Цензура как орудие коммуникационного насилия

В общем смысле цензура понимается как контроль и ог­раничение распространения по коммуникационным каналам каких-либо знаний (фактов, концепций), стимулов (призы­вов, волевых воздействий), эмоциональных настроений (возмущение, одобрение, скорбь и пр.). В Древнем Риме цензо­ры следили за соблюдением морали. Цензурой именуется также официально учрежденная служба, имеющая полно­мочия пресекать любые сообщения, нежелательные для вла­сти. Цензурный контроль охватывает не только произведе­ния письменности и печати или другие документы, но и те­атральные постановки, художественные выставки, научные собрания, публичные выступления и т.д.

Держателями цензуры являются как государственная, так и духовная власть.

Различаются виды цензуры:

• цензура запретительная или предварительная, ког­да для обнародования требуется предварительное разре­шение цензурного ведомства; вызывающие подозрения произведения либо вовсе запрещаются к публикации, либо засекречиваются;

• цензура карательная, когда после выхода в свет не­угодного властям произведения его издатель и автор под­вергаются предусмотренным законом санкциям: конфис­кация тиража, штраф, заключение в тюрьму, закрытие неблагонадежного журнала или газеты и т. п.

Разновидностями карательной цензуры с точки зре­ния применяемых методов явялется библиоцид и спецхран. Библиоцид — полное уничтожение тиража произ­ведения печати, сожжение рукописной книги и т. п. Спецхран — это «тюремное заточение», когда доступ к книгам читающей публики ограничен или вовсе исключен.

В результате получается следующая классификация цензуры (см. рис. 4.6).

Исторически цензура возникла во времена древней­ших цивилизаций. Так, Ашурбанипал удалял из своей библиотеки клинописные таблички, содержание которыхему не нравилось. Римская цензура активно действовала во времена империи. Известно, что Овидий (43 г. до н. э. — 17 г. н. э.) был выслан из Рима за трактат «Искусство любви», несколько позже в ссылке оказался Ювенал (65—128), позволивший себе сатирическое осуждение глупости и пороков римской знати. Император Юлиан, прозванный христианами «отступником», за недолгие годы своего владычества (361—363) уничтожил немало христианских тек­стов; христиане, в свою очередь, беспощадно сжигали со­чинения античных язычников. Начиная с V века, римская церковь составляла списки запрещенных книг.

 

ЦЕНЗУРА

Запретительная

Карательная

Запрет выпуска в свет

Засекречивание

Санкции против издателя и автора

Библиоцид

Спецхран

Рис. 4.6. Классификация цензуры

Цензурная практика докатилась до Древней Руси вме­сте с духовной литературой. Древнейший список рекомен­дованных для чтения книг дошел до нас в «Изборнике Святослава» и гласил: «Чтобы не прельститься ложными книгами — ведь от этого бывают многие безумные заблуж­дения — прими этот мой избранный любочисленник (пе­речень полезных книг) повествовательных книг (следует список из 42 названий). Тем самым имеешь все, что же кроме того, то не в их числе»[58]. В период с XI по XVIII века на Руси было распространено не менее 100 списков ис­тинных (канонических) и ложных (отреченных или апок­рифических) книг.

В Московии цензура как таковая была введена на Сто­главом соборе в середине XVI века. Книжное дело подчи­нено было двойной опеке: духовной и светской власти. В постановлении собора были главы «о училищах книжных», «о исправлении книжном», «о книжных писцах», «о злых ересях», «о живописцах и честных иконах». По ини­циативе Ивана Грозного была принята 41-я глава, глася­щая: «царю свою царскую грозу учинити и святителям всем во всех градах запретити с великим духовным запрещением, чтобы православные христиане впердь богомерзких

книг еретических у себя не держали и не чли, а которые учнут у себя такие книги держати и чести, или учнут иных прельщати и учити, и им быти от благочестивого царя в великой опале и в наказании, а от святителей по священ­ным правилам, быти в отлучении и проклятии»[59]. Однако это постановление осталось «гласом вопиющего», ибо не было механизма его реализации, т. е. цензурного ведом­ства. Создать же такое ведомство при господстве рукопис­ной книги практически невозможно.

