Натан Шварц-Салант январь 2008

К читателю

Э

та книга— дневник психотерапевтических встреч: про­фессиональных сессий и моих размышлений, в результате которых и родилась на свет теория, которую я разрабо­тал — комплекс слияния. Явно выраженной чертой всех этих встреч было то, что, как с профессиональной, так и с личной точки зрения они оказались исключительно сложными.

Опыты соприкосновения с комплексом слияния, описанные в этой книге, взяты из моей практики последних двадцати лет. Но комплекс слияния как таковой вовсе не ограничен лишь предела­ми комнаты для консультаций. Комплекс этот встречается в жиз­ни повсеместно, принося разрушения в отношения и серьезно ограничивая способность человека расстаться с безопасными и предсказуемыми паттернами и включиться в жизнь по-новому, бо­лее энергично. Более того, в общекультурном масштабе этот ком­плекс характерен для определенных исторических эпох— к при­меру, для Рима третьего века до РХ, для алхимии Ренессанса, для елизаветинской Англии (особенно заметен он в шекспировском «Гамлете») — когда начинали проявляться новые формы сознания. Мы сейчас находимся как раз в такой критической исторической фазе — и общекультурно, и индивидуально.

Как говорил Эйнштейн, теория решает, что именно мы можем наблюдать; и теория комплекса слияния предназначена для служе­ния этой цели, позволяя нам учитывать взаимодействия, которых мы без нее не идентифицировали бы или бы истолковали неудов­летворительно. Читатель может судить, успешна ли эта теория. Помогает ли она вам увидеть в более ясном свете феномены, с ко­торыми вы долго, быть может, десятилетиями, жили? Помогает ли она вам найти, что наблюдать за пределами того, что кажется в то или иное мгновение явным, смотреть глубже, слышать иначе и, что важнее всего, понимать себя и других лучше? И помогает ли она вам лучше понять то время, в которое вы живете?

Этот неуловимый и замысловатый комплекс который часто про­низывает анализ, но редко попадает в его фокус обычно вовсе не распознается в отношениях более широкого круга. Симптомы его или вызывают пассивные страдания, или от них слепо отмахиваются. Однако этот комплекс предполагает определенную цель, достижимую не через «героическое» стремление к преодолению трудностей, но че­рез героизм совершенно иного рода: здесь требуется сила вытерпеть внутренние страдания от дезорганизации, характерной для болез-

ненных душевных и физических состояний, и, что решающе важно, чувствовать себя ограниченным подобными условиями. Тогда комп­лекс слияния становится вратами к тому самому процессу, который он, казалось бы, затормаживал, — то есть к индивидуации и к связи с этим невыразимым ядром человеческой личности — самостью.

***

Многие люди, особенно мои коллеги из Нью-Йорка и Принстона, существенно помогали мне все время — с момента первого смут­ного восприятия комплекса слияния и до его кристаллизации в настоящей книге. Кроме того, мне повезло, и работа моя вызвала интерес и в других странах. Аналитик Лучано Перез, переводя мою статью на итальянский язык, предложил термин «фузионный» — поскольку в аллюзиях на слово «фузия'» (слияние, сплавление, объединение, синтез, сращение, фьюжн) как таковое есть и мно­жество позитивных, гибких состояний сознания, лишь маргиналь­но присутствующих в поле, ассоциируемом с комплексом слияния.

Аналитики из моих супервизорских групп научились работать с комплексом слияния по мере того, как я разворачивал перед ними свои формулировки. Эта книга многим обязана их вопросам, на­блюдениям и, прежде всего, их готовности в групповом сеттинге конфронтировать с аспектами безумия из самого ядра комплекса слияния, сотрясавшими и их самих, и их анализируемых.

Ответственность за то, насколько хорошо я смог донести до чи­тателя сложную и путаную природу комплекса слияния, лежит на мне, но, какого бы успеха я ни достиг, я обязан этим моему редак­тору — Саре Галлогли, ее интересу к материалу и ее редакторскому дару. Я глубоко признателен Эрину Мак Лину за дизайн обложки и работу над текстом. И особые благодарности — моему партнеру по издательскому дому «Хирон» Мюррею Стайну за его постоянное внимание и поддержку моей работы.

