Концепция гуманитарного вмешательства

Проблема права на вмешательство, которая в последние годы обретает контуры концепции гуманитарного вмешательства, известна еще с XVI в., когда теологи Ф. де Витория, а вслед за ним Ф. Суарес поднимают вопрос об ответственности христианства по отношению к любому человеку, как творению Бога, члену единой в политическом и

моральном отношении человеческой общности. В международно-правовую практику проблема права на вмешательство проникает начиная с конца XIX в., когда заключаются первые договоры, касающиеся обращения с военнопленными, запрещения некоторых видов вооружений, миссий Красного Креста и т.п. Однако в последние годы эта проблема приобретает качественно новое измерение.

Одним из проявлений усиления взаимозависимости государств и глобализации мирового развития становится увеличение числа таких ситуаций, когда внутриполитические решения и события, происходящие на территории одной страны, могут оказать негативное воздействие на развитие других стран и на международную жизнь в целом. Вооруженные конфликты на этнической почве; природные и техногенные катастрофы; экологические бедствия, а иногда и преступления; национальная политика правительства; агрессия против независимого государства; массовые нарушения прав человека или же крах государственной политики в той или иной стране не могут оставить равнодушными другие государства и международные организации, не могут не вызвать их реакции. Землетрясения в Армении, Греции, Турции; Чернобыльская катастрофа; нападение Ирака на Кувейт; вырубка лесов в Бразилии; преследование курдов и шиитов со стороны багдадского режима; гражданская война и политический хаос в Сомали, результатом которых стала массовая гибель гражданских лиц от голода и вооруженных столкновений различных политических группировок; отмена югославским режимом албанской автономии в Косово, а затем и массовые нарушения прав этнических албанцев; резня на этнической почве в Восточном Тиморе – таковы только некоторые примеры со-бытий которые, находясь в компетенции государственного суверенитета соответствующих стран, стали в последние годы предметом вмешательства со стороны международных организаций. Важным политическим обстоятельством в условиях современной международной среды с ее возможностями практически мгновенного распространения информации (как, впрочем, и манипулирования ею) становится и то, что описанные выше ситуации оказывают сильнейшее влияние на общественное мнение, которое становится одним из важных факторов и побудителей международной политики. "Современное правосознание не воспринимает национальный суверенитет как неограниченное право творить любой произвол во внутренней жизни, тем более когда речь идет о правах человека, – пишет отечественный исследователь Ю. Захаров. – Соответственно ссылки на национальный суверенитет и принцип невмешательства не могут служить аргументом против международных акций по обеспечению этих прав" (Захаров. 1994. С. 131). Глубоко укоренившееся ощущение сопричастности,

обострившееся чувство морального долга в условиях распространения демократии не могут не приниматься в расчет "творцами международной политики". Результатом всех этих изменений стали не только действия международных организаций, подобные тем, которые имели место в отношении пострадавших от землетрясения в Армении в 1988 г., но и такие операции, как "Буря в пустыне" по отношению к Ираку (1991), "Возрождение надежды" в Сомали (апрель 1992 – март 1993 г.), Ко-Ъовская операция НАТО "Союзная сила" (март 1999 г.), направление многонациональных сил в Восточный Тимор в сентябре 1999 г. Подобные примеры можно было бы продолжить. Но все они говорят о том, что в современных условиях появляются механизмы сознательного регулирования международных отношений и тем самым преодоления их "естественного состояния".

