Предмет международно-политической науки

Одним из вопросов, широко обсуждаемых сегодня в научном сообществе ученых-международников, является вопрос о том, можно ли считать теорию международных отношений самостоятельной дисциплиной или же это неотъемлемая часть политологии. На первый взгляд, ответ на него вполне очевиден: международные отношения, ядром которых являются политические взаимодействия, как бы "по определению" составляют неотъемлемую часть объекта политологии. Обусловлено это тем, что международная политика как выражение, или модус существования, международных отношений, подобно любой другой разновидности политики (экономической, социальной и т.п.), представляет собой соперничество и согласование интересов, целей и ценностей, в процессе которых взаимодействующие общности используют самые различные средства – от целенаправленного влияния до прямого насилия. Здесь так же, как и во внутренней политике, речь идет о столкновениях по поводу власти и распределения ресурсов.

Задумаемся, однако, над тем, почему же в существующей учебной литературе по политологии – а она, как известно, отражает наиболее устойчивые, апробированные результаты, а также нерешенные проблемы исследовательского процесса – международные отношения либо "блистательно отсутствуют", либо наличествуют чисто формально, в виде необязательного "довеска", зачастую во многом диссонирующего или же слабо коррелирующего с основным содержанием учебников?

Одним из ответов служит утверждение о том, что политология – это наука о внутренней политике, ограниченной рамками организованного государственного общества. Тем самым вроде бы автоматически постулируется самостоятельность науки о международных

отношениях. Однако основанная на подобном видении самостоятельность сводится к чисто количественному измерению. Так, например, М. Гунелль, полагающий, что предмет политологии ограничивается национальными (т.е. внутриполитическими) проблемами, не считает это препятствием для включения в него международных отношений: "Основным предметом науки о международных отношениях являются властные отношения... ее предмет совпадает с предметом политической науки... Разное только географическое поле". В качестве доказательства приводятся факты усиливающегося взаимодействия и взаимопереплетения внутриполитических и международно-политических процессов.

Действительно, в наши дни повсеместно наблюдается феномен взаимопроникновения внутренней и международной политики. Примерами тому служат воссоединение Германии, возрастающее влияние внешнеполитических акций правительства того или иного государства на электоральное поведение его населения. Впрочем, внутренняя и внешняя политика всегда были едины по своим источникам и ресурсам, отражая (более или менее удачно и эффективно) присущими им средствами единую линию того или иного государства. Речь идет в конечном счете о двух сторонах, двух аспектах политики как сферы и процесса деятельности, в основе которой лежит борьба интересов. Не случайно, например, наиболее распространенные методы прогнозирования внешней политики основываются либо на исследовании процесса принятия решений (работы Ч. Герменна, О. Холсти, Г. Аллисона и др.), либо на факторном подходе (Дж. Розенау, Д. Фрей, Д.^Рюлофф), либо на анализе других аспектов и сторон, относящихся к внутриполитической области. Эти аспекты учитываются и системным подходом. И наоборот – анализ внутриполитических процессов требует учета влияния на них изменений в международной системе.

Как известно, разработка модели принятия решений послужила отправным пунктом для создания (в конце 1960-х гг.) школы сравнительного внешнеполитического анализа под руководством Дж. Розенау и попыток формулирования "предтеории внешней политики", базирующейся на постулате о взаимосвязи и взаимодействии национальных (или "внутренних") политических систем и международно-политической системы. Идеи Дж. Розенау, оказавшие значительное влияние на международно-политическую теорию, получили дальнейшее развитие в начале 1990-х гг., когда им была выдвинута концепция "постмеждународной политики", основанной на тезисе о разрыве, бифуркации между традиционным государственно-центричньш миром и новым полицентричным миром "акторов вне суверенитета" и о смещении, вследствие такого разрыва, всей совокупности параметров, регулирующих международные отношения. Изучение взаимосвязи

(linkage) между внутренней жизнью общества и международными отношениями, роли социальных, психологических, культурных и иных факторов в объяснении поведения участников этих отношений, анализ "внешних" источников, которые могут иметь, на первый взгляд, "чисто внутренние" события, стало сегодня неотъемлемой частые международно-политической науки.

