Человек в 50 миллионов долларов

 

 

В конце февраля 1982 года Боуи вернулся в Англию, чтобы начать работу над съемками своего третьего фильма, «Голод», - смеси ужастика с сайнс-фикшн. Боуи играет там роль родившегося в 17 веке аристократа Джона Блэйлока, ничуть не состарившегося за 300 лет и, выглядя на 30, разгуливающего по Нью-Йорку в обществе красавицы-вампира, тоже неплохо сохранившейся, хоть и родившейся за 4.000 лет до рождества Христова. Эта парочка выискивает себе в панк-клубах невинных жертв, которых приканчивает в своем частном подвале-криматории. В одной сцене, происходящей в приемной врача, Боуи в течение нескольких минут стареет на 100 лет, а затем исчезает из фильма, забравшись в гроб, а его подружка-вампир тем временем открывает для себя радости лесбийской любви.

Хороший менеджер, предположительно, посоветовал бы Боуи лучше кататься на лыжах в Швейцарии, чем сниматься в такой запутанной и непутевой ленте, хотя, конечно, он находился в прелестном обществе Катрин Денев, игравшей неувядающую вампиршу, и Сьюзен Сэрэндон, исполнявшей роль ее возлюбленной. Единственное, чем мог похвастаться режиссер этой картины, Тони Скотт, это несколькими удачными рекламными роликами и тем фактом, что он был братом Ридли Скотта, снявшего культовый фильм «Инопланетянин».

Боуи наплевал на все разумные предостережения и приехал в Лондон вместе со своим шофером и охранником Тони Масиа и своей ассистенткой Коко Шваб. Никто не знал, где они живут, но Масиа пунктуально привозил Боуи и Шваб каждое утро на съемочную площадку, где Боуи порой приходилось проводить пять часов в гриме, прежде чем начинались съемки. Снимали, в основном, в одном доме в Мэйфэйре, в самом сердце Лондона. Затем – в одной гей-дискотеке под названием «Рай» [Heaven]; под сводом моста у Чаринг-кросс; наконец, в «Льютон Ху» [Luton Hoo] в Бедфордшире. Некоторые сцены были отсняты также в рыболовецком порту Уитби в Йоркшире – туманном местечке со специфической атмосферой и узкими крутыми улочками. Еще Дракула, по воле пера Брэма Стокера, вылезал из своего гроба именно в Уитби.

Вся съемочная группа говорит о Боуи как об исключительно готовом к сотрудничеству. В одной короткой сцене он должен был играть на виолончели. Вместо того, чтобы немножко смухлевать при помощи киношной техники, Боуи настоял на том, что будет брать уроки игры на виолончели. Это доказывает то, что он действительно боролся за серьезное отношение к нему кинематографистов, действительно старался сделать себе имя в кино. К сожалению, этот фильм стал лишь напрасной тратой сил. [Фильм совсем не так плох, в нем есть настроение, особенно в первой части. Все несчастье в том, что к концу он скатывается до уровня обыкновенного ужастика - начинали за здравие, а кончили за упокой, во всех смыслах.]

 

Во время показа «Человека-слона» Боуи навестил японский кинорежиссер Нагиса Ошима, снявший скандально знаменитый фильм «Империя чувств» - один из самых откровенно эротических фильмов, когда-либо допущенных к показу в кино. В Японии эту картину, повествующую о разрушительной любви между гейшей и слугой ее госпожи, запретили как непристойную. Ошима принес Боуи сценарий своего очередного фильма, «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс». Сценарий написал Пол Мэйерсберг – тот же автор, что создал и сценарий «Человека, упавшего на землю». Действие «Мистера Лоуренса» происходит в японском лагере для военопленных и основано на повести южноафриканского писателя сэра Лоуренса ван дер Поста, который сам провел некоторое время среди пойманных японцами военнопленных. Эту историю можно интерпретировать и как портрет японского национального характера, и как аллегорическое изображение гомосексуальности. Ключевая сцена в фильме – та, где майор Джек Сельерс целует японского коменданта лагеря, чтобы помешать ему казнить другого британского офицера. Сельерс платит за это «преступление» жизнью: его закапывают по горло в песок под лучами полуденного солнца. И Сельерс, и японский офицер становятся жертвами подавленной гомосексуальности.

Ошима пригласил Боуи на роль Сельерса. Помимо него в фиме должны были играть Том Конти (посредника и переводчика, пытающегося спасти Сельерсу жизнь) и японская поп-звезда Рюичи Сакамото (коменданта лагеря). Впрочем, Ошима должен был сначала решить проблему: где добыть, нужные для запуска съемок 5 миллионов долларов. Он послал Боуи сценарий, предупредив его, однако, что не знает, когда начнутся съемки.

