Он закричал. Это не Слишком помогло. А тот, сидящий (или стоящий. ) рядом, продолжал читать, монотонно, не прерываясь, – видимо, знал текст наизусть.

– Стих пятый. «Но диавол, быв посрамлен, не отступил, ибо помнил, как научил человека ходить дорогами разными. И был книжник, мечтавший счесть звезды, именем Иофанаил. И явился диавол Иофанаилу, в облике старца, и сказал: смотри, беда грядет. Люди не умеют проливать кровь, не плачут, не завидуют, и не хочет один, чтобы дом его был выше дома соседа его, и не хочет другой, чтобы жена его была краше жены соседа его. И нет мозолей от рукоятей мечей на ладонях воинов. Не думаешь ли ты, что так будет всегда? Не боишься ли ты, что придут дальние народы, вкусить от Стебля, как ты вкушаешь? И ответил Иофанаил: боюсь. Ибо уже идут. Ибо слух о Стебле наполнил дальние земли, и многие желают вкусить и познать радость. И сказал диавол: не бойся, что явятся многие; бойся, что явятся все. И спросил диавол: не боишься ли ты, что от Стебля вкусят все люди, сколько их есть? Не боишься ли ты, что не хватит? И ответил Иофанаил: боюсь. И спросил диавол: что вкушать будешь, когда придут все, сколько есть, когда толпы будут топтать детей твоих, и пыль до неба будет стоять над домом твоим во всякий день? И ответил Иофанаил: не знаю. И сказал диавол: вкуси сала моего, и укрепись. И вкусил Иофанаил, и укрепился телом, и стал весел и жесток. И сказал диавол: иди и сожги; так спасешь дом свой и народ свой. Ибо кто имеет – тот слаб, а кто не имеет – силен, и горе тому народу, который имеет больше, чем другой народ. И сказал Иофанаил: так. И пошел непрямой дорогой, в нощи, и предал огню Стебель Божий. И пришли люди, и схватили Иофанаила, но не пролили крови его, ибо так наказал Иоаким царь, но изгнали. И прокляли имя его, и потомство его».

Рубаха и штаны понемногу пропитывались кровью. Денис решил, что досчитает до ста, а потом все расскажет. Про Глеба Студеникина, про семя стебля, про борозды от зубов диавола на его поверхности. Про то, как хотелось бросить семя в почву. Пропиталась ли московская земля кровью на тридцать локтей? Конечно. Нет другой земли, так же пропитанной кровью, как московская земля. Сыты ли люди, легка ли их жизнь? Разумеется. Бесплатный хлеб, овощи стоят гроши, телогрейки и валенки есть у всех, а главное – повсюду улыбающиеся лица. Самое время бросить семя в почву. Вознаградить своих братьев за усердие и терпение. Вырастет трава, снизу вверх, по прямой, до неба, и каждый вкусит и будет радостен.

– Стих шестой. «И были немногие, числом тридцать, из земли Иоакима царя. И знали, где сокрыто Семя Божие, но молчали, не говоря ни женам, ни братьям, ни сыновьям, ниже друг другу. И сколько было Семян Божиих, стало тайной тайн. Может быть, десять, может быть, тысячу раз по десять; сего никто не знал. И с тех пор так есть. И гибли великие царства, и земли погружались в воды морские, и огненные горы падали с неба, и кровь лилась подобно рекам, и было так тысячу лет. И гибли те, кто знал, что такое есть Семя Божие и где сокрыто. И умирали, но передавали тайну и веру из уст в уста, из рук в руки.

И вот, был город городов, окруженный стеной в тысячу локтей, и слава его гремела по земле. И многие народы тщились покуситься на богатства города городов, ибо знали: кто голоден, тот силен, а кто сыт, тот слаб. И пропиталась земля под стенами города кровью в глубину на тридцать локтей. Но не нашлось народа, покорившего город городов, и люди его преисполнились гордыни, и не знали меры ни в чем. И видя, что нет силы, чтоб их погубить, сами себя губили. Ибо нельзя, чтоб один не губил другого – сим крепок род людской от века и до века.

И был один, именем Иемар; не мудрец, но человек ума; не воин, но человек силы; не святой, но человек сердца. И знал, где сокрыто Семя Божие, ибо кто имеет ум, силу и сердце, тот знает все. И пришел в город городов, и увидел великое торжество, и огни, и звуки труб, и многих праздных, не знающих меры ни в чем. И спросил одного: что празднуешь? Тот сказал: ничего. И пошел Иемар, и спрашивал, что празднуют, и не услышал ответа. И увидел богатство, и изобилие, и сытых, и веселых, и увидел, что едят четыре раза в день. И увидел горе, и нищету, и сомнение, и смерть. И увидел алчбу и зависть, и гнев сокрытый. И ножи, тайно точимые теми, кто зол, ради горл тех, кто ленив и беззаботен. И увидел, что плачет, кто создает, и смеется, кто тратит и расходует. И увидел все, но согласия не увидел. И сказал: настало время. И пошел, и взял Семя Стебля, и бросил в землю. И вырос Стебель до неба, по прямой, из праха к свету.

