Когда же мы стали столичными жителями.

ЕВГЕНИЙ АНИСИМОВ

ГОРОД И ЦАРЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ЭССЕ

 

От редакции

В 2003 году в издательстве «Дмитрий Буланин» выходит книга известного историка и писателя Е. В. Анисимова «Юный град. Петербург петровского времени». На основе архивных материалов автор создает мозаичное полотно многотрудного строительства города - любимого детища Петра. В то же время он рассказывает о людях, которые проектировали Петербург, возводили и «обживали» его, - о жизни первых петербуржцев. Эта документальная книга написана вдохновенно, с отступлениями, - город словно вырастает перед глазами читателя, - и «за кадром» словно слышится голос автора, для которого грядущая торжественная дата - юбилей глубоко личный.

В журнале «Звезда» в течение полугодия будут публиковаться избранные фрагменты этого произведения.

ВЕЛИКАЯ СИЛА ЛЮБВИ (ПРОЛОГ)

Царю было 30 лет, когда весной 1703 г. он впервые вступил на берега Невы. По тем временам он был не так уж молод, а главное - он успел многое повидать. За его спиной была война с турками, долгие скитания по Европе и России, плавание в штормовом море, пыточные подвалы Преображенского, годы напряженного труда и почти беспрерывных кутежей. Словом, казалось, что его нельзя уже ничем удивить или поразить. Но, сойдя с лодки на топкий берег будущей Петроградской стороны в тот памятный майский день, он пришел в восхищение от увиденного и тотчас приказал рубить на берегу сосновый дом. Так, нежданно-негаданно для себя, окружающих и всей России, царь Петр обрел здесь милый уголок, родину, навсегда привязался к этому месту, заложил здесь город, столицу империи. Иным трудно понять, почему царь с такой необыкновенной нежностью относился к этому, поначалу неказистому, поселению на широкой пустынной реке, почему, вопреки реальности, он называл в своих письмах этот городок на французский манер «парадизом» и был готов отдать упрямому шведскому королю Карлу ХII Новгород, Псков, чуть ли не пол-России за бесплодный клочок земли в устье Невы.

Конечно, все знают, что России нужен был выход к морю, гавань на Балтике. Нужно было, наконец, восстановить справедливость и вернуть «старинную потерьку» - Ижорские земли, «наши отчины и дедины». Всё так! Но здравый смысл все-таки должен был подсказать Петру, что цена этому клочку земли слишком велика. И потом: зачем же столицу - сердце страны - переносить на опасный пограничный рубеж, да еще на берег Невы - этого, до поры до времени спящего, водяного Везувия? Но что значит здравый смысл, когда человеком движет любовь!

Именно любовь сыграла огромную роль в рождении нашего города. Поразительно быстро Петр обосновался здесь и прикипел к своему «Петербургу-городку». И этому есть объяснение - раньше у него не было своего дома, той малой родины, без которой ветер жизни носит человека, как перекати-поле. За этой странной неприкаянностью повелителя-самодержца стояла печальная история его детства и юности. В десять лет царевич Петр, родившийся в московском Кремле, стал царем и сразу же увидел, как взбунтовавшиеся стрельцы, пьяные от вина и крови, растерзали на куски многих его близких, родных людей. Долгие годы правления царевны Софьи он испытывал страх за свое политическое будущее и за свою жизнь. Он не любил запутанных московских улочек, закоулков, тупичков (вот почему у нас, в Питере, такая любовь к проспектам!), не раз царю доносили, что уже точат на него острые ножи, а ведь он ездит по вечерам и без охраны. В Москве нельзя было развернуться, здесь все дышало ненавистной стариной, все начинания тонули в московской грязи, безалаберщине и лени - как известно, московское «тотчас» - целый век!

Да и личная жизнь здесь не задалась: не было счастья с царицей Евдокией - настоящей старомосковской Дуней. Пропали еще несколько лет с Анной Монс из Немецкой слободы, которая не любила царя, а под конец взяла да и изменила ему. А между тем грозный царь Петр нуждался, как и все люди, в семейном тепле и покое. Нет, Москва не была родиной его души, родным домом! Он рвался из нее прочь при первой возможности.

Здесь же, на берегах Невы, на новом месте, не омраченном памятью прошлого, все пошло у Петра как нельзя лучше. Были одержаны первые победы над шведами, наладилась и семейная жизнь. Разве мог он подумать, что не пройдет и семи лет после основания города, а он будет плыть по морю на шняве «Лизетка» и слать приветы своему большому семейству, жене Катеринушке, «другу сердешному», дочерям Аннушке и Лизетке! Что в дальних походах он будет мечтать о том часе, когда вернется в свой «парадиз», сокрушаясь, что не увидел, как зацвел его любимый «огород» - Летний сад.

