Разделение поэзии на роды и виды

I. Поэзия осуществляет смысл идеи во внешнем и организует духовный мир в совершенно определенных, пластических обра­зах. Все внутреннее глубоко уходит здесь во внешнее, и обе эти стороны – внутреннее и внешнее – не видны отдельно одна от другой, но в непосредственной совокупности являют собою опре­деленную, замкнутую в самой себе реальность – событие. Здесь не видно поэта; мир, пластически определенный, развивается сам собою, и поэт является только как бы простым повествователем того, что совершилось само собою. Это поэзия эпическая.

II. Всякому внешнему явлению предшествует побуждение, желание, намерение, словом – мысль; всякое внешнее явление есть результат деятельности внутренних, сокровенных сил: поэ­зия проникает в эту вторую, внутреннюю сторону события, во внутренность этих сил, из которых развивается внешняя реаль­ность, событие и действие; здесь поэзия является в новом, про­тивоположном роде. Это царство субъективности, это мир внутренний, мир начинаний, остающийся в себе и не выходящий наружу. Здесь поэзия остается в элементе внутреннего, в ощущающей, мыслящей думе; дух уходит здесь из внешней реальности в самого себя и дает поэзии различные до бесконечности переливы и оттенки своей внутренней жизни, которая претворяет в себя все внешнее. Здесь личность поэта является на первом плане, и мы не иначе, как через нее все принимаем и понимаем. Это поэзия лирическая.

III. Наконец, эти два различные рода совокупляются в не­разрывное целое: внутреннее перестает оставаться в себе и выходит вовне, обнаруживается в действии; внутреннее, идеальное (субъективное) становится внешним, реальным (объективным). Как и в эпической поэзии, здесь также развивается определенное, реальное действие, выходящее из различных субъективных и объективных сил; но это действие не имеет уже чисто внешнего характера. Здесь действие, событие представляется нам не вдруг, уже совсем готовое, вышедшее из сокрытых от нас производительных сил, совершившее в себе свободный круг и успокоив­шееся в себе,– нет, здесь мы видим самый процесс начала и возникновения этого действия из индивидуальных воль и характеров. С другой стороны, эти характеры не остаются в самих себе, но беспрерывно обнаруживаются и в практическом интересе открывают содержание внутренней стороны своею духа. Это высший род поэзии и венец искусства – поэзии драматическая. (...)

Эпическая поэзия есть по преимуществу поэзия объективная, внешняя, как в отношении к самой себе, так и к поэту и его читателю. В эпической поэзии выражается созерцание мира и жизни, как сущих по себе и пребывающих в совершенном рав­нодушии к самим себе и созерцающему их поэту или его читателю.

Лирическая поэзия есть, напротив, по преимуществу поэзия субъективная, внутренняя, выражение самого поэта. «В лириче­ской поэзии,– говорит Жан-Поль Рихтер,– живописец становится картиною, творец – своим творением». (...)

Эпическая поэзия употребляет образы и картины для выра­жения образов и картин, в природе находящихся; лирическая поэзия употребляет образы и картины для выражения безоб­разного и бесформенного чувства, составляющего внутреннюю сущность человеческой природы. «Эпос,– говорит Жан-Поль Рихтер,– представляет событие, развивающееся из прошедшего; лира – чувствование, заключенное в настоящем». Даже когда ли­рический поэт выражает чувство, по-видимому, совершенно внеш­нее его личности, заимствованное им из чуждого ему мира,– и тогда он субъективен: ибо всякое выражаемое им чувство, в ми­нуту творчества, становится его собственным чувством, будучи переведено чрез его личность. «Историческое в эпосе рассказы­вается; в драме предвидится или творится; в лире чувствуется или переживается»,– говорит Жан-Поль Рихтер. По мнению этого знаменитого поэта-мыслителя Германии, лирика предшествует всем формам поэзии... В историческом смысле нельзя согла­ситься с Жан-Поль Рихтером, чтоб лирика предшествовала другим родам поэзии. Образцом, формою и высшим авторитетом долж­но быть для нас искусство греческое, ибо ни у одного народа в мире искусство не развилось так самобытно и нормально, как у греков, полнота богатой жизни которых преимущественно вы­разилась в искусстве. Посему акты исторического развития грече­ского искусства должны иметь для нас всю силу разумного ав­торитета. Эпопея предшествовала у них лире, так же как лира предшествовала драме. Такой ход искусства оправдывается и са­мым умозрением: для младенчествующего народа объективное воззрение на природу и жизнь, как на предметы сущие по себе, и мысль, как предание о прошедшем, должны предшествовать внутреннему созерцанию и мысли, как самостоятельному сознанию. Однако ж из этого отнюдь не следует заключать, чтоб раз­витие искусства у всех народов должно было совершаться в оди­наковой последовательности. Не должно забывать, что вся пол­нота жизни эллинов выразилась преимущественно в искусстве, так что их национальная история есть по преимуществу история развития искусства; тогда как у других народов искусство было побочным элементом жизни, второстепенным интересом и подчи­нялось другим стихиям общественной жизни. (...)