Первым законодательным актом о цензуре в России был указ Петра I (1721 г.), предписывающий, чтобы все типографии России были «под ведением святейшего пра­вительствующего Синода, от которого о печатании книг повеления требовать, а без повеления того духовного Си­нода никаких книг не печатать». Таким образом вводилась всеохватывающая церковная цензура. Но после смерти Пет­ра этот указ выполнялся лишь частично. В 1728―1755 гг. Академия наук с ее типографией была единственным в России учреждением, выпускавшим книги светского со­держания. В академической типографии печатались газе­ты, журналы, календари, собрания сочинений, древние летописи, художественная проза и поэзия, научная лите­ратура, книги по военному делу, государственные законы и многое другое. С самого начала президент Академии наук лейб-медик Блюментрост стал сам давать разреше­ния на печатание книг, без «позволения Синода». Тем не менее Синод иногда вмешивался в издательскую деятель­ность Академии. Например, он запретил печатать русские летописи «понеже в оных писаны лжи явственные».

В царствование Елизаветы Петровны (1741―1761) была осуществлена целая система цензурных мероприя­тий. Однако в 1747 г., после того как президентом Акаде­мии стал К. Г. Разумовский, Елизавета освободила академические издания от цензуры не только церкви, но и правительства. Теперь президент свободно распоряжался из­даниями Академии, а в его отсутствие издательские воп­росы решала академическая канцелярия (но не общее собрание академиков).

Цензурного ведомства как такового в России до 1796 г. не существовало. Его заменяла так называемая практика рецензирования. В качестве рецензентов часто привлекали академиков, особенно когда речь шла об изданиях ака­демической типографии. (Академиками-цензорами были М. В. Ломоносов, В. К. Тредиаковский, С. К. Котельни­ков и др.).

С елизаветинских времен ведет свою историю россий­ский спецхран. В Академической библиотеке была заве­дена «секретная камора», где хранился фонд «заповедных книг», т. е. книг, изъятых из обращения. В «секретную ка­мору» попадали книги с посвящениями Иоанну Антоновичу и Анне Леопольдовне, Бирону, Миниху, Остерману, которые напоминали о нелегитимности дворцового переворота, приведшего Елизавету на трон. Здесь хранились карты Сибири, чтобы они не «показывались кому не следует», диссертация академика Миллера о начале русского народа, которая была признана оскорбительной для русских.

Екатерина II, играя роль просвещенного монарха, уде­лила немало внимания литературе, театру, наукам, книгоизданию. Памятником монаршего либерализма явился укал о вольных типографиях (1783 г.), разрешавший «каждому по своей воле заводить типографии, не требуя ни от кого дозволения, а только давать знать о заведении таковом управе благочиния». Цензура над частными типографиями была возложена на управы благочиния (полицию). Но управы благочиния не были однако достаточно бдительны, чтобы предотвратить появление «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева в 1790 г., где, в частности, Писалось: «Цензура сделана нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, сле­дует, что есть малолетние, незрелые разумом, которые со­бою править не могут... Не дерзнут правители народов удалиться от стези правды и убоятся, ибо пути их, злость и ухищрения обнажатся»[60].

Устрашенная французским вольномыслием и раздра­женная Н. И. Новиковым, А. Н. Радищевым, Я. Б. Княж­ниным, Екатерина «в прекращение разных неудобств, которые встречаются от свободного и неограниченного печатания книг» 16 сентября 1796 г. издала указ «Об ог­раничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг». Устанавливалась обязательная предварительная цензура для всей издаваемой литературы, включая научную. Частные типографии, за небольшим исключением, упразднялись и создавались цензурные управления в Санкт-Петербурге, Москве, Риге, Одессе и при Радзивилловской таможне.