Учитывая вышесказанное, представляется вполне понятным и плодотворным стремление рассмотреть основные вопросы политической науки без разделения ее проблем на внутренние и внешние (международные). Такого рода попытки отмечаются и в зарубежной, и в отечественной литературе (см., например: Мурадян. 1994; Поздняков. 1994; Badie. 1992).

Вместе с тем представления о чисто количественном характере различий между внутренней и международной политикой, а тем более утверждения сторонников транснационализма о стирании в эпоху взаимозависимости всякой грани между ними отражают не только тенденции развития политического процесса, но и состояние самой науки о международных отношениях. Как справедливо отмечал канадский специалист, "интенсивная концептуальная и исследовательская деятельность может создать впечатление о том, что разработка теории международной политики находится на пути своего удачного завершения, как это стремятся внушить некоторые видные представители школы сравнительной международной политики. Однако подобный оптимизм является, увы, довольно преждевременным".

В самом деле, несмотря на свой солидный возраст (одно из первых исследований в этой области – работа Фукидида "История Пелопоннесской войны" появилась еще в V в. до н.э.), наука о международных отношениях не может похвастаться крупными успехами. Даже в рамг ках такого теоретического течения, как политический реализм, придающий исследованию внешней политики государства центральное место, ее понимание остается слишком об,щим, лишенным необходимой строгости. Главное, что удалось сделать наиболее крупным представителям указанного течения – Г. Моргентау, Р. Арону, А. Уолферсу и др., – это показать сложность данного феномена, его неоднозначный характер, связанный с тем, что он имеет отношение и к внутренней, и к международной жизни, к психологии и теории организации, к экономической сфере и социальной структуре и т.п.

Это позволило критикам политического реализма – сторонникам 'модернистского направления приступить к конкретному изучению внешнеполитической деятельности государств, опираясь на возможности таких наук, как социология и психология, экономика и математика, антропология и информатика и др. С помощью методов

системного подхода, моделирования, ситуационного и структурно-функцио-нального анализа, теории игр и т.п. они (М. Каплан, Д. Сингер, К. Райт, К. Дойч, Т. Шеллинг и др.) подвергают проверке гипотезы, касающиеся прогнозирования внешней политики того или иного государства, основываясь на обобщении эмпирических наблюдений, дедуктивных суждений, изучении корреляций; систематизируют факторы, влияющие на международные ориентации правительств, формируют соответствующие базы данных, исследуют процессы принятия внешнеполитических решений. Однако модернизм не стал сколь-либо однородным теоретическим направлением. Догматизация принципа научной строгости и оперирования данными, поддающимися эмпирической верификации, обрекала его на редукционизм, фрагментарность конкретных исследовательских объектов и фактическое отрицание специфики внешней политики и международных отношений.

Между представителями науки о международных отношениях периодически разгораются "большие дебаты", которые ведутся фактически с первых шагов ее конституирования в относительно самостоятельную дисциплину (по общему мнению, этот процесс, продолжающийся и поныне, начался в межвоенный период первой половины XX в.). Однако до сих пор большинства из них нет неуверенности в эпистемологическом статусе своей дисциплины, особенностях ее объекта, специфике предметного Поля и основных исследовательских методов. Более того, само продолжение таких дебатов, а главное – их содержание убеждают (непосредственно или имплицитно, целенаправленно или по существу) в оправданности подобной неуверенности.

В этой связи симптоматично, что в конце 1994 г. по обе стороны Атлантики специализированные журналы "Inernational Organization" (в США) и "Le Trimestre du monde" (во Франции) почти одновременно выпускают специальные издания, целиком посвященные выяснению состояния международных исследований и предмету науки о международных отношениях. Совпадает и один из главных выводов, вытекающий из обеих дискуссий, в соответствии с которым главное препятствие автономизации науки о международных отношениях вытекает из трудностей в идентификации ее объекта.

