А вот рассказ молодого беннета

Дед мой, Эд Беннет, жил неподалеку от реки Огайо. Особая это была река в ту пору: по одну ее сторону лежали штаты Юга, где рабовладение защищалось законом, а по другую сторону этой могучей реки были свободные штаты — Север.

Дед был мулат, то есть наполовину белый, а уж по сравнению с остальными рабами просто светлокожий. К тому же еще он и грамоту немного освоил. Во всяком случае, настолько, чтобы толково подделать документ, в котором говорилось, что он не раб, а свободный негр. И печать на документе он тоже соорудил. И подпись. Ловкий он был, чертяга. Все это ему надо было потому, что он решил бежать. Чувствовал он — не убежит, все одно помрет в неволе.

На коне, хозяйском, конечно, добрался он до Колбауэра. Там продал его: чтоб добираться дальше, нужны были деньги. Остальной путь до Огайо он проделал пешком. Днем прятался, а ночью шел, поглядывая на Северную звезду.

Как-то раз остановился он в кукурузном поле початок погрызть. В пути нечасто удавалось поесть. В ночной тишине до него отчетливо донесся собачий лай. «Вот и все, — подумал он, — погоня!», но все же бросился бежать. Да уйти-то было невозможно. Собака отыскала его, хоть он и забрался от нее на огромное дерево. Что ж тут удивительного, ведь этих псов специально учили гоняться за беглыми рабами. А патрульный, что вел собаку, за каждого пойманного негра получал немало денег.

«Спускайся, а не то я из тебя решето сделаю!» — крикнул ему подбежавший на помощь псу белый и вскинул ружье.

«Эй, эй, масса, я уже спускаюсь, спускаюсь уже!» — сразу же запричитал Эд. Белых лучше всего дурить своей покладистостью. Делай вид, что ты дурачок, и все будет в порядке. «И не вздумай мне бежать, не то я нафарширую тебя свинцом», — предупредил патрульный.

«Ладно уж», — проворчал Эд, поудобней пристроив под рубахой припасенный для такого случая древний пистолетишко. Шли они довольно долго: впереди Эд, позади белый, а за ним пес, пока не дошли до какой-то речушки. Поставил белый ружье, склонился к воде и стал пить. Да не тут-то было. Раздался выстрел — Эд убил своего врага наповал. Другого выбора не было — Север или смерть. Вторым выстрелом он едва успел уложить пса, кинувшегося на него.

На следующий день уже у самой Огайо он повстречал человека с того берега. «Забирайся — перевезу», — сказал тот, указывая на плот.

На том берегу новый знакомый Эда провел его в сторожку на опушке леса. Такие сторожки и дома, в которых жили честные белые, были разбросаны вдоль Огайо и к Северу. Их называли станциями «подпольной дороги свободы». Владельцы этих станций, рискуя своей жизнью, давали кров и пищу беглым рабам и переправляли дальше на другую станцию на Север, потому что задерживаться у Огайо беглецам было опасно.

На станции Эд встретился с десятком белых борцов против рабства. Они себя называли аболиционистами. Когда он рассказал свою историю, белые пожали ему руку. Патрульного никому не было жаль: скольких из-за него линчевали, скольких сожгли на кострах! А сколько погибло под плетью!

А потом Эда переправили дальше на Север. Так он стал свободным.

Однако и на Севере несладко жилось черным, особенно если это недалеко от «диксилэнда» (земли Дикси), как в ту пору называли рабовладельческие штаты. Впрочем, и после гражданской войны черным жилось не легче — немало там было городов, куда черным лучше бы не казать носа, даже и после победы Севера.

Морауз, что в штате Миссури, славился своими огромными лесопилками, тянувшимися вдоль речушки Литтл. А еще славился он шайками белых хулиганов, парней лет по 18–20. Появится в городишке черный, его ловят и начинают издеваться, вымажут дегтем, гонят с улюлюканьем через весь город, пока бедняга не свалится без сил.

Как-то двое цветных парней, не ведая о том, что их ждет, забрели в эти края. Поймали их, заставили минут тридцать без перерыва плясать, а потом погнали через город. Да чтоб быстрей бежали, подгоняли камнями. Потом один из белых, что был в этой компании, говорил, что лучше плясунов, чем эти двое, он в жизни не видел.

Прошло с полгода. И что бы вы подумали? Эти двое опять появляются в городе. И опять заставили их плясать.