Вместе с тем специалисты указывают на целый ряд возникающих в этой связи вопросов (см., например: Moreau Defarges. 1992. Р. 239; Курс международного права. Т. 1. С. 456–457; Demichel. 1986. Р. 136– 137; Орджоникидзе. 2000). Одна группа вопросов связана с ситуацией, в которой может быть осуществлено гуманитарное вмешательство. Нарушения прав человека – явление, не редкое. Почему в одних случаях (как, например, в Гватемале и на Гаити в 1997 г., в Югославии в 1999 г.) они влекут за собой вмешательство, а другие (например, массовые страдания мирного населения в ходе продолжающегося Афганского конфликта и поддержка талибов со стороны Пакистана) остаются в этом отношении без последствий? Кто должен принимать решение о вмешательстве – влиятельные межправительственные организации (ООН, СБСЕ) или сами государства? Могут ли подобные решения приниматься без согласия того государства, населению которого оказывается гуманитарная помощь? Высказываются мнения, что при современном состоянии МГП возможно исходить из прецедентной формы применения "права на вмешательство". Стоит лишь определить наиболее типичные случаи его вступления в силу, за пределами которых вопрос о вмешательстве должен рассматриваться специально и соответствующими международными институтами или их органами. В тех же случаях, когда вмешательство будет легитимным, "это не должно означать, что этим правом может инициативно воспользоваться любое государство (группа государств), действуя от своего имени. Легитимными будут действия только от имени и с санкции мирового сообщества" (Захаров. 1994. С. 115). И все же вопрос остается: какая организация в условиях широко известной забюрократизированности и длительности процесса принятия решений международным сообществом (ООН) будет принимать решение о прецеденте (требующем срочного вмешательства) и определять его формы? В настоящее время

на это все более настойчиво претендует НАТО. Однако такие претензии вызывают решительные возражения со стороны значительной части государств – членов ООН, которые опасаются, что "прецедентное право" разрушит всю систему современного международного права, заменив ее "правом силы" и "ограниченного суверенитета" (см. об этом: Орджоникидзе. 2000).

Другая группа вопросов касается границ между гуманитарным вмешательством и вмешательством политическим. Не является ли всякое вмешательство неизбежно политическим? Ведь ни одно государство (группа государств) никогда не может абстрагироваться от своих национальных интересов. Эта закономерность действует и в рамках ООН: любое ее решение является продуктом политического соглашения. Оказывая помощь иракским курдам в 1991 г., США и их союзники не пошли на создание "зон защиты", опасаясь, что они могут стать зародышем курдского государства. Не следовало бы пойти дальше и найти политическое решение курдской проблемы? Действительно ли решение о вмешательстве в Косово в 1999 г. исходило, как это заявляют те, кто его принимал, из чисто гуманитарных соображений и не преследовало абсолютно никаких интересов (см.: Blair. 1999)? Или же правы те, кто утверждает, что оно преследовало вполне реальные, хотя и несовпадающие интересы США и их европейских союзников?(см., например: Bennis. 1999; Gresh. 1999).

Более того, правозащитный потенциал "гуманитарного вмешательства" был во многом сведен на нет как раз прецедентной практикой его применения: "За правогуманитарными аргументами, оправдывавшими в глазах международного сообщества использование вооруженных санкций, нередко стояли прагматические цели внешней экспансии. В понятийной паре гуманитарная интервенция главный упор на практике переносился в этих случаях с характеристики гуманитарная на аспект интервенция..." (Бекназар-Юзбашев. 1996. С. 22).

Третья группа вопросов связана с принципом равенства. Может ли гуманитарное право применяться одинаково ко всем государствам? Трудно представить, чтобы оно было применено, например, по отношению к США или любой великой державе Европы. Подобные вопросы являются еще одним свидетельством противоречивости международного права и, в частности, того, что наиболее динамичные из его основных положений, отражающие реальности все возрастающей взаимозависимости мира и выходящие за рамки межгосударственных отношений, неминуемо сталкиваются с традиционными, придерживающимися понятий суверенитета, неприкосновенности границ и независимости государств.