Во время работы над «Голодом» в Лондоне, Боуи снова пристрастился к некоторым из своих старых привычек. Поздней ночью он показывался, бывало, со своими старыми друзьями и охранником Масией в каком-нибудь клубе или на дискотеке. В свободные от съемок дни он ходил в театры или рестораны и часто забегал в крупные пластиночные магазины – „HMV“, „Virgin“ и „Tower Records“. Там он покупал главным образом ритм-энд-блюзовые пластинки – Джеймса Брауна, Отиса Реддинга, Джона Ли Хукера, Сэма и Дэйва, Элмора Джеймса, Бадди Гая, Кинга Кэртиса, Сэма Кука, Этту Джеймс и Луиса Джордана. Боуи собрался увезти эти диски с собой в Швейцарию, где готовился записать свой следующий альбом. Он регулярно встречался со своей матерью, что, конечно, не утаилось от ее сестры Пэт. Пэт по-прежнему раз в месяц навещала брата Дэвида, Терри, жившего к тому времени в психиатрической клинике «Кэйн-Хилл» уже почти 16 лет.

Терри попытался 2 июня покончить с собой. Он выпрыгнул из окна 3-го этажа, сломав при этом руку и ногу. Пэт позвонила в бульварную газету «Сан» [The Sun],по-видимому, не поставив предварительно в известность об этом ни Боуи, ни его мать. Она рассказала репортерам о том, что Боуи совершенно глух к страданиям своего брата, назвала его «бесчувственным эгоистом» и заявила, что «настало время его фэнам узнать и другую сторону Дэвида Боуи, а ему – взять, наконец, на себя ответственность.»

Пэт нападала на него уже не впервые. После смерти его отца она оскорбляла его в присутствии многих родственников. Вскоре после этого она объявилась в «Хэддон-Холле» и потребовала, чтобы Боуи вернул своей матери «фиат-500», принадлежавший его отцу, чтобы она могла ездить на нем за покупками (хотя теперь в них не было необходимости). Но на сей раз ее нападки задели-таки Боуи, поскольку перед лицом попытки самоубийства его брата выглядели более чем убедительными. Дэвид отправился в Кройдон, где Терри понемногу поправлялся после своих переломов в больнице «Мэйдэй дженерал хоспитал».

Боуи принес ему в подарок несколько пластинок, радио-приемник и сигареты. Присев к Терри на постель, он сказал: «Привет, малыш!» и заговорил с ним об их детстве и старых добрых временах. Если верить Пэт, Боуи пообещал своему брату, что «с этого момента всегда будет о нем заботиться. Он оплатит операции его поврежденных руки и ноги и переведет его в частную клинику. Он сказал ему: „С этого момента, Терри, все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе“. Терри был впервые так счастлив, как еще ни разу за последние 7 лет. Наконец-то у него появилось будущее: он был на седьмом небе.»

К понятному раздражению Боуи, «Сан» рассказала о его встрече с Терри. Заголовок гласил: «Я боюсь сойти с ума, говорит Боуи». В статье сообщалось множество подробностей о его встрече с Терри и упоминались случаи душевного заболевания в его семье. Кроме того, делались намеки на то, что и сам он страдает параноидальной шизофренией. Вся эта история начиналась в типичном для бульварной прессы стиле:

«В одной старой грустной викторианской больнице южного Лондона пару дней назад со слезами на глазах встретились двое людей...»

И так далее, и тому подобное... Не забыли упомянуть и обещание Боуи перевести Терри в частную клинику.

Боуи был в полном ужасе; он постарался как можно быстрее покинуть город, чтобы не прочувствовать на своей шкуре действие дальнейших неизбежных перепечаток. Он закончил съемки «Голода» и как раз хотел улететь в Швейцарию со своим битком набитым пластинками челомоданом, когда ему позвонил Ошима, собравший в Лондоне и Новой Зеландии необходимый стартовый капитал на свой фильм. Со времен их последнего разговора прошло почти 2 года:

«Мы начинаем через 3 недели в Патагонии. Ты все еще хочешь сниматься?»

«Конечно, - ответил Боуи. – Я приеду.»

Он тут же изменил свои планы и полетел не в Швейцарию, а на один из островов Кука, откуда делал вылазки и на другие острова, и где слушал свои ритм-н-блюзовые пластинки. Наконец, в Патагонию приехала и съемочная группа. Съемки длились 5 недель, а затем еще 2 недели – в Новой Зеландии. Поскольку ему приходилось довольствоваться скудным бюджетом, Ошима редко снимал больше двух деблей, а затем отсылал отснятый за день материал тем же вечером в Японию, чтобы его там смонтировали.

 

Боуи не случайно снова стал слушать ритм-энд-блюз – музыку, которая привела его в рок в начале 60-х к группам, вроде Кинг Биз или Мэниш Бойз. Он вспомнил о своих корнях, о звуках и ритмах, которые так восхищали его когда-то, и как только съемки «Мистера Лоуренса» были закончены, он вернулся в свою нью-йоркскую мансарду и забронировал 4 недели студийного времени в студии «Рекорд Плант».