Во время реставрации Домика Петра в 1970-х гг. были обнаружены цветные росписи на его наличниках и внутренних дверях. Среди зелени леса и хаоса первой стройки он выглядел, вероятно, как спустившийся с неба маленький сказочный терем. В петровское время Домик Петра I назывался иначе: «Красные хоромы», или «Старые Его императорского величества Красные хоромы». В 1720 г. Петр решил сохранить свое первое жилище на память потомству и поэтому предписал Трезини «около хором старых Царского величества на Городовом острове сделать сарай с кровлей». В 1723 г. Трезини разработал проект открытого павильона. Был объявлен конкурс на подряд «к делу каменных столбов на голярею с арками кругом Красных хором». В сентябре 1723 г. подряд выиграл ярославец, помещичий крестьянин Саблин, который обязался с командой в 30 каменщиков забутить фундамент и поставить каменные столбы с арками и пилястрами. В октябре на павильоне уже была установлена кровля из гонта, выкрашенная суриком. На следующий год было решено, для лучшей сохранности реликвии, «меж зделанных каменных пилястров кругом вместо боляс выкласть каменную стенку толщиною на полтара аршина, дабы прибылыми водами оных хором не подмывало». Одновременно потолок галереи был оштукатурен, а землю внутри приказано «от хором до пилястров кругом выстлать кирпичом в ребро» или камнем и «перед дверью каменную лестницу зделать».

«ФАСАДА» НОВОЙ РОССИИ

Государь-мечтатель

Во всем, что было начато в Петербурге, в первые годы чувствовалась временность, первые петербуржцы тревожно ожидали перелома в войне со шведами. А перелом этот долго не наступал, и не было уверенности, что город строится здесь надолго, навсегда. И лишь победив под Полтавой, заняв в 1710-1714 гг. Эстляндию, Лифляндию, Карелию и Финляндию, Петр мог наконец-то осуществить все свои высокие государственные мечты. В чем же они состояли?

Нет сомнений, что Петербург виделся царю не просто цитаделью, крепостью в угрюмом краю «отчин и дедин», оплотом Российского государства в этой части Европы, а живым городом, портом - «пристанью», как тогда говорили. В июньских 1703 г. «Ведомостях» была опубликована заметка из Берлина от 12 мая (т.е. за несколько дней до основания Петербурга), что в Кенигсберге стало известно: Петр I «необыкновенное, великое изготовление чинит к воинскому походу и знатным войском идет к Лифляндии». Одновременно сообщалось об указе построить на берегу Ладожского озера шесть кораблей, «и больше намерение его есть на Новый шанец (то есть Ниеншанц. - Е. А.), и по взятии того к Восточному морю, дабы из Восточной Индии торговлю чрез свою землю установить». В 25-м, августовском номере газеты мы найдем заметку из Лифляндии о взятии русскими двух шведских судов в устье Невы. В ней говорится, что Петр якобы «пять миллионов ефимков дать обещал, чтоб крепость Новый Шанец из основания сильнее и крепче построить и место тое велико и многолюдно учинить намерен». Из этого можно сделать вывод, что в шведской Лифляндии еще до основания крепости на Заячьем острове были известны намерения Петра I укрепить Ниеншанц (Новый Канец. - Е. А.) и превратить его в большой, густонаселенный город. Если припомнить сообщение от 12 мая о намерениях царя развивать восточную торговлю, то сведения эти кажутся весьма симптоматичными. И наконец, в августе же «Ведомости» (№ 26) опубликовали заметку из Риги от 2 июля 1703 г.: «Его царское величество не далече от Шлотбурга при море город и крепость строить велел, чтоб впредь все товары, которые к Риге и к Нарве, и к Шанцу приходили, тамо пристанище имели, также бы персицкие и китайские товары туда же приходили». В этих излишне простодушных заметках корреспондентов «Ведомостей» (которые, возможно, никуда не уезжали из Москвы) видна знакомая рука, чувствуется целенаправленный, как сказали бы теперь, «вброс информации»: Петр хочет объявить миру, что намерен выйти к морю, присоединить к России Восточную Прибалтику, построить на Балтике порт, пустить в море русские корабли и воплотить в жизнь мечты своих коронованных предков - направить один из главнейших торговых потоков между Востоком и Западом через Россию, чтобы сделать транзит источником благополучия страны и ее подданных. В этом состоял меркантилистский смысл «окна» в Европу, «прорубленного» в 1702-1703 гг.: Петербургу предназначалось стать важнейшим центром торговли, перевалочным узлом, вроде Амстердама и Роттердама. Значение завоевания Ниеншанца понималось всеми как решение России «твердо встать у моря», создать в низовьях Невы большой город и порт. Конечно, тогда, в августе 1703 г., это было еще несбыточное мечтание. Заметка в «Ведомостях» написана так, будто уже и Рига, и Нарва оказались под властью России. Между тем шведский флот крейсировал в Финском заливе. Из записок Ю. Юля видно, что даже после Полтавской битвы шведы господствовали над всеми прибрежными водами восточноприбалтийских провинций, бывших уже несколько лет под русским владычеством.

