Векслер и Сыновья, Складские Помещения

Лонг – Бич, Калифорния

Склад частично выгорел: несколько месяцев назад по нему прошелся пожар, начатый двумя беспечными работниками и одной незатушенной сигаретой. Само по себе здание технически не пострадало, но потеря хранимого в нем товара заставила собственников свернуть дела и сбежать из города прежде, чем вопящая толпа кредиторов явится за возмещением. Склад пустовал, пока в него не въехали нынешние наниматели – совершенно не похожие на прошлых.

В офисе наверху, за тяжелым столом, который выжил в пожаре с минимальными повреждениями, Дженна Кросс сидела, уронив голову на руки. Она все еще не представляла, каким образом дела так быстро начали идти так плохо. Ее ум крутился вокруг событий прошлых недель.

Это было невероятно. Вампиры по всему миру слабели и даже умирали. Увядание теперь затронуло более или менее все население Сородичей за исключением худокровок, и не было гарантии, что они не станут следующими. Отовсюду поступали вести о странных, необъяснимых происшествиях. Она слышала истории о горячем ветре, который сокрушал тех, над кем проносился, о движущемся облаке тьмы, которое оставляло за собой панику и трупы. Она слышала и другие слухи, разошедшиеся не так широко, но не менее беспокоящие. Нечто странное поднялось из старых канализационных систем Лондона и сожрало всех Носферату. Масса трупной плоти, корчась, ползла по улицам Манхэттена. Что-то еще заставляло всех Сородичей Каира бежать или сходить с ума. Этого было достаточно, чтобы даже Кросс, которая всегда отмахивалась от пророчеств Джека как от бредней помешанного (черт, как же его сейчас не хватало!), усомнилась: возможно, во всей этой хрени с Геенной было больше смысла, чем она думала.

И, несмотря на все это, несмотря на то, что мир вокруг них рушился и осыпался, Камарилья продолжала сосредотачиваться на ее худокровках!

Они просто слетели со всех возможных катушек, и Хардештадт, и остальные. Это было единственным возможным объяснением. За прошедшие недели штурмовики Камарильи отбросили последние подобия секретности. О, на словах они все еще уважали Маскарад, но никакой «скрытности» в их военных действиях уже не было. Кросс все еще вздрагивала, вспоминая, как неожиданный взрыв заставил стены вздрогнуть, а ее зубы – лязгнуть перед самым рассветом. Она помнила, как укрылась в багажнике машины от приближающегося рассвета и сквозь кровавые слезы смотрела, как превращается в угли ее дом – вместе со всеми остальными домами полукровок в квартале. В то утро она потеряла не только дом. Она потеряла друзей, тех, кто либо не смог вырваться из огня, либо не успел найти укрытие за минуты, что оставались до восхода солнца.

Превосходство худокровок в числе ничего не значило против врага, который просто перестал следовать правилам. Они ничего не могли сделать, никуда не могли ударить в ответ. Кросс не была готова разрушить собственный город ради того, чтобы его удержать, но у Камарильи по этому поводу явно не было никаких сомнений. После третьей подряд ночи взрывов правительство приняло в деле участие. Полиция и военные день и ночь патрулировали улицы; сотни и тысячи людей были приведены на допросы лишь на том основании, что находились не очень далеко от места нападения или родились у «неправильных» родителей. А нападения продолжались: Хардештадт и прочие вожаки Камарильи имели достаточно ушей в правительстве и армии, чтобы знать, когда пройдут патрули, и наносить удары, когда их не было рядом. Лос-Анджелес горел, целые районы эвакуировались, люди в ужасе запирались в домах, и все это продолжалось.

И Кросс проигрывала, и с того самого момента, как все это началось, она знала, что обречена проиграть.

В считанные недели она и ее люди потеряли почти все, что приобрели за месяцы яростной борьбы. В пределах Лос-Анджелеса осталось несколько – немного - анклавов сопротивления худокровок, но большая часть ее людей отступила в мелкие города вокруг. Ее нынешняя «штаб-квартира», этот убогий старый склад в Лонг-Бич, была уже третьей, считая с разрушения дома. Вероятно, не последней, но несколько безопасных ночей она должна была дать.

Дженна предавалась роскоши, которую могла себе позволить лишь когда наверху рядом с ней не было ее людей: она плакала по утраченным друзьям и утраченным мечтам.