Первоначально предполагалось, что продюсером альбома будет Тони Висконти; Боуи попросил его отодвинуть все другие планы. Но, когда Висконти позвонил Коко Шваб и спросил, почему не приходят билеты на самолет, он узнал, что Боуи «встретил кое-кого другого». Этим «другим» оказался продюсер и гитарист Найл Роджерс, с которым Боуи познакомился в одном нью-йоркском ночном клубе. Роджерс как раз наслаждался неслыханным успехом своей дискогруппы Шик [Chic], основанной первоначально с Бернардом Эдвардзом на бас-гитаре и Тони Томпсоном на барабанах. Альбомы Шик „C’est Chic“, „Risque“ и „The Best of Chic“ распродались в большем объеме, чем любой другой LP в истории «Атлантик Рекордз». Кроме того, Роджерз и Эдвардз исключительно успешно работали и с другими артистами – Дайэной Росс, Шейлой Б. Девоушн, Систер Следж и Дебби Харри.

Боуи инстинктивно понял, что Роджерс может продвинуть его дальше, особенно при помощи звука новой ритм-секции. К этому присоединилось еще одно открытие: до того времени почти неизвестный техасский блюзовый гитарист Стиви Рэй Вон, которого Боуи услышал на джазовом фестивале в Монтре. Теперь у Боуи были все необходимые составные части для смеси из рока, ритм-энд-блюза и диско – для нового звука, уходящего, однако, корнями глубоко в историю музыки. В такие моменты можно только восхищаться Боуи; его нюх, похоже, почти никогда не изменяет ему. Но, кроме музыкального стимула, был еще и другой: его договоры с Ар-си-эй и «Мэйн Мэн» наконец-то истекли.

С альбомом „Let’s Dance“, особенно, с зажигательной заглавной песней Боуи мог подыскать себе самую лучшую пластиночную фирму. Сотрудники его нью-йоркского офиса «Айзолар» составили экономический обзор шести крупнейших фирм, в котором исследовались финансовые преимущества и недочеты, назывались важнейшие сотрудники и анализировались способности и готовность к рекламной раскрутке. В конце концов Боуи подписал договор с американским отделением И-эм-ай, выразившей готовность удовлетворить его финансовые требования. По этому договору он получал под свой альбом предоплату в размере 10 миллионов фунтов (по тогдашнему курсу – 17 млн.долларов). За это И-эм-ай приобретала права на „Let’s Dance“, а Боуи обязывался в течение 5 лет записать для нее еще 2 альбома.

После того как Боуи подписал в январе 1983 года договор с «И-эм-ай Америка», для него начался год, в течение которого ему предстояло стать сказочно богатым. Без всякого преувеличения, поскольку его доход только за один 1983 год составил 50 миллионов долларов. Предположительно, Боуи перевел эту сумму через швейцарские холдинговые компании, так что должен был заплатить лишь минимальный швейцарский налог с капитала этих самых компаний. Мне лично, это кажется важнейшей причиной того, почему Боуи обосновался в Швейцарии. К тому времени он распоряжался собственным менеджментом, собственной пластиночной и кинопродукцией, а также издательскими фирмами, каждая из которых владела номинальным акционерным капиталом. Поскольку, по швейцарским законам, с него не снимался налог за нетто-прибыль, то я удивился бы, узнав, что он заплатил больше 10.000 долларов налога. А затем он мог свои 50 миллионов куда-нибудь инвестировать... Ловко задумано, несомненно.

Боуи начал создание своего сегодняшнего гигантского состояния с вышеупомянутой предоплаты от И-эм-ай в 17 млн. долларов. Подписав договор и получив по нему деньги, Боуи отправился в Австралию, где отснял вместе с Дэвидом Маллетом клипы к двум самым сильным вещам с альбома – заглавной „Let’s Dance“ и „China Girl“, которую он написал 6 лет назад вместе с Игги Попом для альбома Игги «Идиот». Оба клипа вошли в историю видео. В „Let’s Dance“ Боуи скомбинировал сцены, отснятые в баре одного маленького городишки с видами австралийских пустынных ландшафтов, съемками аборигенов и панорамой Сиднея. Восхитительная, подстегнутая диско-ритмом песня, начиналась строчками „Put оn your red shoes and dance the blues to the song they’re playing on the radio“ [Надень свои красные туфли и станцуй блюз под музыку, что играют по радио].

„China Girl“ была клипом совсем иного рода – возможно, первое эротическое рок-видео. В финальной сцене Боуи со своей подругой, красавицей-китаянкой Джи Линг, лежат обнаженными на пляже и ласкают друг друга, пока морские волны омывают их тела – сцена, напоминающая фильм „From Here to Eternity“ («Отсюда до бесконечности»), где Берт Ланкастер и Дебора Керр снялись в похожей, хотя значительно более целомудренной сцене. После этого «голубой» имидж Боуи померк еще больше.

