Ближний брат проверил, туги ли веревки, и Пошел прочь.

– Эй, – позвал Денис. – Я в туалет хочу!

– Под себя сходи, – не оборачиваясь, ответил ближний брат. У выхода из комнаты задержался, пошарил рукой по стене и выключил свет.

Теперь Денис видел только контуры печной дверцы. В печи гудело и щелкало. «Дровишки сыроваты», – подумал плененный молотобоец и принялся вращать головой, кулаками и ступнями, чтобы кровь не застоялась. Он вспомнил, что совсем недавно сидел на мягком диване, пьяный и веселый, и слушал, как женщины обсуждают между собой вкус его собственного семени.

Потом свет опять включили. На этот раз явился ближний брат номер один. Денис сощурился, поджал застывшие пальцы ног и вспомнил, что на сломе в коммерческой артели с ним работал похожий человечек: узенький, белесый, все время мелко трясущийся в моменты возбуждения – конфликта или дележа заработанных денег; у человечка даже зубы звонко стучали, когда он нервничал; однако эта особенность поведения не мешала ему круто выпивать и хорошо стоять в драке. Если кто-то ведет себя странно, некрасиво и даже позорно, это ровным счетом ничего не значит. Сопливый, неопрятный, жалкий и нефотогеничный человек вдруг может в долг тебе дать. Или, допустим, в морду.

– Сейчас пойдем в туалет, – дружелюбно сказал щуплый. – Только ты, Денис, многого от нас не жди. Мы тебя жалеть не будем. У нас есть сканер, но он… слабоват. Чтобы считать информацию, нам надо утомить твой мозг, лишить его запасов глюкозы. На подготовку уйдет двое суток. Мы не будем давать тебе есть и спать, а когда ты ослабнешь – сразу просканируем. Где, что, как – все узнаем. Еще желательно, чтобы ты испытывал боль, потому что на блокировку болевого импульса уходит много нервной энергии…

– Слушай, – спросил Денис, – а фамилия Хоботов тебе ничего не говорит?

Щуплый подумал и спокойно ответил:

– Нет. Не припоминаю.

– Жаль.

– Тебе придется тяжело, Денис. Мы все равно получим ответы, так что лучше тебе не доводить до греха…

– Хуй тебе, – столь же дружелюбно ответил Денис. – Глеб не дурак, он на одном месте не сидит. Я не знаю, где он. Я не знаю, где зародыш. И телефона не знаю, – Глеб сам должен меня найти, в условный момент…

– Не важно, – спокойно произнес ближний брат номер один. – Твой Глеб где-то в Москве и прячется, надо думать, на верхних этажах какой-то башни. Мы найдем твоего Глеба, не переживай. Кстати, ты зря считаешь нас мракобесами. Я, например, инженер, у меня три профессии, жена, дети, свой дом под Куполом. Храм во всем меня поддерживает. И даже помогает с карьерой.

– И чему же молятся в вашем храме?

Ближний брат улыбнулся.

– Богу.

– А стебли при чем?

– Стебель есть проводник божьей воли. Прямая дорога от праха к желтой звезде. Если тебе интересно, можем поговорить. И про стебель, и про бога.

– Сначала поссать надо, – сказал Денис. – А потом можно и про бога поговорить.

– Может, ты и прав, – усмехнулся брат. – Пойдем, свожу тебя в туалет, пять минут отдохнешь – и приступим.

– К чему?

– К болевому воздействию.

– Подожди, – попросил Денис. – Что значит «приступим»? Я, может, вам и так все скажу. Без всяких импульсов. И даже веру приму. Мне надо подумать.

– Нет, Денис, – ровным голосом возразил щуплый, ушел в темноту, зазвенел металлом и вернулся, волоча за собой массивную стальную цепь. – Не надо тебе думать. Ты нам ничего полезного не скажешь. И веру не примешь. Отец сказал, что ты упрям и самонадеян, и тебя бесполезно уговаривать. А отца не обманешь…

Щуплый проверил цепь на прочность. Звенья были тронуты ржавчиной.

