продолжают верить, что эго способно по- мочь самому себе, в конце концов ожидает отчаяние, потому что они доверились иллюзии.

Осознание этого факта дает нам возможность выйти за рамки эгоцентризма и помогает увидеть крайнюю важность взаимоотноше- ний. Для обретения счастья мы должны понять, насколько сильно наша жизнь принадлежит другим, и какое это великое благо.

 

 

 

Глава 11

 

 

Чья это жизнь?

 

 

П

озвольте задать вопрос. Кто говорит: «Это моя жизнь»? Где вы раньше слышали эту фразу? Конечно же, от подростков, сражающихся за утверждение своей самостоятельности. Тем не менее, мы все чаще слышим, как взрослые говорят по сути

то же самое: «Никто не будет указывать мне, как поступать с моей

жизнью».

Подобные заявления — чистой воды глупость. Вы только при- смотритесь к тому, как на самом деле устроен этот мир. Никто из нас не живет обособленно от других людей. Хотим мы это призна- вать или нет, но мы нуждаемся друг в друге.

Иногда действительности приходится пробиваться сквозь нашу гордость и даже сбивать с ног, чтобы мы, наконец, согласились об- ратить на нее внимание. Одному из моих молодых коллег, Роберто Ривера, пришлось пережить жестокое падение, чтобы увидеть, на- сколько он нуждается в других людях.

Роберто — одаренный человек с выдающимся диапазоном инте- ресов и талантов: от древнегреческой философии до баскетбола в команде университетской лиги, от приготовления кулинарных дели- катесов до классического блюза. Кроме того, он — отец-одиночка, воспитывающий сына-аутиста. Если кто-то и имеет право гордиться собой, то это — Роберто. Гордость, однако, привела к тому, что он превратил самодостаточность в фетиш, всячески противясь помощи друзей и родственников.

Однажды на Рождество, будучи в гостях у сестры в Нью- Джерси, Роберто споткнулся на лестнице и серьезно упал, порвав связки на левой ноге. Младший брат и зять отвезли его в пункт не- отложной помощи, где он провел ночь. Когда Роберто отпустили домой, родные продолжали заботиться о нем, помогая утром под- няться с постели, добраться до ванной и одеться. Спустя несколько

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

недель после этого инцидента Роберто узнал, что ему требуется опе- рация, после которой придется провести месяц в гипсе, а затем еще полтора посещать физиотерапевта.

Когда Роберто вернулся в Вашингтон, близкий друг забрал его на железнодорожной станции, свозил за покупками и проследил, чтобы у него было все необходимое. В течение следующих несколь- ких недель, пока Роберто восстанавливался, пытаясь при этом еще и заботиться о своем сыне-аутисте, друзья привозили ему продукты и помогали в куче других вещей по дому.

Все это вдребезги разбило иллюзии Роберто о самодостаточ- ности и нанесло удар по его эгоизму. Позже он сказал: «Невоз- можно оставаться гордым, когда кто-то видит тебя неодетым». Благодаря этому периоду полной зависимости от других, Роберто увидел изъяны в своих представлениях о личной независимости и са- модостаточности.

Вера в собственную независимость — это фикция, и чем дальше, тем меньше от нее пользы. Все мы живем, окруженные обширной сетью друзей, родных, коллег и невероятно сложных взаимосвязей, составляющих общество. Младенцы зависят от своих родителей, сту- денты — от профессоров и тоже — от родителей, которые помогают оплачивать учебу. На рынке труда сложно найти хоть какую-нибудь полностью обособленную профессию. Мы зависим от поставщиков услуг, торговцев, снабженцев, бухгалтеров, консультантов и юристов, и это — лишь начало списка. Даже охотник на самом отдаленном пушном промысле Аляски в какой-то мере зависит от внешнего мира и очень сильно — от гармоничного взаимодействия с миром природы. Однако наша гордость зачастую ослепляет нас, и мы неспособны признать свою зависимость от других.

Эта гордость просачивается во многие сферы нашей социальной жизни, всецело охватывая и такой вопрос, как «достойная смерть». Поборников эвтаназии больше всего беспокоит унижение достоинства, с которым якобы сталкиваются те, кто оказывается зависимым от дру- гих людей. Они не хотят, чтобы чья-то забота лишила их иллюзии пол- ной независимости. Однако мир, в котором пожилых родителей считают бременем для своих детей, жесток и уныл. Он наполнен уми- рающими в одиночестве людьми, о которых никто не заботится, кото- рых никто не любит, а впоследствии — никто не оплакивает. Но такой мир нежизнеспособен, потому что взаимозависимость встроена в ес- тественный порядок вещей. Мы созданы, чтобы жить вместе.

Я увидел реальность этого в тюрьме, и иногда — в крайних фор- мах. Несколько лет назад во время посещения федеральной женской колонии в Алдерсоне, штат Западная Вирджиния, в спортзал послу- шать мое обращение собрались практически все обитательницы

 

 

Г Л А В А 1 1

 

тюрьмы. Женщины были очень радушны, оживлены и восприимчивы. Они сидели парами, многие — держась за руки и проявляя явные знаки симпатии друг к другу. С горем пополам мне удалось сохра- нить невозмутимый вид и поделиться тем, что говорит Библия, даже несмотря на неприкрытое пренебрежение этих женщин к Божьему Слову.

