Основные мотивы поэзии К.Н. Батюшкова. Жанровое своеобразие лирики поэта.

Большое количество стихов Батюшкова называются дружескими посланиями. В этих посланиях ставятся и решаются проблемы социального поведения личности. Идеал Батюшкова в художественном воплощении — определенность, естественность и скульптурность. В стихотворениях «К Мальвине», «Веселый час», «Вакханка», «Таврида», «Я чувствую, мой дар в поэзии погас» и подобных им он достигает почти реалистической ясности и простоты. В «Тавриде» сердечно начальное обращение: «Друг милый, ангел мой!» Пластично изображение героини, румяной и свежей, как «роза полевая», делящей с любимым «труд, заботы и обед». Здесь намечены и предполагаемые обстоятельства жизни героев: простая хижина, «домашний ключ, цветы и сельский огород». Восхищаясь этим стихотворением.

 

Подробности быта лирического героя («Вечер», «Мои пенаты») свидетельствуют о вторжении в поэзию повседневной жизни. В стихотворении «Вечер» (1810) поэт говорит о «посохе» дряхлой пастушки, о «лачуге дымной», об «остром плуге» оратая, об утлой «ладите» и других конкретных деталях воссоздаваемых им обстоятельств.

 

Яркая пластичность лучших произведений Батюшкова определяется строгой целенаправленностью всех средств их изображения. Так, стихотворение «К Мальвине» начинается сравнением красавицы с розой. Последующие четыре строфы обыгрывают и расширяют это сравнение. И грациозное произведение завершается пожеланием-признанием: «Пусть розы нежные гордятся На лилиях груди твоей! Ах, смею ль, милая, признаться? Я розой умер бы на ней». Стихотворение «Вакханка» воссоздает образ жрицы любви. Уже в первой строфе, сообщающей о стремительном беге вакховых жриц на праздник, подчеркивается их эмоциональность, порывистость, страстность: «Ветры с шумом разнесли Громкий вой их, плеск и стоны». Дальнейшее содержание стихотворения — развитие мотива стихийной страсти. Белинский об элегии «На развалинах замка в Швеции» (1814) писал: «Как все в ней выдержано, полно, окончено! Какой роскошный и вместе с тем упругий, крепкий стих!» (VII, 249).

Произведения Батюшкова, воплощая естественные, индивидуальные чувства и страсти, не укладывались в привычные жанрово-видовые формообразования и стиховые метроритмические схемы классицизма, предназначенные для выражения отвлеченных чувств. Следуя за Жуковским, поэт внес и свою долю в разработку силлабо-тонического стиха. «Легкая поэзия», требовавшая естественности, непосредственности, обусловила широкое обращение Батюшкова к разностопному ямбу, отличающемуся разговорностью, выразительностью, гибкостью. По свидетельству И. Н. Розанова, этим размером написано почти две трети его стихов («Мечта», «Послание к Н. И. Гнедичу», «Воспоминание» и др.). Но для большинства наиболее жизнерадостных лирических произведений, славящих любовь, Батюшков предпочел игровой хорей («К Филисе», «Ложный страх», «Счастливец», «Привидение», «Вакханка»).

Заботясь о естественности стихов, поэт много внимания уделяет их благозвучности. Он любит музыкальные созвучия согласных: «Играют, пляшут и поют» («К Мальвине»); «Часы крылаты! не летите» («Совет друзьям»); «Во всем величии блистала» («Воспоминание»); «Коней сребряной браздой!» («Счастливец»). Искусно повторяя, концентрируя звуки п, р, б и др., поэт создает целую музыкальную симфонию в стихотворении: «Ты пробуждаешься, о Байя, из гробницы При появлении аврориных лучей…» (1819).

Батюшков один из первых среди поэтов нарушает абсолютные границы между жанрами, установленные классицистами. Посланию он придает свойства то элегии («К другу»), то исторической элегии («К Дашкову»), он обогащает жанр элегии и превращает ее в лиро-эпическое произведение («Переход через Рейн», «Гезиод и Омир — соперники», «Умирающий Тасс»).

Расширяя возможности разговорной речи в поэзии, Батюшков достигает непосредственности в стихах: «Подайте мне свирель простую, Друзья! и сядьте вкруг меня Под эту вяза тень густую, Где свежесть дышит среди дня» («Совет друзьям»). Но при этом там, где необходимо, он обращается к анафорам («Отрывок из XXXIV песни „Неистового Орланда“), инверсиям («Тень друга») и к другим средствам синтаксической изобразительности.