А они, ничуть не колеблясь, даже с какой-то радостью поставили свои чемоданчики в сторонке и говорят «о'кэй». Окружила их шайка, кто камни держит наготове, а кто хлопает в ладоши вместо музыки. Здорово плясали ребята! А потом один из них остановился и спросил белых парней: «Послушайте, а вы новый танец „Достань пушку“ знаете?»

«Нет», — ответили им.

Тогда черный парень и говорит: «Разрешите нам надеть легкие туфли, мы вам покажем».

«Ну что ж, надевайте. Ради хорошего дела не жалко».

Подошли черные ребята к своим чемоданчикам, открыли и стали рыться в них словно чего ищут там. А когда они выпрямились, белые бандиты так и сели: у тех в руках было по пистолету.

«А теперь потанцуйте вы нам», — сказали они. Но никто из белых плясать не умел. Тогда черные заставили их просто прыгать, приговаривая при этом: «Повыше, пожалуйста, побыстрей» — и так минут сорок, пока наконец тех уже ноги перестали держать. А потом взяли свои чемоданчики и ушли со словами: «Ну что ж, ребята, для первого раза вы недурно плясали».

С тех пор, говорят, в этом городишке к черным больше не приставали.

Гимн аболиционистов

Перевод В. Рогова

Мы не хотим, чтоб раб узнал

Ту ж роскошь, как и господин,

Чтоб от жары его скрывал

Благоуханный балдахин.

И «зуб за зуб» не нужен нам,

Так, чтоб жестокий, цепь и плеть

Преуготовавший рабам,

Сам смог бы то же претерпеть.

Труд человеческий — не гнет,

А вечный бытия закон,

Но пусть свободен будет тот,

Кем хлеб на пажитях взращен.

Бесстрашная Гарриет

Перевод Т. Голенпольского

 

Это не сказка, а быль, хотя имя бесстрашной Гарриет стало давно легендарным, а ее образ самым дорогим и для черных и для белых — не расистов. Спустя двадцать лет после восстания Ната Тернера Юг заговорил о новом освободителе по кличке Моисей. Только близким, да тем, кто был связан с «подпольной дорогой свободы», было известно, что за этим именем скрывается негритянка Гарриет Табмен, бесстрашная Гарриет. Она была разведчицей во время Гражданской войны и медсестрой в войсках северян. А до войны она лично вывела из рабства по дороге Свободы триста рабов!

Немало дней проводила обычно Гарриет по соседству с плантацией, на которой работали те, кого она должна была провести в Канаду. Даже в северных штатах в ту пору оставаться им было небезопасно — действовал закон о беглых рабах, на основании которого бывшие владельцы могли насильно вернуть свое «имущество» на плантацию.

«Одну шестую всего населения США составляют невольники, которых считают только имуществом, а не людьми, — заявил в 1860 году А. Линкольн. — По самой скромной оценке, эти невольники стоят два миллиарда долларов».

О своем появлении Гарриет обычно давала знать криком козодоя или совы, а чаще напевала запрещенный хозяевами спиричуэлс: «Сойди, Моисей! В Египет сойди!» Рабы знали о том, что, по преданию, пророк Моисей вывел свой народ из египетского рабства. Песня эта стала надеждой на спасение, ключом к свободе.

Однажды в побег отправилось одиннадцать человек. Это значило для плантатора потерю одиннадцати тысяч долларов, а стало быть, будет жестокая погоня.

Дорога была невероятно трудной. Скудные запасы еды кончились. Приходилось питаться листьями травы.

Рабы уже просили Гарриет отпустить их обратно:

— Лучше умереть рабом, чем сдохнуть в лесу.

Гарриет понимала: вернись хоть один из них, надсмотрщики пытками или уговорами сумеют вырвать признание. А это значило, что они узнают и дорогу, и места для остановок, и проводника.

— Или с нами, или пристрелю! — крикнула Гарриет. — У нас выбор один — свобода или смерть!

На «станции», куда они все же добрались, им не только дали приют, но даже снабдили обувью и одеждой.

А потом Гарриет должна была еще провести их в Канаду. Не все на Севере были на стороне аболиционистов. Ведь не случайно конгресс США в свое время отверг первоначальный вариант Декларации независимости, составленный американским просветителем и видным политическим деятелем Томасом Джефферсоном, в котором он страстно обличал рабство. А поэт и публицист Уильям Гаррисон попал в городскую тюрьму за «проповедь весьма опасного учения о том, что люди созданы равными».

Известно, что Гарриет была связана с мужественным борцом против рабства Джоном Брауном. В 1856 году он вместе со своими сыновьями и друзьями вел настоящую партизанскую войну с рабовладельцами. От Гарриет он узнавал безопасные, надежные места в лесу, сведения о наиболее жестоких плантаторах.

