Грязь, лед и иногда очень «большая вода»

Жить в городе первым петербуржцам было трудно, как вообще трудно жить на всякой северной стройке. Тучи комаров залепляли лицо и руки летним днем, мороз не давал покоя в потемках зимнего дня. Пробираться по городу большую часть года было непросто: «Если только день идет дождь, то пешком уже нигде не пройдешь, повсюду застреваешь в грязи». Но потом положение изменилось. Устройство мостовых стало одним из обязательных дел в городе. Петербургские улицы укрывали как деревом, так и камнем. Как известно, несколько десятилетий в городе царил закон, по которому путник не мог войти и въехать в город, если не прихватил с собой несколько камней. С 1717 г. появилась серия указов об обязательном мощении улиц перед домами их владельцами, непременно «глатким мастерством». Жители воспринимали предписания о мощении без энтузиазма и всячески от этой работы увиливали. Но Петр был непреклонен, дело, хотя и медленно, но шло, и когда, уже после смерти первого императора, в Петербург приезжали путешественники, то многие отмечали его широкие и непривычно для России ровные и гладко вымощенные улицы.

Проблемой для города становилась пора ледостава и ледохода, когда ни плавать по воде, ни ходить по льду было невозможно. Власти, как могли, боролись с теми, кому не терпелось перебраться через Неву. Юль писал в 1710 г., что при ледоходе стража стремится не дать людям сойти на неверный лед, но «русские с замечательным бесстрашием и безрассудной смелостью переходят Неву в то время, как лед уже взламывается, они видят это, знают, что лед уносится в одно мгновенье, и все же идут, пока только он держится». Царь также проявлял ненужный героизм: «еще река не очистилась ото льда, как он, лавируя меж льдин, первым пересек Неву и вернулся назад на своем голландском буере». Буер - легкое одномачтовое плоскодонное судно, с бортов которого выпускались шверцы - кили (они препятствовали дрейфу). Зимой Петр пересаживался на другой голландский буер - легкую, поставленную на коньки и снабженную большим парусом лодку.

С самого своего рождения город страдал от наводнений («большой воды» или «большой погоды»). Хотя в петровское время и не случалось катастрофических наводнений, но зато даже малые приходили в город внезапно, беспощадно губили весь товар в погребах, уносили лес и дрова со складов. Неожиданный приход воды сразу же превращал город в Венецию, люди плавали по улицам на лодках. Очевидец сентябрьского наводнения 1710 г. Юль писал, что «вода прибыла настолько, что на значительную высоту затопила дома, большие суда свободно проходили между зданиями и уплывали далеко в поле». Причина наводнений уже тогда не была секретом: «Подобный подъем воды бывает здесь всегда при сильных и продолжительных западных ветрах, которые приостанавливают течение реки, вследствие чего она выходит из берегов». В такие часы, просыпаясь от вливавшейся в дом воды, жители в отчаянии спасали подмокшие вещи и провиант и, наверное, материли Петра и всю его затею с «Парадизом» на берегу коварной реки. Весело было только царю, который писал жене: «Зело было утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям, будто во время потопа, сидели, не точию мужики, но и бабы».