Когда клипы были отсняты, а сроки выхода альбома „Let’s Dance“ и сингла „Let’s Dance“ / „China Girl“ определены, Боуи отправился в самое большое промоушн-турне со времен Зигги Стардаста. Рекламная компания, охватывавшая половину земного шара, началась 16-го марта в Лондоне. На следующий день он дал пресс-конференцию в Клэриджез, где объявил, что впервые за 5 лет снова отправляется в мировое турне. Одновременно он преподносил себя при всех регалиях респектабельной всемирной звезды – в безупречном бежевом костюме с новомодными широкими лацканами и с таким сияющим загаром на лице, какой получают лишь на самых роскошных пляжах при огромном запасе терпения.

Оба новых «продукта» продавались великолепно: сингл разошелся 3-мя миллионами экземпляров, а альбом – даже 5-ю. Боуи улетел с сыном и Коко Шваб обратно в Швейцарию, чтобы подготовиться к мировому турне. Марк Рэйвитц и Джулз Фишер, работавшие еще над „Diamond Dogs“-турне, прилетели из Нью-Йорка и создали декорации к тому, что Боуи назвал „Serious Moonlight“-туром, по строчке из „Let’s Dance“ – „...under the moonlight, this serious moonlight“.

В Нью-Йорке фирма Боуи, «Айзолар», разработала план концертов и связалась с концертными устроителями. Наконец, турне началось в Брюсселе, и в ходе его Боуи предстояло дать 90 концертов по 59-ти городам 15-ти стран в течение 7-и месяцев.

Как и во всех турне после его развода с Дефризом Боуи свел расходы до минимума. Он позволил себе только одну роскошь (впрочем, учитывая продолжительность турне, она оправдывал себя): он нанял «боинг-707», в котором и летал со своей труппой по всему миру. У самого у него в распоряжении всегда была отдельная меблированая квартира с просторной спальней, походная библиотека, новейшие фильмы на видео и персональный повар. Впрочем, расходы окупались за счет сокращения времени путешествий и ожидания в аэропортах, так что он мог давать концерты почти ежедневно. Так что в этом турне практически не бывало такого дня, когда бы Боуи не зарабатывал денег.

Декорации Рэйвитца представляли собой светящиеся столбы и передвижные экраны, а Боуи, как и на самом альбоме выступал только в роли певца-фронтмэна, не играя ни на каком инструменте. Музыкальным директором группы был Карлос Эломар.

Во время „Let’s Dance“-сессий Эломар вынужден был уступить свое место Стиви Рэю Вону, который, вообще говоря, должен был играть и в турне; но, когда его менеджмент узнал о том, что ему предстоит получать всего 300$ за вечер, у него как-то отпало желание. [По сведениям других биографов – Сэндфорда, Бакли и др., дело было в личных неладах между Боуи и Воном, как то: Вону не нравилось, что Боуи запрещает ему доп, выгоняет из студии его подружку и обряжает группу в «педиковые шмотки». В конце концов он ушел со скандалом перед самым началом турне.]

Как обычно, в финансовом плане Боуи водил своих музыкантов на коротком поводке. Они получали всего лишь 1.000 фунтов в неделю плюс небольшие ежедневные суммы на карманные расходы. Ни к середине, ни к концу турне не было и речи о каких-то дополнительных выплатах. Группа состояла из 6-ти музыкантов и двух бэкграунд-певцов. Тони Томпсон из Шик, принимавший участие в сессиях по „Let’s Dance“, заменил Денниса Дэйвиса, перешедшего тем временем на барабаны к Стиви Уандеру. Басист Кармин Рохас и оба певца – братья Фрэнк и Джордж Симмсы тоже принимали участие в записи альбома. К ним добавились Ленни Пикетт на саксофоне и Дэйв Леболт – клавишные. [Тремлетт забыл главное: Стива Рэя Вона на лид-гитаре заменил Эрл Слик, которого срочно вызвали за 3 дня до начала турне.]

Не считая Эломара, одетого в нечто, вроде индийского сакко, группа выглядела исключительно неприметно – так, как Боуи это себе и представлял: «Как бэнд из какого-нибудь гонконгского клуба в 50-х». Этим она весьма отличалась от цветущего и загорелого Боуи в искуссно сшитом костюме пастельного тона – соло-артист с сопровождением.

Хотя о точных цифрах доходов можно лишь догадываться, все же за „Serious Moonlight“-тур Боуи получил весьма большие деньги. Поскольку музыканты и бэк-вокалисты стоили ему всего лишь 10.000 долларов в день, расходы Боуи, включая «боинг» и несколько счетов за ночевку в отеле, составили чуть больше 50.000 в день. Но даже, если бы накладные расходы составили 100.000 в день, Боуи все равно получил бы огромную прибыль, если судить по цифрам, приведенным журналом «Билборд».