То же самое я увидел и в других тюрьмах. В тюремных адми- нистрациях это считают естественным явлением. Когда женщины оказываются в заключении, после того, как их зарегистрируют, обы- щут и заберут все их вещи, они переживают отчаянное желание снова обрести хоть какое-то чувство принадлежности. Инстинкт обустрой- ства гнезда быстро приводит к тому, что женщина привязывается к другой заключенной, и от двух до четырех таких «супружеских пар» обычно составляют закрытое мини-общество. Обитатели мужских ис- правительных учреждений склонны формировать банды «мачо», связи в которых не настолько эмоционально глубоки, но не менее крепки.

Я также видел, как тюрьмы используют принудительную, неес- тественную изоляцию в качестве наказания. Строптивых заключен- ных сажают в «нору» — так на тюремном языке называют одиночный карцер. В некоторых тюрьмах по миру я сталкивался с крайностями, когда одиночное содержание из формы наказания переходит в луч- шем случае в разряд нравственных пыток, а в худшем — физического варварства. Я видел «норы», куда заключенным приходилось впол- зать на четвереньках, и такие, где месяцами не включали свет. Чело- век, проведший слишком много времени в таком карцере, может получить необратимые умственные и эмоциональные травмы.

Человеческую потребность в общении подчеркивают и истории, дошедшие до нас из главной тюрьмы северного Вьетнама, в которой во время войны содержались американские военнопленные. Они на- зывали ее с мрачным юмором «ханойский Хилтон». Большинство за- ключенных сидели в одиночных камерах, но они разработали собственную систему связи, воспользовавшись азбукой Морзе. Зако- дированные послания передавали из одной камеры в другую, посту- кивая по стенам. Благодаря этому, многие военнопленные выжили и остались в здравом уме. Больше всего на свете они ценили те краткие минуты, когда их собирали вместе — пусть даже для грубых допросов и сеансов «промывки мозгов».

Ньен Чен во время своей изоляции находила отдушину в том, чтобы разглядывать через окошко в железной двери камеры сотруд- ника «Трудового перевоспитания», который иногда приносил ей еду. За годы ее заключения он был одним из немногих, кто ей улыбался, и даже краткий взгляд на эту улыбку нес в себе укрепляющую силу.

 

 

С Ч А С Т Л И В А Я Ж И З Н Ь

 

 

Утверждение о том, что люди нуждаются друг в друге, подтвер- ждается практическими исследованиями. Группа из тридцати трех уче- ных, изучив взаимосвязь между развитием человека и уровнем его общения, опубликовала результаты исследований в 2003 году под за- головком «Запрограммированы общаться».1 Отчет доказывает, что все дети нуждаются в авторитетных сообществах, призванных передать им некую модель нравственного поведения. Без взаимоотношений любви с людьми и социальными институтами, дающими ребенку моральные и духовные наставления, он становится более склонным к психическим расстройствам, которые развиваются в позднем подростковом возрасте. Сложное взаимодействие между детьми, их семьями и обществом ре- ально влияет на характер развития их врожденных качеств. В отчете сказано, что мы на биологическом уровне «запрограммированы» на поиск смысла жизни во взаимоотношениях с другими людьми.

Исследователи отмечают, что стремление к нравственной осмысленности и интерес к трансцендентной реальности берет на- чало «в нашей базовой биологии и в особенностях развития нашего мозга». Вопрос о том, как все это появилось — по некоему разумному замыслу, или случайно, — я пока что оставлю открытым, однако вы- шеупомянутый отчет дает ясные эмпирические доказательства того, что жажда истины и наполненной смыслом жизни коренится в нашем биологическом устройстве.

Большинство из нас понимает важность взаимоотношений и без подтверждающих научных изысканий. Эта истина быстро про- является во времена кризиса. Когда 11 сентября 2001 года террори- сты атаковали Всемирный торговый центр и Пентагон, я находился во Флориде, занимаясь перевозкой книг в новый дом, который мы с Пэтти только что купили в попытке сократить семейные расходы. В нем еще не было подключено ни телевидение, ни радио, и потому я пребывал в полном неведении о случившемся. Вдруг, с криком: «Ата- кованы Всемирный торговый центр и Пентагон!» — в дом ворвался один из грузчиков. Когда я спросил, кем атакованы, он только пожал плечами и выбежал на улицу. В тот момент я знал только одно: про- изошла ужасная катастрофа. Первое, что я сделал, — схватил мо- бильный телефон и позвонил Пэтти и нашим троим детям. Только удостоверившись, что с ними все в порядке, я попытался выяснить подробности случившегося.

Последние несколько лет я часто спрашивал у людей, что они делали 11 сентября, когда узнали о теракте. Подавляющее большин- ство поступили точно так же, как и я. Разумеется, то же делали и те многие, кто стали жер