Арджуна сражается с Бхишмой прикрываясь Шикхандином

 

"Построилось войско Юдхиштхиры к бою",

Поставив Шикхандина перед собою,

 

Напали пандавы на Бхишму седого,

Разили воителя снова и снова

 

Секирой, и палицей, и булавою,

И дротиками, и стрелой боевою.

 

Вот эта стрела — с золотым опереньем,

Вот эта — страшна своим мощным пареньем,

 

А эти похожи на зубы теленка,

А эти, пылая, несутся вдогонку,

 

А эти — всех прочих острее, длиннее,

Ты скажешь: то кожу сменившие змеи!

 

Но, кровью облитый, страдая от боли,

Сын Ганги не бросил военное поле.

 

Зажглись его стрелы, как молний зарницы,

И громом был грохот его колесницы,

 

А лук — словно огнь, в бранной сече добытый:

Служил ему топливом каждый убитый,

 

Как вихрь, раздувающий пламя, — секира,

А сам он — как пламя в день гибели мира!

 

Он гнал колесницы врага, всемогущий,

И вдруг появлялся в их скачущей гуще.

 

Казалось, как ветер сейчас он взовьется!

Он вражеских войск обошел полководца

 

И вторгся, стремительный, в их середину,

И громом колес он наполнил равнину,

 

И воины в страхе на Бхишму глядели,

И волосы дыбом вздымались на теле.

 

Иль то небожители, гордо нагрянув,

Теснят ошалелую рать великанов?

 

Шикхандин метнул в него острые стрелы,-

И лук потерял богатырь поседелый,

 

Упали при новом воинственном кличе

И знамя его, и его колесничий.

 

Лук, более мощный, схватил он, великий

Сын Ганги, но Арджуна Багряноликий

 

Метнул три стрелы, запылавших багрово.

Тут Бхишма лишился и лука второго.

 

Сын Ганги все время менял свои луки,

Но Арджуна, этот Левша Сильнорукий,

 

Исполненный силы и удали ратной,

Оружье ого разбивал многократно.

 

А Бхишма, сражением тем изнуренный,

Облизывал рта уголки, разъяренный.

 

Он дротик схватил, что сразил бы и скалы,

Метнул его в Арджуну воин усталый.

 

Сверкал, словно молния, дротик летучий,

Но Арджуны стрелы нахлынули тучей,-

 

Сильнейшего из венценосных потомков

Пять стрел полетело, и на пять обломков

 

Был дротик разбит. Иль сквозь тучи пробилась

И молния на пять частей раздробилась?

 

Держав покоритель, чьи подвиги громки,

Разгневанный Бхишма взглянул на обломки,

 

Подумал: "В душе моей горечь и мука,

Но я бы сразил из единого лука

 

Всех братьев-пандавов стрелой своей скорой,

Не сделайся Кришна пандавам опорой!

 

На них не пойду я отныне войною,

Подвигнут на это причиной двойною:

 

Отважных пандавов убить невозможно,

К тому же обличье Шикхандина ложно,-

 

Хотя он считается доблестным мужем,

Мы женскую сущность его обнаружим!

 

Когда-то Сатьявати, дочь рыболова,

Взял в жены Шантану — и молвил мне слово:

 

"Ты сам изберешь себе, сын мой, кончину,

Ты сам своей смерти назначишь годину".

 

Как видно, в сей жизни достиг я предела,

И смерти моей, видно, время приспело".

 

От стрел не искал уже Бхишма защиты,

Сквозь щит и броню многократно пробитый.

 

Шикхандин, порывистый в схватках и спорах,

В грудь Бхишмы метнул девять стрел златоперых,

 

Но Бхишма не дрогнул: спокойна вершина,

Хотя у подножья трясется равнина!

 

С усмешкою Арджуна, в битвах счастливый,

Из лука метнул двадцать стрел, из Гандивы,

 

В противнике двадцать пробил он отверстий,

Но Бхишма не дрогнул, исполненный чести,

 

Не дрогнул, хоть хлынула кровь из отверстий,

И стрел оперенных вошло в него двести!

 

Обрушило полчище воинов стрелы,

Но Бхишма, израненный и ослабелый,

 

Стоял, не колеблясь, как мира основа.

И Арджуна, яростью движимый, снова

 

Шикхандина перед собою поставил,

Стрелу в престарелого Бхишму направил,

 

Разбил его лук, удивлявший величьем,

Свалил его знамя совместно с возничим.

