В старые добрые времена колоний

Перевод М. Сергеева

В те добрые времена

Король еще правил сполна…

Гуляя в саду, три парня в беду

Попали — вот те на!

У всех на виду

Попали в беду:

Попутал сатана!

Был мельником первый, второй

Был ткач, а третий — портной,

И надо ж, в саду все трое в беду

Попали в час дневной.

У всех на виду

Все трое в беду

Попали в час дневной.

Тот мельник украл зерна,

Ткач — пряжу, портняжка — сукна,

И тут же в саду все трое в беду

Попали — вот те на!

У всех на виду

Все трое в беду:

Попутал сатана!

И мельник под мельничный гул

В запруду навеки нырнул.

Зачем он в саду у всех на виду

Мешок зерна стянул?

У всех на виду

Попал он в беду:

Мешок зерна стянул.

Не видя от кражи удач,

На пряже повесился ткач.

Зачем он в саду у всех на виду

Задумал красть, ловкач?

У всех на виду

Попал он в беду,

А думал, что ловкач!

Портняжку сглотнул сатана,

В придачу и штуку сукна!

Вот так вот в саду все трое в беду

Попали — вот те на!

У всех на виду

Попали в беду:

Попутал сатана!

Охота на ведьм

Пересказ Н. Шерешевской

Грейс Шервуд — ведьма!

Так считали многие, кто жил в приморском графстве Принсис Энн, штат Виргиния. Но другие — а их было ничуть не меньше — утверждали, что вся эта болтовня про ведьм лишь глупые сплетни старых кумушек, недостойные образованных и умных людей.

Грейс Шервуд была мужественная женщина, не ведавшая страха. Она ходила всегда с высоко поднятой головой и за словом в карман не лезла. Когда Джейн Гинсбери попробовала было обвинить Грейс в том, что она-де навела порчу на ее урожай и скотину, Грейс в ответ заявила, что честный упорный труд спасает от всякой порчи и урожай, и скотину, и всякое такое прочее.

Находились даже люди, которые нашептывали, будто Грейс Шервуд пересекла в яичной скорлупе бурный океан в поисках ядовитых растений, чтобы высадить их в палисаднике перед своим домом. А одна болтушка Элизабет Барнс сказала, что своими глазами видела, как Грейс обернулась черным котом, вспрыгнула к ней на постель, хлестнула ее хвостом и исчезла. Другая же утверждала, что видела Грейс, летевшую верхом на помеле.

И вот Грейс предстала перед судом.

— Закон призовет ее к ответу! — радовались кумушки.

Суд заседал долго. Одни доказывали, что Грейс ведьма, другие это отрицали. Однако шуму и разных толков вокруг вдовы было слишком много, ее столько раз вызывали в суд, что наконец судья принял решение избрать присяжных заседателей из одних женщин, чтобы они проверили, есть ли у миссис Грейс на теле таинственные знаки, как у каждой ведьмы.

Женский суд присяжных обследовал миссис Грейс и нашел таинственные знаки на ее теле, а потому ее признали ведьмой.

И все-таки судья не хотел верить этому вздору и отправил дело на решение в Верховный суд штата.

Суд штата тоже не поверил всякой болтовне насчет «особых знаков». Однако жители графства продолжали охотиться на Грейс Шервуд. На этот раз они так ожесточенно взялись за дело, что судья вынужден был согласиться на испытание водой.

Если она виновна, то пойдет ко дну, а нет, так выплывет.

Конечно, справедливости в этом не было. Но судьи все же решили послать вслед за Грейс лодку, чтобы в случае чего не дать ей утонуть.

В тот день яркое солнце так и плясало на воде. Зрители расселись прямо на траве, а некоторые даже принесли с собой скамейки. Все ждали начала судилища.

Грейс посадили в лодку. Два гребца направили лодку на середину пруда. Там с нее сорвали лишнюю одежду и со связанными руками бросили в воду.

Но Грейс Шервуд и не думала тонуть. Она хорошо плавала и, когда ее бросили в воду, тут же поплыла.

