Капитан, которого мы считали убитым, медленно приходил в себя.

— Друзья мои, — с трудом обратился он к нам, — есть ли на корабле убитые, которых нам надлежит оплакивать?

Мы были так возбуждены, мысли путались, нам никак не удавалось привести в порядок нашу память, и такой простой вопрос капитана застал нас врасплох.

— Господин Буден, — вновь заговорил капитан, обращаясь к своему помощнику, — я вас прошу, сделайте перекличку…

Господин Буден немедленно повиновался, и все наши люди откликнулись, когда он произносил их имена, кроме одного, прозванного Пранту.

После этого приступили к перекличке негров. Увы! Девяносто рабов погибли, часть во время боя, часть в волнах моря; кроме того, двадцать рабов были тяжело ранены и находились на грани смерти.

При этом открытии господин Лиар побледнел и схватился за сердце.

— Мы потеряли не менее ста тысяч франков! — с болью в голосе проговорил он.

Утром 14 марта мы занялись похоронами несчастного Пранту; капитан Лиар захотел воспользоваться этим случаем, чтобы обратиться к бунтарям с суровой и одновременно прощающей речью, которая должна была вернуть неграм душевное равновесие. Чтобы придать своим словам больше весомости, он решил заставить рабов присутствовать при последних почестях, которые мы собирались отдать их жертве.

Сразу после завтрака в присутствии остатков наших рабов мы открыто зарядили две пушки, направив их в сторону негров, чтобы иметь возможность поразить мятежников при первых признаках восстания. По бокам обоих орудий поставили матросов с запалами в руках; затем построили негров вдоль борта от одного конца корабля до другого, и церемония началась.

Катафалк, покрытый разноцветным флагом, был помещен горизонтально на барьер широкого борта палубы с подветренной стороны; в это похоронное ложе поместили завернутое в белый саван тело несчастного Пранту.

Капитан Лиар вышел вперед и, обращаясь к африканцам, произнес речь, которая, как он полагал, не могла не произвести на них впечатление. Он сказал, что мы купили их у хозяев Занзибара с единственным намерением спасти от тяжелого рабства. К тому же, они не должны подозревать нас в жестокости по отношению к ним, ибо наш милосердный Бог, который желал, чтобы все на земле стали братьями, приказал нам выкупить их и хорошо с ними обходиться. Наконец, после красочного и вдохновенного рассказа о Боге, который, казалось, впечатлил его аудиторию, капитан Лиар закончил свою речь и упал на колени вместе со всем экипажем.

В этот момент боцман Флери немного наклонил основание катафалка, и тело Пранту тихо соскользнуло в море».

БУРЯ ПОСЛЕ РЕЗНИ

«На следующий день, 15 марта, все вошло в свою колею на борту „Дорис“; урок, полученный нашими африканцами, был из тех уроков, которые быстро не забываются!

Господин Лиар с карандашом в руке с самого утра погрузился в расчеты; выводы, к которым он пришел, придали ему немного спокойствия, так как если никакой непредвиденный случай не омрачит наше возвращение в Бурбон, то сто сорок оставшихся негров покроют расходы, затраченные на наше путешествие. Он даже предвидел получение небольшой прибыли, если никакая эпидемия не разразится на его корабле.

Было одиннадцать часов утра; чистое небо, кое-где покрытое легкими облачками, предвещало нам великолепный день; наши повисшие паруса ожидали ветра. Делать было нечего и капитан Лиар, ослабевший после ранения, отправился в свою каюту немного отдохнуть.

Господин Буден, его помощник, не очень сведущий в морских делах, попросил меня спуститься в камбуз, так как он не понимал ничего в распределении нагрузки на судне, а сам заступил на вахту вместо меня. Франсуа Комбало находился в то время у руля. Я был в камбузе уже примерно двадцать минут, когда внезапная свежесть, неожиданно пахнувшая с палубы, привлекла мое внимание. Я почувствовал, что корабль сильно накренился, все предметы с грохотом покатились в одну сторону. Матросы на палубе в волнении что-то кричали, сквозь их крики я услышал голоса помощника капитана, а потом и самого господина Лиара, которые громко отдавали команды:

— Руль по ветру! Убрать паруса! Ослабить большой марсель!