 

Почувствовал Бхишма погибели холод,

Лук более мощный схватил, но расколот

 

И этот был острой стрелой на три части...

Потребно ли Бхишме военное счастье?

 

Не луков, а жертв он свершал приношенье,

От Арджуны не защищаясь в сраженье!

 

Надел новый щит, новый меч обнажил он.

"Победу иль смерть обрету!" — порешил он.

 

Но стрелы взлетели, и щит раскололи,

И выбили меч из десницы: дотоле

 

Еще не знавал он позора такого!

И вздрогнуло войско пандавов от рева

 

Юдхиштхиры: "Смело, с бесстрашным стараньем,

На старого Бхишму всем войском нагрянем!"

 

Низверглись на Бхишму, как ливень великий,

Трезубцы и копья, секиры и пики,

 

И стрелы взвивались крылато и звонко

И в старца вонзались, как зубы теленка.

 

Оглохла равнина от львиного рыка:

Пандавы рычали, как львы, о владыка,

 

Рычали твои сыновья-кауравы,

И Бхишме желали победы и славы.

 

Так двигалась битва на утре десятом.

Был родичу родич тогда супостатом,

 

Была водоверть, — будто Ганга святая

Ревела, в нутро Океана впадая.

 

На землю нахлынули крови потоки,

В которых и близкий тонул, и далекий.

 

Теряя колеса, и оси, и дышла,

Сшибались в бою колесницы; и пришлый

 

И здешний в предсмертных мученьях терзались.

Слоны в гущу всадников грозно врезались,

 

Топча лошадей, колесницы и конных,

И стрелы впивались в слонов разъяренных,

 

И падали грузно слоны друг на друга,

И воплями их оглашалась округа,

 

И долы тряслись, и вершины дрожали,

И люди стонали, и лошади ржали.

 

Пандавы на Бхишму, исполнены гнева,

Напали со стрелами справа и слева.

 

"Хватай! Опрокидывай! Бей в поясницу!" –

Кричали бойцы, окружив колесницу.

 

И места не стало у Бхишмы на теле,

Где б стрелы, как струи дождя, не блестели,

 

Торча, словно иглы, средь крови и грязи,

Как на ощетинившемся дикобразе!

 

Так Бхишма упал на глазах твоей рати,

Упал с колесницы, о царь, на закате,

 

К востоку упал головой, грозноликий,-

Бессмертных и смертных послышались крики.

 

Упал он — и наши сердца с ним упали.

Он землю заставил заплакать в печали,

 

Упал он, как Индры поникшее знамя,

И ливнями небо заплакало с нами.

 

Упал, придавил богатырь престарелый

Не землю, а в теле застрявшие стрелы".

 

 

Воины прощаются с Бхишмой

 

"Упав на закате на поле кровавом,

Он смелости, твердости придал пандавам,

 

Но это старейшего в роде паденье

Твоих кауравов повергло в смятенье.

 

"То ствол, — причитали, — упал с колесницы,

Отметивший племени Куру границы!"

 

Почувствовав горя безмерного бремя,

Две рати сраженье прервали на время.

 

Земля застонала, и солнце свой жгучий

Утратило блеск, и упрятали тучи

 

Все небо, и вспыхнули молний зарницы:

Сын Ганги, сын Ганги упал с колесницы!

 

От битвы губительной в горе отпрянув,

Воители двух опечаленных станов,

 

Без твердых щитов, без воинственной стали,

Вкруг Бхишмы, душою великого, встали.

 

Друзьями он был окружен и врагами,

Как Брахма, творец мирозданья, богами:

 

Почтить храбреца, забывая о мести,

Пандавы пришли с кауравами вместе!

 

Тогда своему и враждебному стану

Сказал добродетельный отпрыск Шантану:

 

"Привет колесниц обладателям славным,

Владыкам державным, бойцам богоравным!

 

Свисает моя голова мне на горе:

На стрелах покоясь, нуждаюсь в подпоре".

 

Подушечек маленьких, мягких, с десяток,

Цари принесли — предводители схваток.

 

Но молвил с усмешкой старик благородный:

"Для ложа мужчины они не пригодны".

 

Увидел он Арджуну: этот владетель

Большой колесницы являл добродетель,-

 

И, воина гаснущим взглядом окинув,

Сказал ему: "Арджуна, царь властелинов!