Особенно сильным было наводнение 5 ноября 1721 г. Вода пришла ночью, затопила большую часть города, ею были повреждены правительственные здания на Троицкой площади, снесены многие пристани и деревянные настилы на улицах, а стоявшие на Неве «суды большой водой взбило на берег», строевой лес и дрова разбросало по всей акватории Невы и Финского залива. Это наводнение вызвало в городе панику, которую описывает придворный герцога Голштинского Берхгольц. Поначалу он, как и другие жители, не придал особого значения повышению воды в Неве, вышел на берег реки, однако «пройдя еще несколько далее, я был поражен опасностью, какую увидел по ту сторону реки - там вода доходила уже до окон Кофейного дома, стоящего близко к берегу. С ужасом смотрел я на разные суда, оторванные ветром и уносимые бурными волнами. Однакож мне нельзя было долго оставаться: вода как скоро выступила из каналов, начала преследовать меня со всех сторон и принудила сойти с улицы, откуда я поспешил опять в дом герцога, чтобы взглянуть, что там делается... При входе на герцогский двор я нашел всех людей за работой: вытаскивали из погребов все, что было можно, потому, что вода уже лилась туда со всею силою, но скоро она поднялась до того, что никто, из боязни утонуть, не решался более спускаться в погреба. В подземных комнатах (подвалах. - Е. А.) в то же время начало поднимать к верху полы (типичное для петербургских наводнений явление; в 1722 г., после очередного наводнения, было велено всем жителям поднять уровень полов с прежних 9 футов 7 дюймов до 12 футов 7 дюймов, чтобы напором наступающей воды полы не поднимало. - Е. А.)... всюду раздавались вопли и жалобы». Затем Берхгольц рассказывает, как вода проникла в конюшню и, обеспокоенные судьбой находившихся там лошадей, люди «не без труда поспешили провести их наверх, сделав из двух комнат конюшню», из окон было видно, как по Неве носятся оторвавшиеся или потерявшие управление суда, некоторые с людьми, «со всех сторон плыло такое огромное количество дров, что можно было бы в один этот день наловить их на целую зиму», «ветер был так силен, что срывал черепицы с крыш». Но к вечеру вода спала, и по улицам уже можно было ходить.

Осенью 1729 г. «штурм» впервые причинил значительные разрушения Летнему саду. Как записано в донесении Канцелярии от строений, большое судно, «взбитое» водой, разрушило часть посадок деревьев, снесло крыльца, «в Еловой роще... белясы и мосты все переломало много и разнесло, и крыльцо у галерее розбило...» Но самое страшное для любимого царем «Огорода» было еще впереди - в 1777 г. петровский Летний сад был фактически разрушен дотла.

«Невский флот»

Особый приморский вид городу придавали корабли, стоявшие на Неве, множество мелких речных судов, покрывавших все ее пространство. Как известно, Петр не строил мостов через Неву, стремясь приучить жителей к плаванью на судах. Мосты голландского типа ставили через речки и каналы только в самых необходимых местах и делали их обязательно разводными, с цепями и противовесами. Кроме мостов у Заячьего острова, мосты были на Адмиралтейской стороне - иначе проехать там было бы невозможно. Из документов лета 1720 г. видно, что в это время строился «подъемный мост... чрез Мью-речку возле Мытного каменного двора». Впоследствии он известен как Полицейский (Зеленый) мост. Невский (Аничков) возвели в 1715 г. для переправы за Фонтанку. Тут был въезд в Петербург. В 1721 г. ван Болес его перестроил, сделал подъемным. Как само собой разумеющееся, надо понимать, что на месте большинства подъемных мостов сначала строили наплавные мосты.

Но мосты эти для Петра были второстепенны и ничего не решали. Перед глазами царя, вероятно, стояло потрясшее его некогда зрелище амстердамских водных празднеств, когда в воскресные дни сотни яхт и буеров выходили на простор залива Эй и совершали там, под музыку оркестров, сложные маневры. Петр хотел все это воспроизвести в России. С 1710 г. его указы категорически предписали плавать в Петербурге на судах и только под парусом. Царь жестоко штрафовал тех, кто шел по ветру на веслах. Он и сам всем показывал пример, не вылезая ни зимой, ни летом из-под паруса своего буера, нередко и спал там. Позже, в 1718 г. Петр, в подражание виденному в Голландии, создал так называемый Невский флот. Для этого он раздал построенные казной мелкие суда жителям города и потребовал от них еженедельных маневров на Неве («водяных ассамблей»), естественно - под угрозой большого штрафа в случае неявки. Впрочем, каналы были в городе удобными коммуникациями, и, как писал в 1720 г. иностранец, «каналы уже в таком состоянии, что можно плыть от дома в Неву и дальше в открытое море».

Отсутствие мостов через Неву и большинство других рек и каналов сильно затрудняло жизнь первых петербуржцев. На основе данных, приводимых Ю. Юлем, начало службы перевоза через Неву и между островами относят к 1710 г. Во время ледостава и ледохода части города оказывались оторванными друг от друга, что со временем привело к образованию почти при каждой слободе собственных кладбищ.