III. Царства алеманнов, бургундов и франков

Алеманны были из числа более грубых немецких народов, поначалу они чинили разбой на границах империи, опустошали замки и города. Когда Римская империя пала, они захватили восточную часть Галлии и, таким образом, вместе со своими прежними владениями, занимали прекрасную страну, которой могли бы при желании придать и прекрасный строй. Но это не в силах были сделать алеманны, ибо франки взяли над ними верх, король алеманнов пал в битве, а народ покорился или разошелся на все четыре стороны, и лишь под главенством франков они получили своего герцога, христианскую веру, писаный закон. Эти законы сохранились и говорят о простом, неразвитом характере народа. При последних Меровингах у них отняли и герцога, и алеманны затерялись в общей массе франков. Если алеманны были родоначальниками немецкой Швейцарии, то нужно быть благодарными им за то, что они вторично проредили леса швейцарских гор и постепенно вновь украсили их хижинами, деревнями, замками, башнями, церквами, монастырями и городами. Не забудем и святого Колумбана и его сподвижников, обративших алеманнов в христианскую веру,— один из них, святой Галл, основав монастырь, стал благодетелем целой Европы¹². Если многие классические авторы сохранены для нас, то мы этим обязаны ирландским монахам,— их обитель, расположенная среди варваров, была если и не столицей учености, то источником совершенствования нравов,— словно звезда, сияет она в здешних темных лесах^1Э*.

^13* Обо всем, что хоть как-то касается Швейцарии, можно найти глубокое суждение или комментарий в «Истории Швейцарии» Иоганна Мюллера¹³, так что книгу эту мне хочется назвать целой библиотекой исторического разумения. Если бы этот писатель составил историю возникновения Европы, то это было бы первым и единственным творением в своем роде.

523

* * *

Бургунды стали народом более мягким с тех пор, как вступили в союз с римлянами. Они переселились в крепости, не были противны им и занятия земледелием, искусствами и ремеслами. Когда римляне выделили им провинцию в Галлии, они жили мирно, возделывали поля, занимались виноделием, выкорчевывали леса и, наверное, положили бы начало цветущему царству, которое простиралось бы до Прованса и до Женевского озера, если бы только на севере дали им развернуться франки, гордые и задиристые. Однако Клотильда, которая принесла во Францию христианскую веру, была, к несчастью, бургундской принцессой, и, чтобы отомстить за позорные поступки, совершенные царствующей династией, она предпочла свергнуть и династию и разрушить все царство. Едва сто лет просуществовало оно, и от этого времени остались бургундские законы и некоторые из решений церковных соборов, но увековечили бургунды свое имя, возделывая земли у Женевского озера и в галльских провинциях. Эти области превращены ими были в настоящий рай —' еще тогда, когда другие области пребывали в запустении. Гундебальд, законодатель их, заново отстроил разрушенную Женеву, и стены ее свыше тысячи лет защищали город, влияние которого на Европу было больше, чем целых обширных районов. И в этих областях, возделанных бургундами, не раз зажигался пламенем человеческий дух, изощряя свою фантазию. И под властью франков бургунды сохранили прежний уклад; поэтому, когда династия Каро-лингов пала, они первыми избрали собственного короля. Новое государство просуществовало свыше двухсот лет и не было примером неблаготворным для других народов как образец самостоятельного, отдельного государства.

* * *

Пора говорить теперь о том королевстве, которое принесло гибель столь многим другим государствам,— о королевстве франков. После нескольких неудачных попыток франкам удалось начать с малого и основать в Галлии государство, которое сначала одержало верх над алеманнами, потом постепенно оттеснило в Испанию вестготов, покорило бритов в Арморике, присоединило к себе королевство бургуидов и жестоко расправилось с государством тюрингов. Когда в гибнущем королевском доме Ме-ровея и Хлодвига появились храбрые майордомы, Карл Мартелл отогнал арабов и подчинил себе фризов, а когда майордомы стали королями, то вскоре выдвинулся великий Карл, он разрушил королевство лонгобардов, покорил Испанию до реки Эбро вместе с Майоркой и Миноркой, покорил южную Германию и даже Паннонию, северную — до Эльбы и Эйдера, привез в свою страну из Рима титул императора и в страхе и послушании держал пограничные народы — гуннов и славян. Могучая империя! Могущественнее всех со времен Римской империи, и ее рост, и ее падение поучительны для всей Европы. Как же удалось империи франков, среди всех соперничавших с нею, добиться такого преимущества?