Павел I довел жестокость цензуры до крайности. 18 апре­ля 1800 г. он запретил ввоз в Россию каких бы то ни было иностранных книг, включая ноты. Он лично цензурировал книги. Так, в 1797 г. он «опробовал» ежегодный ка­лендарь и дал Академии наук указания, что печатать в этом издании.

Вступив на престол, Александр I отменил запрет на ввоз книг из-за рубежа. В 1802 г. он ликвидировал цен­зурные управления, введенные Екатериной в 1796 г., воз­ложив тем не менее предварительное одобрение издавае­мых книг на губернаторов. В 1804 г., когда было учрежде­но Министерство народного просвещения, цензура отошла под его ведение. Во вторую половину царствова­ния Александра I цензурный контроль был ужесточен. Карамзин, имевший титул официального историографа, был вынужден лично обратиться к царю, чтобы добиться права бесцензурного печатания его «Истории государства Российского».

Приобрел печальную известность своим невежеством и самодурством А. И. Красовский (1780―1857), служив­ший, кстати сказать, секретарем Императорской публич­ной библиотеки и в 1832―1857 гг. возглавлявший коми­тет иностранной цензуры.

А. Я. Панаева в своих воспоминаниях приводит заме­чания Красовского по тексту стихотворения В. Н. Олина «Стансы к Элизе» (перевод из В. Скотта)[61].

О сладостно, клянусь, с тобою было жить,

Сливать с душой твоей все мысли, разговоры,

Улыбку уст твоих небесную ловить.

Замечание: Слишком сильно сказано, женщина недо­стойна того, чтобы улыбку ее называть «небесною».

И молча на тебе свои покоить взоры.

Замечание: Тут есть какая-то двусмысленность.

Что в мненье мне людей. Один твой нежный взгляд

Дороже для меня вниманья всей вселенной.

Замечание: Сильно сказано; к тому ж во вселенной есть и цари, и законные власти, вниманием которых дорожить должно.

О как бы я желал всю жизнь тебе отдать...

Замечание: что же останется Богу?

У ног твоих норой для песней лиру строить.

Замечание: слишком грешно и унизительно для хрис­тианина сидеть у ног женщины.

Все тайные твои желанья упреждать

И на груди моей главу твою покоить.

Замечание: стих чрезвычайно сладострастен.

В итоге цензор делает вывод: все эти мысли противны духу христианства, ибо в Евангелии сказано: «кто любит отца своего или мать паче Меня, тот несть Меня достоин».

Николай I, подобно своему отцу Павлу, подозритель­но и настороженно относился к литературе, журналисти­ке, книжному делу. С подачи министра народного просве­щения А. С. Шишкова 10 июня 1826 г. царь утвердил чрезвычайно суровый устав о цензуре, неслучайно названный «чугунным». О философской литературе говорилось ка­тегорично: «кроме учебных, логических и философичес­ких книг, необходимых для юношества, прочие сочинения сего рода, наполненные бесплодными и пагубными мудрствованиями новейших времен, вовсе печатаемы быть не должны». Предусматривался запрет периодических изда­ний «не имеющих хорошего образа мысли» и «имеющих вредное для читателей направление».

В 1828 г. Шишкова сменил князь Ливен, предложив­ший более мягкий цензурный устав. Впервые учреждались два параллельно существовавших комитета: один для оте­чественных, другой для иностранных изданий. Согласно этому уставу, в качестве цензоров в XIX веке привлека­лись профессора университетов и видные писатели. Так, цензорами по отечественной литературе были И.А.Гон­чаров (1812―1891), А. А.Григорьев (1822―1864), Н. И. Греч (1787―1867), С. Т. Аксаков (1791―1859), а в иностранной цензуре сотрудничали Ф. И. Тютчев (1803―1873), компо­зитор А. Н. Серов (1820―1871), А. Н. Майков (1821―1897),] Я. П. Полонский (1819―1898)[62].