"Мы находимся в положении, – пишет в этой связи Б. Ланг, – когда реальность не дана исследователям в непосредственном восприятии, когда они не имеют дела с объектом, который характеризовался бы четко очерченными контурами, отличающими его от не-объекта" (Lang. 1994. Р. 12). Еще более определенно высказывается Ф. Брайар, утверждающий, что "объект изучения международных отношений не обладает нередуцируемой спецификой по отношению к широкому

полю политики... Сегодня становится все труднее утверждать, что этот объект не поддается исследованию на основе подхода и концептов политической науки и что необходимо развивать Для этого собственную научную дисциплину" (Braillard. 1994. Р. 26).

Традиционно объектом теории международных отношений считалась среда, в которой господствует "предгражданское состояние" – анархическое, неупорядоченное поле, характеризующееся отсутствием центральной, или верховной, власти и, соответственно, отсутствием монополии на легитимное насилие и на безусловное принуждение. В этой связи Р. Арон считал специфической чертой международных отношений, "которая отличает их от всех других социальных отношений, то, что они развертываются в тени войны, или, употребляя более строгое выражение, отношения между государствами в самой своей сущности содержат альтернативу мира и войны" (Аrоп. 1984. Р. 18). В целом с таким пониманием специфики объекта науки о международных отношениях соглашались и либералы, хотя они подчеркивали, что, во-первых, указанная анархичность никогда не была полной, а во-вторых, возникновение и развитие международных институтов, распространение и усиление международных режимов вносят все ббльшую упорядоченность и регулируемость в отношения международных участников. Одновременно они обратили внимание на обстоятельство, которое затем стало использоваться транснационалистами в качестве главного контраргумента в полемике со сторонниками политического реализма. Речь идет о редуцировании международных отношений к межгосударственным взаимодействиям и абсолютизации принципа национального интереса, понимаемого реалистами, фактически, как некая априорная данность.

Однако как показало дальнейшее развитие исследований в области международных отношений, и транснационалистам не удалось преодолеть указанный недостаток. Ссылки на взамозависимость мира и на взамопроникновение внутренней и международной политики, равно как и критерий "политической локализации", который призван преодолеть присущее реализму редуцирование международных отношений к межгосударственным, проблему не решают. Как уже отмечалось, в соответствии с этим критерием объектом науки о международных отношениях являются любые социальные отношения и потоки, пересекающие границы и избегающие единого государственного контроля. Однако границы, на которые ссылается критерий политической локализации, – неотъемлемый признак государственности, всемерно оберегаемый символ национального суверенитета, поэтому ссылка на них так или иначе возвращает нас к вопросу о зависимости международных отношений от межгосударственных взаимодействий, сводя

существенную, на первый взгляд, новизну в понимании объекта науки к чисто количественным различиям: большему или меньшему влиянию государств на регулирование указанных потоков и отношений.

Означает ли это, что анархичность как характеристика, определяющая особенности объекта науки о международных отношениях, сохраняет все свое значение? Ход дискуссии между различными направлениями международно-политической науки показывает, что анархичность постепенно утрачивает свое привилегированное место среди основных критериев международных отношений. То же можно сказать и о национальных интересах. В этой связи на передний план в определении специфики международных отношений иногда выдвигаются особенности стратегической окружающей среды, которая обусловливает национальные интересы и влияет на степень анархичности международных отношений (Powell. 1994. Р. 329-338).

