Спайдеры обретают Бога. А зигги прощается

 

 

Дэвид Боуи вернулся в Лондон суперзвездой. Во время его пребывания в Америке его имя не сходило со страниц газет. Все знали о его тиумфе в «Карнеги-Холле», «Санта-Монике» и филадельфийском театре «Тауэр». Ар-си-эй готовилась выпустить „Aladdin Sane“ в апреле, рекламируя попутно и его предыдущие альбомы. „The Jean Genie“ стала самым успешным из всех, изданных до этого синглов Боуи. Всеобщее возбуждение достигло предела, когда и альбомы Игги Попа, Лу Рида и Мотт зе Хупл, сподюсированные Боуи, попали в магазины. Боуи стали считать выдающимся художником, человеком со множеством талантов.

Казалось, наконец-то настал его звездный час как концертирующего и записывающегося музыканта, композитора, поэта и продюсера. Дефриз подвел черту году, организовав два концерта в театре «Радуга» - 23-го и 24-го декабря. Публику попросили принести с собой игрушки, которые должны были раздать затем в детских приютах Доктора Барнардо – той самой благотворительной организации, где когда-то работал отец Боуи. Затем последовал еще один концерт, 28-го, в манчестерском «Хард-Роке», а потом, всего лишь через недельную паузу, состоялись новогодние шоу в Глазго, Эдинбурге, Ньюкасле и Престоне, прежде чем действие снова перекинулось в студию.

Между делом Боуи еще умудрился урвать время на выступление в ток-шоу Расселла Харти с лондонского «Уикэнд-телевижн». Харти обладал сомнительной репутацией огорошивать своих изысканных гостей обезоруживающе прямыми вопросами, которые он задавал с притворной детской наивностью.

«Вы верите в Бога?» - совершенно неожиданно спросил он Боуи.

«Что-что?» - обалдело переспросил тот.

«Вы верите в Бога?»

«Я верю в источник энергии, но я бы не стал давать ему никаких имен.»

«Есть что-то, чему вы поклоняетесь?»

«Ну-у... эм-м... Жизни. Я действительно очень люблю жизнь», - ответил Боуи с улыбкой.

[Просто для сравнения: отрывок из цитируемого выше Тремлеттом знаменитого интервью Боуи с Майклом Уоттсом из «Мелоди Мэйкер» от 22-го января 1972 г.:

Б.: «Внутри сей неотразимой оболочки должен быть невидимый человек.»

У.: «Издеваешься?»

Б.: «Вовсе нет. Я не особенно опьянен жизнью. Я, возможно, был бы очень не плох как астральный дух.»]

Возможно, он подумал при этом кое-о-чем, чего Харти не знал: Боуиевские Спайдеры с Марса откопали незадолго до этого свою собственную религию - не в форме христианского Бога из воскресной мессы, а в виде комбинации из сайентологии и учения «Свидетелей Иеговы».

Гарсон, прилетевший из Нью-Йорка, чтобы помочь Боуи со Спайдерами в последних записях к „Aladdin Sane“, был фанатичным поклонником сайентологии, пророком того, что основатель этой секты, Рон Л.Хаббард, назвал дианетикой. Это «учение» - первоначально, одна из форм психотерапии, которую Хаббард описал еще в своей книге „Дианетика, современная наука ментального здоровья“ (1950), - развилось в квазирелигиозную философию, с помощью которой ее последователи, якобы, могли развить чувство самоценности и повысить свои творческие способности. Особое значение в ней придавалось так называемой «проверке» [“auditing”] – интенсивному личному допросу, который должен был придать последователю учения больше уверенности в себе и больше знания о себе самом.

Во время длинных разъездов в «грейхаунде» Гарсон нашел благодарных слушателей в лице Болдера и Вудманси. Они оба были простыми парнями с севера страны, преданными музыке, которым, по сути, были против шерсти декадентство и сексуальная разнузданность этого турне. Также, как и Ронсон, они терпеть не могли постоянно объяснять своим друзьям и родичам: «Нет, честно, мы вовсе не „голубые“! К нам все это не имеет отношения. Вы не должны верить всему, что пишут в газетах.» Они сопротивлялись и чересчур экстремальным для них требованиям Дефриза и Боуи осветлить и начесать волосы и одеваться, как статисты из Феллиниевского «Сатирикона».