Специалисты отмечают, с одной стороны, обострение в последние годы действительной правовой коллизии, конфликт между принципом нерушимости границ и правом народов свободно распоряжаться своей судьбой, а с другой стороны, стремление некоторых сил на Западе легитимировать на этой основе использование силы для гуманитарного вмешательства с целью помочь самоопределению этнических меньшинств в ущерб территориальной целостности государств. Так, А. Коновалов подчеркивает, что "никакая норма международного права не трактует право на самоопределение как право на сецессию. Этнический национализм не имеет строгих легальных оснований для утверждения "мы – нация и поэтому должны иметь собственное государство". В Декларации прав меньшинств (1992) говорится о защите прав меньшинств на активное участие в культурной, религиозной, социальной, экономической и общественной жизни. И ни слова о праве на государственное отделение" (см.: Коновалов. 1999. С. 8). Между тем, несмотря на Резолюцию СБ ООН 1244 (принятой на его 4011-м заседании 10 июня 1999 г.), в соответствии с которой международный военный контингент в Косово призван обеспечить условия для сохранения этого края в составе Югославии и для совместного проживания всех национальностей и религиозных конфессий, населявших его до конфликта, события развиваются в направлении самоопределения косовских албанцев. "Никто на Западе не скрывает, что отделение Косово – вопрос 2–3 лет. А ведь резолюция 1244 гарантирует целостность Югославии и совместное мирное проживание в Косово представителей различных национальностей и конфессий. Если Косово отделится от Югославии, это будет первый случай после Второй мировой войны, когда границы суверенного государства (Югославии) изменятся с помощью внешней военной силы (НАТО). Надо ли говорить, что означал бы такой прецедент для безопасности Европы?" (Коновалов. 2000). Такое развитие событий противоречит внутриполитическим традициям некоторых стран – членов НАТО, вопреки которым они принимают в нем активное участие. Например, Франция не подписала текст Европейской конвенции о правах человека, дополненный "рамочным соглашением по национальным меньшинствам". Причиной послужило то, что, не давая термину "национальные меньшинства" четкого определения, указанный текст, тем не менее, обязывает обеспечивать им определенные права – в частности, в культурной и языковой сферах – и запрещает принудительную ассимиляцию. Тьерри де Монб-риаль, директор ИФРИ, пишет: "В 1992 году, опираясь на эдикт Вилье-Коттре 1593 года, обязывавший использовать французский язык во всех официальных документах, Фрайция отказалась подписать европейскую хартию о защите региональных языков. Таким образом,

Франция считает, что права человека должны быть гарантированы индивидуально, а не коллективно". И далее: "Лидеры нашего общественного мнения, не упускающие случая, чтобы вспомнить о праве народов на самоопределение, должны знать, что французская традиция идет в ином направлении" (Монбриалъ. 1997. С. 1999). А разве не "в ином направлении" идет британская традиция, традиция страны, правительство которой еще более настойчиво выступало за коллективные гарантии прав албанского населения Косово?

Конечно, нельзя не видеть того, что основные принципы являются главным каналом проникновения в международные отношения общечеловеческих норм взаимодействия между социальными общностями. Как отмечает немецкий юрист Г. Каде, в десяти основных принципах взаимоотношений между государствами "были сформулированы основные международно-правовые нормы политических взаимоотношений и этические правила, соблюдение которых всеми государствами-участниками... является непременной предпосылкой дальнейшего прогресса" (цит. по: Коршунов. 1988. С. 119). Правомерно и утверждение о том, что "действительное.право не может существовать без нравственной основы" и поэтому "нельзя говорить о легитимации, полностью игнорируя моральный аспект проблемы" (Захаров. 1994. С. 115). Однако нельзя согласиться с выводом о том, что, "когда нравственная норма требует вмешательства ради предотвращения или превращения несправедливости, а то и преступления, тот или иной правовой принцип не может служить препятствием" (там же). Необходимость соотнесения правовых норм и нравственных ценностей не тождественна подмене первых вторыми. Международные отношения ждут произвол и анархия, если будет стерто всякое различие между правом и моралью. Их взаимодействие основано не только на наличии ряда объединяющих их общих черт, но и на существенных особенностях каждого из этих общественных институтов.