Но в этом случае возникает вопрос о том, каковы эти особенности? Вернее, что лежит в их основе? Иначе говоря, проблема возвращается "на круги своя". В конечном итоге приходится признать, что объект науки о международных отношениях характеризуется дуализмом регулируемости и порядка (как совокупного и противоречивого результата сознательной деятельности по формированию и развитию международных организаций, институтов и режимов, а также спонтанного следствия объективного функционирования международной системы и связанных с ним структурных принуждений и ограничений), с одной стороны, и значительной долей непредсказуемости, вытекающей из плюрализма суверенитетов и психологических особенностей лиц, принимающих решения, которые способны повлиять на ход развития политических событий и процессов, – с другой. Указанный дуализм не удается отразить в рамках единой теории. Отсюда тот "страбизм", присущий теории международных отношений, который, по мнению М. Жирара, считается среди ее представителей чем-то вроде тайного знака профессиональной принадлежности (Girard. 1994. Р. 9). Но если он рассматривает этот "знак" как определенную теоретическую опасность, то американский ученый К. Холсти считает, что для науки о международных отношениях "теоретический плюрализм является единственно возможным ответом на многообразные реальности сложного мира. Любая попытка установить какую-то ортодоксальность, основанную на единой точке зрения или особой методологии, может привести лишь к чрезмерному упрощению и уменьшению шансов на прогресс познания" (Holsti. 1989. Р. 256).

Гетерогенность, сложность и многозначность международных отношений, многообразие наблюдающихся в них тенденций, неожиданный, в чем-то непредсказуемый ход их эволюции, а кроме того,

отсутствие сколь-либо четких материально-пространственных границ, которые отделяли бы международные отношения и внешнюю политику от внутриобщественных отношений и внутренней политики, – все это действительно говорит о сопротивляемости объекта науки о международных отношениях усилиям по созданию некоей единой всеохватывающей теории, если понимать под этим термином целостную и непротиворечивую систему эмпирически верифицируемых знаний. Вместе c тем данная констатация отнюдь не означает, что теория международных отношений не имеет своего предмета¹. О существовании такого предмета свидетельствует наличие целого ряда проблем, сущность которых, при всем богатстве взаимосвязанного и взаимозависимого мира, не сводится к внутриполитическим отношениям, а обладает собственной динамикой, живет собственной жизнью. Признавая, что удовлетворительного решения вопроса о том, как выразить эту сущность, пока не найдено, не стоит забывать, что речь идет о разных видах политической деятельности, которые используют разные средства (например, армия, военная стратегия и дипломатия во внешней политике; полиция, Государственное право и налоги – во внутренней), обладают разными возможностями (если политика – сфера рисковой деятельности, то во внешней и международной политике степень риска неизмеримо более высока, чем во внутренней); осуществляются в разных средах (в международных отношениях, являющихся средой внешнеполитической деятельности, нет монополии на легитимное насилие: соответствующие акции ООН далеко не бесспорны и легитимны по большей части лишь для ограниченного круга членов международного сообщества).

Вот почему центральные понятия политологии (например, такие, как "политическая власть", "политический процесс", "политический режим", "гражданское общество" и т.п.) имеют специфическое значение в применении к внешней (международной) политике, формируя свое, относительно автономное предметное поле. Составной частью

этого поля являются. такие отражающие специфику международных отношений "частнонаучные" понятия и проблемы, как "плюрализм суверенитетов", "баланс сил", "би- и многополярность", "дипломатия", "стратегия" и т.п. Разрабатываемые в рамках автономного предметного поля, эти понятия все чаще с успехом используются политологией в исследовании внутриполитических процессов. Наука о международных отношениях уже обогатила политическую теорию такими ставшими общеполитологическими понятиями, как "национальный интерес", "переговоры" и т.п., которые вполне успешно применяются для анализа внутриполитических проблем. Тем самым она предстает как относительно автономная политическая дисциплина, имеющая собственный предмет исследования. Это подтверждается и такими косвенными, но в то же время важными признаками, как наличие специализированных журналов, существование международного научного сообщества – специалистов, которые следят за работами друг друга, и совместными усилиями, через взаимную критику, опираясь на общезначимые достижения, полученные в рамках различных теоретических направлений и школ, развивают свою дисциплину, ставшую неотъемлемой частью университетского образования.