Пока в «Беверли-Хиллз» алкоголь и наркотики потреблялись в немеряном количестве, а женщины приходили и уходили непрерывным потоком в бунгало у бассейна, Болдер с Вудманси и Гарсоном сидели вместе за доброй бутылочкой вина и обсуждали сайентологию. Когда турне продлили, Гарсон взял их со собой в лос-анджелесский «Центр Сайентологии», который был основан с одной-единственной целью: вербовать учеников из шоу-бизнеса. Один из охранников Боуи, Тони Фрост, тоже отправился туда вместе с ними. После этого они все сильно изменились.

В случае с Боуи все Гарсоновские попытки заговорить о тезисах Хаббарда отскакивали, как от стены: Дэвид, казалось, был полностью сконцентрирован лишь на самом себе и своей музыке. Хотя он и так уже вглядел истощенным, с каждым концертом он все больше терял в весе, возвращая себе силы при помощи алкоголя, кокаина и пары жалких крошек пищи. Он жил в своем собственном мире, на своей собственной Боуиевской планете и спускался на Землю лишь тогда, когда музыка требовала от него полной концентрации.

Хотя Боуи абсолютно не интересовала сайентология, но во время работы в студии они с Гарсоном сошлись теснее. Боуи разделял его восхищение модерн-джазом и с удовольствием дал познакомить себя ближе с классической музыкой. Вскоре Боуи понял, что нашел пианиста, который может сыграть абсолютно все, от Шопена до Херби Хэнкока. Гарсон внезапно стал незаменимым, остальные – нет.

Когда записи „Aladdin Sane“ были закончены, и на него уже поступило больше 100.000 предварительных заказов, Боуи снова отправился в Америку – 25-го января. В Саутхэмптоне он снова взошел на борт «Королевы Елизаветы Второй», а его сопровождающие полетели самолетом. Тем временем группа отрядила Ронсона связаться с Деннисом Катцем, который покинул Ар-си-эй, чтобы снова заняться адвокатурой.

Услыхав, сколько заработал Гарсон в ходе первого турне, бывшие «Крысы» сочли свою жалкую зарплату настоящей эксплуатацией. «Дэвид уже, должно быть, сколотил состояние», - подозревали Болдер с Вудманси, не зная, что у Боуи практически не было ни гроша в кармане, что американское турне не окупило затрат, и что «Мэйн Мэн» продолжала тратить деньги, которые ей, по существу, не принадлежали. Когда затем они услышали, что Боуи хочет нанять для следующего турне дополнительных музыкантов, они почувствовали себя еще и оттесненными на задний план. Джон Хатчинсон предложил сопровождать Боуи, и пока тот преспокойно плыл по океану, Ронсон сказал Катцу: «Это турне мы еще откатаем, но потом – все, хватит... Мы основываем свою собственную группу. Так больше не пойдет: мы зарабатываем слишком мало. Может быть, вы сможете раздобыть нам пластиночный договор?»

 

Боуи прибыл в Нью-Йорк и подал себя «звездой» до кончиков ногтей. Хотя он жил теперь в отеле поскромнее – «Грэймерси-Парк», - но лимузин по-прежнему был в его распоряжении круглые сутки. Он ездил на нем на частные вечеринки, в «Мэксес Кэнзес-сити», на концерты Чарльза Минкуса, Телониуса Монка и Нью-Йорк Доллз или встречался со своими друзьями – Элисом Купером и Тоддом Рандгреном, дружба с которым, впрочем, не помешала ему залезть в постель к Биби Бьюелл, подружке Рандгрена, как только подвернулась возможность.

Почти никто не в силалх был устоять перед его шармом. Когда Боуи во время первого шоу в «Радио-сити Мьюзик-Холле» вдруг упал на сцене в обморок от слабости, Бетт Мидлер немедленно помчалась за кулисы – узнать, не может ли она чем-нибудь ему помочь. «Уже все в порядке, - сказал Боуи. – Я просто слишком мало поел.» А тем временем в публике Энди Уорхол, Сальвадор Дали, Аллен Гинзберг и Джонни Винтер ждали выступления Боуи на бис. [Дэвид потерял сознание в последней вещи, „Rock’n’Rоll Suicide“, и зрители не могли сначала понять, в действительности ли, или же это часть шоу.]