Содержание эпопеи составляет – событие; мимолетное и мгно­венное ощущение, потрясшее душу поэта, как ветер струны Эоло­вой арфы, составляет содержание лирического произведения. По­этому, какова бы ни была идея лирического произведения,– оно никогда не должно быть слишком длинно, но по большей части всегда должно быть очень коротко. Объем эпической поэзии зависит от объема самого событии,– и если событие, при длинноте своей, интересно и хорошо изложено, наше внимание не утомляется им; оно даже может прерываться, обращаясь на другие предметы и снова возвращаясь к нему: «Илиаду», как и всякий роман Вальтера Скотта пли Купера, мы можем читать несколько дней, оставляя книгу и снова принимаясь за нее, а в промежутках занимаясь совсем другими предметами. Вообще эпопея, в отношении к объему, дает поэту гораздо больше свободы, чем другие роды поэзии. Драма, как увидим ниже, имеет более или менее определен­ные границы величины и объема; но лирические произведения, в этом отношении, тесно ограничены. Если бы драма была и слишком велика,– наше внимание и деятельность нашей восприемлемости впечатлений могли бы долго поддерживаться беспрестанным изменением развивающегося в драме действия; но лирическое произведение, выражая собою только чувство, и действует на одно только наше чувство, не возбуждая в нас ни любопытства, ни поддерживая внимания нашего объективными фактами, которые, даже и в действительности – не только в поэзии, сильно занимают наш ум и действуют на чувство. При всем богатстве своего со­держания, лирическое произведение как будто лишено всякого содержания – точно музыкальная пьеса, которая, потрясая все существо наше сладостными ощущениями, совершенно невыгова­риваемо в своем содержании, потому что это содержание непереводимо на человеческое слово. Вот почему всегда можно не только пересказать другому содержание прочитанной поэмы или драмы, но даже и подействовать, более или менее, на другого своим пе­ресказом,– тогда как никогда нельзя уловить содержания лири­ческого произведения. Да, его нельзя ни пересказать, ни растол­ковать, но только можно дать почувствовать, и то не иначе, как прочтя его так, как оно вышло из-под пера поэта; будучи же пересказано словами или переложено в прозу, оно превращается в безобразную и мертвую личинку, из которой сейчас только выпорх­нула блестящая радужными цветами бабочка. (...)

Хотя драма и есть примирение противоположных элемен­тов – эпической объективности и лирической субъективности, но тем не менее она не есть ни эпопея, ни лирика, но третие, совер­шенно новое и самостоятельное, хотя и вышедшее из двух пер­вых. Посему у греков драма была как бы результатом эпоса и лиры, ибо и явилась-то после них и была самым пышным, но и последним цветом эллинской поэзии. Несмотря на то, что в драме, как и в эпопее, есть событие, драма и эпопея диамет­рально противоположны друг другу по своей сущности. В эпопее господствует событие, в драме – человек. Герой эпоса – проис­шествие; герой драмы – личность человеческая. Жизнь в эпопее является как нечто сущее по себе, то есть так, как она есть, неза­висимая от человека, незнаемая сама собою, равнодушно пребыва­ющая и к человеку и к самой себе. Эпос – это сама природа, веч­но неизменная в своем исполинском величии, всегда равнодушная в пышном блеске красоты своей. В драме жизнь является уже не только по себе, но и для себя сущею, как разумное сознание, как свободная воля. Человек есть герой драмы, и не событие владычествует в ней над человеком, но человек владычествует над событием, по свободной воле давая ему ту или другую развязку, тот или другой конец. (...)

М.М. БАХТИН

Текст печатается по изданию: Бахтин М.М. Тетралогия. – М.: Лабиринт, 1998. – С.248–255.