«Хочешь – верь, хочешь – нет, - промолвил из-за спины хриплый, но мягкий голос, - я понимаю тебя».

Кросс оказалась на ногах и с «Глоком» в руке прежде, чем на стол упала последняя слезинка. Три быстрых шага назад отвели ее на расстояние, на котором ее не мог бы достать незваный гость за спиной (впрочем, не то чтобы она не узнала голос), и на положение, в котором она могла броситься либо к двери, либо за стол.

«Беккет, - зарычала она. Потом она моргнула. – Выглядишь страшно, как чума».

Беккет кивнул. Глаза его запали, кожа была бледной. Он выглядел, словно не питался много ночей. Его одежда была изодрана, и на нем были видны шрамы от нескольких последних ожогов, которые пока не успели залечиться. То, что он где-то по дороге потерял солнечные очки, Кросс не заметила: она видела его только раз, и в то время не знала, почему он прятал за ними глаза. «У тебя и у самой вид не сильно хороший».

«Решил этим воспользоваться? – В ее голос вернулась толика былого огня. – Явился наконец довершить свое дело?»

Беккет, вздохнув, присел на угол стола. «Кросс, ты ведь получила мое сообщение, да?»

«Типа того. Его доставил единственный из моих людей, кого ты не убил в Мишкольце».

«Из твоих людей, которых ты отправила меня убить, если я ничего не путаю. Не жди от меня извинений. – Потом, покачав головой, он продолжил. – Кросс, я пришел сюда не как твой враг. Будь так, я бы оторвал тебе голову, подойдя сзади, а не объявлял о своем присутствии. Я слабее, чем раньше, - признал он, поскольку понимал, что скрыть этот факт вряд ли сможет, - но я все более чем достаточно быстр и силен для такого дела».

Кросс насупилась, но пистолет опустила. «Как ты вообще сюда залез? Когда мы разобрались с той штукой, которую ты выкинул в доме, мы начали ставить датчики дыма почти на все двери и окна в каждом здании, что мы занимали. Ты не должен был суметь пробраться в обличье тумана».

«Я не сильно уверен, что это бы сработало, Кросс. По правде, мне пришлось здорово потрудиться, вися вокруг датчика, пока я не заставил его сработать. – Беккет пожал плечами. – Но, поскольку такое все же бывает, я просто обернулся летучей мышью и проехал зайцем в чехле, в котором один из твоих парней таскает свой АК. Дальше я просто подождал, пока он зайдет внутрь, и пробрался сюда, наверх».

«Ну ладно, так зачем? Если ты здесь не затем, чтобы меня убить, - а я, кстати, еще не совсем в это верю, - так почему ты здесь?»

«Не-а. Твой ход первый. Как ты проследила меня до Мишкольца?»

Кросс подумала, не отказать ли в ответе, а потом мысленно пожала плечами. Зачем беспокоиться? «Получила бортовой номер твоего самолета от знакомого».

Беккет кивнул. «Этот знакомый, это случайно не та самая личность, которая тебя против меня настраивала, а?»

«Настраивал? Расслабься, Беккет. Он рассказал мне все о тебе. Я точно знаю, что ты готов со мной сделать, чтобы больше узнать о твоей драгоценной Геенне, - или что сделали бы остальные, если бы ты хоть намекнул им, что я та, кто я, по твоему мнению, такая».

«Да мне плевать, кто ты такая. Это тот же человек?»

Она скрестила руки на груди и промолчала.

«Бородатый? – настойчиво продолжил Беккет. – Фланелевая рубаха? Называет себя Сэмюель?»

С лица Кросс сбежало пренебрежение. «Как ты?..»

«Тебя разыгрывали втемную, Дженна. С самого начала. Если тебе будет от этого легче, то меня тоже».

Беккет говорил много долгих минут. Сначала Кросс часто перебивала, то уточняя одно утверждение, то оспаривая другое. Под конец, однако, она осела назад в кресло, качая головой – не в знак отрицания, но из-за отчаяния и нарастающего гнева.

«Я идиотка» - наконец признала она.

«Может, и так» - недипломатично отозвался Беккет. Почувствовав, как она на него посмотрела, он добавил: «А может, дело в чем-то большем. Кросс, почему ты верила этому человеку?»

«Он – союзник. Друг. Он давал мне советы про Камарилью, про князя Тару. Его советы никогда не оказывались плохими».