– Ты, Денис, просто не понял, кто с тобой говорил. Отец – он… Он обратил триста человек. А каждый из тех трехсот обратил еще триста. Отец проповедует на шести языках. Даже на языке глухонемых… Он написал пятнадцать томов комментариев к «Священной тетради»… Отец сказал, что ты неглупый, но упрямый, а это еще хуже. Еще он сказал, что ты будешь тянуть время. Ты надеешься, что тебя начнут искать. Ты будешь якобы думать, потом якобы дашь себя уговорить, потом якобы засомневаешься… В общем, не утруждай себя. Нас не так просто обмануть.

Ближний брат сковал руки Дениса, достал нож и перерезал веревки. Рвануться, мгновенно решил Денис, придушить, отобрать оружие, заставить открыть замки на браслетах… Но едва поднял руку – ее пронзила сильная боль, словно тысячи железных муравьев забегали под кожей.

– Не спеши, – хладнокровно рекомендовал брат. – Ты уже четыре часа как связан, затекло все… Шевелись понемногу и терпи, через десять минут легче станет. Ведро в углу. Советую и по-малому сходить, и по-большому, чтобы потом меньше напрягаться…

Глава 6

Он лежал на спине. Руки и ноги привязали к прямоугольной раме – четыре массивных деревянных бруса, потемневших от времени, сбитых встык и скрепленных стальными скобами. Вязали надежно, новеньким «шнуром бельевым», но на раме Денис увидел обмахрившиеся остатки старых, сгнивших уже веревок и подумал, что он явно не первый и не второй распинаемый. Земля была сырая и твердая; затылок и лопатки скоро онемели от холода. В ушах гудело, звук шел извне, басовое многоголосие, бесконечно длящаяся нота. Денис не видел источника звука, – справа от него был мощный деревянный забор, слева стена дома, сложенного из вековых бревен, наверху – бледное, в редких облаках небо.

– Будете поджаривать? – спросил он.

Не ответили. Один из братьев, проверяя узлы, перешагнул через пленника, и под грубой зеленой рясой обнаружились прозаические джинсы; вид помятых и не вполне свежих штанов вдруг напугал Дениса: с ним имели дело не какие-то уникальные безумцы, решившие совершить некое фантастическое действо, а обычные люди, и намерения их, судя по всему, были самые обычные.

«Убьют, – подумал Денис. – Хобота убили – и меня убьют».

– Взяли, – негромко скомандовал кто-то; раздались натужные выдохи, раму поставили вертикально, Денис сощурился и задохнулся от изумления: глазам открылась изумрудная даль под неярким солнцем, пологий распадок меж двух сопок, бесконечные волны шевелящихся ветвей. Вот, оказывается, откуда органный звук, понял пленник, – так гудит под ветром тайга. Странно, ведь считается, что всю Сибирскую тайгу свели под корень китайцы, еще до искоренения, а она, оказывается, вот – жива, цела, безбрежна. Или не всю ее свели? Или никому не под силу свести ее всю?

А далеко впереди, почти у горизонта, из голубоватой дымки выступал Купол: пузырь, изнутри слабо подсвеченный молочно-белым. Оброненный богом и вдавленный в планету шарик для пинг-понга диаметром сто километров.

В стороне, низко над сопками деловито и мирно прогудел расцвеченный огнями летательный аппарат – новая группа дикарей прилетела из Европы, привезла местным блядям свое семя, для вдумчивых дегустаций.

Его понесли. Двор был обширен, хозяйство богатое. Два просторных сруба с широкими застекленными верандами, спутниковые антенны, повсюду столбы с камерами слежения и прожекторами, двустворчатые ворота, несколько мощных китайских вездеходов, все – сверкают чистотой, но один до крыши облеплен высохшей грязью; на нем меня привезли, подумал Денис и попытался запомнить номера машин, однако спустя несколько мгновений решил, что это глупо. Если он сможет сбежать, то найдет этот скит с номерами или без номеров. Найдет сутулого предстоятеля и всю его ближнюю братию. И дальнюю. Всех найдет.