На сей раз Дефризу удалось поддерживать кассу турне в плюсе, но с него не спускали глаз двое бухгалтеров. Группа сыграла 5 вечеров подряд в филадельфийском «Тауэр-театре», а потом покатила дальше – в Нэшвилл, Мемфис, Детройт, Чикаго и Лос-Анджелес, где Боуи выступил с двумя концертами в «Лонг-Бич Аудиториуме». Затем он устроил частную вечеринку – специально для Ринго Старра и Клауса Формана [сыгравшего на бас-гитаре в «Трансформере» Лу Рида], а на следующий вечер пришел посмотреть шоу Бетти Мидлер в «Аудиториуме». Ему, естественно, нравилось то, что знаменитые звезды приняли его в свой круг как равного. Спайдеры же оставались в тени. Когда Дефриз узнал об их заговоре, он умаслил Болдера с Вудманси, повысив им зарплату, а Ронсону пообещал, что сделает из него звезду.»

«Наивный гитарист принял предложение Дефриза и держался теперь не за Спайдеров, а за Тони, - рассказывает Занетта. – Без своего спикера еще более наивные Спайдеры оказались немее мертвых. Благодаря своим манипуляциям с Ронно, Дефриз обезвредил Спайдеров, и у них в мгновение ока не осталось другого выбора, как только делать, что он скажет.»

 

Вскоре после выступлений в «Лонг-Бич Аудиториуме» Боуи сел на корабль, отплывавший в Японию, а его спутники снова полетели самолетом: у них даже осталось время, чтобы прервать путешествие в Лондоне и встретиться с семьей и друзьями. На этот раз группа состояла, помимо Спайдеров и Гарсона, еще из Эйнсли Данбара (ударные), Кена Фордэма (саксофон) и Джона Хатчинсона (12-струнная гитара). Кроме того, были еще три человека на подпевках, сценический менеджер, три осветителя, четверо роудиз, костюмерша, парикмахер и охранник. Зарплаты было обещано выплатить еще до того, как сам Боуи что-то получит, но на сей раз, благодаря гарантированным суммам, не было никаких проблем. За каждое из 8-ми шоу Дефриз получал по 6.000 долларов, так что не имело значения, что в Хиросиме, Нагойе, Кобэ и Осаке вместо ожидавшихся 3.000 - 5.000 человек пришло всего около 1.000 зрителей.

Но и на этот раз до Англии дошли только хорошие новости, так что Боуи, мол, и в Японии праздновал «триумф». Энджи сочла хорошей идеей присоединиться к Дэвиду днем позже его прибытия в Токио, прихватив с собой Зоуи. Семья путешествовала по японской скоростной железной дороге, покупала творения дизайнера Канзая Ямамото и знакомилась с но- и кабуки-театрами. Одна из звезд театра кабуки, Томазо Бору, научил Боуи технике наложения кабуки-грима.

«Поскольку у меня была публика, возможно, не понимавшая ни слова из того, что я пел, - говорил Боуи, - я вынужден был гораздо больше, чем в других турне, выражать себя при помощи своего тела.»

Он выходил на сцену почти голым – в чем-то, вроде японской туники, обернуто вокруг бедер. Сразу становилось видно, как сильно он исхудал: он весил к тому времени всего 60 кг.

«Я обходился при помощи рук и тела. Мне можно было бы половину времени вообще не петь. Япония действительно другая. Люди там просто невероятны; они образуют такое сильное единство и страшно держатся за свою землю и за свою культуру. Я думаю, весь мир мог бы немножко больше поучиться у такого рода национализма. В Японии правые полностью идентифицируют себя с государством, а левые чрезвычайно культурны, в традициях самураев и театра кабуки. Они хотят оставаться японцами и быть независимыми.»

Энджи утверждает, что они с Боуи снова сблизились во время пребывания в Японии:

«Мы с Дэвидом уже несколько месяцев не занимались любовью, но в Японии это происходило несколько раз...»

Впрочем, конец турне оказался для нее менее радостным. Во время последнего выступления в токийском «Сибуя-Кокайдо» фэны ринулись на сцену, и полиция принялась «подавлять» то, что сочла восстанием. В этой сутолоке несколько рядов сидений разнесли в пух, и Энджи была замечена в тот момент, когда швырнула над головой один из стульев. Она утверждала, что пыталась всего лишь защитить фэнов от избиения полицией, но это ей не помогло, потому что полиция обвинила ее в провоцировании беспорядков.

Поскольку Энджи с Занеттой боялись, что их задержат, они срочно улетели через Гонолулу обратно в Лондон. Остальные последовали за ними через день. Кроме Боуи, Чайлдерза и Боуиевского друга детства, Джоффри МакКормака, подпевавшего ему в бэкинг-вокале: они решили возвращаться транссибирским экспрессом.