«Если не считать тех, что касались меня. Почему ты ему верила?»

«Я…» - Кросс запуталась в словах. «Я не знаю» - наконец признала она.

Беккет снова кивнул. «Промывка мозгов. Давай угадаю: ты уже какое-то время его не видела, иначе было бы намного сильнее. Тебе повезло: он ограничился тем, что сделал тебя внушаемой».

Кросс с чувством уставилась на него. «Ну ладно, Беккет. Допустим, ты прав – зачем ты явился с этим ко мне?»

«Потому что у меня был дерьмовый месяц, у меня кончается время, и мне приходится начинать с чистого листа. У меня нет ни времени, ни сил, чтобы бегать от твоих людей или от Камарильи».

«Ну, о нас тебе еще недолго беспокоиться, - сообщила Кросс, и Беккет почти услышал надлом в ее голосе. – Мы сейчас просто сидим и ждем. Камарилья уже более или менее раздавила нас».

Она попыталась отвернуться, попыталась спрятать проступившие в глазах чувство, но взгляд Беккета удержал ее. «Даже не думай сдаться сейчас».

Кросс моргнула. «Хера ли тебе с того?»

«Кросс, как ты думаешь, что такое увядание?»

«Я… Наверное, я об этом не думала».

«Я и сам точно не знаю, но оно имеет отношение к концу. Может, это сами Патриархи вытягивают силу и жизнь из своего потомства. Предполагается, что в Геенну они восстанут и будут жрать. Может, это так и происходит».

«Ты в них веришь?»

«Кросс, я одного из них видел. Но в любом случае, к чему я веду: что бы ни происходило, оно началось с верхушки, с древних, и пошло вниз. Единственные Сородичи, которых это пока не коснулось, - худокровки. Ты и твои люди.

Я не знаю, выживет ли кто-то из нас в Геенне. Если честно, то, наверное, нет. Но, если хоть кто-то выживет, это будешь ты. А значит, и восстанавливать все придется именно тебе».

«Боже, вот только давить не надо».

«Не волнуйся. Скорее всего, ты помрешь раньше, чем до этого дойдет».

Кросс глянула на него исподлобья: «Это ты так пытаешься меня подбодрить?»

«Это я тебе рассказываю как оно есть. Возможно, вы проживете лишь немногим дольше, чем остальные из нас, или вообще столько же. Но, может быть, вдруг, вы останетесь и дальше. А значит, тебе придется продолжать бой сейчас. Никакой сдачи».

«Хорошо сказал, гуру. И как мы это сделаем?»

«У меня и тебя есть два общих врага, Кросс. С одним я собираюсь тебе помочь сам. Насчет другого…» - Беккет поднялся на ноги и указал в окно. Кросс посмотрела в ту сторону и увидела фигуру, стоящую на ближайшей крыше. Большой чернокожий мужчина, в кожаной куртке и бейсболке.

«Для другого, - продолжил с улыбкой Беккет, - потребуется специалист».

«Это тот, о ком я думаю?»

«Возможно. Скажи своим людям его впустить, и мы побеседуем».

Впервые за несколько недель Дженна Кросс улыбнулась.

 

Апартаменты «Линкольн Парк»

Чикаго, Иллинойс

Стук в дверь был неприятной неожиданностью – не только потому, что хозяин квартиры был погружен в размышления, но и потому, что гостей он не принимал. Никогда. Он осторожно поднялся из-за стола с компьютером, за которым сидел, и поднял с тумбочки у двери тяжелый револьвер «Smith & Wesson». Мгновение концентрации, и его облик поплыл и истаял, делая его во всех смыслах невидимым для зрения смертных (и большинства бессмертных). Тогда и только тогда наклонился он к дверному глазку.

Несколько долгих секунд он просто глядел в глазок. Он еще долго не рассчитывал увидеть того, кто стоял в коридоре – по крайней мере, увидеть лично. Наконец, приняв решение, он снова позволил себе стать видимым, засунул револьвер обратно в тумбочку и открыл дверь.

«Беккет! – промолвил он с широкой ухмылкой, отступая в сторону и пропуская друга внутрь. – Ну и сюрприз. Заходи, пожалуйста».

Но несколько секунд Беккет просто стоял и глядел на него. «Ну, - сказал он напоследок, удивленно качая головой, - это многое объясняет». Он наконец зашел внутрь и закрыл за собой дверь. «Как твои дела, Окулос?»