Его опять поставили, и он увидел перед собой ближнего брата номер один – того, кто полчаса назад обещал страшные муки. Лицо его было бесстрастно, глаза полуприкрыты, в руках книга в массивном переплете с потемневшими, захватанными краями. Брат посмотрел на Дениса, затем резким движением накинул капюшон и опустил голову.

– Выйдет стебель из праха, юн и тверд, – тихо произнес он. – Устремится к лучам желтой звезды, снизу вверх, по прямой, не зная никакой помехи.

Подхватили другие голоса, забормотали хором:

– Не коснется того, что сделано для блага твари божьей, разумной и неразумной. Но пронизает любую препону на пути своем, с умыслом сотворенную, аки копье, ниже камень и броню, ниже плоть живую грешную.

– Всех не перевешаете! – крикнул Денис.

Его наклонили спиной вниз, осторожно опустили на мягкое и теплое – это была сетка, очевидно – металлическая, частая и туго натянутая, она прогнулась и заскрипела, и Денис почувствовал себя вполне комфортно. Правда, в левую икру, в поясницу и в шею уперлись несколько иголок. Денис, как мог, сдвинулся в сторону, но ничего не добился, иголки были многочисленны.

– Зря вы, парни, – сказал Денис. – Я вас всех найду. И отца вашего. Я не зверь, как вы, я вас пытать не буду. Я с вами в футбол сыграю, на девяностом уровне. Там никаких препон нет, ни справа, ни слева. Посмотрим, как вы помолитесь, когда наши ребята пенальти будут бить!

Солнце било прямо в глаза. Сбоку кашлянули и провозгласили:

– Стих первый. «Сначала была нужда, и нужда была в Боге. И стал Бог, а нужды не стало. И стало Семя, и Семя было от Бога. И не было света, чтобы согреть его, и воды, чтобы напитать его. И некуда было ему падать, ибо не было ничего, кроме Бога. И умерло, никуда не упав, и стало прахом. И была скорбь Божия, и гнев, и веселье, и вспыхнул прах Семени его, от гнева и веселья, и стал свет горячий и прозрачный. И увидел Бог…»

– Слушай, – сказал Денис, – прекращай. Развяжи веревки. Я все понял. Считай, что я с вами. Я попрошу Годунова – он вам продолжение напишет. Взрослые серьезные мужики, а занимаетесь хуйней…

Голос окреп:

– «…и увидел Бог, что некуда падать Семени его, ибо ничего нет, кроме света, и второй раз бросил семя в пустоту, и опять стал прах, и прах от праха, и был мертв, ибо не было жизни. И создал Бог жизнь из праха и света, ибо не было ничего, кроме праха и света, и назвал „вода“, что значит „жизнь“. И в третий раз бросил Семя, и упало во прах, и приняло жизнь от Бога, и стало живое. И сказал Бог: есть Бог, есть Семя его, есть прах семени его, есть свет от праха, есть жизнь из праха. Больше ничего нет и не будет. И стало так…»

– Алло! – крикнул Денис. – Брат! Позови старика, надо поговорить.

– Стих второй. «И было Семя от Бога, и упало во прах, и была вода, и свет прозрачный, и вырос Стебель, и путь его был из праха к свету, по прямой. И сказал Бог: вот дорога всего живого, от праха к свету, по прямой, снизу вверх, других дорог нет и не будет. И был Бог весел и счастлив, и удалился, ибо дело было сделано, и не стал Бог нужен быть, и стал повсюду и нигде. И был Стебель, и Стебель от Стебля, и так тысячу тысяч раз, из рода в род, и повсюду была жизнь и свет, и не знали никакой дороги, кроме как снизу вверх, от праха к свету по прямой. И свободно плодилась всякая тварь, и питалась от Стебля, и все лисы имели норы, а птицы небесные – гнезда, и было хорошо, и Бог был везде и нигде. И тысячу раз по тысяче лет прошло».

– Перекури, – сказал Денис. – Устал ведь. Иди чайку попей.