524

1. Страна франков находилась в более безопасном положении по сравнению с владениями их кочующих сородичей. Ведь когда они переселились в Галлию, Римская империя уже рухнула, и более того, самые храбрые из родственных племен, которые пришли в Галлию раньше франков, или уже были развеяны на все стороны, или уже устроились на своих местах. А немощных галлов победить было нетрудно; утомленные от своих неудач, они добровольно приняли тяжелое ярмо, а изгнать последних римлян было все равно что прогнать тень. Поскольку Хлодвиг рукою тирана стал расчищать пространство вокруг своих владений,— когда сосед был опасен ему, жизнь человеческая не была для него священной,— вскоре и впереди и позади образовалась пустота, и Франция была чем-то вроде острова, окруженного горами, реками, морями и пустыми пространствами, где жили покоренные народы. Как только алеманны и тюринги были побеждены, в тылу франков уже не осталось народов, которым могло бы прийти на ум желание переселяться, а отучить от переселений саксов и фризов удалось жутким и мрачным способом. От Рима и Константинополя империя франков, к счастью, тоже была достаточно удалена. Ведь если бы франкам пришлось играть свою роль в Италии, то, право же, дурные нравы королей, вероломство знати, непродуманный строй королевства — пока не пришла еще пора майордомов — все это уготовало бы им участь, ничуть не лучшую участи более достойных народов, готов и лонгобардов.

2. Хлодвиг был первым правоверным королем среди варваров; это помогло ему куда больше любой добродетели. В какой сонм святых вступал первородный сын церкви! В собрание, которое всю западную христианскую Европу подчинило своему влиянию. Галлия и римская Германия полнилась епископами, вниз по Рейну и по Дунаю они располагались в изящном порядке — в Майнце, Трире, Кёльне, Безансоне, Вормсе, Шпейе-ре, Страсбурге, Костнице, Метце, Туле, Вердене, Тонгерне, Лорхе, Три-денте, Бриксене, Базеле, Куре и т. д.; все эти давние столицы христианской веры служили правоверному королю оборонительным валом против еретиков и язычников. В Галлии на первом соборе, который проводил Хлодвиг, присутствовало 32 епископа и среди них пять митрополитов — замкнутая духовная корпорация, государственный орган, с помощью которого император мог вершить важные дела. Благодаря ему арианское королевство бургундов досталось франкам, этой же корпорации держались и майордомы; епископ Майнцский Бонифаций короновал узурпатора, и уже во времена Карла Мартелла шли переговоры о римском патрициате, а тем самым и о покровительстве церкви. И никак нельзя упрекнуть этих опекунов христианской церкви, что они не были верны ввоей воспитаннице я не обходились с ней любезно. Опустошенные епископские резиденции они заново отстроили, они поддерживали епархии, везли с собой епископов на имперские советы, а в Германии церковь многим обязана королям франков — обязана всем добытым в ущерб народу. Епископы и архиепископы в Зальцбурге, Вюрцбурге, Эйхштедте, Аугсбурге, Фрейзингене, Регенсбурге, Пассау, Оснабрюке, Бремене, Гамбурге, Хальберштадте, Миндене, Вердене, Падерборне, Хильдесхейме, Мюнстере, аббатства в Фуль-

525

де, Хиршфельде, Кемптене, Корвее, Эльвангене, Санкт-Эммеране — весь этот перечень создан королями франков, и благодаря им же эти духовные владыки получили свои места в рейхстаге, равно как земельные владения и людей. Король французский — первородный сын церкви; император немецкий, его младший сводный брат, лишь унаследовал от него это право — покровительствовать церкви.

3. При таких обстоятельствах имперской конституции немецкого народа было лучше складываться во Франции, чем в Италии, Испании или даже в самой Германии. Хлодвиг сделал первый шаг к образованию монархии, устанавливающей свою власть над всем окружающим миром, и поданный им пример стал правилом для империи. Несмотря на нередкие переделы, несмотря на внутренние потрясения — злодеяния, совершаемые королевским домом, распущенность аристократии,— империя все же не распадалась; церкви было крайне важно сохранить государство именно в виде монархии. Храбрые и умные чиновники короны заступили место бессильных королей, и легче было допустить, чтобы вымер род Хлодвига, чем позволить, чтобы погибло столь необходимое для всего римского христианства государство. Ибо коль скоро государственный уклад немецких народов повсеместно опирался, по сути дела, лишь на личность королей и на чиновников короны, а в этой империи, расположенной между арабами и язычниками, и особенно должен был опираться на них, то все силы были объединены ради того, чтобы возвести на пути арабов и язычников, в этой пограничной с ними империи, стену, и стену эту счастливо возвел дом Пипина из Херисталля. Его и храбрых его потомков мы должны благодарить за те, что они положили конец завоеваниям арабов и остановили продвижение северных и восточных народов, так что по эту сторону Альп сохранилась, по крайней мере, какая-то видимость науки и в Европе наконец создана была политическая система, немецкая по своему духу, к которой добровольно или по принуждению могли присоединяться теперь и другие народы. Поскольку Карл Великий — вершина всего рода, заслуги которого в Европе столь значительны, пусть образ его заменит нам всех^14*.