Они сели на корабль, отплывавший на континент 21 апреля, сошли во Владивостоке, сели на поезд и следующие 6 дней проехали тысячи километров через Манчжурию и русские степи вплоть до Москвы. Оттуда отправились через Россию, Польшу и Германию во Францию, где Энджи пообещала встретить Боуи в Париже.

Когда Боуи вернулся в Лондон, ему не было слишком много чего рассказать о своем путешествии:

«О России говорить совершенно невозможно. Она такая огромная. Люди там, в целом, очень дружелюбны. В Москве они несколько холоднее.»

Боуи, естественно, ехал в «мягком» купе и питался в вагоне-ресторане. Трудно представить его себе в «жестком» классе, стиснутым между русскими крестьянами, которым приходилось довольствоваться древними деревянными скамейками. Иногда, все же, когда поезд останавливался, Боуи тоже выходил вместе с ними, чтобы купить что-нибудь у торговцев, предлагавших на платформах продукты – в основном, йогурт [т.е. простоквашку].

В соседнем купе, скстати, ехал Боб Мьюзел, заслуженный американский военкорр, работавший в ЮПИ [«Юнайтед пресс интернешнл» - информационное агентство.], и тоже писавший песни. В 50-х у него был хит „Poppa Picolino“. Они вдвоем часами общались на темы политики, литературы, философии и шоу-бизнеса. Позднее Мьюзелл признался, что тем самым сей рок-музыкант потряс его до невозможности. Удивило его и еще кое-что: каждую ночь Боуи, сидя у себя в купе, пел и играл на гитаре, с готовностью общаясь и с остальными поссажирами, особенно с молодыми женщинами. «Он трахал все, что двигалось и не двигалось» - сухо прокомментировал Мьюзел.

Они приехали в Москву как раз вовремя – к майскому параду. Боуи с Чайлдерзом и МакКормаком смешались с толпами на Красной площади, глядя, как русская армия, флот и авиация салютовали Косыгину с Брежневым и другим ведущим политикам, стоявшим на Ленинском мавзолее.

Прочие впечатления были менее праздничными. Когда Боуи пришел в ГУМ, чтобы купить сувениров, он там обнаружил только мыло и нижнее белье. После этого он отправился в гумовский ресторан, дабы насладиться русской кухней, однако фрикадельки с картошкой оказались несъедобными. «Лучше я вас приглашу, - сказал Мьюзелл, когда они снова встретились, - я знаю город...» Он отвез Боуи в отель «Националь» - для иностранных туристов, - где в меню имелись икра, копченый лосось и выбор отличных вин.

Когда Боуи, наконец, прибыл в Париж, он заметил, с каким вниманием пресса наблюдала за его путешествием. Боуи вписался на 2 дня в отель «Жорж V» и встретился за тихой трапезой с Жаком Брелем, чей «Амстердам» он так часто исполнял на сцене. Даже французы осаждали его просьбами об интервью, а «Мелоди Мэйкер» специально отправила в Париж своего корреспондента Рэя Холлингворта. Он должен был сопровождать Боуи на последнем отрезке его путешествия. В Лондоне диск-жокеи объявили, во сколько Боуи отправляется с Гар дю Нор 4-го мая, и во сколько он прибывает на вокзал Чаринг-кросс.

Такого не происходило с 60-х, с тех пор, как Битловский фэн-клуб сообщал своим членам, во сколько приземляется в Хитроу самолет с Джоном, Полом, Джорджем и Ринго на борту. Несколько сотен фэнов ждали Боуи на вокзале. Человек, вышедший из поезда, был совсем другим, чем тот «частный» Дэвид, который твердил своему попутчику Холлингворту:

«Не хочу я быть Гулливером... Америка, Москва, Сибирь, Япония... Черт, кажется, мне просто хочется в Бекенгэм и усесться перед телеком.»

Лондонским диск-жокеям было неведомо, что супруги Боуи опоздали на свой поезд в Париже. В спешке они сели на следующий, отправлявшийся в Булонь, а потом – на паром до Дувра, чтобы успеть все же на поезд, прибывавший на Чаринг-кросс. В Дувре Холлингворт наблюдал, как одна пожилая дама попросила у Боуи автограф. Он смотрел ему через плечо и видел, что Боуи подписался «Эдмунд Госс». Холлингворт не смог вспомнить ничего, связанного с таким именем и приписал все просто «шизоидной шуточке». На самом же деле Эдмунд Госс издал автобиографическую вещь под названием «Отец и сын» - по его собственному определению, «картину борьбы друх темпераментов, двух мировоззрений и даже двух эпох».