 

Подпору найди голове моей ныне,

Но чтобы она пригодилась мужчине".

 

И Арджуна, с болью добывший победу,

Тоскуя и плача, ответствовал деду:

 

"Приказывай, лучший из воинов: сразу

Пойду, твоему подчиняясь приказу".

 

Сын Ганги сказал: "Знаешь сам превосходно,

Какая мужчине подпора пригодна".

 

И Арджуна, доброму верен порыву,

Каленые стрелы достал и Гандиву,

 

И выстрелил, доблестный, полон печали,

И стрелы под голову Бхишмы попали,

 

Уперлись в затылок ему опереньем,

И Бхишма, боровшийся долгим бореньем,

 

Доволен был этой подушкой походной,

Был счастлив, что Арджуна, муж превосходный,

 

Постиг его волю, — и молвил он внуку:

 

"Хвала твоему благородному луку,

 

Хвала твоему, сильнорукий, старанью,-

Не то на тебя бы обрушился с бранью!

 

Теперь я доволен, теперь я спокоен:

На ложе из стрел умирать должен воин!"

 

Затем кауравам сказал и пандавам,

Царевичам юным, царям седоглавым:

 

"С исполненным долгом пришел я ко благу.

На ложе из стрел я и мертвый возлягу.

 

Лишь солнце сокроет свой блеск за горами,

Сокроюсь и я, провожаем царями.

 

Когда колесницы владетель багряный,-

Отправится солнце в места Вайшраваны,

 

Покину я жизнь, как любимого друга.

От мощных царей мне потребна услуга:

 

Пусть выроют ров, и в костре погребальном

Я буду сожжен, и приветом прощальным,

 

Истерзанный сотнями стрел многократно,

Я солнце почту, уходя безвозвратно.

 

А вы, кто всего мне дороже на свете.

От битв, от вражды откажитесь, о дети!"

 

Врачи, несравненные в мудром леченье,

Искусно постигшие стрел извлеченье,

 

Казались от смерти надежной оградой,

Но Бхишма сказал: "Отпустите с наградой

 

Своих лекарей: не нужны мне лекарства,-

Навек ухожу из непрочного царства.

 

Как воин я жил и достиг высшей цели,

Исполнил свой долг в этом бренном пределе.

 

На ложе из стрел я взошел ради чести,-

Да буду сожжен я со стрелами вместе".

 

Дуръиодхана, сын твой, о царь над царями,

Врачей отпустил, наградив их дарами.

 

Пред Бхишмой с восторгом склонились владыки:

Исполнил он долг наивысший, великий!

 

Смотрели цари на него изумленно:

Достиг он величья, хранитель закона!

 

И вот с кауравами вместе пандавы

Вкруг ложа из стрел, где лежал белоглавый

 

Воитель, прошли, о бесстрашном печалясь:

Почтительно воины с Бхишмой прощались.

 

Вкруг славного ложа расставив охрану,

Тая в своем сердце тяжелую рану,

 

Покрытые кровью, вожатые рати

Неспешно вернулись в шатры на закате,

 

И стало Юдхиштхире с братьями слышно

То слово, что молвил всезнающий Кришна:

 

"Сын Долга! Не братом твоим, не тобою

Повергнут блистательный муж, а Судьбою.

 

Иль думаешь: Бхишма, помедлив с отпором,

Сожжен был твоим всесжигающим взором?"

 

Ответил Юдхиштхира Кришне: "Ты — наше,

О Кришна, прибежище, наше бесстрашье!

 

Ты — тот, от кого храбрецов возвышенье,

Чья милость — победа, чей гнев — пораженье.

 

Не странно, что ты — для воителей благо:

Где ты — там победа, где ты — там отвага.

 

Мудрец, обособивший вечные веды,

Для воинов правых ты знамя победы!"

 

Доволен был Кришна, познаньем богатый:

"Сказал ты, как должно, пандавов вожатый!"

 

 

Последнее слово Бхишмы

 

"Едва загорелся рассвет златоглавый,

Явились пандавы, пришли кауравы

 

И встали вкруг ложа из стрел, на котором

Сын Ганги лежал с затуманенным взором.

 

И люди простые пришли на рассвете –

Мужчины и женщины, старцы и дети,

 

С цветами, с сандаловой мазью девицы,-

Как будто молились блистанью денницы!