– Стих третий. «И стало много праха, теплого и жирного, и Стебля, и стало изобилие, избыток и тень. И вышел диавол, из жирного праха сгущенный, сын изобилия, дитя избытка и тени. И сказал: знаю другую дорогу, кроме прямой. И многие твари слушали его. И было великое сомнение. И родился из сомнения человек, и мысль его была быстра, а сердце жестоко. И приблизился к нему диавол, ибо где человек – там и диавол, а где диавол – там и человек. И спросил диавол человека: есть ли нужда в Боге? А человек сказал: нет нужды в Боге, ибо все есть; а когда все есть, Бог не нужен. И сказал диавол: живи с этим. И указал тысячу тысяч дорог, кроме прямой, и пошел человек, и до сих пор идет. И угрыз диавол корни Стебля Божьего, и погубил, а Семя не угрыз, но оставил след зубов, ибо Семя от Бога, и угрызть его нельзя. И тогда спрятал Семя во прахе, и запутал следы, и сам забыл, где спрятал. Ибо диавол свои дела не помнит, а только чужие».

– Кстати, – прохрипел Денис, – это правда. Я кувалдой по нему пиздячил, плечо вывихнул, и ничего. И след зубов тоже есть…

– «И перестал расти Стебель, и сделался великий глад. И многие твари умерли, и люди. А другие люди искали пищи и не нашли, и тоже умерли, а третьи ослабли, а иные возлегли без сил и ждали чуда. А диавол торжествовал, и учил так: нет Бога, нет Семени его, и нет Стебля из Семени, и нечем вам питать себя и потомство. Так учил диавол, и как сам был рожден из праха жирного, и сам в жире, отрезал от себя жирное сало, и дал, и сказал: вот пища, моя и от меня, насыщайтесь или умрите, ибо люблю вас более Бога. Еще так учил: нет с вами Бога, а я есть, и всегда буду с вами, ибо Бог без вас может, а я не могу. И дано вам от Бога только Семя его, а от меня – часть меня; любите меня и насыщайтесь салом моим. И насытились твари салом диавола, и человек насытился, и нашел сало диавола сладким и мягким, и триста дней ел сало диавола, и слушал речи диавола. И учил диавол: горек Стебель Божий, но сладко сало мое, неужели выберешь горькое, если можно взять сладкое? А на триста первый день не дал сала своего, и сказал: теперь оно не для всех. Еще так сказал: иди и убивай, и питайся плотью и кровью тварей, она горяча и жирна, и сладость в ней, и сила. И стало так, и кровь залила землю, и лилась тысячу раз по тысяче лет. И стали твари злы, ловки и быстры, а человек злее всех и быстрее, и плотью тварей насыщал себя, женщин своих и потомство свое. И был рад диавол, и весел, и правил миром, но имел одну печаль: найти Семя Стебля и угрызть. И позвал людей, и сказал так: лучшему из вас дам сало свое, если найдет Семя Стебля, во прахе сокрытое…» Сетка остыла, а иглы прибавились в числе и уже ощутимо врезались в кожу. Денис пытался напрячь спину и ноги, выгибал тело, упираясь только пятками и затылком, но каждая попытка встать на «мост» заканчивалась обрушением вниз – иглы вонзались в спину, в ягодицы, в шею, в бедра; постепенно появилась боль. А хуже физической боли было изумление и отчаяние, понимание того, что все происходящее – реальность, все – всерьез, никто не придет и не скажет: вставай, мы просто проверяли тебя и теперь видим, что ты стойкий парень. Здесь хотят изувечить его или убить. Здесь всем наплевать, что он живой человек, молодой и сильный, что он студент, активист слома и гражданин России. Его растерзают, или он истечет кровью, или подохнет от переохлаждения, привязанный за руки и за ноги, под ровное бормотание безумца, читающего безумный текст, сочиненный лучшим другом его, Дениса, отца.

Одна игла вылезла особенно высоко, воткнулась в поясницу, острие было твердым, но сидело неплотно; если Денис пытался сдвинуться вбок, или чуть выше, или ниже, оно шевелилось, но не покидало раны. Попадет грязь, решил он, и – все. Сепсис, гангрена, не спасут.