4. Взаимодействие права и морали в международных
отношениях

Взаимодействие международного права и международной морали, их диалектическое единство не исчерпываются общностью основных принципов поведения международных акторов. В основе этого единства лежат: их генетическая общность (т.е. общность социальных основ происхождения, обусловленность особым родом общественных отношений); функциональная общность (регулятивное назначение);

общность международного права и международной морали в плане их нормативно-ценностной природы (и право, и мораль представляют собой обязательные правила поведения, приобретающие роль юридического или нравственного долга и ответственности за его нарушение, отражающие существующий уровень развития международной системы, человеческой цивилизации в целом) (см. об этом: Дмитриева. 1991. С. 54-56; Кортунов. 1988. С. 193).

Вместе с тем нравственное и правовое единство не означает тождественности международного права и международной морали. В одних принципах преобладают юридические элементы (например, в принципе суверенного равенства государств), в других, напротив, – моральные элементы (например, в принципе сотрудничества). "Единство означает лишь тождественность их идейного содержания" (Дмитриева. 1991. С. 22). В рамках объективно обусловленного единства мораль и право характеризуются существенными различ'иями, которые необходимо учитывать при анализе той роли, которые они играют в регулировании международных отношений. Суммируя выводы специалистов, указанные различия можно свести к следующим основным положениям.

Во-первых, правовые нормы носят фиксированный характер, записанный в соответствующих уставах, соглашениях, международных договорах и т.п. С этим тесно связан и институциональный характер права вообще и международного права в частности: оно тесно связано с государственными институтами и межправительственными организациями (ООН и ее организации, Совет Европы, другие региональные организации). Система международного права охватывает, таким образом, правовое сознание, правовые нормы, правовые отношения и правовые институты. В отличие от системы международного права, в механизме нравственного регулирования международных отношений последний элемент (т.е. институты) отсутствует. Однако следует иметь в виду и специфику международной морали. Она "также непосредственно связана с государством: она создается и реализуется в процессе межгосударственного отношения (конечно, данная особенность относится лишь к одной разновидности международной морали – межгосударственной)" (Дмитриева. 1988. С. 57). Следует оговориться, что эта "институциональность" условна, относительна, ибо в конечном итоге институты, продуцирующие международные моральные нормы (государства, межправительственные организации), не являются некими специализированными органами по выработке и распространению всеобщих нравственных правил взаимодействия на мировой арене.

В конечном итоге и государства, и международные организации опираются на нравственные нормы, складывающиеся в самой практике международнрго общения, основой которых являются вырабатываемые в процессе всей истории человеческой цивилизации универсальные образцы поведения и взаимодействия социальных общностей и индивидов. С другой стороны, в разработке и развитии норм международной морали и роль такого социального института, как наука (хотя в данном случае речь идет об ином смысле самого термина "институт"), выглядит бесспорной.

Во-вторых, международная мораль и международное право различаются сферами своего действия: моральные нормы носят всеохватывающий характер, в то время как право имеет в каждый данный момент ограниченную сферу применения. "Во многом международные отношения регулируются одновременно нормами как права, так и морали. Например, военная агрессия является и нарушением общепризнанных правовых норм, и моральным преступлением. Однако моральные нормы шире и эластичнее, чем нормы правовые" (Коршунов. 1988. С. 197).

И моральные, и правовые нормы связаны с системой ценностей, принятой в той или иной социальной общности и определяющей выбор средств для обеспечения ее потребностей и интересов. Для того чтобы эти средства были адекватными и гарантировали достижение поставленных целей, они должны согласовываться с обязательными в системе международных отношений образцами, т.е. с такими способами поведения, которые признаны как нормальные или допустимые в определенной обстановке. Полностью они могут быть понятными только в той социокультурной среде, в которой они сформировались. Но это не говорит о невозможности их передачи или заимствования. Содержащийся в них универсальный элемент способствовал тому, что некоторые из них были закреплены и формализованы в нормах международного права.