 

К тому, кто из рода царей всех сильнее,

Пришли музыканты, певцы, лицедеи.

 

Оружье с доспехами сбросив на травы,

Пандавы пришли и пришли кауравы.

 

Они, о вражде позабыв и о сече,

Друг с другом ведя только добрые речи,

 

Годам прожитым сообразно и сапу,

Расселись вкруг сына Реки и Шантану,

 

Расселись герои вкруг Бхишмы на поле:

То солнце сверкало в своем ореоле!

 

Расселись вкруг деда, полны состраданья,

Как боги — вкруг Брахмы, творца мирозданья.

 

А Бхишма дышал, как змея, проявляя

Спокойствие, тяжкую боль подавляя.

 

Сказал: "Я калеными стрелами мучим,

Как будто охвачен я пламенем жгучим.

 

Воды я хочу, о цари-властелины!"

И воины с влагой холодной кувшины

 

И яства ему принесли отовсюду,

Но Бхишма сказал им: "Вкушать я не буду

 

Того, чем питается род человечий:

От мира людского ушел я далече,

 

На ложе из стрел я лежу, ожидая,

Чтоб солнце взошло и луна молодая".

 

Всех воинов он опечалил отказом

И Арджуну кликнул, хваля его разум.

 

Почтительно витязь сложил свои руки,

Спросил: "Как смогу облегчить твои муки?"

 

Сказал сын Шантану, в боях поседелый:

"Меня истерзали каленые стрелы.

 

Мой рот пересох, и горит мое тело,-

Воды принеси, чтоб оно охладело.

 

Ты — лучник великий, и деду в угоду

Добудешь желанную, нужную воду",

 

"Пусть будет, как хочешь", — ответствовал деду

Сей Арджуна, завоевавший победу,

 

И на колесницу взошел, и Гандивы

Натягивать стал тетиву, горделивый,

 

И вздрогнули твари земные от звука

Гудящего при напряжении лука.

 

Неспешно свершил он затем круг почета

Вкруг Бхишмы — воинственных ратей оплота,

 

И вставил стрелу, и заклял ее властно,

Чтоб молнии стала она сопричастна,

 

И прянула эта стрела к исполину,

И к югу от Бхишмы вонзилась в долину.

 

Источник забил в этом месте, и благо

Явила прохладная, чистая влага,

 

Подобная амрите животворящей,

И Бхишма припал к ней всей плотью горящей,

 

И жажду свою утолил той водою

Старик, наделенный отвагой святою.

 

Деяние Арджуны всех поразило:

Невиданной, нечеловеческой силой

 

Исполненный, с грозным, сверкающим ликом,

Он Индрой казался царям и владыкам!

 

Цари-кауравы, дрожа, как коровы,

Когда на них ветер новеет суровый,

 

Плащами размахивали в изумленье,

А гром барабанов гремел в отдаленье.

 

"О Арджуна, — Бхишма сказал пред кончиной,-

Не диво, что мужества стал ты вершиной.

 

От Нарады знаем, что в новом обличье

Святого жреца ты являешь величье.

 

Свершишь ты такие деяния вместе

С блистающим Кришной, опорою чести,

 

Что Индра и Индре подвластные боги

И трепета будут полны и тревоги!

 

Из лучников лучший, храбрейший из смелых,

Ты всех превзошел в этих бренных пределах.

 

Гаруда — прекраснее всех быстролётных,

Корова — достойнее прочих животных,

 

Из тех, кто живет, человек всех мудрее,

Из тех, кто течет, Океан всех сильнее,

 

Из тех, кто пылает, — всех Солнце светлее,

Из гор — Гималаи всех выше, белее,

 

Всех более брахман почета достоин,

А ты из могучих — достойнейший воин!

 

Но горе: Дуръйодхана требует мщенья,

Ему ни к чему от меня поученья,

 

А также от Видуры, Дроны и Рамы,

Он даже Санджайе не внемлет, упрямый!

 

Не внемлет разумным речам и наказам

Сей жадный властитель, утративший разум!

 

Но он, отошедший от веры священной,

Погибнет, могучим сражен Бхимасеной!"

 

Дуръйодхана, царь кауравов, с тоскою

Взглянул, опечаленный речью такою,

 

А Бхишма сказал: "Подвиг Арджуны чудный

Увидел ли ты, властелин безрассудный?