И хотя речь идет о сравнительно молодой дисциплине, об окончательном конституировании которой, ее полной автономности по отношению к политологии говорить пока еще рано (более того, особенности самого объекта международных отношений дают основания предполагать, что ее автономность вряд ли возможна и в сколь-либо обозримом будущем), это, в силу названных здесь обстоятельств, не избавляет от необходимости разработки проблем, касающихся самостоятельного теоретического статуса науки о международных отношениях.

¹ Действительно, отсутствие объекта в "физическом смысле", т.е. как отдельно существующей реальности, не связанной с другими выражениями политического (например, во внутриобщественных отношениях), характерно не только для международных отношений, но и для политологии (если понимать под нею внутриполитическую теорию), и для экономики. Это подчеркивал уже R Арон (см.. Paix et Guerre entre lex nations. P. 16). Точно тек же дуализм политической экономии, ее "разрыв" между монетаризмом и кейсиаиством (на абсолютную истинность не может претендовать ни то, ни другое направление западной экономической мысли, а их чередование в практике экономической жизни демонстрирует как преимущества, так и явные изъяны, свойственные обоим подходам) указывает на то, что "страбизм" международно-политической науки не является свидетельством ее инвалидности.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Гладков В.П. Международное общество: утопия или реальная перспектива // Мировая экономика и международные отношения. 1989 № 6.
2. Иноземцев Н.Н Ленинский курс международной политики КПСС. М., 1978.
3. Ислам Энциклопедический словарь. М., 1991.
4. Кукулка Ю. Проблемы теории международных отношений. М., 1980.
5. Курс международного права: В 7 т. Т. 1. Понятие, предмет и система международного права. М., 1989.
6. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 12.
7. Моргачев С. Пространство, время и иоле в мировой политике // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 7.
8. Мурадян А.Л. Двуликий Янус Введение в политологию. М., 1994.
9. О сути концепции внешней политики России // Международная жизнь. 1993. № 1 С 19.

1. Перестройка международных отношений: пути и подходы // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 1.
2. Поздняков Э.Л. Философия политики. М., 1994.
3. Социализм и международные отношения. М., 1975.
4. Четков М. Осмысление мироцельности: новая оппозиция идей или их сближение? // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 2.
5. Шахназаров Г.X. Грядущий миропорядок. М., 1981. С. 19.
6. Aron R. Une Sociologie des relations intcrnationalcs // Revue franfaise de sociologie.
   1963. Vol. IV № 3.
7. Aron R. Paix et Guerre entre les nations. P, 1984.
8. Badie B. L'Etat importe, L'occidentalisation de 1'ordre politique. P., 1992.
9. Braillard Ph. Relations internationales: une nouvelle discipline // Le trimesre du monde. 1994. № 3.
10. Burton N.J.W. World Society. Cambridge, 1972.
11. Caporaso J. Dependence, Dependecy and Power in the Global System: A Structural and Behavioral Analisis //International Organisation. 1979. Mb 10.
12. Dudley L. The Word and the Sword: How Techniques of Information and Violence Have Shaped Our World. Oxford, 1991.
13. Girard M. (Sous la dir. dc). Les individus dans la politique internationale. P., 1994.
14. Holsti K.J. Mirror, Mirror on the Wall, Which Are the Fairest Theories of All? // International Studies Quarterly. Vol. 33. 1989.
15. Lang B. La definition dcs Relations internationales: une prealable a leur theorisation // Le Trimestre du monde. 1994. № 3.
16. Loard E. International Society. L, 1991.
17. Les relations internationales: Les nouveaux debats theoriques // Le Trimestre du monde. 1994. № 3.
18. Merle M. Sociologie des relations internationales. P, 1974.
19. Mprgenthau H. Politics among Nations. The Struggle for Power and Peace. N.Y., 1948.
20. Powell R. Anarchy in International Relations Theory: the Neorealist – Ncolibcral Debat // International Organizations. Spring 1994. Vol. 48, № 2.
21. Rosenau J. Lineage Politics: Essay on the Convergence of National and International System. N.Y., 1969.
22. Rosenau J. Le touriste et le terroriste ou les deux extremes du continuum international // Etudes internationales. 1979. Juin.
23. Rosenau J. Turbulence in World Politics. A Theory of Change and Continuity. Princeton, 1990.
24. Strange S. States and Markets. L, 1988.
25. Synger D. (ed.). Quantitative International Politics: Ipsights and Evidence. N.Y., 1978.
26. Wallerstein I. (sous la dir. de). Les inegalites entre Etats dans le systeme international: origines et perspectives. – Centre quebeqois de relations internationales, University Laval, 1975.
27. Waltz K. Theory of International Politics. N.Y, 1979.