Закрепление общепринятых образцов поведения имеет большое практическое значение: от степени согласованности с ними поведения общности зависит ее успех в системе международных отношений, ими определяется предсказуемость действий актора и в конечном счете динамическое равновесие самой международной системы. Однако далеко не все универсальные образцы поведения могут быть формализованы в международно-правовых нормах. Значительно бóльшая их часть закрепляется в нормах международной морали. В принципе каждая этническая, территориальная или функциональная общность имеет свои специфические образцы поведения и собственные системы ценностей, которые не подвержены влиянию международного права. В то же

время общность способна модифицировать некоторые из них под воздействием существующих и вновь возникающих в международной жизни правил и норм этического поведения. Необходимость их усвоения и применения во взаимодействии с другими международными акторами (что может быть достигнуто только при условии определенной трансформации таких правил и норм с учетом собственных образцов, поведения и ценностей) особенно возрастает в современных условиях взаимозависимости и кризисных явлений в развитии человеческой цивилизации. Но если моральные нормы допускают и даже предполагают-такую трансформацию, то правовым нормам это противопоказано. Последние рассчитаны на внешнее поведение актора и носят преимущественно рациональный характер; их пределы четко изучены 'и направлены на достижение стандартов такого поведения (см. об этом: Дмитриева. С. 58-62).

В-третьих, международное право и международная мораль различаются с точки зрения форм, методов, средств и возможностей воздействия на поведение международного актора, а следовательно, и 'возможностей регулирования системы международных отношений. Правовое регулирование предполагает использование средств принуждения (международный суд, военные, экономические и политические санкции, исключение из членов межправительственных организаций, разрыв дипломатических отношений и т.п.). Основной регулятор в соблюдении нравственных норм международного поведения – мировое общественное мнение. Его влияние на участника международных отношений может оказаться более эффективным, чем воздействие международного права. Специфика международного права состоит в том, что, в отличие от внутригосударственного законодательства, его нормы носят, как правило, рекомендательный характер и применяются с согласия его субъектов. Случаи обязательного и насильственного применения норм международного права довольно редки и всегда вызывают проблемы.

Различия международно-правовых и моральных норм могут служить источником возникновения противоречий между ними (см. об этом: Дмитриева. С. 73–75). Это не отменяет их единства и взаимодействия как регуляторов системы международных отношений и вместе с тем требует глубокого понимания особенностей, которые присущи каждому из них. В данной связи необходимо остановиться на специфике этического измерения международных отношений, которая будет рассмотрена ниже.

ЛИТЕРАТУРА

1. Баталов Э.Я. Политическое – слишком человеческое // Полис^ 1995.
2. Бекназар-Юзбашев Т.Е. Права человека и международное право. М., 1996.
3. Блищенко И.П., Солнцева М.М. Мировая политика и международное право: М., 1991.
4. Вебер М. Политика как призвание и профессия // Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.
5. Грoций Г. О праве войны и мира. Три книги, в которых объясняются естественное право и право народов, а также принципы публичного права. М., 1956.
6. Действия Международного Комитета Красного Креста в случае нарушений международного гуманитарного права. М., 1994.
7. Дмитриева Г.К. Мораль и международ! toe право. М., 1991.
8. Жирар М. (рук. авт. колл.). Индивиды в международной политике. М., 1996.
9. Захаров Ю.М. Легитимация международного вмешательства во внутренние дела государства // Мировая экономика и международные отношения. 1994. № 3.
10. Коновалов А.Л. Формирование стратегии национальной безопасности России в условиях меняющейся политической ситуации в Европе и мире (рук. текст лекции). 1999.
11. Коновалов А.Л. Как Россия и США "потеряли" друг друга // Мировая экономика и международные отношения. 2000. № 7.
12. Коршунов А. Реализм и мораль в политике – Прорыв. Становление нового политического мышления. М., 1988.
13. Курс международного права: В 7 т. Т. 1. Понятие, предмет и система международного права. М., 1989.
14. Курс международного права: В 7 т. Т. 2. Основные принципы международного права. М., 1989.
15. Макиавелли Н. Государь. М., 1990.
16. Монбриаль Т. де. Память настоящего времени. М., 1997.
17. Нахлик С.Е. Краткий очерк международного гуманитарного нрава. М., 1993.
18. Орджоникидзе С. Концепции гуманитарной интервенции исполняется год. Но этот "младенец" уже успел подорвать всю систему международных отношений // Независимая газета. 2000. 20 апр.
19. Офуатеи-Коджое. ООН и зашита индивидуальных и гражданских прав // Международный журнал социальных паук. 1995.
20. Поздняков Э.Л. Мировой социальный прогресс-мифы и реальность // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 11.
21. Пустогаров В.В. Международное гуманитарное право: Учебное пособие. М., 1997.
22. Пучала Д. Ж. Мировые имиджи, мировые порядки и "холодные войны": мифы истории и Объединенные нации // Международный журнал социальных наук. 1995. № 11:
23. Спасский Н.Н. Новое мышление по-американски // Мировая экономика и международные отношения. 1991. № 12.
24. Смутc М.-К. Международные организации и неравноправие государств // Международный журнал социальных наук. 1995. Ноябрь.
25. Тузмухамедов Б. Утраченные иллюзии // Сегодня. 1996. 1 нояб.
26. Tyнкин Г.И. Право и сила в международной системе. М., 1983.
27. Bennis Ph. L'empire contrc I'ONU // http://www. monde-diplomatique.fr/1999/12/ BENNIS_PhylIis.../12220.html
28. Blair T. Doctrine of the International Community // Address by 'British Prime Minister Tony Blair to the Economic Club. Chicago, 111. 1999. 22 April.
29. Boutoul G. Trait6 de polemologie. Sociologic des guerrcs. P., 1970.