По дороге домой Боуи признался также этому репортеру: «Это та статья в „Мелоди Мэйкер“ обеспечила мне прорыв.» Потом он пожаловался на абсурдность своего нового образа жизни, на все это фальшивое колдование и лицемерие вокруг него и музыкальных исследователей, успевших наложить свою холодную лапу и на рок-н-ролл.

«Знаешь, - сказал он, - рок-революция дествительно произошла, только ТОГДА этого никто не заметил... Все эти декадентские разглагольствования – полная чушь. Я вполне нормален... Я – это я, и я должен продолжать то, что начал. Для меня просто нет никакой другой возможности. В любом случае, я находился под большим давлением. И я потерял иллюзии относительно некоторых вещей. Я никогда бы не мог подумать, что вокруг художника можно устроить такой хайп еще до того, как он сам чего-то добился. Именно это и произошло, понимаешь? Но, когда я увидел, что наши альбомы действительно продаются, я понял, что эта фаза закончилась. Хайп закончился. Ну ладно, может и нет, но теперь мы его, по крайней мере, заслуживаем... Поначалу сносить все эти хайп-истории было чертовски трудно. Мне было очень больно, пришлось пройти целую кучу дерьма. Я имею в виду, что никогда не думал, что Зигги станет самым обсуждаемым человеком на Земле. Я никогда не думал, что все станет настолько ирреальным... Я чувствовал себя, слегка, как Доктор Франкенштейн... Понимаешь, на самом деле все мы совершенно нормальны, и постепенно придет время, когда мы сможем это сказать людям.»

И действительно, Боуиевские пластинки продавались. „Aladdin Sane“ взлетел на 1-е место в альбомных чартах, „Drive-in Saturday” – на 3-е в сингловых, и, когда Боуи вышел на перрон, к нему бросились больше 300 девушек. Визжа и плача, они пытались разорвать на нем одежду и дотронуться до него, пока полиция транспортировала его в ждущую машину – лимузин, само собой.

Не смотря на турне по Америке и Японии за плечами, Боуи настоял на репетициях перед началом выступлений в Англии. Он снял лондонскую студию, которую использовали Лед Зеппелин, - бывший кинотеатр. Пол и Линда МакКартни заглянули – просто сказать «привет» и немножко понаблюдать за Боуи.

10 мая Боуи с Энджи оказались внезапно, без всякого предупреждения, у дверей Питта. Улыбаясь, Дэвид взглянул на своего бывшего менеджера, когда тот открыл дверь.

«Они оба выглядели просто фантастически, - вспоминает Питт. – Мы принялись обниматься и целоваться и подняли такую кутерьму, что двое немцев, студентов-практикантов, работавших у врача, жившего в бельэтаже, вышли посмотреть, что случилось. Они обалдело уставились на Дэвида – на его красные волосы, розовый костюм, желтые сапоги на платформах, - потом вскричали: „Боже правый!” и поскорее захлопнули дверь...

Когда он захотел сварить кофе, я пошел за ним на кухню, но он прекрасно помнил, где что стоит – кофе, чашки, ложки. Он казался гораздо более расслабленным и уверенным в себе, чем тот Дэвид, которого я видел последний раз. Он стал расспрашивать меня о всех старых друзьях и забегаловках, куда мы ходили, и предложил пойти как-нибудь вместе пообедать.»

Когда они вернулись с кофе в гостиную, Энджи спросила:

«Хочешь билеты в Эрлз-корт?»

«Да, - прибавил Боуи, - приходи, взгляни, чего твой мальчик вытворяет.»