И все же за Петербургом было будущее: в 1724 г. у Троицкой пристани уже не хватало места для иностранных судов - в тот год их пришло 270!

Другая юношеская мечта Петра, воплощенная на берегах Невы, - создание своего военно-морского флота. По разным причинам ни в Архангельске, ни в Азове мечту эту не удалось осуществить полностью. И вот в Петербурге представился случай открыть порт, построить базу военно-морских сил, закладывать и спускать на воду любые, какие только душа пожелает, корабли, и даже рассчитывать на морские победы - у шведов никогда не было сильных флотоводцев, и в военно-морской истории они известны, несмотря на славное прошлое викингов, как большие неудачники. Словом, от свежего балтийского ветра кружилась голова Питера-тиммермана - так звали в Голландии коронованного плотника. Поэтому Петербург, по мысли Петра, должен был стать военно-морской столицей, главным военным «пристанищем» Балтийского флота, который в это время поспешно создавался на верфях Ладоги и в самом Петербурге.

Некоторые ученые видят в идее строительства нового, удаленного от Москвы, столичного города стремление Петра I противопоставить старой столице - рассаднику политической, идеологической и культурной оппозиции, тормозу России - новый город. Думаю, что такая мысль, в числе прочих, не была чужда Петру. Он действительно хотел сделать Петербург символом, «фасадой» новой России, хотел построить на берегах Невы город своей мечты, непохожий на традиционные русские города, впитавший все лучшее, что можно было взять у Запада. Он хотел, чтобы этот город напоминал любимый им Амстердам. На берегах Невы, в гуще стройки, Петр отдыхал - здесь был тот простор, которого ему не хватало в Москве. Для него этот город был «парадизом» - раем - как он не раз называл его в своих письмах. По словам пленного шведа Л. Ю. Эренмальма, оказавшегося в России в 1712 г., Петр ненавидел Москву, а когда бывал там, то жил только в Преображенском, и неоднократно говорил, «целуя крест, что скорее потеряет половину своего государства, нежели Петербург». Это весьма похоже на правду.

Где стоять «фасаде»?

После того как в 1712 г. в Петербург перебрались Сенат и другие учреждения, проблема его градостроительного будущего стала особенно острой. Ведь город развивался, как все русские города прошлого, - хаотично. А Петра, всегда ненавидевшего «старину», больше всего раздражала беспорядочная застройка, возникшая естественным путем. Все выходило не так, как он хотел! Петербург никак не желал походить на любимый царем Амстердам, где вдоль каналов стоят сплошной «фасадой» разноцветные каменные островерхие дома, а жители всяким другим видам транспорта предпочитают буера, лодки и яхты. Петр прекрасно понимал, что необходимо разработать генеральный план застройки, утвердить новые градостроительные принципы. Но за те годы, пока царь воевал со шведами в Польше, Белоруссии, а потом на Украине, его «парадиз» уже вырос, как вырастает дичок, - своевольно. Царь должен был решать проблему: начать ли все перестраивать или создавать новый город где-то в другом, пока еще свободном месте?

Судьба проекта Леблона

Впоследствии проект Леблона казался многим историкам утопичным, надуманным. В 1970 г. Л. М. Тверской попытался взглянуть на него непредвзято. Он увидел в этом проекте много интересных идей, которые, к сожалению, не были реализованы при застройке Васильевского острова. План Леблона был очень продуманным и целесообразным. Архитектор сознательно не подчинил застройку овальной конфигурации оборонительных стен и тем самым давал возможность городу в будущем развиваться достаточно свободно. Леблон ввел деление застройки на своеобразные микрорайоны, композиционные группы. Центром должен был стать царский дворец, от него расходились широкие лучи главных улиц, четыре церкви украшали перекрестки. Площадь размером в квадратную версту, дворцовый сад, административные здания и жилые кварталы - все это было органично связано магистралями и придавало законченность центру.