«Намного лучше. Как видишь, раны уже давно залечились».

Беккет не сводил глаз с лица друга. «Это, как я вижу, не все, что изменилось».

Тот провел рукой по челюсти: «Тебе нравится?»

Окулос, Носферату, когда-то бывший страшным, как принявший плоть кошмар, теперь казался почти человеком. Он никогда не стал бы симпатичным, - черт, он никогда бы не поднялся даже до величественных высот уровня «ниже среднего», - но его черты восстановили себя, а плоть утратила большую часть нездорового оттенка. При плохом освещении или невнимательном взгляде никто не принял бы его за что-то большее, чем непривлекательный человек.

«Увядание?» - спросил Беккет.

Окулос кивнул. «Я один из… ну, везунчиков, можно сказать. Очень мало на кого из моего клана оно повлияло именно так. Еще меньше оказались изменены так рано, как я. Я так выглядел задолго до того, как стал слабеть».

«Вижу. Повезло». Беккет рассеянно прошел по квартире, остановившись перед окном. Он отдернул занавески и посмотрел на мерцающие огни Чикаго.

И остался стоять там, словно выжидая. Наконец, едва Окулос открыл рот, чтобы задать вопрос, Беккет заговорил.

«Все встало на свои места после той ракетницы, Окулос».

Окулос моргнул. «Прошу прощения?»

«Ракетница. Одноразовая. Ты всегда их любил. Даже когда я нашел тебя в Каймаклы, на тебе еще была бандольера. – Беккет продолжал глядеть в окно. – Тебе стоило воспользоваться чем-то еще, когда ты уложил Райциэль».

«Немало Сородичей использует ракетницы, Беккет».

«Верно. Но все же это бывает достаточно редко, чтобы запомниться, и этого уж точно хватило, чтобы я начал думать. Я не знал «Сэмюеля», но он явно знал меня. Знал меня достаточно хорошо, чтобы проследить за мной по Вене. Чтобы передавать Дженне Кросс новости о моем маршруте, чтобы дать ей бортовой номер моего самолета. Чтобы последовать за мной в Ирак. Знал Чезаре достаточно хорошо, чтобы одурачить Тео Белла, притворившись моим гулем: Белл не особо знал Чезаре, но он по природе наблюдателен. Как раз один-единственный человек во всем мире был на это все способен, Окулос».

Беккет наконец обернулся. Его старый друг глядел на него из-под полуприкрытых век, более или менее неподвижно стоя в центре комнаты.

«Скажи мне, Окулос, зачем было убивать Викторию Эш? Я слышал, что Хардештадт приписал ее к списку моих приступлений, и полагаю, это твоих рук дело».

«Потому что она тебе помогала. Она направила тебя на Тремер, и я не собирался позволить ей сделать это снова. Плюс, она даже питала к тебе какие-то добрые чувства где-то в глубине своего черного сердца».

«А Кросс? Как ты подцепил в свой инструментарий Кросс?»

«Качественные тактические советы. У меня все еще хватает контактов в иерархии Камарильи – достаточно, чтобы она могла сопротивляться Хардештадту и его хунте. Плюс, в разумных пределах, преувеличение некоторых страхов и чувства неуверенности».

«Не говоря уже о толике копания в мозгах».

«И это тоже».

Беккет кивнул. «Это отлично объясняет то, что ты смог ее найти там, где не мог Хардештадт, не так ли? – Он покачал головой в недобром восхищении. – Все это не могло даться тебе легко, учитывая увядание. Тебе, должно быть, было страшно до чертиков, что твоя маска Чезаре слетит».

«Да, было беспокойно. – Голос Окулоса все еще звучал обыденно, словно они обсуждали счет бейсбольного матча. Беккет понял: он с такой легкостью раскрывает свои секреты потому, что он хочет, чтобы Беккет понял, что он делал. – Но при наличии должной мотивации человек просто чудо на что способен. И мне было достаточно удерживать ее, пока я шел мимо этой здоровой скотины».

«И ты не боялся, что кто-нибудь сможет увидеть твое лицо сквозь «маску» Сэмюеля, потому что маска не была сверхъестественной. – Беккет покачал головой. – Фальшивая борода?»

«И прочий сценический макияж».

«Точно. И, поскольку сейчас ты выглядишь меньшим монстром, чем раньше, борода скрыла все оставшиеся нечеловеческие черты. – Беккету слегка изменило самообладание: он нахмурился, и в его горле начал назревать низкий, тихий рык. – В смысле, внешние черты».