– Стих четвертый. «И был царь, именем Иоаким, и было царство его велико и изобильно, люди жили сыто и вкушали пищу четырежды в день, и жизнь их была легка. Сам же был пресыщен, жесток и видом подобен сухому дереву. И положил все дни жизни своей на приумножение величия своего и на истребление врагов, и всех истребил, и пропитал земли царства своего кровью врагов в глубину на тридцать локтей, так что нельзя было погрузить плуга в борозду, чтоб не узреть кровь. И нечего было желать ему, и был скучен. И тогда послал людей многих искать во прахе Семя Стебля, и нашли. И повелел Иоаким умертвить нашедших, и уединился, и триста дней смотрел на семя, не умея отвести глаз. И оставил дела, и народ свой, и жену, и потомство. И явился ему диавол, в облике нагой девы, обильной телом, и сказал: бери меня и сало мое, а Семя отдай, ибо желаю угрызть. И искушал его, говоря: кто пробовал меня и сало мое, тот все пробовал, и знает вкус тысячи тысяч яств. И сказал Иоаким: знаю сладость плоти тварей земных, и цвет крови врагов своих, и любовь дев, юных и зрелых, и люди мои сыты, и жизнь их легка; но не знаю горечи Стебля Божия; оставь меня, ибо хочу бросить Семя в почву и увидеть, как взойдет. Ибо не салом жив быть хочу, но промыслом Господа моего…»

– Хватит, – прошептал Денис. – Хватит. Больно.

– «И диавол спросил: откуда знаешь, готова ли почва для Семени сего? И ответил Иоаким: знаю. И сказал так: царство мое велико и изобильно, и полито кровью врагов моих в глубину на тридцать локтей, и люди вкушают пищу четырежды в день, и жизнь их легка; сие есть почва Семени Божьему. Ибо не та почва хороша, что возделана, а та хороша, что полита кровью врагов. Так сказал, и повернулся к диаволу спиной, вышел к народу своему, и бросил Семя в почву, и вырос Стебель до неба, из праха к свету, по прямой, и бежали люди в страхе, ибо то был страх Божий. И посрамлен был диавол. И познал Иоаким царь радость, и призвал народ, и сказал: вкусите от Стебля, и живите, как Бог устроил от первого дня. И еще сказал: более ни капли крови не пролью на землю; да будет мир вовеки. И призвал Иоаким царь немногих вернейших, и сказал: отныне знаю тайну тайн. И сказал так: когда пропитается земля ваша кровью врагов ваших на тридцать локтей, когда люди ваши будут вкушать пищу четырежды в день и жизнь их будет легка – тогда будет готова почва Семени Божьему; тогда ищите во прахе Семя и бросайте в землю. А до того не бросайте, ибо не время. А кто обменяет Семя Божие на сало диавола, тот будет проклят. А кто бросит не ко времени, тот будет дважды проклят…»

Иглы были живыми и теперь сделались остриями кинжалов, глубоко вошедшими в кожу. Руки и ноги онемели, но Денис опять и опять пытался напрячь их, приподнять корпус повыше, и опять после нескольких мгновений ослабевал, и плотнее насаживал сам себя на острия.

– «И повелел Иоаким немногим вернейшим запомнить дословно волю свою, и трижды повторить. И народ его вкушал от Стебля, и был радостен, и никто не желал вкушать от плоти тварей земных. И изгнали купцов, продающих яства из плоти тварей земных, и одежды из шкур тварей земных, и побили камнями продавцов возбуждающих напитков, и вкушали только от Стебля, и пили только воду. И любили только Бога, друг друга и свет желтой звезды. И был золотой век. И когда почил Иоаким царь, триста дней трубили золотые трубы».

«Бамбук, – догадался Денис. – Мы же в Азии, они пытают меня бамбуком. Легендарная китайская казнь. Побеги прорастут сквозь меня. Проткнут. И я умру. От боли, или от потери крови, или от холода».