Позже, по возвращении в Петербург в 1717 г., царь вместе с архитекторами тщательно обследовал Васильевский остров и уже существовавшую там застройку. Очевидно, в первоначальный план Леблона были при этом внесены исправления, центр нового города решили «подтянуть» поближе к Стрелке. После этого Петр приказал строить на острове фортификационные сооружения. Они были задуманы Леблоном по всему периметру и очень походили на амстердамские бастионы.

Работа по плану Леблона шла и после смерти архитектора в 1719 г. Все дело вел Д. Трезини под личным контролем самого царя. Ноябрем 1724 г. датирован документ, в котором сказано, что на Васильевском острове есть чертежная мастерская со «светлицей, в которой делают столяры мадел[ь] всего Васильевского острова с строением». Историк А. И. Богданов писал, что Васильевский остров Петр хотел «наибогатейшим строением населить и украсить, как деревянным, так и каменным, и каналами устроить, и фартецию укрепить, наподобие Амстердама, что всему тому обстоятельный план и модель зделанная имеется, по которому плану все строение на сем острове и производится». Однако осуществить планы - из-за смерти Леблона, из-за грандиозности всей этой затеи, недостатка времени, часто менявшихся взглядов Петра, наконец, из-за его смерти в 1725 г. - не удалось. А жаль! Может быть, Васильевский остров был бы и впрямь похож на Амстердам!

Главное - хорошая строительная команда!

На проблему строительства Петербурга Петр начал обращать особое внимание после Полтавского сражения, в корне изменившего всю политическую ситуацию в Восточной Прибалтике. Царские указы о строительстве Петербурга хлынули буквально потоком. Они посвящались, в сущности, трем главным темам. Во-первых, это распоряжения о том, как организовать строительные работы; во-вторых, указы о «собирании» жителей нового города, что достигалось путем насильственных переселений из других городов. Наконец, в-третьих, это - указы о благоустройстве Петербурга и полицейском режиме в нем.

Наладить строительство такого большого города, да еще в столь короткие сроки, оказалось делом сверхсложным. Надо помнить, что Ингерманландия - глухой медвежий угол, окраина расселения великорусской народности. А как трудно было сюда доехать по бесконечным, непролазным грязям! На свежего человека поездка в Петербург производила ужасающее впечатление. Современник писал, что вдоль дорог на Петербург «в весеннее и осеннее время можно насчитать дюжинами мертвых лошадей, которые в упряжке задохлись в болоте». Первым строителям пришлось столкнуться с многочисленными техническими трудностями. Северный климат, топкие болота, зыбкие грунты - все это нужно было преодолевать при строительстве Петербурга.

Еще в 1706 г. для ведения строительства города была создана Городовая канцелярия (с 1723 г. она называлась Канцелярией от строений). Многие годы ее возглавлял Ульян Акимович Сенявин. В 1715 г. была учреждена должность начальника Канцелярии - обер-комиссара, им стал князь А. М. Черкасский. Хотя Сенявин продолжал работать по-прежнему в Канцелярии, но уже как его заместитель. С отъездом Черкасского в 1720 г. в Сибирь на должность губернатора Сенявин вновь сел на место руководителя Канцелярии. Канцелярия под руководством Сенявина и Черкасского обеспечивала государеву стройку всем необходимым, начиная с чертежей и смет и кончая материалами и рабочей силой. Это было мощное строительное учреждение со штатом опытных архитекторов, художников, мастеров и ремесленников. Нельзя сказать, чтобы ежегодные расходы на строительство Петербурга (162,3 тыс. рублей) были сумасшедшими, фантастическими. Так, русский флот обходился стране во много раз дороже - ежегодно на него тратили больше миллиона рублей, на содержание же армии вообще уходила подавляющая часть доходов государства - 3-4 миллиона рублей. Бремя Петербурга было тяжело для страны по другим причинам. За новую столицу страна расплачивалась громадными людскими жертвами, тяжелыми для кармана каждого переселенца расходами. Огромные деньги шли на доставку всего необходимого в новом городе. Да и сама жизнь в юном граде была мучительна и дорога.