— Вы безмозглые тупицы! — крикнула она. — Скорей вы сами задохнетесь от злости, чем я потону.

Но разве уймется одуревшая толпа, которая видит ведьму в каждом черном коте? Грейс втащили обратно в лодку и отправили снова в тюрьму.

Через какое-то время опять устроили суд и снова не пришли ни к какому решению. И только, когда тем, кто белое привык называть черным и день ночью, надоело преследовать Грейс, от нее наконец отстали.

Некоторые полагали, что ей еще очень повезло.

«Летящее облако»

Баллада о пирате

Перевод Ю. Хазанова

Пред вами Генри Холлендерр,

Поверьте в этом мне,

Я родился в Ирландии,

В прекрасной стороне.

Пригожим был я смолоду,

И кудри хороши —

Во мне мои родители

Не чаяли души.

Хотел мой батюшка, чтоб я

Ремесленником стал,

И потому в бочарню он

Учить меня отдал.

На славу потрудился я

Не меньше двух годов,

И вот, пожалуйста, теперь

Бочар уже готов.

Но надо ж было мне в порту

Ввязаться в разговор

С одним бывалым морячком,

Он прозывался Мор;

Был капитаном корабля,

Из Балтимора сам,

Он предложил мне с ними плыть

К далеким берегам,

Где очень страшная жара

И черен весь народ, —

Мы этот люд погрузим в трюм,

И полный ход вперед!..

У Мора шхуна хоть куда,

Ни пятнышка на ней,

И захотелось плыть и плыть,

Хоть до скончанья дней!

«Летящим облаком» назвал

Ту шхуну капитан:

Белее снега паруса

И лебединый стан;

Она быстрее всех других

И всех других ладней,

И сорок девять пушечек

Под палубой у ней.

Потратили недели три,

Чтоб в Африку приплыть;

Пять сотен черных сразу в трюм —

Им век рабами быть.

Как сельди в бочке там они:

Не могут даже сесть,

Им очень мало в эти дни

Давали пить и есть.

Уж лучше было бы в гробу,

Чем в трюме том у нас;

Холера, тиф косили их,

Да и чума подчас.

Боялись заразиться мы

От черных и чумных:

Кидали мертвецов за борт,

А также и больных.

…Приплыли через шесть недель

К кубинским берегам,

И сразу всех живых рабов

У нас купили там.

Одна судьба у них — тростник

Для белых собирать,

Да от тоски и от бичей

Как мухи умирать…

Когда ж деньжата наши все

Ушли ко всем свиньям,

Спустился в кубрик капитан

И так сказал он нам:

«И золота и серебра

Сполна получит всяк —

Лишь только захотим поднять

Пиратский черный флаг!»

Вмиг согласилась вся братва,

Не согласилось пять:

Два парня-бостонца, а два —

Не помню, как их звать;

Еще один — ирландец был

Из города Траймор…

Что с ним я вместе не ушел,

Жалею до сих пор!

Мы много грабили судов,

Калечили народ,

Мы оставляли всюду вдов,

А также и сирот:

Мы никогда не брали в плен —

Так командир велел,

Любил он часто повторять:

«У мертвых меньше дел».

За нами гнались по пятам

Большие корабли,

Но с нашей шхуной ничего

Поделать не могли.

Мы уходили от погонь —

Где мы? — простыл и след!..

Не настигал нас их огонь

Довольно много лет.

…Но повстречался, как на грех,

Испанский нам линкор;

Хотели от него удрать:

Ведь он не слишком скор.

Но метким выстрелом бизань,

Как бритвой, снес он враз.

«Готовься к бою!» — капитан

Сейчас же дал приказ.

Мы дрались бешено — в крови

Вся палуба была,

По морю долго полоса

Кровавая плыла;

Уже убит наш капитан

И с ним десятков пять…

Лишь после этого сумел

Нас в плен противник взять

Прощайте, рощи, и леса,

И девушка моя,

Ее кудрей и карих глаз

Уж не увижу я!