1. Chemittier-Gendreau M. L'ordre jundique international, une chimere? // http://www. monde-diplomatiqucfr/1999/07/CHEMILLIER_GEN.../12220.html
2. Collard C.A. Institutions des relations internationales. P., 1985.
3. Demichel F. Elements pour unc theorie dcs Relations internationales. P., 1986.
4. Finnemore M. National Interests in International Society. Ithaca; N.Y., 19%.
5. Gresh A. Lcs lois de la guerre // http://www. monde-diplomatique.fr/1999/09/gresh/ 12468 html
6. Martin P.-M. Introduction aux relations international. Toulouse, 1982.
7. Montbrial T. de. Le monde au fournaut du sciecle // Ramses, 2000.
8. Moreau Defarges Ph. Les relations internationales dans le mondc d'aujourd'hui. Entre globalisation et fragmentation. P., 1991.
9. Moreau Defarges Ph. Relations internationales. 2. Questions mondiales. P., 1992.
10. Morgenthau. Politics among Nations. The Struggle for Power and Peace. Third Edition. N.Y., 1961.
11. Rosenau J. Turbulence in World Politics. N.Y., 1990.
12. Schwarzenberger G. Power politics. A Study of World Society. L, 1964.
13. Walach Lori M. Elabord au scin d 1'OCDE, a I'insu des citoyens le nouveau manifeste du capital ismc mondial // Monde diplomatique. Fevrier 1998
14. Wendt A. The agent-structure problemc in international relations // International Organisation. 1987. № 41.

ГЛАВА 13

Этическое измерение международных
отношений

Присутствие этической лексики в словаре акторов международных отношений – факт совершенно очевидный и потому общеизвестный. Вооруженное вторжение того или иного государства на территорию другого почти всегда аргументируется либо необходимостью обеспечить собственную безопасность путем восстановления справедливого равновесия сил, либо стремлением защитить права этнически родственных национальных меньшинств, либо отстаиванием общезначимых ценностей, либо ссылками на исторические, религиозные и т.п. соображения Ни одно правительство не хочет выглядеть агрессором в глазах как собственного народа, так и международного общественного мнения, каждое ищет моральных оправданий своего поведения на мировой арене. К моральным мотивам в объяснении своих действий нередко прибегают и другие акторы. Например, транснациональные корпорации утверждают, что они помогают экономическому и культурному развитию слаборазвитых стран; международные террористы мотивируют свои акции необходимостью борьбы против нарушения тех норм (высших для них норм), приверженцами которых они являются, даже если эти нормы не совпадают с общепринятыми. Исламские фундаменталисты, например, исходят из убеждения о наличии на Земле единой и единственно легитимной общности всех людей в социальном, политическом, военном и конфессиональном отношении "уммы", которая не ограничена никакими географическими пределами и может существовать только при непрерывной экспансии (Badie. 1993. Р. 100–103). Этические представления индивидуальных акторов международных отношений очень разнообразны. Несовпадение нравственных установок и ценностей порождает различия в отношении к правовым нормам (особенно с точки зрения оценки их справедливости) и влияет на их соблюдение или несоблюдение. Важна также упомянутая особенность юридических норм, а именно их рекомендательный характер в отношении обязанностей субъектов международного права, и добровольность в их исполнении.