 

Боуи должен был выступить в «Эрлз-корте» 2 раза подряд, но если бы Питт не пришел на первый концерт, он бы «своего мальчика» вообще не увидел, потому что второй концерт был отменен после неудачи с первым. «Эрлз-корт» - это огромный зал, где до этого, как правило, устраивались ярмарки; для рок-концерта его еще никто не бронировал. Решающим здесь, видимо, стало то, что он мог вместить 18.000 человек. Тем самым это был наикрупнейший концерт, когда-либо устраивавшийся в лондонских залах. Вход стоил 2 фунта, и уже за неделю до концерта весь Лондон пребывал в приятном возбуждении. Ар-си-эй и «Мэйн Мэн» заявили, что Боуи впервые выступит в японских костюмах и представит целый ряд новых песен. В день концерта «Ивнинг Стэндард» сообщила, что на черном рынке билеты стоят 25 фунтов. Представление могло бы стать прекрасным, но все испортила плохая акустика. Эхо так отражалось от стен, что сотни зрителей совсем ничего не могли расслышать, тогда как другая часть публики совершенно не видела сцены. Аудитория частично состояла из агрессивных юнцов, которые принимались раздеваться или писали в проходах. Наконец, Боуи остановил шоу. «Прекратите эту фигню!» - потребовал он, но атмосфера оставалась негативной, и многие зрители покинули зал. Боуи кипел от злости и наорал на всех, кто, по его мнению, был виноват. В первую очередь досталось Дефризу:

«Отмени чертово следующее шоу!» - Боуи еще никогда не вел себя так напористо; Дефризу стоило бы обратить внимание на этот тревожный симптом.

НМЭ озаглавил свою статью о концерте „Aladdin Distress“ [«Аладдиново горе»]. В статье говорилось, что шоу было «худшим примером предательства по отношению к английской рок-публике... Вряд ли хотя бы половина зрителей вообще видела, что происходит на сцене, а звук колебался между сносным, ужасным и вообще неразличимым.»

Наконец, выяснилось, что Боуи копил злость на Спайдеров еще с того самого момента, как он узнал об их разговоре с Катцем и об их требовании прибавить зарплату.

«Дэвид был вне себя, - рассказывает Энджи: - „Ну все! – сказал он мне. – Я этого так не оставлю. Мне плевать, кто они там такие. Они не могут так со мной обращаться.“ С этого момента дни ребят были сочтены. Странно только, пожалуй, даже страшно, что он ездил с ними по Японии, а затем – по Англии, не сказав им об этом ни слова.»

 

Через три дня, в Абердине, Боуи начал самое великое турне, какое Англия когда-либо видела. Все 115.000 билетов разошлись еще с предварительной продажи. Только студенты Лидса бойкотировали концерт, который должен был состояться в их университете. Однако они не в силах были помешать организовать в Лидсе другой концерт, и Боуи выступил там в «Роларине».

В день первого концерта в разговоре с Роем Фокс-Каммингом из «Диск энд Мьюзик Эко» Боуи рассказал, что сначала хотел назвать свой последний альбом „Love Aladdin Vein“:

«В альбоме речь идет об Америке; это фоновая концепция. Сначала я решил, что „Love Aladdin Vein“ („Love A lad in Vаin“) [«Любите парня напрасно»] было бы хорошим названием, но потом я подумал: „Так быстро ты от них не отделаешься“, так что я изменил его. Кроме того, „vein“ [вена, жила] имеет общее с наркотиками, но столь универсально я не думал.»

Когда Фокс-Камминг спросил его, правда ли, что он не хочет больше никогда снова ездить в турне, Боуи ответил:

«Я хотел бы сыграть по одному разу абсолютно везде... С другой стороны... Ну да, становишься фабрикой, неприрывно штампующей продукцию. Этого мне не хочется, но мне не хотелось бы и полностью всего бросать.»

На вопрос о его декадентском имидже Боуи застонал в ответ, потом сказал:

«О да, как раз вчера я опять совершил нечто ужасно декадентское. Я отправился к Иву Сен-Лорану купить пару шмоток, но не нашел ничего, что бы мне понравилось, и в конце концов взял только пару серых носок... И за этим-то я ездил на роллс-ройсе. Думаю, кроме этого, я за последние 6 месяцев не сделал ничего декадентского.»

Фокс-Камминг упомянул также, что Дефриз планирует третье турне по Штатам – намерение, которое Боуи совершенно не нравилось. Не считая гнева на Спайдеровские требования о прибавке жалования, Боуи знал также, что еще не готов к запланированному турне по 80-ти американским городам. В Англии он мог играть в переполненных залах, но если бы он не рассчитал своих сил в Штатах, это надолго повредило бы его репутации. Ар-си-эй тоже считала, что время еще не пришло.

Занетта говорит, что ни один из изданных в Америке альбомов Боуи не стал золотым, то есть не перешагнул рубежа в 400.000 проданных экземпляров:

«Боуи был в Америке настоящим событием в средствах массовой информации, и с ним обращались, как с суперзвездой, однако же он не продавал ни альбомов, ни билетов на концерты, как суперзвезда. Так что Ар-си-эй осталась неприклонной. Дефриз отреагировал на свой лад: не будет турне по большим стадионам, не будет и вообще никаких турне... Дефриз посоветовал Боуи «уйти со сцены» и затихориться под предлогом истоощения сил.»