ГЛАВА 2

Проблема метода в теории международных
отношений

Основная цель данной главы – познакомить с наиболее широко применяемыми методами, методиками и техниками изучения международных отношений и внешней политики В ней не ставится такая, достаточно сложная и самостоятельная задача, как научить пользоваться ими Впрочем, ее решение было бы и невозможно, так как для этого требуется, во-первых, подробное описание тех или иных методов, иллюстрируемое примерами их конкретного применения в исследовательской работе при анализе определенного объекта международных отношений, а во-вторых (и это главное), практическое участие в том или ином научно-теоретическом или научно-прикладном проекте, поскольку, как известно, нельзя научиться плавать, не входя в воду

При этом следует иметь в виду, что каждый исследователь (или исследовательский коллектив) обычно использует свой излюбленный метод (или их группу), корректируемый, дополняемый и обогащаемый им с учетом имеющихся условий и инструментария Важно иметь в виду и то, что применение того или иного метода зависит от объекта и задач исследования, а также (что весьма существенно) от наличных материальных средств

К сожалению, приходится отметить тот факт, что специальная литература, посвященная проблеме методов и особенно – прикладных методик анализа международных отношений, – весьма немногочисленна (особенно на русском языке) и потому труднодоступна

1. Значение проблемы метода

Проблема метода – одна из наиболее важных проблем любой науки, так как в конечном счете речь идет о том, чтобы научить, как получать новое знание, как применять его в практической деятельности. Вместе с тем это и одна из самых сложных проблем, которая и предваряет изучение наукой своего объекта, и является итогом такого изучения. Она предваряет изучение объекта уже потому, что исследователь с самого начала должен владеть определенной суммой приемрв и средств достижения нового знания. Она является итогом изучения, ибо полученное в его результате знание касается не только самого объекта, но и методов его изучения, а также применения полученных

результатов в практической деятельности. Более того, исследователь сталкивается с проблемой метода уже при анализе литературы и необходимости ее классификации и оценки.

Отсюда неоднозначность и в понимании содержания самого термина "метод". Он означает как сумму приемов, средств и процедур исследования наукой своего предмета, так и совокупность уже имеющегося знания. Это значит, что проблема метода, обладая самостоятельным значением, в то же время тесно связана с аналитической и практической ролью теории, которая также играет и роль метода.

Распространенное мнение о том, что каждая наука имеет свой собственный метод, верно лишь отчасти: большинство социальных наук не имеют своего специфического, только им присущего метода. Поэтому они так или иначе преломляют применительно к своему объекту общенаучные методы и методы других (как социальных, так и естественно-научных) дисциплин. В данной связи принято считать, что методологические подходы политической науки (в том числе и международных отношений) строятся вокруг трех аспектов:

– как можно более строгое отделение исследовательской позицииот морально-ценностных суждений или личных взглядов;

– использование аналитических приемов и процедур, являющихся общими для всех социальных наук, что играет решающую роль вустановлении и последующем рассмотрении фактов;

– стремление к систематизации, или, иначе говоря, к выработкеобщих подходов и построению моделей, облегчающих открытие "законов" (Braud. 1992. Р. 3).