 

Увидел ли ты, как смельчак непоборный

Родиться помог той воде животворной?

 

Не знаю, кто Арджуне в мире подобен,

Кто в мире такое содеять способен!

 

Владеет бесстрашный тем самым оружьем,

Чью сущность извечную мы обнаружим:

 

Как боги — огня и воды властелины,

Бог ветра, бог солнца, бог нашей судьбины,

 

Как боги — владыки зверей и растений,

Как бог — повелитель всех божьих владений,

 

Как Брахма-создатель и Вишну-хранитель,-

Оружьем извечным владеет воитель!

 

Лишь Арджуне с Кришной, чья сила чудесна,

Оружия этого тайна известна.

 

В сей битве победу одержат пандавы,-

Затем, что пандавы, о милый мой, правы!

 

Пойми же — никто из людей не сравнится

С тем Арджуной, чья так мощна колесница.

 

Пока перед миром ты не опорочен,

Да будет союз между вами упрочен.

 

Пока еще Кришною ты не наказан,

С пандавами ты помириться обязан.

 

Пока твоя рать не бежит с поля брани

От Арджуны — с ним помирись ты заране.

 

Пока не легли в этом страшном сраженье

Все родичи — с ним заключи соглашенье.

 

Пока от Юдхиштхиры, полного гнева,

Ты гибель не принял, пока Сахадева,

 

И Накула, и Бхимасена в той схватке

Бойцов твоих не разгромили остатки,-

 

С пандавами ты заключи соглашенье,

И это достойное будет решенье!

 

Конец мой пришел — да настанет с ним вместе

Конец этой битвы, конец этой мести!

 

Пусть речь мою примет рассудок твой здравый

На благо тебе и для счастья державы.

 

Не ведая алчности, гнева, гордыни,

Пандавам ты сделайся другом отныне.

 

Не страшен ли Завоеватель Богатства?

С кончиною Бхишмы да будет вам братство!

 

Да будет союз этот прочно основан:

Ему наилучший удел уготован.

 

Юдхиштхире ты возврати полдержавы,

В столице своей да воссядут пандавы,

 

Но то тебя будут потомки стыдиться:

"Он, — скажут, — предатель и братоубийца!"

 

Да будет с кончиной моей — мир народам,

Да род будет в добром согласии с родом,

 

Брат — с братом, открыто и радостно глядя,

И с сыном — отец, и с племянником — дядя.

 

А если согласье отвергаешь ты сдуру,-

Погибнет потомство великого Куру,

 

Все кончится вместе с моею кончиной,

И ты будешь этого горя причиной".

 

Так Бхишма царя кауравов наставил,

Так благо и братство пред смертью восславил.

 

Он боль обуздал свою, праведник строгий,

Навеки замолк, поручив себя йоге".

 

Когда кауравы лишились непобедимого Бхишмы, им стало страшно, и они вспомнили о Карне, сыне Кунти и Солнца: только Карна, решили они, может спасти их от поражения. Карна предложил, чтобы Дрона, наставник кауравов и пандавов в военном деле, стал предводителем войска. Юдхиштхира отправил на бой против Дроны и его соратников Абхиманью, юного сына Арджуны. От руки молодого воина погибли на поле боя дети и внуки Дхиратараштры, но и сам Абхиманью был убит. На пятнадцатый день великой битвы пали Друпада, царь панчалов, Вирата, царь матсьев, и Другие сторонники пандавов. Никто не мог нанести поражения Дроне. Тогда Кришна посоветовал пандавам обмануть Дрону, сказать ему, что погиб его сын Ашваттхаман. "Дрона при этом известии выронит лук, перестанет сражаться, и тогда его осилит любой воин", — сказал Кришна.

Пандавы не хотели пойти на обман, но военные неудачи вынудили их последовать совету Кришны. Бхимасена убил слона по имени Ашваттхаман, а Дроне сообщили, что убит его сын. Юдхиштхира, которому Дрона верил безгранично, подтвердил слова обмана. Тогда Дрона в отчаянье выронил свой лук, перестал сражаться. Дхриштадьюмна, сын царя Друпады, обезглавил старца.

Весть о гибели Дроны поразила кауравов. Ряды их дрогнули. В это тяжкое время предводителем их войска был назначен Карна. Младший из кауравов, царевич Духшасана, вступил в поединок с Бхимасеной.

 

КНИГА КАРНЫ