Европейские революции 1848 г. послужили поводом для гонения на интеллигентское свободомыслие и резкого ужесточения цензуры. Семилетие 1848―1855 гг. справед­ливо называют временем цензурного террора. Состав цензоров был пересмотрен: вместо университетских профес­соров в цензурных комитетах появились чиновники, для которых служба в цензуре была основным, а не побочным занятием. 2 апреля 1848 г. был создан специальный коми­тет, который должен был стать органом «для высшего надзора в нравственном и политическом отношении за духом и направлением книгопечатания». Комитет по имени его председателя Д. П. Бутурлина (1790―1849) вошел в исто­рию как «бутурлинский комитет». Этот комитет не зани­мался непосредственной цензурной практикой, а оценивал и контролировал усердие других цензурных органов, держа в трепете чиновников-цензоров. Характерный при­мер: один цензурный комитет выступил с ходатайством о назначении в его состав музыканта для рассмотрения нот, ибо бывает необходимо определить «действительно ли представляемые ноты содержат в себе музыкальную пиесу, а не какое-либо безнравственное и вредное сочинение, написанное в виде нот знаками, составленными по извест­ному ключу».

По докладам Бутурлинского комитета в 1848 г. был сослан в Вятку Салтыков, а в 1852 г. арестован и сослан в Спасское-Лутовиново Тургенев; подвергались гонениям славянофилы. Специальными циркулярами запрещалось публиковать исследования по истории народных движе­ний, фольклору и т. п.; резко сократилось общее число книг, журналов, газет, издаваемых в России.

Реформы Александра II сопровождались смягчением цензуры. Образованное общество жаждало гласности, сво­боды слова и печати. Характерный документ настроений той эпохи — стихотворение Константина Аксакова, стра­стного славянофила, названное «Свободное слово»:

Ты чудо из божьих чудес,

Ты мысли светильник и пламя,

Ты луч нам на землю с небес,

Ты нам человечества знамя.

Ты гонишь невежества ложь,

Ты вечною жизнию ново,

Ты к свету, ты к правде ведешь,

Свободное слово.

……………………………………

Ограды властям никогда

Не зижди на рабстве народа,

Где рабство, там бунт и беда;

Защита от бунта — свобода.

Раб в бунте опасней зверей,

На нож он меняет оковы...

Оружье свободных людей —

Свободное слово.

В начале 1863 г. цензурные учреждения были пере­даны в Министерство внутренних дел, где, помимо по­лиции, жандармерии, политического сыска, местной ад­министрации, находились такие коммуникационные службы, как архивы, почта, телеграф. В 1865 г. вышел указ «О даровании некоторых облегчений и удобств оте­чественной печати» и «Высочайше утвержденное мнение Государственного Совета о некоторых переменах и до­полнениях в действующих ныне цензурных постановлениях». Нового устава о цензуре принято не было, но ука­занные директивные документы действовали 40 лет — вплоть до 1905 года.

Главная особенность цензурного законодательства 1865 г. состоит в освобождении от предварительной цен­зуры некоторых видов произведений печати и использо­вание методов карательной цензуры. От предварительной цензуры были освобождены:

а) в обеих столицах: все оригинальные сочинения объе­мом не менее 10 п. л.; все переводы объемом не менее 20 п. л.;

б) повсеместно: периодические издания, освобожден­ные министром внутренних дел от предварительной цен­зуры; все правительственные издания; все издания ака­демий, университетов, учебных обществ; все издания на древних классических языках и переводы с этих языков; чертежи, планы, карты.

Но если освобожденные от предварительной цензуры издания допускали проявления «вредного направления», они подвергались санкциям: предостережение и временная приостановка, прекращение издания, арест отдельных но­меров журнала, запрещение печатать частные объявления и запрет розничной продажи. Таким образом у правительства было достаточно рычагов, чтобы уничтожить неугодные из­дания. На основании законодательства о печати 1865 г. были в следующем году закрыты «Современник» и «Русское сло­во», а впоследствии «Отечественные записки».