Не будь моих анализируемых и не разреши они использовать их истории, книга не смогла бы появиться на свет. Я глубоко обязан им, их мужеству в столкновении с теми областями психики, что пугали их уничтожением или унижениями в застылой непрожитой жизни. Аналитик способен охватить подобный материал только тогда, когда он прожил и выстрадал его сам; без личного опыта и переживаний эта книга не оказалась бы успешной. И в этом отно­шении я глубоко обязан моей жене Лидии. В течение многих лет она была моим гидом. Ее клиническая проницательность чувству­ется на протяжении всей книги, а наши отношения стали тиглем комплекса слияния и помогли нашим душам раскрыться.

* Основной термин данной монографии — «Fusional complex» — мы перево­дим как «комплекс слияния». Прилагательное fusional, используемое в текс­те, мы передаем также калькой «фузионный». (Прим.ред.)

Приметы хаоса

В

самых невинных социальных взаимодействиях с людь­ми подчас происходит нечто удивительное. Это может случиться и во время случайной встречи на улице, и на званом обеде, и между коллегами на работе, и между друзьями, распивающими по чашечке кофе— словом, в любое время, в любом месте, с любым человеком. Это те си­туации, в которых вдруг некое чувство неловкости, неудобства охватывает общающихся. Без преувеличения можно назвать та­кое переживание невыносимым. Это может быть едва распозна­ваемым ощущением — некое странное, необъяснимое чувство затрудненности, заставляющее ваше тело напрячься, словно от­торгая что-то, что вы ни за что не сможете назвать, спроси вас кто-нибудь об этом. Или же иногда, без всяких видимых при­чин, обычная пауза в разговоре вдруг кажется дискомфортной, даже угрожающей и вызывает странное чувство вины, как буд­то между вами присутствует нечто такое, чего вы изо всех сил старались не заметить.

Я полусознательно наблюдал за подобными любопытными случаями на протяжении многих лет и смутно задавался воп­росом, что происходит. Тогда, я понемногу стал осознавать, что этот феномен порой присутствует и в моей консультативной комнате, в моих взаимодействиях с анализируемыми. Возмож­но, годами подмечая и задаваясь вопросами об этих случаях, я бессознательно взрастил в себе способность к более полному их восприятию. Какова бы ни была причина, но мое сознательное внимание к феноменологии того, что я позже назвал «комплек­сом слияния», начало кристаллизоваться однажды утром на сес­сии с анализируемой, которую я буду называть Наоми.

Наоми, привлекательная и интеллигентная сорокалетняя женщина, пришла ко мне по совету подруги, прочитавшей мою книгу о нарциссизме. Она была физиотерапевтом и при этом весьма хорошо ориентировалась в психоаналитической литера­туре. Помимо проблем в супружестве, приведших ее в терапию, очень скоро обнаружилось, что она глубоко заинтересована собственным психологическим ростом.

Однажды, несколько месяцев спустя после начала ее анализа, мой рабочий график был нарушен из-за аварийной ситуации в здании, где расположен мой офис. Обычно я очень осторожен и внимателен к границам, в том числе и к своевременному на­чалу сессий, но в тот день я опоздал на встречу на пять минут и почувствовал нечто тревожное в словах, которыми встретила меня Наоми, сдобрив их точно взвешенной мерой раздражения: «Должна признаться, меня несколько беспокоит ваше сегодняш­нее опоздание на сессию».

Я почувствовал внезапное напряжение в теле, сопровожда­емое приводящими в замешательство хаотичными чувствами, бросающими тень на мою способность думать и рефлексиро­вать. И хотя она вела себя иначе, чем раньше, мои реакции вы­шли далеко за пределы ожидаемых. Однако прояснение жалобы Наоми, в особенности то, что оно было сделано с интересом к ее чувствам, похоже, быстро изменило атмосферу. Она стала рас­сказывать мне о трудностях прошедшей недели, и я чувствовал согласованность и связь с ней, словно бы глубоко беспокоящее состояние пришло и сразу исчезло. Но все же эти хаотические мгновения показались мне значимыми, так что вечером, приво­дя в порядок свои заметки, я постарался вновь воссоздать свои переживания, оказаться ближе к тому моменту, когда я понял, что «отстранился от своего чувства» или, говоря клиническим языком, диссоциировал в дистанцированное со-осознание.

Вновь возвращаясь к переживанию в своем воображении, я понял, что помимо того, что я отследил во время нашего разго­вора, я почувствовал также и магнетическое притяжение к ней (которое можно описать как компульсивный поиск более глу­бокого смысла в словах Наоми), в тисках которого я чувствовал себя «оленем, ослепленным фарами», неспособным ни переклю­чить от нее свое внимание, ни эмоционально и эмпатично уста­новить с нею отношения.