Не погуляю больше с ней

В лесу рука в руке,

А смертью жалкою умру

Отсюда вдалеке!..

И вскоре уж в Ньюгейт в цепях

Отправили меня —

За всю мою лихую жизнь,

За все, что сделал я…

Да, виски и разбой виной

Тому, что я такой.

Друзья, старайтесь избегать

Компании плохой!

Дуй ветер попутный

Перевод В. Рогова

Пустили объявленье на севере страны;

«Лихие китобои Америке нужны».

Припев: Дуй, ветер попутный,

Вой-завывай!

Дружно за дело, ребята,

Наддай, наддай!

И если вы в Нью-Бедфорд пришли в недобрый час,

То мигом проходимцы экипируют вас.

Там скажут, что к отходу любой корабль готов

И мы через полгода забьем пятьсот китов.

Вот в море мы выходим, а ветер зол и лют,

Матросы все на палубе и в кубрике блюют.

А уж насчет питанья, так разносолов нет:

Вонючая говядина да горсть гнилых галет.

Полезли мы на ванты, и слышен голос нам,

«Посматривай на реи, не то пойдешь к чертям!»

Наш капитан на мостике, мы забрались на ют,

Орет впередсмотрящий: «Китов фонтаны бьют!»

«Спускай, ребята, шлюпки, за ними вслед пойдем,

Да будьте осторожней: перешибут хвостом!»

Забили, потащили, пришел разделки час,

Для отдыха минутки нет никому из нас.

Когда все в трюм запхали — расчету череда:

Полдоллара на рыло, шесть месяцев труда.

Когда сойдем на берег в каком-то из портов,

Надрызгаемся вдосталь да бросим бить китов!

Революционный чай

Перевод М. Сергеева

Старая леди была королевой островитян.

Дочь родная ее проживала в далекой стране.

А меж ними, дыша и волнуясь, лежал океан

С белым гребнем на каждой косой и летящей волне.

У старухи у леди ломилась от злата казна,

Но за жадность, должно быть, лишил ее разума бог,

И, призвав свою дочь, объявила однажды она,

С каждым мигом все больше серчая:

«Ты отныне платить дополнительный будешь налог

По три пенса вдобавок за фунт золотистого чая,

По три пенса вдобавок за фунт!»

Дочь ответила: «Матушка, я в соглашеньях тверда

И не в силах, поверь мне, такую принять перемену,

Я готова платить тебе старую честную цену,

Но три пенса вдобавок за фунт — никогда!

Нет, три пенса вдобавок за фунт — никогда!»

В королевских глазах загорелись и злоба и гнев,

И вскричала тут старая леди, от ярости побагровев:

«Ты мне дочь иль не дочь?! Иль забыла о том, отвечай?!

Ты, бесспорно, обязана деньги платить мне за чай,

Матери деньги за чай!»

«Эй вы, слуги! — тотчас приказала придворным она.

Отправляйтесь-ка за море с новою партией чая!

Привезите мне деньги, вы слышите, плуты, сполна,

По три пенса надбавки за каждый за фунт получая!»

Говорит она дочери: «Сбавь непокорность свою»,

И добавляет, от недовольства сгорая:

«Помяни мое слово, — кричит, — хотя и стара я,

Воспротивишься — до полусмерти забью!

За три пенса! До полусмерти забью!»

Морем шли корабли от рассветной зари до вечерней,

Слуги чайные пачки сложили у двери дочерней,

И по берегу моря у кромки соленой воды

Растянулись заморского чая ряды.

А девчонкина дерзость и смелость не знают предела,

А девчонка меж пачек танцует легко и умело,

И душистые пачки со смехом, одну за другой

Отправляет в кипяший прибой, поддевая ногой.

А затем говорит островной королеве: «О матушка-мать!

Вот ваш чай, он заварен, он крепок, пора вам его принимать.

Хорошо он настоян. Не правда ль? Так пейте его за двоих.

Но не ждите, мамаша, отныне налогов своих,

Да, не только прибавки, но даже налогов своих!»