За один-единственный концерт – „U.S. Festival“ – в Лос-Анджелесе, организованный Стивом Возняком, одним из основателей компьюторной фирмы «Эппл», Боуи получил ровно 1 миллион долларов. Это была самая большая сумма, когда-либо полученная артистом за один концерт. Впрочем, и остальные суммы были впечатляющими. В Чикаго Боуи состриг за три концерта 716.000, в Далласе – 235.000. Добавим к этому 2,3 миллиона в Торонто; 1,3 миллиона в Ванкувере; 1,2 – в Эдмонтоне. Даже в Швеции Боуи играл каждый вечер перед аудиторией в 60.000 зрителей, а на его трех концертах в Милтон-Кейнс, к северу от Лондона, побывало в общей сложности 175.000 фэнов. Всего за время этого турне его увидели 2,5 миллиона человек. К этому добавилась еще прибыль с продажи футболок, значков и прочей меморабилии. Даже когда турне окончилось, денежный поток не прекратился: вышла «Тур-книга» и часовое видео.

К тому же были переизданы все альбомы, которые Боуи выпустил на Ар-си-эй. На это были основания: концертный репертуар Боуи содержал всего лишь три новые песни, остальные – с его предыдущих альбомов. Так что ничего удивительного, что он одобрил выпуск еще одного «грэйтест-хитс»-альбома, поскольку этим самым организовывалась массивная реклама в пластиночных магазинах каждого города, где он выступал. Диск-жокеи всех местных радиостанций тоже заразились гастрольной горячкой и непрерывно крутили по радио и телевидению старые и новые песни Боуи. Результат Дэвиду понравился: в Швейцарию хлынула настоящая лавина доходов.

Как бы там ни было, но лондонская пресса, так много сделавшая для поддержания Боуи-мифа, теперь злилась на этого нового Боуи-буржуа. Журналисты видели только, что рок-н-ролл продают за 30 серебряников, и этим занимался «их» Зигги! Антигерой, предвосхитивший появление панка. Юные радикальные журналисты и журналистки, вышедшие на сцену лишь с началом панк-эры и усердно распространявшие свои антиистеблишментские и антикоммерческие послания, просто не могли этого вынести. Годами они игнорировали почти все, что происходило в «коммерческой» отрасли музыки, и писали исключительно о панке. Но панк оказался катастрофой для музыкальной индустрии. Уровень продаж пластинок резко упал, и ни единой панк-группе не удался прорыв на мировой рынок. Секс Пистолз, Клэш, Джэм, Дэмд, Дженерейшн Экс и Стрэнглерз, как и множество неизвестный групп, находились в стадии распада; их участники цапались между собой и со своими менеджерами. Английский рынок просто не переварил панковского движения, а те немногие группы, что добрались до Америки, играли там перед пустыми залами и равнодушной публикой. Даже Япония не слишком интересовалась панком, а успехом на более мелких европейских рынках сыт не будешь. И тут вдруг выплывает Дэвид Боуи, элегантный и сдержанный, как Фрэнк Синатра, с гладким, профессиональным сценическим шоу. Этот человек больше не позволял себе нигде показываться без костюма с галстуком и явно снимал сливки, пока герои панка потихоньку заползали обратно в норы.

В английском журнале «Саунд», посвятившем себя исключительно малоизвестным группам, Боуи обозвали «Фрэнки Воном для интеллектуалов» и «музыкальной рыбой с чипсами». НМЭ, ведший, как одержимый, хронику панка, сообщил своим читателям, что «этот новый весьма презентабельный Дэвид Боуи много говорит нам о том, как высоко ценится посредственность». А «Мелоди Мэйкер», больше чем кто-либо сделавшая для поддержания карьеры Боуи, заявила, что его музыку «теперь спокойно можно назвать семейным увеселением».

Но, что бы там ни говорили критики, а Боуи удалось завоевать новую публику, готовую принять от него все, что угодно. И именно поэтому основная часть критики не достигла своей цели. И потом, в конце концов, люди шли именно на ту музыку, благодаря которой Боуи сделал себе имя: ведь он играл на концертах вещи с „Ziggy Stardust“, „Aladdin Sane“ и „Diamond Dogs“. Единственное, что изменилось, это размах его маркетинговой кампании и то, что теперь он вел ее сам.

[Абсолютно необходимо отметить, что это далеко не единственное, что изменилось. Изменилась сама музыка: дело не в том, ЧТО он играл, а КАК он это делал. Изменился весь его имидж. Изменилась аудитория, к которой он обращался. Он стал артистом для всех. Короче, по его же собственным словам, он попал в мэйнстрим, к которому, по сути своей, не принадлежал.]

Благодаря искуссному паблисити каждый его концерт становился настоящим событием. В Лос-Анджелесе 32.000 билетов были распроданы за 1,5 часа. В Лондоне концертный промоутер Харви Голдсмит столкнулся с проблемой: запрос на билеты в 8 раз превышал их наличие. Этот запрос был гораздо большим, чем Голдсмит когда-либо видел, устраивая концерты Роллинг Стоунз.