Погружаясь еще глубже, я вспомнил свое ощущение: будто бы мы оба пребывали в настолько тусклой и мрачной среде, что я мог лишь фрагментами улавливать, что она мне говорила. Не­смотря на то, что ее слова были, в общем-то, ясными и внятны­ми, я не в состоянии был перерабатывать их, словно бы речь ее была частью некой чрезвычайно абстрактной лекции. И я начал украдкой наблюдать за каждым изменением тона ее голоса или выражения глаз в поисках подсказок К ускользающему от меня смыслу. Прокручивая этот эпизод в уме, я почувствовал, что мы словно бы делили между собой хаотичное поле, объединявшее нас посредством ощущения и аффекта, тогда как реально про­говариваемые сообщения не выстраивали связи. Я чувствовал себя психологически привязанным к Наоми, но в то же время не связанным с ней, физически как бы прилепленным к ней, но ментально отчужденным.

В течение встречи я не в состоянии был осмыслить или обду­мать этот опыт¹. В последующие сессии наша работа вернулась в «нормальное» русло, к примеру, была направлена на сложности ее брака, на ее отношения с сыном, на ее прошлый опыт в ка­честве анализируемой в психотерапии, на трудности, с которы­ми она принимала мысль о том, что у нее могут быть собствен­ные потребности, и на анализе ее сновидений. И лишь семь лет спустя, после длительного и интенсивного процесса, Наоми и я смогли, уже не диссоциируя этот опыт и не загоняя его в ук­ромное, внутреннее состояние, вновь пережить ту странную близость и одновременное отсутствие коммуникации, которые являются аспектами комплекса слияния².

Комплекс слияния проявляется из базисного поля. Физики считают частицы временными манифестациями или концен­трацией энергии поля, составляющего первичную реальность. Сходным образом комплекс слияния является активированным местом фузионного поля³.

Подобная активация, похоже, связана с качеством психи­ческой жизни — к примеру, с творческой идеей, или развити­ем эго, или со способностью мыслить или чувствовать, или с самостью и связанной с нею новой идентичностью— выходом из безвременного царства бессознательного и вступлением в жизнь в пространстве и времени. Такой переход всегда приво­дит к расстройствам⁴; а расстройство, в свою очередь, оживляет

2-8869 17

комплекс слияния. При отсутствии контейнирующих отноше­ний — то есть отношений с человеком, эмпатически реагирую­щим на тревогу, присущую подобному нарушению (обычно в раннем детстве это родитель), — комплекс слияния становится очень сильным и приводит к застывшему состоянию, в котором это психическое качество поля не может воплотиться в матери­ализованную жизнь.

В течение многих лет моей работы с Наоми — до тех пор, пока самость и чувство идентичности не смогли, наконец, воп­лотиться, — это взвешенное состояние невоплощенной жизни привносило в поле некое мучительное, изводящее нас обоих ка­чество: тот самый материал, который я мельком ухватил на той ранней сессии. Качество это оформилось для Наоми в роковом сне о черной ночной сорочке (глава седьмая). И этот образ оли­цетворял для нас боль и сложность контейнирования турбулен­тности комплекса слияния.

Фузионная среда или поле невидимо для нормального вос­приятия, однако содержит в себе беспорядочную массу непро-работанной информации. Рефлексия в данном случае дается особенно тяжело, потому что, в отличие о иных полей челове­ческого взаимодействия, фузионное поле не генерирует опыта трехмерного пространства, в котором могут иметь место такие процессы, как обмен чувствами или бессознательно передава­емыми фантазиями между людьми. Поскольку не хватает ста­бильного и годного к употреблению переживания пространства «внутри» или «вовне» другого человека (или себя самого), то не может быть эмпатии или значимой коммуникации. И неважно, что мы можем думать, будто связь с другим существует — мы все равно словно бы находимся в параллельной вселенной, даже если речь идет об общении на простейшие темы. Реакции ана­литика и анализируемого постепенно теряют связность, и если один из них делает паузу, чтобы явно подчеркнуть собственное впечатление от смысла высказывания другого, то в шоке обна­руживает, насколько велико разобщение.

Эти два условия — тяга к слиянию и тенденция к дистант­ности и не-коммуникативности— существуют одновременно: есть и связь на уровне слияния и состояние разъединенности. И то, и другое верно. В философии этот феномен известен как проблема «истинных противоречий», в которых утверждение,

Рис.1. Утка-кролик