А вот каков был, согласно отчетной ведомости Городовой канцелярии, состав ее служащих в 1722 г. Первым в списке шел Ульян Сенявин, именуемый в документах той поры «господином директором над строениями». Его помощниками были капитан Иван Алмазов и брат Ульяна, комиссар Федор Сенявин. Делопроизводством Канцелярии ведали два дьяка, под началом которых скрипели перьями 6 канцеляристов, 16 подканцеляристов и один переводчик. Помещение охраняли, а также бегали на посылках 9 сторожей. При Канцелярии был целый батальон солдат. Они работали на стройках, охраняли материалы, ездили с поручениями.

Специалисты занимали особое место в штате Канцелярии. Первым среди «архитектов» был записан Доменико Трезини («италианец Андрей Трезин»), получавший, как Ульян Сенявин и итальянец Гаэтано Киавери, 1000 руб. в год. Затем в списке архитекторов упомянут «цесарец» (т.е. австриец) Николай Гербель (750 руб.), выходец из «прусской земли» Иоганн Браунштейн (600 руб.), голландцы «архитект и мармулир» (то есть мастер по обработке мрамора) Иоганн Ферстер (227 руб.) и Стефан Baн Свитен (468 руб.), «слюзный мастер» голландец Тимофей Фонармус (390 руб.), а также «слюзного дела мастер» Питер фон Гезель.

В штате канцелярии работали резчики по камню, дереву и металлу, каменщики, садовый мастер, плотники, «черепичные мастера», кузнецы, оконных дел мастера и др. Следом упомянуты голландские мастера, занятые возведением колокольни Петропавловского собора, каждый из них получал не более 500 руб.

ЦЕНА ПЕТЕРБУРГА

«Черная кость» петербургской стройки

Уже в начале лета 1703 г. в Петербург стали прибывать первые рабочие, переброшенные сюда из Шлиссельбурга, где они восстанавливали крепостные укрепления. Кроме них на Заячьем острове работали солдаты армейских полков и местные жители из окрестных деревень и мыз. Берега Невы увидели и первых невольников, причем весьма экзотичных. 3 апреля 1704 г. комендант Шлиссельбурга Василий Порошин сообщал А. Д. Меншикову, что пленные «турки... и татары достальные (т. е. остальные. - Е. А.) в Санкт-Питербурх посланы марта в 31 день пеши, скованы, за караулом с начальным человеком и с солдаты». По-видимому, это были пленные времен Азовских походов 1695-1696 гг., которых после заключения в 1700 г. Стамбульского мира не отпустили восвояси.

Вид закованных военнопленных, а потом и каторжников, стал привычным для Петербурга. С началом строительства города преступников со всей России отсылали уже не в Сибирь, а на берега Невы - каторга здесь была не менее страшная, чем за Уралом.

Под сенью кайзер-флага

О том, как работали первые строители города в 1703-1704 гг., мы знаем немного. С рассветом на строящемся Государевом бастионе поднимали на мачте так называемый кайзер-флаг, гремел выстрел пушки - и работа начиналась. Выстрел пушки прерывал работу на обед, а вечером, с наступлением темноты, пушка извещала о конце работы. Люди отправлялись ночевать во временные лагеря («таборы»), состоявшие преимущественно из землянок и шалашей. Работали строители минимум 12-15 часов, а летом и белые ночи напролет. Инструкция генерал-губернатора князя А. Д. Меншикова коменданту Петропавловской крепости полковнику Р. В. Брюсу предписывала:

«1. Работным людям к городовому делу велеть ходить на работу как после полуночи 4 часа ударит или как из пушки выстрелят, и работать им до 8 часа, а со 8-[ми], ударив в барабан, велеть отдыхать полчаса, не ходя в свои таборы, где кто будет, или кого где тот барабанной бой застанет.

2. После того работать им до 11 часов, а как 11 ударит и тогда ударить, чтоб с работы шли... и велеть им отдыхать 2 часа.

3. Как час после полудня ударит, тогда иттить им на работу, взяв с собою хлеба, и работать велеть до 4-х часов после полуден, а как 4 часа ударит, велеть им отдыхать полчаса з барабанным о том боем.

4. После того иттить им на работу и быть на той работе покамест из пушки выстрелено будет.

Дано апреля в 10 день 1704 году».

4-й пункт инструкции позволяет предположить, что когда бы работа ни была закончена, новый рабочий день все равно начинался в 4 часа утра. Сколько же оставалось людям для отдыха и сна? При этом было положено деньги «раздавать им [работным] поденно, в которой день они будут на работе, по отпуску их с работы, по именным спискам всем налицо». Из этой цитаты видно, как оплачивали работу: только по ее завершению и строго по спискам.