И сказали люди города: сие нам во вред. И еще сказали: сожжем Стебли, и не дадим прорасти новым побегам. И призвали ученых мужей, и устроили препоны для Стебля, из железа и камней, но тщетно. И пришел Иемар, под видом ученого мужа, и говорил: глупцы! Сие Семя Бога нашего, который везде и нигде. И Стебель его не остановить, ибо путь жизни и благодати всегда снизу вверх, по прямой, из праха к свету; сей путь един, другого нет, и кто ставит препоны на сем пути – тот против истины, жизни и благодати. И ответили ему: нет; сие во вред нам. И спросил Иемар: целы ли жилища ваши, и дороги, и храмы? И ответили: целы. И спросил Иемар: не в том ли промысел Божий, чтоб все было цело, и никто не мешал никому, как не мешает вам Стебель зеленый? Вкусите от Стебля и будьте радостны, как радостен Бог, сущий везде и нигде. И послушали Иемара, и стали вкушать от Стебля, но не знали меры. И кто вкусил без меры – сам стал Стебель. Ибо всему есть мера, ниже радости и любви, а кто не знает меры, тот губит и радость, и любовь. И многие, будучи людьми, стали Стеблями. И схватили Иемара, и обвинили, и говорили: ты виноват. И сказал Иемар: кто знает все, но не знает меры, тот ничего не знает. И устроили дознание, и терзали Иемарову плоть, дабы понять, где сокрыто Семя Стебля. И терзали тридцать дней.

И понял Иемар, что силы его на исходе. И воззвал к Богу, и просил укрепить его. И явился Бог Иемару, в облике ребенка, и сказал: нет такой тайны, чтоб ради нее пролилась кровь достойного.

И велел Бог Иемару: не молчи; иди и скажи. И спросил Иемар: все ли говорить? И ответил Бог: все. И спросил Иемар: всем ли сказать? И ответил Бог: всем.

И велел Бог Иемару: иди и скажи так. Есть Семя Божие, сокрытое ото всех. И как Бог есть повсюду и нигде, так Семя его повсюду и нигде. И почва Семени сего не в поле распаханном, где человек в поте лица растит хлеб свой. Но где празднуют без повода и меры, где вкушают пищу четыре раза в день, где пропитана земля кровью на тридцать локтей, где один создает, а девять тратят и расходуют – там почва Семени сего.

И велел Бог Иемару: иди и скажи так. Аз есьм человек. Не брат вам и не враг вам, но сеятель Семени Стебля Божьего…»

Денис перестал слушать, все слилось, склеилось, перестало быть разным и сделалось единым целым – и семя стебля, и сало дьявола, и сбережение сбереженного, и пьяная Таня, увозимая вертолетом над многими золотыми куполами старой Москвы или одним серым куполом Москвы новой, и личная кувалда с насечками, и мама, только что принявшая цереброн, и врезавшиеся в плечи лямки рюкзака, набитого балабасом, и расписание регламентов, и конвертируемые литиевые червонцы, и желание жить, как доктор прописал, и бог, сущий везде и нигде.

И когда раздались глухие хлопки выстрелов, топот сапог, восклицания, шум борьбы, и стоны, и хрипы – Денис не придал звукам значения; какая разница, что с ним сделают, погубят или спасут, замучают или продегустируют, если бог, жизнь, истина, сила – везде и нигде?

Глава 7

Очнулся оттого, что ему было хорошо. И когда понял, что ему хорошо – стало еще лучше. Прислушался, огляделся. Не было ни веревок, стягивающих запястья и лодыжки, ни бамбуковых лезвий, вонзившихся в спину. Никто не читал над ним священных текстов, и вместо белесого неба над головой слабо светился обычный потолок.

Он лежал в регенерационной капсуле, до подбородка погруженный в гель, пахнущий спиртом. Раны на спине слабо чесались. Комната была пуста, за окном шевелились кленовые ветки.

«Очень хорошо, – подумал Денис. – Кто-то вытащил меня. Спас. Годунов, наверное. Больше некому. И заснул».

Проснулся вечером, в том же помещении, но уже на обычной кровати. Шторы были задернуты, потолок светился втрое ярче; часть стены напротив оказалась экраном, демонстрирующим сложную жизнь какого-то подвижного узора; разноцветные пятна и геометрические фигуры проникали друг в друга, рождались и растворялись. Тихо играла обволакивающая музыка.

Открылась дверь, вошел – руки в карманы – человек с необычайно испитым лицом, за ним еще несколько, одни в белых халатах, другие в цивильном. Испитой резко, быстро двигался и твердо стучал каблуками, свита же перемещалась совершенно бесшумно – никто не задевал соседа краем одежды и даже, наверное, не дышал.

– Ага, бля! – воскликнул испитой, улыбаясь. – Я ж говорил, такие не умирают! Привет, Дениска!