Цензурная практика, осуществляемая в период 1865―1905 гг., опиралась в качестве юридической основы на принятое в 1873 г. положение, гласящее: «Если по сооб­ражениям правительства опубликование или обсуждение в периодической печати какого-либо обстоятельства государственной важности будет признано в течение неко­торого времени неуместным, то редакторы повременных изданий, не подчиненных предварительной цензуре, из­вещаются об этом по распоряжению министра внутрен­них дел Главным управлением по делам печати». Какие же «обстоятельства государственной важности» призна­вались неуместным обнародовать? В. Мякотин проанали­зировал циркуляры Управления по делам печати с 1881 по 1898 гг.[63] и выяснил, что запрещались к публикации:

• сведения об императоре и его семье, а также «затра­гивающие честь турецкого султана»;

• сведения о «суждениях», происходящих в Государ­ственном Совете и в Сенате;

• случаи скандалов, коррупции, судебных дел, касаю­щихся представителей государственной власти, заодно не допускалась критика администрации императорских теат­ров, ибо ее деятельность «наравне с действиями других правительственных учреждений подлежит только суждению высшего начальства, в данном случае директора импера­торских театров и министра двора»;

• статьи, «оскорбительные для чести русского войска или могущие ослабить уважение публики к военному со­словию» или «поколебать основы военной дисциплины»;

• факты самоуправства домохозяев, антисанитарии домов, дабы «не возбуждать негодования общества про­тив домохозяев, в особенности, когда домохозяевами со­стоят гласные думы»;

• сообщения о стачках, о спорах между фабриканта­ми и рабочими, между землевладельцами и крестьянами, а также о «предстоящем будто бы праздновании 25-летия освобождения крестьян» и о 750-летнем юбилее Москвы;

• сообщения о бедствиях типа холерной эпидемии, голода 1891 г., коронационной катастрофы на Ходынке; еврейский вопрос должен обсуждаться «спокойно и хлад­нокровно, без протеста и сочувствия евреям».

Короче говоря, чем важнее был тот или другой воп­рос общественной жизни, чем более крупные интересы он затрагивал, тем меньше внимания ему уделялось в печати. Печать либо с лицемерным усердием пела хвалебные гимны, либо с серьезным видом занималась пус­тяками. Н. А. Рубакин цитировал «рукописное стихот­ворение 80-х годов»:

Так как пресса не прогресса,

А крамолы проводница,

А крамоле быть на воле

Уж тем боле не годится, —

Значит нужно для прогресса,

Чтоб была под прессом пресса.

Реакцией на постоянные цензурные ограничения стали:

• бесцензурная (вольная, свободная) печать, разно­видностями которой является «тамиздат» — издания, пуб­ликуемые вне пределов данного государства (вспомним «Колокол» и «Полярную звезду» А. И. Герцена, «Искру» В. И. Ленина) и «самиздат» — издания (рукописи), тайно подготавливающиеся и распространяемые на территории страны-цензуродержателя[64];

• эзопов язык — изложение неугодных власти идей в подцензурных изданиях, благодаря особому способу из­ложения. Эзопов язык широко практиковался в дорево­люционной печати. Салтыков-Щедрин писал: «С одной стороны, появились аллегории, с другой — искусство по­нимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная, рабская манера писать, которая мо­жет быть названа эзоповскою, — манера, обнаруживающая замечательную изворотливость в изобретении отговорок, недомолвок, иносказаний и прочих обманных средств. Цензурное ведомство скрежетало зубами, но, ввиду все­общей мистификации, чувствовало себя бессильным и делало по службе упущения... И существовала эта манера долго-долго, существует и доныне»[65].

Н. А. Рубакин, со своей стороны, уже в XX веке доба­вил: «Сведущий обыватель и между строк прочитает! Поищи, пошмыгай по газетным строкам, — на то ты и обы­ватель! Коли на них нет ничего, — пожалуйте, куда следу­ет, — в пустое пространство между строчек! В этом пус­том пространстве ныне русская жизнь и помещается»[66].

Всего в 1865―1904 гг. было уничтожено 218 книг и закрыты 27 журналов; было сделано 282 предупрежде­ния 173 периодическим изданиям, 218 раз запрещалась их продажа. 205 книг, в том числе сочинения Л. Толстого, Н. Лескова, А. Герцена не допускались в публичные биб­лиотеки и кабинеты для чтения.