В важных стратегических пунктах, насыщенных средствами массовой информации, Боуи устраивал после концертов закулистные вечеринки. Там появлялась и настоящая знать, вроде монакской принцессы Каролины, но в гораздо большем объеме была представлена аристократия нового времени: Джэггеры, Билл Уаймен, Принс, Брайан Ферри, Сюзан Сэрэндон, Рон Вуд, Йоко и Шон Ленноны, Сисси Спэйсек, Ракель Уэлч, Тина Тернер, Элтон Джон и Чаплины. В Штатах Боуи появился на обложке «Тайм», а «Плэйбой» объявил его человеком года. В Англии он получил за свои песни еще две награды Айвора Новелло. И все же он держал прессу на расстоянии. Никто не допускался на борт «боинга», кроме принадлежавших к тур-команде, да и тем строго-настрого запрещалось разговаривать с журналистами. Чет Флиппо, которого наняли специально для того, чтобы написать очерк об этом турне, вынужден был подписать бумажку, что, помимо своей статьи, он не вымолвит больше ни слова об этих гастролях. Вот теперь у Боуи действительно был полный контроль.

Турне закончилось 8 декабря концертом в Гонконге. Под конец шоу явно растроганный Боуи выступил вперед, сначала выдержал небольшую паузу, а потом заговорил:

«Последний раз я видел Джона Леннона именно здесь, в Гонконге, - сказал он и напомнил затителям, трехлетняя годовщина какого события приходится на этот день. – Мы отправились на гонконгский рынок... Там был один прилавок... и вот тут я сделал нечто, что мне вообще-то не свойственно. Я увидел на этом прилавке Битловский пиджак и попросил Джона надеть его, чтобы я мог его сфотографировать. Фотография все еще хранится у меня. Этот пиджак ему не годился. Он выглядел так, словно Джон из него вырос...»

С такими словами и со слезами на глазах Боуи запел самую любимую народом Ленноновскую песню, „Imagine“. Закончив ее, он мгновенно исчез со сцены.

 

К концу 1983 года у Боуи, вообще говоря, уже не было никакой необходимости работать, не считая того, что он обязан был записать для И-эм-ай еще 2 альбома. Он спокойно мог жить на свои сбережения и текущие рекой проценты с продаж. Но он искал новых целей.

Через 18 месяцев после выхода „Let’s Dance“ Боуи выпустил свой второй альбом для «И-эм-ай Америка», „Tonight“. Заглавную песню он исполнил дуэтом с Тиной Тернер, а для сингла „Blue Jean“ снял 23-минутный рекламный фильм „Jazzin’ for Blue Jean“. Он сам спродюсировал его, а режиссером фильма был Джулиен Темпл. „Jazzin’ for Blue Jean“ стал классикой своего жанра. Боуи играл там, в самой роскошно-шизофренической манере, одновременно и фэна из публики, чья девушка влюбляется в звезду, так и саму эту звезду. Короткометражка вышла отдельным видео, а ее заключительная сцена, в которой Боуи поет „Blue Jean“, шла по телевидению в виде клипа. Альбом и сингл были приняты критиками не более дружелюбно, чем турне прошлого года, но на продаже пластинки это не сказалось. „Tonight“ добрался до 1-го места в британских и до 6-го – в американских чартах, а „Blue Jean“ стала хитом в обеих странах, да и в остальных европейских – тоже.

Сам Боуи почти не показывался перед общественностью, а его частная жизнь держалась в тайне. Месяцами о нем ничего не было слышно, и он нарушал молчание, только когда приходило время раскручивать какой-нибудь очередной сингл или фильм. Одним из лучших синглов того периода была „Loving the Alien“ – сильная мелодичная песня с удивительным текстом, в котором повествуется о войне между христианами и сарацинами. В остальном же Боуи проводил основную часть времени в своем швейцарском имении, где сочинял музыку или писал картины. После того как он попробовал себя в деревянных и линолеумных гравюрах, он переключился на литографию и живопись маслом. Когда он покинул Швейцарию, чтобы сняться в фильмах „Absolute Beginners“ («Абсолютные новички») и „Labyrinth“ («Лабиринт»), это держалось в строжайшем секрете. После истории с Ленноном звезды Боуиевского калибра окружали себя несметным числом телохранителей. У Боуи, возможно, было на то больше оснований, чем у некоторых других звезд, поскольку он уже очень долго держался в свете рампы. Кроме того, он знал, что всегда есть риск потерять сына, которого могли похитить.

Следующие 18 месяцев о Боуи было слышно так мало, что ходили слухи, будто он вообще ушел из музыкального бизнеса. Он не покинул Швейцарию даже ради похорон своего брата Терри, который 16-го января бросился под поезд.