Свеча горела на окне

С 1718 г. труд работных крестьянских команд был признан убыточным. Экономической основой реформы стало расширение рынка свободного труда. Предложение уже опережало спрос, что и позволило заменить отработочную повинность крестьян денежными платежами с губерний. Город рос, работы становилось все больше, желающих заработать в Петербурге появилось немало. Сюда приходили уже не только работные команды с губерний или партии каторжников, но и свободные люди. Петербург притягивал их своими возможностями.

Власти наконец-то поняли, что труд подрядных бригад выгоднее труда партий подневольных работных. Это особенно хорошо было видно, когда бригады работали рядом. В 1723 г. Трезини писал, что на битье свай под здание Двенадцати коллегий присланные из Канцелярии от строений работники «бьют не так поспешно, как подрядом посотенно те сваи бьют, да и ценою против того сотенного подряду излишнее будет почти вдвое».

Как только в городе становилось известно о намерениях Канцелярии от строений начать новую стройку, тотчас в казенные учреждения начинали приходить люди и предлагать свои услуги. Зная, что рабочих рук в таких случаях будет с избытком, власти не хотели переплачивать за труд. Поэтому, как только «публиковали в народ», что предлагается взять какую-нибудь работу на подряд, начинались официальные торги.

Через три недели после объявления торгов в окне Канцелярии от строений, Коммерц-коллегии на Троицкой площади или другого учреждения, объявившего о подряде, зажигалась так называемая «указная свеча». Свеча горела на окне несколько часов, и пока фитилек ее не погас, торги считались неоконченными. Все кандидаты в подрядчики входили в помещение и называли свою цену. Эти предложения подьячие тщательно записывали в особый журнал, указывая время заявления, имя кандидата, условия, которые он предложил казне. Торопливые записи в журнале накануне того момента, когда свеча должна вот-вот погаснуть, ясно говорят, что тут-то конкуренция возрастала, накал страстей достигал пика. По этим поспешным записям видно, как претенденты наперегонки снижали свои объявленные поначалу ставки, боясь упустить шанс получить подряд. А потом следовала запись: заключить подряд с таким-то, «для того, что при горении свечи других подрядчиков ценою менши оного подрядчика... никого не явилось». Такие торги были крайне выгодны государству и благодаря им удавалось сбить, подчас очень намного, подрядные цены. Так, при торгах на строительство биржи, цена подряда, пока горела свеча, упала с 870 до 620 руб.

Интересна история подряда на возведение стен Петропавловского собора. В 7 часов утра 23 июня 1724 г. в Канцелярии была зажжена свеча. Первым явился крепостной крестьянин из Ярославского уезда Степан Тарабанин, который попросил за кладку каждой тысячи кирпичей 3 руб. 12 алтын, т. е. 3 руб. 36 коп. Следом за ним пошли другие кандидаты. Когда свеча погасла, то оказалось, что подряд выиграл все тот же Тарабанин, который согласился со своей бригадой «своды, и купола (так!), и стены кругом делать... самым добрым мастерством» по цене 1 руб. 60 коп. за кладку каждой тысячи кирпичей. Иначе говоря, казна сэкономила на торгах огромные деньги, сбив цену подряда более чем вдвое. Новый подрядчик подписывал договор с Канцелярией от строений и при этом был обязан найти поручителей, которые брали на себя ответственность за исполнение им работ. При неисполнении условий (речь шла, в основном, об объемах, сроках, качестве, соответствии утвержденному чертежу) подрядчику грозила конфискация имущества и арест.

Копай глубже, кидай дальше

Строительство в городе шло круглый год. Особенно много было землекопной работы. Летом копали пруды, канавы, рвы и каналы. Все делалось вручную. Если в раскопе обнаруживалась «земля жесткая с хрящом и с каменьем», то брались за кирки и ломы, а в крайнем случае рвали камни пудовыми пороховыми бомбами.

Острейшей проблемой для города, основанного на болотах, было осушение. Осушали петербургскую землю с помощью лопаты и тачки - копали бесчисленные каналы, канавы, пруды. Со временем болота подсыхали, вынутая из каналов земля шла на подсыпку низких участков. Кроме того, система каналов «смягчала» натиск наводнения, перераспределяя, как это было и есть в Голландии, наступавшую с моря воду. Несомненно, каналы копали и красоты ради, чтобы Петербург походил на Венецию или Амстердам. Они связывали реки и протоки, что облегчало плавание в черте города. Первым каналом в Петербурге, наверное, следует считать канал внутри крепости на Заячьем острове. Больше всего каналов образовалось на Адмиралтейском острове. Их проложили преимущественно в конце 1710-х гг., хотя в датировке их строительства не все ясно.