В данной главе будут рассмотрены, во-первых, взаимодействие права и морали в сфере международных отношений, общее и особенное в их содержании и проявлении; во-вторых, специфика трактовок международной морали представителями различных теоретических школ и направлений в истории и в настоящее время; наконец, императивы международной морали в свете процессов глобализации, свойственных современному этапу мирового развития.

1. Мораль, и право в международных отношениях:
общее и особенное

Взаимодействие международного права и международной морали, их диалектическое единство не исчерпываются общностью основных принципов поведения международных акторов. В основе этого единства лежат их генетическая общность (т.е. общность социальных основ происхождения, обусловленность особым родом общественных отношений); функциональная общность (регулятивное назначение); общность международного права и международной морали в плане их нормативно-ценностной природы. И право, и мораль представляют собой обязательные правила поведения, приобретающие форму юридического или нравственного долга и ответственности за нарушение этого долга, отражающие существующий уровень развития международной системы и человеческой цивилизации в целом (см. об этом: Дмитриева. 1991. С. 54-56; Коршунов. 1988. С. 193).

Вместе с тем нравственное и правовое единство не означает тождественности международного права и международной морали. В одних принципах преобладают юридические элементы (например, в принципе суверенного равенства государств), в других – элементы моральные (например, в принципе сотрудничества). "Единство означает лишь тождественность их идейного содержания" (Дмитриева. 1991. С. 22). В рамках объективно обусловленного единства мораль и право характеризуются существенными различиями, которые необходимо учитывать при анализе той роли, которую они играют в регулировании международных отношений. Указанные различия можно свести к следующим основным характеристикам.

Во-первых, правовые нормы носят фиксированный характер вследствие того, что они записаны, например, в уставах соответствующих межправительственных организаций, соглашениях, международных договорах и т.п. С этим тесно связан и институциональный характер права вообще и международного права в частности: оно тесно связано с государственными институтами и межправительственными организациями (ООН и ее организации, Совет Европы, другие региональные организации). Система международного права охватывает такие элементы, как правовое сознание, правовые нормы, правовые отношения и правовые институты. В отличие от нее, в механизме нравственного регулирования международных отношений последний элемент, т.е. институты, отсутствует. Но у международной морали есть одна специфика: она "непосредственно связана с государством: она создается и реализуется в процессе межгосударственного отношения (конечно,

данная особенность относится лишь к одной разновидности международной морали – межгосударственной)" (Дмитриева. 1991. С. 57). Следует, однако, оговориться, что "институциональность" достаточно условна, относительна, ибо в конечном итоге институты, продуцирующие международные моральные нормы (государства, межправительственные организации), не являются некими специализированными органами по выработке и распространению всеобщих нравственных правил взаимодействия на мировой арене.

И государства, и международные организации опираются на нравственные нормы, рождающиеся из практики международного общения. Основой нравственных норм являются универсальные образцы поведения и взаимодействия социальных общностей и инди-видов, вырабатываемые в процессе всей истории человеческой цивилизации. С другой стороны, в разработке и развитии норм международной морали бесспорна роль и такого социального института, как наука (хотя в данном случае речь идет об ином смысле самого термина "институт").