Скачка Поля Ревира

Пересказ Н. Шерешевской

Запомните, дети, слышал весь мир,

Как в полночь глухую скакал Поль Ревир…^[4]

Так пел о народном герое американский поэт Генри Лонгфелло спустя сто лет после знаменитой «Скачки Поля Ревира».

Пусть иные прочие говорят, что Поль Ревир не совершил этого подвига. Даже тем, кто помоложе, не продержаться бы в седле 14 дней, проскакав одним махом от Бостона через Чарлстон и Лексингтон до Конкорда. Куда уж мистеру Ревиру — серебряных дел мастеру средних лет, среднего роста и с бородой! Да мало ли кто что говорит.

Что правда, то правда, Поль Ревир был ювелиром и гравером. Никто лучше него не мог изготовить изящный серебряный кувшин или молочник. Особенно ему удавались ручки — такие изящные, легкие, просто загляденье! Что-что, а секрет линий и пропорций Ревир знал лучше всех в славном торговом городе Бостоне. За одну его чашу для пунша со знаменитой гравюрой «Сыновья Свободы» еще при жизни его давали 5 тысяч долларов, а после смерти все 100.

Ревир был преуспевающий мастер и мог себе позволить работать в мастерской, а жить в другом месте, в собственном доме. Но он был не только мастером, а и смелым человеком, и добрым патриотом. Только отчаянно смелые люди могли устроить «бостонское чаепитие», вы уж, наверное, слышали про него? Поль Ревир был среди этих отважных, которые, одевшись и разукрасившись наподобие индейцев, пробрались на корабли «Дартмут», «Элеонора» и «Бивер» и выбросили за борт весь чай, который эти корабли привезли в Новый Свет.

Так было надо, чтоб неповадно было англичанам драть с честных американцев лишнюю пошлину еще и на чай.

Всю ночь проработали «индейцы» и наутро, когда Бостонский залив пожелтел от бесценного заморского чая, никто из них на ногах не держался от усталости, один Поль Ревир нашел в себе силы, чтобы верхом на коне доскакать до Нью-Йорка и сообщить тамошним патриотам — англичане-то называли их мятежниками! — о «бостонском чаепитии».

Но это еще не та знаменитая «Скачка Ревира».

После чаепития британцы обозлились пуще прежнего и уж вовсе житья не давали своим колониям. Налоги, пошлины, запреты — чего только не придумывало правительство английского короля, чтобы ослабить, задушить своих подданных. Не нужны им были сильные конкуренты в делах, в торговле, во всем. Они их просто боялись и насылали в Америку все новых солдат и офицеров. Но и американские патриоты не сидели сложа руки. Всюду создавались отряды ополчения. Готовили оружие. Отливали пули. Когда не хватало свинца, переливали на пули оловянную посуду.

Однажды утром Поль пригласил к себе свою жену, миссис Ревир, всех детей и прислугу.

— Друзья мои, — обратился к ним Поль Ревир. — Все мы добрые патриоты. Чтобы освободить нашу страну от красных мундиров — так американцы называли солдат Георга III, британского короля, — нужны пули. Несите сюда всю оловянную посуду. Отныне мы будем есть из простых деревянных мисок. Зато с драгоценным чувством независимости, которая не за горами, поверьте мне!

У Ревира был большой дом. А в большом доме много посуды. Уже лет сто она переходила из рода в род. Она была памятью и гордостью семьи.

— Что ж, тем веселей смотреть на огонь в тиглях и видеть, как из нее выливаются пули. Нет, не пули, а свобода! — сказал Поль своей жене, чадам и домочадцам.

Пооткрывались буфеты, шкафы и столешницы, с полок сняли все миски, тарелки, ложки, чайники, кружки и отнесли их в мастерскую Поля Ревира. Он сам с легким сердцем отправил все это в огонь и отлил шесть тысяч пуль. А может, и больше.

— Мы счастливые люди, — сказал Поль, — потому что нам есть за что отдать не только свое добро, но, если надо, и жизнь.