Много каналов предполагалось создать на Васильевском острове. Но развернуть там задуманное грандиозное строительство каналов Петр не успел: при нем были устроены по некоторым линиям только канавы и пруды, да в 1722 г. на западном конце острова проложили канал из Финского залива в прямоугольный бассейн - Галерную гавань. К 1727 г., выполняя заветы царя, выкопали два канала: между 4-й и 5-й, а также между 8-й и 9-й линиями. В 1730 г. был проложен (да и то не до конца) канал перед зданием Двенадцати коллегий. На этом строительство каналов на Васильевском прекратилось.

Каналы требовали постоянного и тщательного ухода. Частые наводнения и ледоходы разрушали то, что построили, волны подмывали сваи, а зимой лед выдирал сваи из берега, как непрочные зубы. Бороться с этим бедствием было трудно - лед возле свай нужно было регулярно подрубать, скалывать, а на это не было ни сил, ни средств. Кроме того, каналы зарастали грязью из-за разгильдяйства и небрежности окрестных жителей. Борьбу с теми, кто бросает в воду «скаредство», полиция вела постоянно, но без особого успеха. Много сил уходило на восстановление оседающих берегов каналов и прудов. Когда это не помогало, приходилось начинать капитальный ремонт.

Особым, сочувственным словом следует помянуть петербуржцев, чьи дома выходили на набережные каналов и рек, - ведь они несли (в сравнении с прочими жителями) дополнительные и весьма тяжелые повинности. Именно они за свой счет были обязаны создать перед домом набережную: вбить в берег трехсаженные сваи «числом сколько против каждого двора оных бы стать могло», «запустить» щиты, сделать внешнюю облицовку набережной, подсыпать грунт, замостить проезжую часть, устроить тротуар и постоянно поддерживать все это в порядке. В Петербурге с его болотистым грунтом и влажным климатом такие набережные стояли не больше 6-7 лет, а потом подгнивали, оседали и разваливались. И все приходилось начинать сначала... Время каменных набережных еще не пришло. Когда они появились в Петербурге, сказать трудно. В литературе считается, что такая набережная впервые появилась в Гаванце возле Летнего дворца Петра I.

Подсыпка грунта была одним из самых распространенных подготовительных приемов при строительстве зданий. Петр, зная мощь невских наводнений и слабость петербургского грунта, постоянно требовал: «Как возможно, земли в городе умножить, которая зело нужна». Для подсыпки не только брали землю, вынутую из каналов и прудов, но и привозили ее, порой издалека (особенно песок). Подсыпкой укрепляли и уплотняли грунт, выравнивали низины и ямы, а также расширяли прибрежную полосу. Именно ряжи «вынесли» бастионы Петропавловской крепости в Большую Неву. Так же расширяли берег на Адмиралтейском острове вдоль набережной, где стоял Зимний дом, у Летнего сада и напротив Царицына луга (Марсова поля). Думаю, что благодаря этим и другим (с правого берега) подсыпкам Нева за 300 лет сузилась метров на 50, а может быть, и больше.

Особенно много хлопот было со строительством «дам» - дамб и плотин. А без них в низких, заболоченных или заливаемых рекой местах строить было невозможно. Возведение бастионов на Заячьем острове не обходилось без устройства плотин, которыми отгораживали место стройки от реки. Образовавшийся бассейн осушали «денно и ночно» специальными лошадиными «машинами»: 6 или 8 лошадей круглые сутки (в три перемены) ходили по кругу, вращая огромное водозаборное (типа египетского) колесо с прикрепленными к нему бочками.