Демократизируя литературный язык, поэт не страшится слов и выражений более широкого круга, чем любезное ему общество просвещенного дворянства. У него мы встретим уместно примененные слова: «крушиться» («Совет друзьям»), «топая» («Радость»), «рдеет» («Пленный»).

Пластической выразительности произведений Батюшкова помогают и точные, конкретные, изобразительные средства, в частности эпитеты. У него юность красная, вакх веселый, часы крылаты, луга зелены, ручьи прозрачные («Совет друзьям»), нимфы резвые и живые, сон сладкий («Веселый час»), дева невинная («Источник»), рощи кудрявые («Радость»), стан стройный, ланиты девушки пылающи («Вакханка»).

Батюшков — замечательный знаток античности. Он вводит в свои стихи исторические и мифологические имена этого мира. В стихотворении «Мечта» вспоминаются зефиры, нимфы, грации, амуры, Анакреонт, Сафо, Гораций и Аполлон, а в стихотворении «Совет друзьям» — нимфы, Вакх, Эрот. У него есть стихи «К Маль-вине», «Послание к Хлое», «К Филисе». Однако обилие античных имен, исторических и мифологических в стихах о современности, несомненно, привносит стилистический разнобой. Именно поэтому Пушкин по поводу послания «Мои пенаты» заметил: «Главный порок в сем прелестном послании есть слишком явное смешение древних обычаев мифологических с обычаями жителя подмосковной деревни». В этом стихотворении в «хижине убогой» с «ветхим и треногим столом», «жесткой постелью», «рухлядью скудельной» соседствуют «кубки», «чаша золотая» и «ложе из цветов».

В своей поэзии пытается мыслить категориями возвышенного, что позволяет, по мысли поэта, наиболее адекватно изобразить порядок вещей и событий в мире. Вот, например, отрывок из стихотворения “Воспоминание”:

И в зеркальных водах являл весь стан и рощи,

Едва дымился огнь в часы туманной нощи

Близ кущи ратника, который сном почил.

О, Гейльсбергские поля! О холмы возвышенны!

Где столько раз в ночи, луною освещенный,

Я, в думу погружен, о родине мечтал.

В приведенном отрывке есть все, что необходимо для такого рода произведений: и напыщенные переносы ударений, превращающие строфы в подобия ребусов, и искажения слов, и державинская медь окончаний и рифм, и неоправданно длинные речевые периоды - словом, все то, что отвечало эстетике жанра. И вместе с тем внутренняя музыка стихов, их неповторимый звук, какая-то неземная, католическая торжественная их поступь не оставляют возможности усомниться в том, что Батюшков - поэт истинный и высокий. И конечно, ему дано знание своей судьбы. Еще в двадцатилетнем возрасте он напишет:

Как ландыш под серпом убийственным жнеца

Склоняет голову и вянет,

Так я в болезни ждал безвременно конца

И думал: Парки час настанет.

Возвышенное и героическое в их обыденном понимании представляют собой личное мужество поэта, который осознал трагическое содержание жизни. Свои чувства и переживания он выражал в доступном ему языке и образах. Его гений не развился до пушкинского. Не изобретая в поэзии ничего нового, пользуясь исключительно подручными средствами, из того материала, который позволял сочинять лишь баллады и оды, он выстраивает изящные и психологически тонкие сюжеты, которые и сейчас обладают каким-то очень актуальным, современным звуком.

Я чувствую: мой дар в поэзии угас,

И Муза пламенник небесный потушила;

Печальна опытность открыла

Пустыню новую для глаз,

Туда меня влечет осиротелый Гений,

В поля бесплодные, в непроходимы сени,

Где счастья нет следов,

Ни тайных радостей неизъяснимых снов.

Подобное чувство звука в наше время имел, пожалуй, только Бродский, и поэтому иногда кажется, над плечом его парит тень Батюшкова.

Многое соединилось в его судьбе: и личная драма, и личная неустроенность человека необеспеченного, для службы не созданного, беспокойного. Миссия поэта ни славы, ни денег не сулила. И тогда истинное героическое содержание жизни стало единственным ее содержанием. Батюшков не сфальшивил ни в одном стихотворении. Возвышенная его Муза возлежит на терниях реальности. Какими бы литературными штампами и приемами ни маскировал ее поэт - острые шипы выпирают и терзают его душу.

 

Исполненный всегда единственно тобой,

С какою радостью ступил на брег отчизны!

“Здесь будет, - я сказал, - душе моей покой,

Конец трудам, конец и страннической жизни”.