2 декабря 1859 года в Чарлстоне был повешен Джон Браун. За голову Гарриет было обещано вознаграждение в шестьдесят тысяч долларов.

Но это было уже перед войной. В 1861 году началась Гражданская война Севера с Югом, в которой Гарриет Табмен приняла самое активное участие в армии северян.

Последние годы Гарриет были очень тяжелыми. Несмотря на свои заслуги, никакого вознаграждения она не получила, хотя неоднократно обращалась в различные комиссии конгресса США. Свой век она доживала в нужде, существуя буквально на подаяния. 12 июля 1914 года, год спустя после смерти Гарриет Табмен, жители города Оберна открыли мемориальную бронзовую доску, на которой есть такие слова:

«…Во время Гражданской войны негритянский народ прозвал ее Моисеем. Проявив редкое мужество, она вывела из рабства свыше трехсот негров и оказала неоценимые услуги как медицинская сестра и разведчица.

С незыблемой верой она мужественно встречала любые опасности и преодолевала все препятствия. Она обладала редким даром предвидения и умением правильно разбираться в обстановке, что позволило ей с полным основанием сказать: „На „подпольной дороге“ по моей вине не произошло ни одной аварии, и я не потеряла ни одного пассажира“»…

Я и мой хозяин

Перевод Ю. Хазанова

Мы с хозяином моим

Общий не найдем язык:

Говорить он не привык.

Он не ведает, не знает,

Что болит душа моя;

Что, когда я улыбаюсь,

Это значит — плачу я!

Мы с хозяином моим

Пробуем и так и сяк —

Не ужиться нам никак!

Я хозяину в лицо

Улыбнулся как-то раз…

Он избил меня в тот час!

Он не ведает, не знает,

Что болит душа моя;

Что, когда я улыбаюсь,

Это значит — плачу я!

Мне теперь носить придется

Два лица с собой, друзья:

Для него и для себя!

Мы с хозяином моим

Очень разные, видать:

Он смеется, если весел,

Я смеюсь, чтоб не рыдать!

Песня 1853 года

Перевод Ю. Хазанова

Мы растим для них пшеницу,

Достается нам маис;

Мы печем для них ватрушки,

Достаются корни нам;

Мы разделываем мясо,

Достается шкура нам;

Мы для них муку смололи,

Нам досталась только пыль.

Это все, мой брат, не сказки,

Это горестная быль.

Мы для них снимаем сливки,

Достается нам вода.

Говорят они: «Ты ниггер,

Если сдохнешь, не беда!»

Песня 1859 года

Перевод Ю. Хазанова

Эй, братья, отдохнем чуток,

Пока луна взойдет:

Хозяин наш в могилу слег,

Сюда он не придет!

Тот, на кого я спину гнул,

Из-за кого страдал,

Лежит и ноги протянул —

Вернее, дуба дал.

Мотыги все об землю хлоп! —

Гуляем до утра!

Хозяин наш улегся в гроб…

Им всем туда пора!

Когда Джонни вернётся домой

(Песня южан)

Перевод В. Рогова

Когда Джонни под марш вернется домой,

Ура, ура!

Он встречен будет, как истый герой,

Ура, ура!

Грянут клики взрослых и визг детей,

И станут женские взоры нежней,

Будут веселы все,

Когда Джонни вернется домой.

И зазвонят колокола:

«Ура, ура!

Герою нашему хвала,

Ура, ура!»

Все парни и девушки рады до слез,

Его осыплют ворохом роз,

Будут веселы все,

Когда Джонни вернется домой.

Готовы будем к встрече с ним,

Ура, ура!

Ему мы трижды прокричим:

«Ура, ура!»

Уже сплетен лавровый венец

Тебе, герой наш и молодец,

Будут веселы все, когда Джонни вернётся домой.

Песня северян

(На мотив «Когда Джонни вернется домой»)

Перевод В. Рогова

В шестьдесят первом лихом году — а ну, споем! (2 раза)

В шестьдесят первом лихом году

Южане восстали нам на беду,

И мы вдрызг упьемся,

Джонни, налей полней!

Под Булл Раном наш отряд ослаб…

Мы к Вашингтону задали драп…

Шестьдесят третий год наступил…

Негров Линкольн освободил…

Настал шестьдесят четвертый год…

В пополненье сто тысяч Эйб зовет…

Битва при Шилоз-Хилл

Перевод Ю. Хазанова

Послушайте, мои друзья, простой рассказ о том,

Как шел два дня ужасный бой на склоне, под холмом.