Манифестом 17 октября 1905 г. была возвещена впер­вые в Российской империи свобода слова, совести, со­браний, т. е. были признаны коммуникационные права человека. 24 ноября 1905 г. были изданы временные пра­вила, отменявшие предварительную цензуру для периодических изданий и устанавливающие в случае наруше­ния закона наказание органов печати исключительно в судебном порядке. 26 апреля 1906 г. Николай II подписал указ, согласно которому для книг, брошюр также устанав­ливалась вместо предварительной карательная цензура. Это законодательство, соответствующее нормам, приня­тым в западноевропейских странах, сохранилось до мар­та 1917 г.

27 апреля 1917 г. Временным правительством был принят самый либеральный закон о печати, где провозг­лашалось: «Печать и торговля произведениями печати свободны. Применение к ним административных взыс­каний не допускается». Таким образом цензура была лик­видирована вообще. В силу слабости государственной власти социально-коммуникационные институты оказа­лись полностью бесконтрольными и предоставленными сами себе.

Подытоживая сказанное, можно выделить следующие этапы цензурной деятельности в царской России:

• До 1796 г. — неинституциональный период: нет спе­циального цензурного ведомства, а цензурные функции выполняют церковь, правительственные учреждения (Си­нод), научные общества (Академия наук), университеты, наконец, полиция в лице управ благочиния.

• 1796―1856 гг. — институированная предварительная цензура, регламентированная уставами и указами верхов­ной власти. Этот период делится на этапы:

1796―1801 гг. — цензурный террор Павла I;

1802―1826 гг. — смягчение цензурного гнета;

1826―1848 гг. — ужесточение цензуры Николаем I;

1848―1856 гг. — цензурный террор Николая I.

• 1856―1905 гг. — реформированная цензура. Здесь различаются этапы:

1856―1865 гг. — поиск форм цензурного контроля;

1865―1905 гг. — цензура под эгидой Министерства внутренних дел.

• 1905―1917 гг. — провозглашение свободы слова и пе­чати; установление карательной цензуры.

В условиях послеоктябрьского военного коммунизма, нэпа, сталинского и послесталинского тоталитаризма цен­зура играла очень важную роль в механизме коммуника­ционного насилия, действовавшем в СССР.

Электронная коммуникация

 

Маршалл Маклюэн — пророк

Электронной коммуникации

Маршалл Маклюэн (М. McLuhan) (1911―1980), ка­надский профессор, первоначально специализировавший­ся в области английской литературы, а с 50-х годов по­святивший себя философии социальной коммуникации. В 60-е годы одна за другой вышли в свет его блестяще на­писанные и оригинально оформленные книги «Галактика Гутенберга» (1962 г.), «Медиум — это Послание» (1967 г.), «Война и мир в глобальной деревне» (1968 г.), которые принесли ему мировую славу и имидж «пророка из То­ронто». Пророческий дар М. Маклюэна проявился не только в афористичной форме его изречений, но и в тех картинах прошлого и будущего социальной коммуника­ции, которые рисовала его научная интуиция, а расцве­чивала пылкая фантазия.

Главное кредо веры (методологический принцип) уче­ния М. Маклюэна можно сформулировать так: духовный и материальный прогресс человечества определяют не ору­дия труда или освоение природы, не экономика, политика или культура, а технология социальной коммуникации, т. е. коммуникационные каналы, которыми располагают люди. В зависимости от доминирующих средств массовой коммуникации (mass media) история человечества делит­ся на четыре эпохи:

• Эпоха «дописьменного варварства» характеризует­ся наивно-непосредственным отношением людей к окру­жающей среде. Их высшим коммуникационным достиже­нием была членораздельная речь, воспринимаемая слу­хом, отсюда — формирование «человека слушающего». «Человек слушающий», использующий естественные коммуникационные каналы, жил в открытом акустичес­ком пространстве, был лично сопричастен происходящим вокруг событиям, что способствовало гармоническому развитию его психического мира.