И хотя при этом подчеркивается, что данное замечание не означает необходимости "полного изгнания" из науки ценностных суждений или личных позиций исследователя, тем не менее перед ним неизбежно встает проблема более щирокого характера – проблема соотношения науки и идеологии. В принципе та или иная идеология, понимаемая в широком значении – как сознательный или неосознанный выбор предпочтительной точки зрения, – существует всегда. Избежать этого, "деидеологизироваться" в этом смысле нельзя. Интерпретация фактов, даже выбор "угла наблюдения" и т.п. неизбежно обусловлены точкой зрения исследователя. Поэтому объективность исследования предполагает, что исследователь должен постоянно помнить об "идеологическом присутствии" и стремиться контролировать его, видеть относительность любых выводов, учитывая такое "присутствие", стремиться избегать одностороннего видения. Наиболее плодотворных результатов в науке можно добиться не при отрицании идеологии (это в лучшем случае заблуждение, а в худшем – сознательное лукавство), а при условии идеологической терпимости, идеологического

плюрализма и "идеологического контроля" (но не в смысле привычного нам по недавнему прошлому контроля официальной политической идеологии по отношению к науке, а наоборот – в смысле контроля науки над всякой идеологией).

Сказанное касается и так называемой методологической дихотомии, которая нередко наблюдается в международных отношениях. Речь идет о противопоставлении так называемого традиционного ис-торико-описательного, или интуитивно-логического, подхода операционально-прикладному, или аналитико-прогностическому, связанному с применением методов точных наук, формализацией, исчислением данных (квантификацией), верифицируемостью (или фальсифицируемостью) выводов и т.п. В этой связи, например, утверждается, что основным недостатком науки о международных отношениях является затянувшийся процесс ее превращения в прикладную науку (Хрусталев. 1992. С. 8, 9). Подобные утверждения страдают излишней категоричностью. Процесс развития науки является не линейным, а, скорее, обоюдным' происходит не превращение ее из историко-описательной в прикладную, а уточнение и коррекция теоретических положений через прикладные исследования (которые, действительно, возможны лишь на определенном, достаточно высоком этапе ее развития) и "возвращение долга" "прикладникам" в виде более прочной и операциональной теоретико-методологической основы.

Действительно, в мировой (прежде всего, американской) науке о международных отношениях с начала 1950-х гг. происходит усвоение многих релевантных результатов и методов социологии, психологии, формальной логики, а также естественных и математических наук. Одновременно начинается и ускоренное развитие аналитических концепций, моделей и методов, продвижение к сравнительному изучению данных, систематическое использование потенциала электронно-вычислительной техники. Все это способствовало значительному прогрессу науки о международных отношениях, приближению ее к потребностям практического регулирования и прогнозирования мировой политики и международных отношений. Вместе с тем это отнюдь не привело к вытеснению прежних "классических" методов и концепций.

Так, например, операциональность историко-социологического подхода к международным отношениям и его прогностические возможности были продемонстрированы Р. Ароном. Один из наиболее ярких представителей "традиционного", "историко-описательного" подхода Г. Моргентау, указывая на недостаточность количественных методов, не без оснований писал, что они далеко не могут претендовать на универсальность. Столь важный для понимания международных отношений феномен, как, например, власть, "представляет собой

качество межличностных отношений, которое может быть проверено, оценено, угадано, но которое не может быть измерено количественно... Конечно, можно и нужно определить, сколько голосов может быть отдано политику, сколькими дивизиями или ядерными боеголовками располагает правительство; но если мне потребуется понять, сколько власти имеется у политика или у правительства, то я должен буду отставить в сторону компьютер и счетную машину и приступить к обдумыванию исторических и, непременно, качественных показателей" (Цыганков. 1992. С. 171).