Не медля ни секунды, я бросился к юту. Поток воды сбил меня с ног. Я быстро вскочил и не без труда все же взобрался на ту часть корабля, которая еще не была залита водой. Мне сказали, что внезапно налетел северный шквалистый ветер, который накренил судно, переставшее слушаться руля. Это казалось совершенно невозможным.

Матросы, взобравшиеся на мачты и видевшие подводную часть корабля, которая теперь частично оказалась над водой, смотрели глазами загнанных животных на волны, с размаха налетающие на палубу, обдавая их брызгами и пеной и, казалось, пытаясь утащить их с собой в пучину моря.

Так как я никогда не слышал хоть одного случая о том, чтобы опрокинутый на бок корабль не пошел немедленно ко дну, то я приготовился к тому, что в любую секунду море поглотит „Дорис“. При каждом новом ударе огромной волны я инстинктивно закрывал глаза. Настроение экипажа можно было выразить в двух словах: покорность судьбе. Они ни о чем не думали, ничего не предпринимали, а пассивно ждали своего конца.

Однако, когда все мы увидели, что прошло уже две или три минуты с тех пор, как наш бриг завалился на правый борт, а мы еще не погрузились в море, надежда вернулась к нам. Многие матросы принялись лить слезы от радости и истово благодарить Бога за это чудо.

— Гарнерей, — обратился ко мне капитан, — прыгайте в лодку вместе с боцманом Флери и немедленно займитесь добыванием разбросанного материала, досок и тому подобных вещей, которые сгодились бы для строительства плота.

Слово „плот“ удвоило нашу надежду, ибо мы находились всего лишь в сорока лье от побережья и могли бы надеяться достичь земли с помощью нехитрого сооружения.

Наш корабль лежал на боку таким образом, что каждый новый вал с силой обрушивался на мачты, что очень затрудняло нашу работу. Тем не менее, нам удалось оторвать нижние реи, которые должны были служить основой для конструкции плота. Особенно много сил у нас уходило на борьбу с неграми, укрывшимися среди корабельного такелажа и пытающимися каждую минуту завладеть нашей единственной лодкой.

Тщетно пытались мы их успокоить и заверить, что работаем для их же спасения, они все равно продолжали свои попытки, осыпая нас проклятиями и угрожая убить. Они уже были так близки к тому, чтобы захватить эту спасательную шлюпку, что мы были вынуждены спустить ее на воду и самим выйти на ней в открытое море.

В душах матросов надежда сменилась отчаянием. Действительно, строительство плота, нашего единственного средства спасения, становилось из-за тупости негров невозможным. Лодка качалась на волнах в нескольких саженях позади „Дорис“; по приказу господина Лиара мы внезапно приблизилась к корме, прежде чем негры разгадали наше намерение.

Господин Лиар, Буден и брат Флери, находившиеся на самом краю кормы, быстро прыгнули в лодку, и мы все пустились в открытое море. Работорговец, как видно, не считал себя обязанным соблюдать морской закон чести, предписывающий капитану покидать тонущее судно последним.

Не успели мы отплыть на несколько метров от „Дорис“, как негры попрыгали с корабля в море и пустились вдогонку за нами. Наш малочисленный экипаж приналег на весла, и лодка помчалась вперед, насколько это было возможным, в разыгравшемся море.

Постепенно число наших преследователей уменьшалось. Некоторые не рассчитали свои силы, другие оказались добычей акул. Наиболее сильные негры догнали нашу лодку, но она и так с трудом выдерживала шесть человек. Работорговец и его помощник вооружились веслами и отталкивали негров с яростью, которую мое перо отказывается описывать…»

ТОРГОВЛЯ КУЛИ