Примеру Поля Ревира последовали многие. Его друг, богатый купец Джон Хэнкок, не пожалел свои серебряные сервизы, и золотые пуговицы с камзолов, и даже коней. Когда Поля Ревира спросили:

— Каково тебе, Поль, которого бог создал для серебра, а не для войны, каково тебе отказаться от любимого дела, серебряного литья?

Поль ответил:

— Всему свое время. Время лить серебро, время лить пушки. И коли об этом не сказано в священном писании, то по недосмотру.

И вот настал вечер. 6 апреля.^[5] Взошла луна. Начинался прилив. Пахло землей и морем. А главное — весной.

На северной площади Бостона, у самого устья Чарльз-ривер группками собирались солдаты в красных мундирах: стрелки, гренадеры, а за ними и морская пехота. Был приказ от британского генерала Гейджа этой ночью тайно выступить в поход, чтобы застать мятежников врасплох.

У Поля Ревира был шустрый подмастерье — Сэм Куинси. По совету Ревира он свел дружбу с конюхом британского полковника Бэнтли. В тот вечер Сэм, как всегда, слонялся возле казарм англичан. Вдруг из конюшни выскочил конюх полковника Бэнтли. Сэм окликнул его. На щеках конюха краснели свежие рубцы.

— За что это он тебя? — спросил Сэм.

— Да разве догадаешься, что у него на уме, — пожаловался конюх. — Говорит, готовь седло. Я и принес парадное. Сам знаешь, у них что ни день, то пирушка или игра. Я и вывел Миледи под парадным седлом. А он раз-раз меня по щекам и орет: «Походное, дурень! Походное! Да поживей!»

Группы британских войск все устремлялись к гавани. А Сэм Куинси поспешил в мастерскую к Полю Ревиру сообщить важную новость.

— Значит, сегодня, — понял Поль Ревир, что час пробил. — Я к лодкам, а ты беги к пономарю Христовой Церкви, пусть поднимет на шпиль храма два фонаря!

Так было условлено. Выступления англичан уже давно ожидали. Не знали только, как они двинутся, водой или сушей. Если сушей, условились поднять один фонарь, если водой — два. Фонари эти с высокого шпиля увидят через реку в самом Чарлстоне. Там друзья, получив сигнал, оседлают для Поля самого быстрого коня, и он поскачет в Лексингтон и дальше на северо-запад в Конкорд, чтобы разнести весть о выходе англичан и поднять ополчение.

Дом Поля стоял на Мэй-стрит — правда, через шестьдесят лет ее назовут в честь Поля улицей Ревира: вот вам и еще доказательство, что Поль Ревир совершил свой подвиг! Да, так вот, Поль поспешил домой попрощаться с женой и детьми. Он уже выходил из ворот дома, когда миссис Ревир снова позвала его из окна.

— Ты забыл самое главное, — сказала она и передала Полю записку, которую догадалась сочинить, несмотря на спешку.

«Дорогой Поль, срочно приезжай в Лексингтон. Наша любимая бабушка Лавиния при смерти

Твои братья Уильям и Джон».

Никаких братьев у Поля Ревира в Лексингтоне не было, а бабушка Лавиния умерла вот уже как два года. Поль улыбнулся: какая умница у него жена! Последнее время часовые-англичане очень внимательно приглядывались ко всем, кто выезжает из города, и, если бы не записка, Полю могли бы помешать покинуть Бостон.

И вот он в лодке. Проскочили мимо сторожевого корабля англичан и причалили в Чарлстоне. А там его ждал конь. Не конь, а так, тощая, неказистая клячонка. На вид. А на деле самый быстрый скакун на перешейке. И Поль поскакал. День и ночь, день и ночь…

Скачка Поля Ревира началась 6 апреля. 19 апреля он прибыл в Конкорд. Когда раздались первые выстрелы англичан, американские ополченцы были готовы к встрече. Поль Ревир поднял на ноги всю страну.

Война началась.