* * *

Карл Великий был родом из чиновников короны, только его отец и сделался королем. Итак, он никак не мог не разделять тех идей, которые подсказывал ему дом отцов и уклад империи. И этот уклад он всячески развивал, потому что вырос в нем и считал его наилучшим; ведь всякое дерево растет в своей почве. Как франк Карл одевался и по душе был настоящим франком; итак, глядя на то, как относится он к своей стране, к ее укладу, за что его принимает, мы самым достойным образом можем представить себе этот государственный строй. Карл созывал имперские съезды и добивался на них того, чего угодно было именно ему,

^14* В новейшей «Истории правления Карла Великого» Хегевиша (Гамбург, 1791)¹⁴ изложен тот же взгляд, что и у меня. Все это глубокомысленное сочинение — комментарий к тому, что обрисовано у меня в общих чертах, как результат.

и он давал государству самые целительные законы и указы, но с согласия сословий. Каждое сословие он чтил, как оно того заслуживало, и побежденным нациям оставлял их законы, насколько это было возможно. Все народы он хотел объединить в одно единое, органическое целое, и в нем хватало внутренних сил, чтобы вдохнуть жизнь в это целое. Опасных герцогов он заменял специально поставленными графами, которых, помимо епископов, контролировали посланники (missi), и всеми возможными способами противодействовал он деспотизму грабителей-сатрапов, зарвавшихся аристократов и ленивых монахов. На землях, принадлежавших короне, он был не императором, а рачительным хозяином, да и во всей империи ему в первую очередь хотелось быть именно хозяином, воодушевлять каждого, внушать трудолюбие, подчинять целому всякий инертный член; но, конечно, варварский век и особенно церковный и воинский дух франков нередко служили серьезным препятствием в достижении его целей. Он высоко, как мало кто из смертных, ценил право, но лишь за исключением тех случаев, когда интересы церкви и государства увлекали его на путь насилия и несправедливости. Он любил деятельных, верных слуг и сердито посмотрел бы, если, вновь явившись на землю, увидел бы, что его мертвую фигуру¹⁵ несут перед самым что ни на есть ленивым собранием носителей пустых титулов. Но судьба всевластна. Из чиновников короны поднялся род его; и чиновники куда худшего свойства подло растоптали после его смерти и его диадему, и его империю, и все труды жизни и духа. Потомки унаследовали от него то, что сам он, насколько то было возможно, старался уничтожить или усовершенствовать,— вассалов, сословия, варварский блеск государства франков. Он звания превращал в реальные должности, а после него должности обратили в пустые титулы.

И страсть к завоеваниям унаследовал Карл от своих предков; ведь если те успешно сражались с фризами, алеманнами, арабами и лонгобардами, и почти что с Хлодвига государственным принципом сделалось обеспечение своей безопасности путем подавления соседей, то Карл гигантскими шагами следовал по этому пути. Личные соображения порождали войны, одна война следовала за другой, и так войны занимают большую часть его правления, которое продолжалось почти полвека. Воинственный дух франков испытали на себе лонгобарды, арабы, баварцы, венгры, славяне, а прежде всех — саксы, воюя с которыми, Карл в течение тридцати трех лет, пока длилась война, допустил в конце концов и самые насильственные методы. Он при этом добился своей цели в том смысле, что основал первую прочную империю в Европе; ибо, какие бы заботы ни причиняли преемникам его норманны, славяне и венгры, как бы ни ослаблена бывала великая империя в результате переделов и разрухи, на какие бы части ни распадалась, какие бы беспокойства ни претерпевала, все же всем дальнейшим переселениям татарских народов был решительно поставлен предел — на Эльбе и в Паннонии. Империя франков, основанная Карлом, империя, о которую и прежде, как о стену, разбивались усилия гуннов и арабов, легла непреодолимым препятствием на пути варваров.