Это давало Дефризу время заново переиграть пластиночные и издательские договоры и разрешить проблему с обоими недовольными Спайдерами.

Мик Ронсон узнал об этих новых планах за неделю до возвращения турне в Лондон для последнего концерта в «Хаммерсмит-Одеоне» [в «Одеоне» состоялось 2 концерта – 2-го и 3-го июля 1973 г.]. Это шоу [3-го июля] снималось американским документалистом Д.А.Пеннибэйкером, снявшим также фильм о турне по Англии Боба Дилана „Don’t Look Back“ (1967), классический документал о фестивале в Монтерее „Monterey Pop“ (1967) и „Keep on Rockin’„ (1969) с Джерри Ли Льюисом и Литтл Ричардом. [Пеннибэйкер снял также фильм „Sweet Toronto“ о фестивале «За возрождение рока» (1969) с участием Чака Берри, Джерри Ли Льюиса, Литтл Ричарда и Плэстик Оно Бэнд.]

Ронсону строго-настрого запретили передавать своим коллегам, что они стоят в «списке на сокращение». Дефриз пообещал ему за это соло-карьеру: с альбомами, американскими турне и прочими положенными прелестями.

 

Публика, собравшаяся 3 июля в «Одеоне» не имела обо всем этом ни малейшего понятия. Пеннибэйкер отснял кадры с детишками на улице перед театром и внутри: чувствуется их радостное волнение, пока они с сияющими глазами ждут появления Зигги. Некоторые выглядят точно, как Спайдеры – с блестками на щеках и крашеными волосами.

Приехала Энджи и прошла, раздавая автографы сквозь толпу. Тем не менее, кажется, что она не вполне на своем месте, не вполне вписывается в окружающее, к тому же на ней то то надето. Сама она этого, как будто, не ощущает, но Пенни бэйкер отснял один постыдный момент, когда она приходит к Боуи в гримерку и пытается разыграть любящую жену. Об этой сцене из фильма Энджи говорит:

«Здесь можно разглядеть то, чего сама я видеть не желала: когда Дэвид поворачивается и обнаруживает меня, его улыбка застывает маской.»

До их разрыва оставалось еще 4 года, но их брак уже давно испустил дух.

 

Боуи представил на сцене песни, которые он играл предыдущий год в Америке, Японии и Англии; написанные им в течение прошлых 4-х лет, они представляли теперь его альтер-эго, человека на продажу – Зигги. В „Jean Genie“ на сцену вышел давнишний герой Боуи, Джефф Бек и поддержал соло Ронсона своей гитарой. [Этот эпизод по неизвестным причинам вырезан из фильма „Zoggy Stardust. The Motion Picture“ и не вошел даже в его последнее переиздание на dvd 2003 года.] В остальном, все происходило, как всегда: отощавшая звезда приковывала к себе всеобщее внимание своими улыбками, подмигиваниями, покачиванем бедер и распростертыми руками. Когда шоу уже приближалось к концу, Боуи взял микрофон и обратился к публике с такими словами:

«Это шоу останется в нашей памяти дольше всех других... Не только потому, что это последнее шоу турне, но и потому что это – последнее шоу из всех, что мы когда-либо давали...»

И, без всякой паузы, Боуи – настоящий профи! – запел первые строчки „Rock’n’Roll Suicide“ – „Time takes a cigarette, put it in your mouth...“

Слушатели переглядывались в ошеломлении, в полном шоке. Одни начали плакать, другие спрашивали себя, не разыгрывает ли он их. Болдер с Вудманси обалдели не в меньшей степени. О «последнем» концерте они еще ничего не слыхали. Когда они ушли со сцены, Сьюзи Фасси спросила их:

«Ну, что вы теперь будете делать?»

«То есть как? – спросил Вудманси. – Что это значит? Мы едем в Америку. Они планируют новое турне...»

До него, явно, еще не дошло.

Когда Сьюзи спросила, слышали ли они, что Боуи только что сказал, Болдера вдруг осенило:

«Бл..! Он же нас только что вышвырнул!»

 

Как Болдер был прав...