Действительно, существо политических явлений не может быть исследовано сколь-либо полно при помощи только прикладных методов. В общественных отношениях вообще, а в международных отношениях в особенности господствуют стохастические процессы, не поддающиеся детерминистским объяснениям. Поэтому выводы социальных наук, в том числе и науки о международных отношениях, никогда не могут быть окончательно верифицированы или фальсифицированы. В этой связи здесь вполне правомерны методы "высокой" теории, сочетающие наблюдение и рефлексию, сравнение и интуицию, знание фактов и воображение. Их польза и эффективность подтверждается и современными изысканиями, и плодотворными интеллектуальными традициями.

Вместе с тем, как верно подметил М. Мерль по поводу полемики между сторонниками "традиционных" и "модернистских" подходов в науке о международных отношениях, было бы абсурдно настаивать на интеллектуальных традициях там, где необходимы точные корреляции между собранными фактами. Все то, что поддается квантификации, должно быть квантифицировано (Merle. 1984). К полемике между "традиционалистами" и "модернистами" мы еще вернемся. Здесь же важно отметить неправомерность противопоставления "традиционных" и "научных" методов, ложность их дихотомии. В действительности они взаимно дополняют друг друга. Поэтому вполне правомерен вывод о том, что оба подхода "выступают на равных основаниях, а анализ одной и той же проблемы проводится независимо друг от друга разными исследователями" (Лебедева, Тюлин. 1991. С. 8, 99–100). Более того, в рамках обоих подходов одной и той же дисциплиной могут использоваться – хотя и в разных пропорциях – различные методы: общенаучные, аналитические и конкретно-эмпирические. Впрочем, разница между ними, особенно между общенаучными и аналитическими, тоже достаточно условна, поэтому и надо иметь в виду условность, относительность границ между ними, их способность перетекать" друг в друга. Данное утверждение верно и для международных отношений. В то же время нельзя забывать и о том, что

основное предназначение науки состоит в служении практике и в конечном счете в создании основ для принятия решений, имеющих наибольшую вероятность способствовать достижению поставленной цели.

В этой связи, опираясь на выводы Р. Арона, можно сказать, что в фундаментальном плане изучение международных отношений требует сочетания таких подходов, которые опираются на теорию (исследование сущности, специфики и основных движущих сил этого особого рода общественных отношений); социологию (поиски детерминант и закономерностей, определяющих его изменения и эволюцию); историю (фактическое развитие международных отношений в процессе смены эпох и поколений, позволяющее находить аналогии и исключения) и праксеологию (анализ процесса подготовки, принятия и реализации международно-политического решения). В прикладном плане речь идет об изучении фактов (анализ совокупности имеющейся информации); объяснении существующего положения (поиски причин, призванные избежать нежелательного и обеспечить желаемое развитие событий); прогнозировании дальнейшей эволюции ситуации (исследование вероятности ее возможных последствий); подготовке решения (составление перечня имеющихся средств воздействия на ситуацию, оценка различных альтернатив) и, наконец, принятии решения (которое также не должно исключать необходимости немедленного реагирования на возможные изменения ситуации) (см. об этом: Fret, Ruloff. 1988. P. 20-27).

Нетрудно заметить сходство методологических подходов и даже пересечение методов, свойственных обоим уровням исследования международных отношений. Это верно и в том смысле, что в обоих случаях одни из используемых методов отвечают всем поставленным целям, другие эффективны лишь для той или иной из них. Рассмотрим несколько подробнее некоторые из методов, используемых на прикладном уровне теории международных отношений.

Методы анализа ситуации

Анализ ситуации предполагает использование суммы методов и процедур междисциплинарного характера, применяемых для накопления и первичной систематизации эмпирического материала ("данных"). Поэтому соответствующие методы и методики называют иногда также "техниками исследования". К настоящему времени известно более тысячи таких методик – от самых простых (например, наблюдение) до достаточно сложных (как, например, формирование банка данных,

построение многомерных шкал, составление простых (Check lists) и сложных (Indices) показателей, построение типологий (факторный анализ Q) и т.п.

Рассмотрим наиболее распространенные из аналитических методик: наблюдение, изучение документов, сравнение.

Наблюдение