Потом Боуи внезапно объявился на благотворительном концерте „Live Aid“, состоявшемся 13 июля 1985-го на стадионе «Уэмбли». Как обычно, он готовился к этому событию ответственнее, чем большинство прочих участников. Он репетировал в течение 2-х недель и тщательно выбирал сценический костюм. Тогда как остальные музыканты выступали в джинсах и неряшливых футболках, Боуи вышел на сцену в светло-зеленом костюме с галстуком и с прической, в которой, казалось, был уложен каждый волосок. Затем он отыграл 18-минутное представление, оставившее далеко позади все остальные. Он сыграл „Rebel Rebel“, „Modern Love“ и, под конец, - «“Heroes“», очень подходившую к такому событию.

Это выступление можно считать одним из сильнейших во всей его карьере, хотя на сей раз все было тщательно вычислено и ничто не оставлено на волю случая. Целый день в паузах между выступлениями на гигантском экране мелькал клип, который Боуи спродюсировал вместе с Миком Джэггером. Они вдвоем пели в этом клипе „Dancing in the Street“, старый хит Марты и Ванделлаз. Выпущенный вскоре сингл попал на 1-е место британских чартов. Все, что Джэггер и Боуи получили от его продажи, они перечислили в фонд организации „Live Aid“.

В «Уэмбли» стало ясно, что Боуи, в отличие от некоторых своих коллег, осознает всю историческую значимость этого события. Остальные, казалось, относились к нему несколько легкомысленно. Боуи произвел глубокое впечатление, и в следующие годы все, что было связано с его именем, отличалось такой же тщательностью и добросовестностью.

После „Live Aid“ Боуи снова исчез. В 1985-м и 1986-м годах он не давал никаких концертов и не появлялся перед общественностью, зато он развивал свои актерские способности в «Абсолютных новичках» и «Лабиринте». К тому же он написал музыку к обоим фильмам, в том числе заглавные песни. «Абсолютные новички» получил обескураживающе противоречивую критику. Ежедневная пресса хвалила фильм, а музыкальные журналисты растерзали его, по-видимому, все еще не в силах простить Боуи коммерческого успеха. Лично я считаю, что «Абсолютные новички» когда-нибудь будет считаться классикой жанра. Сценарий был создан по одноименному роману Колина МакИннеза. Действие фильма происходит в Сохо и Ноттинг-Хилле в 1958-м году, как раз в тот момент, когда рок-н-ролл готов был перетряхнуть корни и разогнать послевоенную тоску, в то время, когда складывался новый мультикультурный климат, а честолюбивым молодым людям открывался целый новый мир. Режиссер Джулиен Темпл подчеркнул этот мотив использованием ярких основных цветов [собственно, он просто имитирует неестественные цвета фильмов 50-х годов] и танцевальных сцен на фоне то ослепительного света, то темноты боковых улочек Сохо. Благодаря этому история приобрела новое измерение, темп ускорился, персонажи ожили, и появилось жизнеощущение юношества, у которого есть настоящее и будущее, деньги, музыка и большие надежды...

С первым же появлением Боуи атмосфера фильма чуть заметно меняется. Боуи появляется в кадре, словно на сцене – стройный импозантный человек, не принадлежащий ни к одному социальному слою, в американском костюме и с (не вполне удавшимся, впрочем) американским акцентом: Боуи играет специалиста по рекламе Вендиса Партнерза, ловкого пройдоху, увидевшего шанс заработать большие деньги на буйно развивающемся тинэйджерском рынке.

«Ты обладаешь цельностью личности – как раз тем, что рекламирует мое агентство», - говорит Боуи юному фотографу, пытающемуся запечатлеть на пленке расцвет молодежной культуры. С этого момента фильм принадлежит целиком и полностью Боуи. Он легко покоряет экран даже с минимальным использованием мимики и жестов. Боуи стал звездой фильма, хотя в его Вендисе трудно найти хоть что-то симпатичное: он олицетворяет деловую акулу, царящую на рынке, совращающую и эксплуатирующую юношество, лишая его невинного идеализма.

В «Лабиринте» Боуи играл – к величайшей забаве прессы – Джэррета, короля гоблинов, бок о бок с вереницей своих безобразных подданных и одной юной девушкой, заблудившейся в этом фэнтази-мире. Гоблинов сотворил Джим Хенсон, прославившийся блгодаря своим Маппет-персонажам. Для этого фильма он создал целое семейство тварей самого странного вида, приводимых в движение при помощи электронной техники и разных замысловатых приспособлений. «Лабиринт» стал первым приключенческим кинофильмом Хенсона. Сценарий принадлежал перу Терри Джонса из «Монти Пайтон», а продюсером этого, стоимостью в 25 миллионов долларов, фильма стал Джордж Лукас. И снова рок-журналисты не придумали ничего умнее, как только издеваться над Боуи, который на вопрос, почему он снимается в таких фильмах, ответил: «То, что я сейчас делаю, - это чистой воды развлечение». Так оно и есть, потому что «Лабиринт» - фильм для всей семьи, который, думаю, не потеряет своей прелести и через 20 – 30 лет.