Во-вторых, международная мораль и международное право различаются по сферам своего действия: моральные нормы носят всеохватывающий характер, в то время как право имеет в каждый данный момент ограниченную сферу применения. "Во многом международные отношения регулируются одновременно нормами как права, так и морали. Например, военная агрессия является и нарушением общепризнанных правовых норм, и моральным преступлением. Однако моральные нормы шире и эластичнее, чем нормы правовые" (Кортунов. 1988. С. 197).

И моральные, и правовые нормы связаны с системой ценностей, принятой в той пли иной социальной общности и определяющей выбор средств для обеспечения ее потребностей и интересов. Для того чтобы эти средства были адекватными и гарантировали достижение поставленных целей, они должны согласовываться с обязательными в системе международных отношений образцами, или, иначе говоря, с такими способами поведения, которые признаны как нормальные или допустимые в определенной обстановке. Полностью они могут быть поняты только в той социокультурной среде, в которой они сформировались. Но это не означает невозможности их передачи или заимствования. Содержащийся в таких способах поведения универсальный элемент способствовал тому, что некоторые из них были закреплены и формализованы в нормах международного права.

Закрепление общепринятых образцов поведения имеет большое практическое значение: от степени согласованности с ними поведения той или иной социальной общности зависит ее успех в системе

международных отношений. Также общепринятые образцы поведения определяют предсказуемость действий актора и в конечном счете динамическое равновесие самой международной системы. Однако далеко не все универсальные образцы поведения могут быть формализованы в международно-правовых нормах. Большая их часть закрепляется в нормах международной М9рали. В принципе каждая этническая, территориальная или функциональная общность имеет свои специфические образцы поведения и собственные системы ценностей, которые не подвержены влиянию международного права. В то же время любая из перечисленных общностей способна модифицировать некоторые из собственных ценностей под воздействием правил и норм этического поведения, существующих и вновь возникающих в международной жизни. Необходимость их усвоения и применения во взаимодействии с другими международными акторами (что может быть достигнуто только при условии определенной трансформации таких правил и норм с учетом собственных образцов поведения и ценностей) особенно возрастает в современных условиях взаимозависимости и кризисных явлений в развитии человеческой цивилизации. Но если моральные нормы допускают и даже предполагают такую трансформацию, то правовым нормам это противопоказано. Последние рассчитаны на внешнее поведение актора, носят преимущественно рациональный характер, их пределы четко изучены и существуют для достижения стандартов такого поведения (см. об этом: Дмитриева. 1991. С. 58–62).

В-третьих, международное право и международная мораль различаются с точки зрения форм, методов, средств и возможностей воздействия на поведение международного актора, а следовательно, и возможностей регулирования системы международных отношений. Правовое регулирование предполагает использование средств принуждения (международный суд, военные, экономические и политические санкции, исключение из членов межправительственных организаций, разрыв дипломатических отношений и т.п.). Основной регулятор соблюдения нравственных норм международного поведения – мировое общественное мнение, причем его влияние на участника международных отношений может оказаться более эффективным, чем воздействие международного права. В то же время специфика международного права состоит в том, что, как уже говорилось, в отличие от внутригосударственного законодательства, его нормы носят, как правило, рекомендательный характер и применяются с согласия его субъектов. А, как уже отмечалось, случаи обязательного и насильственного применения норм международного права относительно редки и всегда вызывают проблемы.

Таким образом, признавая, хотя бы на словах, существование моральных норм и необходимость следовать им во взаимодействии на мировой арене, разные участники международных отношений понимают эти нормы по-разному.

Вышесказанное не отменяет того, что главным для понимания международной морали является не вопрос о том, каким нормам следуют международные акторы de facto, а о том, существуют ли некие моральные ценности, которыми они руководствуются в своем поведении или которые влияют на это поведение. Вместе, с тем различия международно-правовых и моральных норм могут служить источником возникновения противоречий между ними (см. об этом: Дмитриева. 1991. С. 73–75). Однако различия не отменяют единства и взаимодействия международно-правовых и моральных норм в качестве регуляторов системы международных отношений, но требуют глубокого понимания особенностей, которые присущи каждому из них. В данной связи необходимо остановиться на