527

И религия и любовь к наукам были у Карла религией и любознательностью франка. Католическая религиозность по политическим причинам была унаследована королями от Хлодвига, а с тех пор, как у кормила власти встали предки Карла, они продолжали политику королей, тем более что только церковь и помогла им достичь трона и сам римский епископ по всей форме короновал их. Двенадцатилетним ребенком Карл видел святого отца в доме своего родителя и был помазан им на царство — на царство будущее; давно уже дело обращения Германии в христианскую веру было взято под покровительство государями франков и было щедро поддержано ими, ведь христианство было для них сильнейшим оплотом в борьбе с варварами-язычниками; так было на востоке,—удивительно ли, что и на севере Карл шел тем же путем и в конце концов стал обращать саксов мечом? Правоверный франк, а Карл был именно таким, не имел ни малейшего представления о том, какой жизненный уклад он при этом разрушал; он продолжал благочестивый труд церкви, обеспечивал безопасность своих границ и творил доблестное и угодное папе и епископам дело своих предков. Преемники его, особенно когда первая империя мира стала немецкой, шли по его стопам: славяне, венды, поляки, пруссы, ливы и эсты были обращены в христианство, обращены так, что ни один из этих крещеных народов уже не осмеливался больше вторгаться на территорию Священной немецкой империи. Если бы святой и блаженный Каролюс (так именует его на века Золотая булла) видел, что стало из всего основанного им на пользу религии и знания, из богатых епископатов, соборов, каноникатов и монастырских школ,— святой и блаженный Каролюс, со скипетром франков и мечом в руках твоих, сколь сурово отнесся бы ты ко многим из них.

* * *

4. И, наконец, нельзя отрицать, что епископ Римский скрепил печатью все деяния императоров и этим увенчал все здание империи франков. Начиная с Хлодвига, римский епископ был дружен с императорами; у Пи-пина он искал убежища и получил в дар от него всю военную добычу — завоеванные тогда земли лонгобардов. Еще однажды ему пришлось искать спасения у Карла, а поскольку император вновь с триумфом ввел его в римские владения, то он вновь одарил его на рождество короной римского императора, чем и был славен тот год. Карл был как бы испуган и смущен, но народ ликовал, и новые почести были ему приятны; ведь, по понятиям европейских народов, не было чести большей, а кто был достойнее ее, чем Карл? Его, величайшего монарха Запада, короля Франции, Италии, Германии и Испании, защищавшего, распространявшего христианскую веру, истинного покровителя римского престола, почитал даже и калиф Багдадский. Вскоре Карл стал сравнивать себя с императором Константинопольским, именовался римским императором, хотя и жил в Аахе-яе или странствовал по своей обширной империи; корона была лично за-

528

служена им — как прекрасно было бы, хотя бы для Германии, чтобы она и погребена была вместе с ним!

Ибо, как только Карл умер, чем стала корона на голове доброго и слабого Людовика? А когда Людовик вынужденно и не ко времени разделил империю, как тяжела была она для каждого из его преемников? Империя распадается; норманны, славяне, гунны — все соседи, которым столько доставалось от франков,— приходят в волнение и опустошают страну; утверждается кулачное право; имперские собрания становятся редкими. Самые недостойные войны ведут между собою братья, отцы, сыновья, а римский епископ и духовенство выступают недостойными их судьями. Епископы вырастают в князей; варвары, совершая беспрестанные набеги, заставляют всякого искать спасения под властью замков. Наместники и чиновники захватывают власть и провозглашают себя государями в Германии, Франции, Италии; повсюду царят анархия, обман, жестокость, раздор. Род Карла гаснет в величайшем унижении через восемьдесят восемь лет после коронации императора, и последняя, побочная линия этого рода вымирает, хотя не прошло еще и ста лет после смерти императора. Только он мог править таким государством, невероятно огромным, со столь сложным внутренним устройством, составленным из противоречащих друг другу частей; как только душа оставила это исполинское тело, оно распалось на куски и на столетия превратилось в смердящий труп.

Спи же спокойно, великий император, слишком великий для преемников твоих, для долгих столетий. Тысяча лет утекла, но не соединены еще Рейн и Дунай, и не выполнено то, за что брался ты уже и ради маловажной цели. В свою варварскую эпоху ты пекся о воспитании и науках, но основанное тобою употребили и все еще употребляют во зло. Установления твои суть божественный закон, если сравнивать их со столь многочисленными имперскими указами позднейших времен. Ты собирал песнопения древних бардов, а сын твой Людовик презрел и продал их, и память о них искоренена была навеки. Ты любил немецкий язык и, насколько мог, сам способствовал его развитию; ты окружил себя учеными, призвав их из дальних стран, и Алкуин, твой философ, Ангильберт, Гомер твоей придворной Академии, и превосходный Эгинхард, историк твой, были дороги тебе; и не было ничего столь противного тебе, как невежество, варварское самодовольство и горделивая леность. Быть может, ты вновь явишься на землю в 1800 году и переменишь ту машину, которую пустил в ход в году 800-м,— а до тех пор мы будем чтить твои реликвии, но притом извращать твои установления, оправдываясь законом, и презирать старомодное трудолюбие древнего франка. О великий Карл, империя твоя, распавшаяся сразу же, как ты умер, эта империя — могила твоя; Франция, Германия, Ломбардия — руины твои.

529