Жестокий бой, упорный бой, ведь я там тоже был,

И леденеет в жилах кровь, как вспомню Шилоз-Хилл.

Только-только забрезжил рассвет,

Как забили барабаны, засвистели флейты,

И музыка повела нас вверх, по росистой траве холма.

Век не забыть минуты, когда мы достигли вершины!

Солнце взошло, и две армии столкнулись, сшиблись…

Рукопашный бой кипел дотемна,

Ужас охватывал душу, застилал глаза,

Которые все же видели реки крови,

Груды раненых и мертвых —

Они вместо травы покрывали склоны.

На обожженной земле валялись люди —

Черные и белые, отцы и сыновья, братья и братья,

Соединившиеся навек…

Молили о помощи, стонали, умирали тихо,

С молитвою на губах.

Рассвет второго дня, и снова,

Разрывая уши, звучит призыв к битве.

Но бессилен он был пробудить мертвых,

Поднять в атаку раненых.

Зато унес десять тысяч новых жертв.

И кровь лилась опять…

Кончаю свой рассказ, друзья, про этот страшный бой,

Хочу, чтобы никто вовек не знал судьбы такой.

За тех героев я молюсь, кто голову сложил,

Кто был навечно погребен на склонах Шилоз-Хилл.

Блеск, что за армия

Перевод Ю. Хазанова

Ну, как вам наша армия?

Блеск, что за армия,

На пуговицах блещут

Шикарные орлы!

О виски, ты чудовище,

Подряд ты губишь всех.

Но в штабе нашей армии

«Закладывать» не грех!

Пьет офицер без просыпу

И очень сытно ест,

А рядовой приложится —

И сразу под арест.

Солдаты отощали все —

Не держит их земля.

У офицеров пиршество:

Пулярки, трюфеля.

На их столах индейки,

Цыплятам нет числа,

У нас одни объедки

С господского стола.

Что остается делать —

Идти и воровать?

Иначе, вы поверьте,

В живых нам не бывать.

К концу подходит песня,

В ней нет ни слова лжи.

Бедняк ведь тоже должен

И есть и пить, скажи?

Ну, как вам наша армия?

Блеск, что за армия,

На пуговицах блещут

Шикарные орлы!

Мы свободны от цепей

Перевод Ю. Хазанова

Мы свободны от цепей

От цепей, от цепей,

Мы свободны от цепей,

Слава небесам!

Я спускаюсь вниз по склонам,

В травах шелковых стою —

К небесам я шлю с поклоном

Эту песнь мою:

«Мы устали, грешным делом,

От оков и от тюрьмы,

Истомились, друг, и телом

И душою мы!

Мы свободны от цепей,

От цепей, от цепей,

Мы свободны от цепей,

Слава небесам!»

Может, для святого духа

Все мечты мои пустяк,

Только слышу прямо в ухо:

«Человек свободен всяк!

Ты, и он, и я — все люди,

Целый поднебесный край, —

Так должно быть, так и будет,

Ты про то не забывай!»

Мы свободны от цепей,

От цепей, от цепей,

Мы свободны от цепей,

Слава небесам!

Джон Браун

Перевод В. Рогова

Тело Джона Брауна — во мраке гробовом,

Тело Джона Брауна — во мраке гробовом,

Тело Джона Брауна — во мраке гробовом,

А душа идет в поход.

Слава, слава, аллилуя!

Слава, слава, аллилуя! Слава, слава, аллилуя!

Душа идет в поход.

Он гневным, грозным воином идет в господню рать.

Идет, идет в поход…

Привычно ранец воинский взвалил на спину он…

Идет, идет в поход…

Он с паствою любимой повстречается в пути…

И все уйдут в поход…

Они повесят Дэвиса на яблоне-дичке…

Когда уйдут в поход…

«Ура» Союзу славному мы трижды возгласим…

Чуть двинемся в поход:

Слава, слава, аллилуя!

Слава, слава, аллилуя!

Слава, слава, аллилуя!

Гип, гип, гип, гип, ура!

Линкольн и свобода

Перевод В. Викторова

Да здравствует выбор народа,

Народ перемен захотел.

Наш вождь верен делу и смел!

За Линкольна и за свободу!

Сегодня мы все понимаем,

Что может большой человек.

И радостно мы восклицаем:

Свобода и Линкольн навек!

За белым, и красным, и синим,

За знаменем звездным вперед!

Нас к новым победам отныне

Свобода и Линкольн ведет!