Фахверк, сиречь мазанка

Все понимали, что самые надежные, теплые и красивые дома получаются из камня. Роскошен был дворец Меншикова на Васильевском, хорош был Летний дворец Петра, неплох Зимний дом государя. Но каменная стройка казалась царю долгой, материалы привозили издалека, многим людям каменный дом был не по карману. Поэтому Петр ухватился за способ строительства, который он и его сподвижники видели в Западной Европе. Речь идет о фахверковом, или, по-русски, мазанковом строительстве, которое считалось в то время передовым в сравнении с деревянным. О фахверковом строительстве («прусском новом буданке»«, как его тогда называли) говорит указ Петра от 4 апреля 1714 г., который предписывает в Петербурге «деревянного строения не строить, а строить мазанки». Фахверк - слово немецкое (Fach - панель, секция и Werk - система, способ). Главное в фахверковом строительстве было, как тогда говорили, «обрешетить», т.е. связать вертикально поставленные в землю, точнее - в каменную основу, бревна системой брусьев и брусков: стоек, балок и раскосов. Возникший таким образом каркас назывался «решеткой». Стена дома и вправду походила бы на решетку, если бы на этом строительство и закончилось. Но с этого оно как раз только и начиналось. Снизу по периметру будущей постройки выкладывали кирпичный или бутовый фундамент, а пространство между стойками и раскосами заполняли глиной или кирпичом. После этого отверстия и пазы замазывали и выравнивали раствором серой извести, белили или расписывали под кирпич. Образцовый мазанковый дом построил сам Петр I возле Петровского моста, а второй стоял на Васильевском острове.

Отступление: Ах, фахверки, ах, фахверки!

Те, кому довелось побывать в немецких, голландских городах и городках, на севере Франции, навсегда запомнили эти необычные для нашего глаза дома, даже целые кварталы островерхих, разноцветных фахверковых зданий. Белые, красные, желтые фасады этих домов причудливо «разбиты» на ромбы, квадраты, треугольники балками и раскосами, что придает всему дому и городскому пейзажу живописность и уют, особенно когда такой дом смотрится в воды тихого канала или реки. «Ребра» каркаса - все эти балки и раскосы - выкрашены в темный, черный или коричневый цвет, что особенно подчеркивает геометрию фахверковых стен...

Глядя на все это яркое городское богатство и вспоминая историю нашего города, я неизменно вопрошаю: а почему у нас нет такого? Ведь почти сразу с рождением города начали строить фахверковые частные дома и казенные здания. Этот вид строительства пользовался особой любовью государя, строителя образцового здания типографии на Городовом острове. После этого Трезини фахверковым способом начал возводить здание канцелярий на Троицкой площади и Почтового двора на Адмиралтейском острове (1714 г.), Госпиталя на Выборгской стороне (1716 г.), Главной аптеки (1722 г.) и многое другое.

Но по каким-то причинам фахверковое строительство угасло после смерти Петра, да и при нем некоторые здания стали перестраивать в каменные. Наиболее яркий пример - здание Госпиталя на Выборгской. В 1716 г. его заложили в мазанковом варианте, а уже в 1720 г. Трезини стал перестраивать его в камне. В чем же причина отхода от фахверка? Ведь Петру казалось, что строительство этого типа позволит сэкономить материал, ускорит стройку, украсит город. Но не получилось! Как и в других случаях, жизнь оказалась непреклоннее воли Петра.

Думаю, что прежде всего фахверковые дома оказались холодными (вспомним, в Скандинавии таких домов почти нет!), стены их пропускали воду, промерзали. Вряд ли этот способ был пригоден в Петербурге: ненадежно и недолговечно. Да, вскоре ясно стало, что фахверк в Петербурге не прижился: богатые строили из камня, а бедные, как повелось с древности, из дерева...

Без избы не обойтись!

Как известно, Игорь Грабарь разбил историю застройки города на три этапа: вначале деревянный - до 1710 г., затем мазанковый, который тянулся примерно до начала 1720-х гг., а потом незаметно начался третий, полукаменный и каменный период. Предложенная хронология застройки Петербурга не отличается точностью и содержит столько исключений, что может быть принята только как характеристика эволюции, принципа застройки города, когда на месте деревянных зданий строили мазанки, которые затем заменяли сооружениями из кирпича. Но общеизвестно, что даже в конце петровского периода наряду с каменными и мазанковыми зданиями строили, используя вековой опыт русского народа, деревянные избы.

Более того, Петр впервые попытался начать массовое, типовое строительство жилья для простолюдинов-переселенцев. В 1720 г. был подписан указ о строительстве вдоль Невы на правом берегу («на Канцевской стороне») 500 изб «с сеньми» для мастеровых («вольных плотников») - переведенцев из России. По некоторым документам той эпохи мы можем представить себе, каким был такой типовой дом. В 1733 г. подрядчик Иван Черняков обещался на месте обветшавших богаделен петровских времен «зделать... при святых церквях» шестнадцать новых изб по цене 89 руб. 50 коп. за каждую. Архитектор ван Болес предписал подрядчику основные размеры домов: длина и ширина - 4 сажени (8,4 м), сени - 3 сажени (6,3 м), высота потолков «в жилье - 10 футов» (4 м).