 

В апреле 1987-го, через 4 года после предыдущего концертного турне, Боуи со своим старым школьным другом Питером Фрэмптоном отправился в рекламную поездку по всему миру, чтобы объявить журналистам о том, что они снова едут на гастроли – в „Glass Spider“-турне – с Фрэмптоном в качестве лид-гитариста. Таким образом, концертные промоутеры могли заранее посчитать прибыль от предварительной продажи билетов, а Боуи – получить свою долю еще до начала турне.

Этот тур совпал с выходом третьего альбома Боуи для И-эм-ай, снова всех разочаровавшего. Заглавная „Never Let Me Down“ и „Day-In Day-Out“, для которых Боуи снял видеоклипы, были там наиболее сильными вещами. [Он снял видеоклип также к „Time Will Crаwl“, которая, по мнению многих авторов, лучше двух вышеперечисленных.] В остальном же на альбоме царила какая-то нерешительно-экспериментальная какофония, которой он вряд ли кого-то мог воодушевить. Кое-что в звучании уже намекало на идеи его следующего проекта – Тин Машин.

Сценическое шоу „Glass Spider“-турне было расточительнее всего, что Боуи когда-либо создавал со времен „Diamond Dogs“-тура. Над сценой в самом центре возвышался гигантский стеклянный паук почти десятиметровой высоты. Его лапы состояли из разноцветных стеклянных трубок, а туловище – из стеклянного шара, менявшего свой цвет в течение всего шоу от зеленого к красному, от розового – к пурпурному. Боуи начинал свое выступление, появляясь из этого стеклянного шара и медленно спускаясь на сцену в подвешенном к паучьему брюху кресле. Плакаты, программки и видео-ролики возвещали, что вся эта продукция была придумана Дэвидом самолично. Он играл более 20-ти вещей, временами сопровождая себя на гитаре, но в остальном ограничивался ролью певца, в основном стоя на самом краю сцены. Улыбающийся и, судя по всему, в самом лучшем расположении духа, он искал контакта со зрителями и вел себя так общительно, как еще ни разу со времен Зигги.

Кроме Питера Фрэмптона в турне участвовали еще 5 музыкантов: Карлос Эломар (гитара); мультиинструменталист Эрдал Кизилкай (клавишные, конга, скрипка, труба), ставший в последнее время ближайшим другом Боуи; Ричард Коттл (синтезатор, саксофон); и Кармин Рохас (бас). Кроме того, Боуи нанял 5-рых танцоров, в том числе Мелиссу Херли, с которой близко подружился и на которой чуть было не женился. Танцевальные сцены Боуи разучивал под руководством Тони Бэзил.

Но на больших площадках, вмещавших до 60.000 зрителей, отдельные детали шоу терялись. Те фэны, которые оказывались в задних рядах, практически не видели того, что происходило на сцене. Марек Кон написал в «Индепендент», что Боуи «носит маску рок-идола с глянцем лас-вегасовского развлекателя» Что же касается самого концерта, то его обзор звучал так:

«Звезда на месте. Но чего ужасно не хватает, так это вкуса. Боуи выстроил всю карьеру, вдохновенно заполняя и организуя некое пустое сценическое пространство. Тем более удивляет, что такой мастер стиля и хорошего вкуса, кажется, потерял представление о том, как ставят на сцене спектакль.»

Впрочем, на видео „Glass Spider“ все выглядит самым лучшим образом. Отснятое Дэвидом Маллетом и первоначально вышедшее в формате двойного видео, шоу было затем сокращено до 100 минут, чтобы «уплотнить» зрелищность эффектов. Оно показывает Боуи в прекрасной форме, с новыми интерпретациями „Fame“, „Fashion“, „Loving the Alien“ и песен своих старых героев – Игги Попа и Вельвет Андеграунд – таких, как „I Wanna Be Your Dog“ и „White Light White Heat“, принадлежавших к его сценическому репертуару еще с конца 60-х.

Основная часть шарма „Glass Spider“-видео заключается в том, что мы узнаем Боуи с неожиданной стороны. Он кажется счастливым и расслабленным и явно влюбленным в американскую танцовщицу Мелиссу Херли, хоть он и твердил годами, что ни за что не будет больше влюбляться после неудачно закончившегося романа с Хермионой Фартингейл и катастрофического брака с Энджи.

[По словам самого Боуи, 1987-й был одним из худших периодов его жизни. На вопрос Джулза Холланда (в интервью того же года), с каким словом ассоциируется у него он сам, Дэвид Боуи, Дэвид ответил: „lost“ (потерянный). Именно таким он в этот период и кажется.]

Во время шоу Мелиссу вытаскивали на сцену из публики. Она разыгрывала потрясенную фанатку, а затем снова появлялась на сцене, переодевшись в платье. Потом она начинала танцевать с Боуи: поклонница, встретившая своего идола... Когда они танцуют в этой и других сценах шоу, между ними явно чувствуется п<