• Эпоха письменной кодификации нарушила духовную гармонию и «сенсорный баланс» неграмотного варвара; те­перь в коммуникации главенствует не слух, а зрение, не акустическое сообщение, а умопостигаемые тексты, зако­дированные письменами. Приобщение к умственным опе­рациям кодирования-декодирования смыслов сделало человека рационалистическим и расчетливым «сторонним наблюдателем исторического процесса». На смену племен­ному братству пришла феодальная раздробленность (детрибализация). Однако вплоть до XV века ороакустический (устный) и визуальный (письменный) каналы коммуникации находились в условиях равновесия.

• Эпоха Гутенберга окончательно покончила с при­родной гармонией первобытного человека. Наступила «типографская эра», давшая возможность обращаться к массовой «безличной» аудитории. Человек становится «умнее» не за счет общения с другими людьми, а за счет индивидуального чтения. Вместо «человека слушающе­го» появляется «человек смотрящий», у которого атро­фированы все сенсорные каналы — слух, обоняние, ося­зание, вкус, зато гипертрофировано зрение. Личное мыш­ление все больше уступает место ориентации на печатное слово и «книжные» авторитеты. Люди стали доверять «мертвой букве» больше, чем живому слову, отчуждение приобрело в обществе угрожающие масштабы. Зависи­мость людей от продукции «Гутенберговской Галактики» привело к печальным последствиям. По мнению М. Маклюэна, массовые политические и религиозные движения, кровавые революции, мировые войны — все это следствие гипнотического воздействия печатных изданий. Такие уродливые черты европейской цивилизации, как индиви­дуализм, эгоизм и всеобщее отчуждение, национализм и безбожие, информационные перегрузки и психические расстройства, объясняются длительной монополией кни­ги как господствующего средства коммуникации.

• Современная эпоха — синтез «человека слушающе­го» и «человека смотрящего» (стадия постнеокультуры). Электрические и электронные средства связи, по словам М. Маклюэна, это «коммуникационная революция» в истории человечества. Характерная особенность современных коммуникационных средств в том, что они ока­зывают воздействие не на отдельные органы чувств, а на всю нервную систему человека. Окружающая реальность снова предстает в своей живой конкретности, а человек получает иллюзию соучастия в текущих событиях. К лю­дям возвращается «сенсорный баланс» эпохи дописьменной коммуникации. Электронные технологии общения спо­собствуют слиянию мифологического (непосредственного) и рационалистического (опосредованного) способов воспри­ятия мира, создают предпосылки для целостного развития личности. «Электронная галактика» влечет «ретрибализацию» существующих обществ и на новой технологической основе воспроизводит «первобытное единство коллективно­го сознания», превращая нашу планету в единую «глобаль­ную деревню». В этой «деревне» не будет индивидуализма и национализма, отчуждения, агрессивности и военных кон­фликтов. Грядущая всемирная цивилизация, — пророчил М. Маклюэн, — будет обществом «гармоничной коммуникации» и «образного мышления», являющихся непре­менным условием формирования высших культур.

М. Маклюэн формулировал свои предвидения в 60-е годы, отталкиваясь от потенциала телевидения, появив­шегося в это время. Он предсказывал закат «Галактики Гутенберга» и появление гармоничного «хомо телевизионис». Он не учитывал перспективы компьютерной тех­ники, ибо в его время она еще не стала коммуникацион­ным инструментом; не было персональных компьютеров, банков данных с дистанционным доступом, электронной почты, «мировой паутины» Интернет. Но Маклюэн пред­видел появление «гипермедиа» — единства звука, стати­ческих и динамических изображений, реализованного в системах мультимедиа. С позиции метатеории социаль­ной коммуникации большой интерес представляют его периодизация коммуникационных «эпох» и выводы о воздействии коммуникационных технологий на человечес­кую историю, правда, скорее напоминающие наивные уто­пии, чем научные прогнозы. Тем не менее есть основание считать Маршалла Маклюэна пророком электронной коммуникации.