 

На следующий день «Мэйн Мэн» обзвонила всех рок-звезд, находившихся в этот момент в Лондоне: «Извиняемся, что не предупредили загодя, но Дэвид устраивает сегодня вечеринку в „Кафе-Рояль“. Вы придете?» Ну конечно же, они придут! Неожиданное прощание Зигги Стардаста (или Дэвида Боуи?..) муссировалось на радио и телевидении. Каждая газета написала об этой истории, проглотив, как наживку, и пресс-релиз, сопутствовавший заявлению Боуи:

«Дэвид Боуи: турне по Штатам отменяется!»

С типичной для Дефриза слабостью к преувеличениям там говорилось:

«Огромным стадионам 80-ти городов Соединенных Штатов и Канады не суждено – возможно, никогда больше – наполнится магией Аладдина Сэйна.»

Для прессы это было еще оним доказательством того, что Боуи теперь – настоящая суперзвезда, способная отклонить миллионное предложение, в то время как сразу 5 его альбомов одновременно держались в британских чартах. Тот, кто не слишком хорошо ориентировался в музыкальном бизнесе, должен был считать, что Боуи уже сколотил состояние. Если бы кто-нибудь написал, что Боуи задолжал за квартиру, стоившую 8 фунтов в неделю, что он не платил земельного налога и уволил двух своих музыкантов, потому что те запросили зарплату больше 30 фунтов в неделю, то такому журналисту не поверил бы ни один человек.

Ежедневная пресса печатала другие заголовки:

«Льются слезы из-за ухода Боуи».

Но музыкальные журналы постепенно все же раскусили стратегию Дефриза: «Не волнуйтесь, ребята, все это – просто тактика», - написала «Мелоди Мэйкер», и Рэй Холлингворт спрашивал в своей статье:

«Искренен ли Боуи в своем намерении оставить сцену? Надеюсь [sic], но отклонил ли бы он предложение об американском турне, если бы его менеджеру Дефризу предложили за это миллион фунтов? Боуи – тертый калач, так же, как и Дефриз. Разве это не замечательная идея – «уйти» с помпой у всех на глазах еще до того, как ты достиг пика? Чтобы быть знаменитым, сегодня приходится прибегать к разным трюкам. И, как бы вы ни чтили Боуи, не верьте, что он не прибегает к трюкам! Но, возможно, он вынужден так поступать, если хочет выжить... Это – просто-напросто хорошая деловая тактика.»

Позднее Боуи рассказал Чарльзу Шаару Мюррею, что сам настоял на отмене американского турне, которое, впрочем, еще никто не утвердил:

«Это были последние концерты: все, точка. Я не хотел больше выступать. С этого момента я хотел сконцентрироваться на вещах, меньше относившихся к року и попу.»

В ежедневной же прессе Боуи объявил:

«Мне нужна пауза. Я выбился из сил. Я могу дать своим фэнам больше, чем просто бесконечные турне, рекламирующие очередной альбом.»

Тем не менее, через 4 дня Боуи уже сидел в поезде, отправлявшемся в Париж, и в его голове уже зарождались планы записи следующего альбома.

 

Вечеринка в «Кафе-Рояль» была впечатляющей: тяжелые темно-красные ковры, золотой обивки кресла, канделябры со свечами, панели из красного дерева, лепные украшения, шампанское...

Пришли почти все: Пол и Линда МакКартни, Кэт Стивенс, Мик и Бьянка Джэггеры, Барбра Стрейзанд, Сонни Боно, Тони Кэртис, Кит Мун, Ринго и Морин Старр, Эллиот Гулд, Бритт Экланд, Род Стюарт, Джефф Бек, Лулу, The Goodies, Лу Рид, Райан О’Нил, Питер Кук и Дадли Мур. В качестве музыкального фона играл Доктор Джон со своей группой.

Джэггер и Рид сидели за столиком Боуи, пока Энджи танцевала с Бьянкой, а фотографы сновали по залу и щелкали фотоаппаратами.

«Ты уверен, что хочешь бросить?» - спросил Рид.

«Я должен. Я уже давно чувствую, что потихоньку задыхаюсь. Настало время для чего-то нового. У нас на столе уже лежат 4 сценария.»

«Но ты же музыкант!» - запротестовал Джэггер.

«Вовсе нет, - ответил Боуи. – Я – автор, а если бы мы продолжали в том же духе, то вскоре меня все считали бы только рок-певцом и больше никем. Я никогда не хотел, чтобы рок-н-ролл управлял моей жизнью.»