Взгляд Окулоса ненадолго задержался на револьвере на тумбочке. Беккет снова покачал головой: «Даже не думай».

«А с чего бы мне? Если желаешь, убей меня, Беккет. Теперь это ничего не изменит. У меня никогда не было цели убить тебя – только сделать так, чтобы ты никогда не нашел, что искал. А теперь – теперь уже слишком поздно. По обществу Сородичей гуляет хаос. Одна из великих сект рассыпалась, другая обещает опрокинуться от малейшего толчка. Существа, подобные которым мы даже не могли вообразить, в этот последний год разгуливают среди нас. Ты никаким образом не сможешь найти свои ответы до того, как все закончится, Беккет, не теперь, когда я вынудил тебя начать все с пустого места. Так что убей меня, если хочешь. Это просто будет значить, что я умру несколькими месяцами раньше. Я все равно победил».

Молчание в комнате стало твердым почти до хрупкости, и двое вампиров продолжали глядеть друг на друга. Окулос явно ждал чего-то, ждал одного конкретного вопроса, на который он уже очень долго хотел дать ответ.

Беккет не стал его задавать. Ему не пришлось. Он знал, почему Окулос это сделал; ему следовало догадаться намного раньше.

За ту единственную ночь, что он провел в Каймаклы, призраки и образы, которые они принесли, поразили и исказили его сны, словно болезнь. Он видел события прошлого сквозь призму ярости, и ненависти, и вины. И в одном из этих снов заключение Окулоса было не случайностью, а результатом намеренного саботажа.

За одну ночь. Окулос оказался заперт в этом кошмарном месте на годы, и постоянные сны бились с его воспоминаниями до тех пор, пока никакими усилиями нельзя было бы отделить одно от другого. Один Бог ведал, что, по его мнению, сотворил Беккет, или почему. Один Бог ведал, о чем сожалел Окулос. Возможно, он думал, что на свободе смог бы преуспеть там, где Беккет потерпел неудачу, смог бы найти ответы, которые оба они искали, может, даже смог бы найти способ предотвратить конец раньше, чем он начнется. Один Бог ведал, как давно он сошел с ума по-настоящему, когда мелкие, мстительные порывы Зверя начали властвовать даже в его сознательном уме. Но то, что он винил в своем заключении Беккета, было очевидно.

И, что было сильно хуже, Беккет, когда вычислил, кем был Сэмюель, пришел к осознанию ужасающего факта. Окулос был по-своему прав.

О нет, Беккет не подстроил заключение своего друга намеренно. Но на самом ли деле он делал все возможное, чтобы его спасти, как он клялся? По большей части, его усилия последних лет по спасению Окулоса занимали только его свободное время, только то, которое он не тратил на какие-нибудь более интересные дела.

Но какой результат в итоге дали эти «более интересные дела»? Стоя перед лицом Геенны, он оказался не ближе к своим ответам, чем когда-либо, а то немногое, чего он добился, было сделано уже после освобождения Окулоса. Он, несомненно, мог – и должен был – потратить больше времени, разбираясь с головоломкой, которую представляла собой Каймаклы. Если бы он действительно так сделал, если бы он сдержал обещание вместо того, чтобы впустую тратить время, возможно, Окулос смог бы выйти на волю раньше? Смог бы выйти на волю до того, как сны мертвых свели его с ума?

Может, Беккет и не был виновен в тех грехах, за которые Окулос его карал, но руки его были далеко не чисты.

Это все, разумеется, совершенно не значило, что Беккет когда-нибудь простит Окулосу то, что он с тех пор успел сотворить.

«Окулос, - сказал Беккет, - взгляни на меня».

«Уже смотрю. И мне нравится то, что я вижу. Раздавленный, проигравший…»

«Нет. Взгляни».

Окулос когда-то обладал способностями к восприятию немногим хуже, чем у самого Беккета. Даже сейчас, при всей своей слабости, он был более чем способен читать ауры.

Беккет с мстительной ухмылкой пронаблюдал, как довольное выражение рушится с лица Носферату. «Этого не может быть…» - Окулос осекся, всхлипнул, отступил на шаг назад.

Аура, которую он видел вокруг Беккета, сияла мягким мерцанием полного покоя и полного удовлетворения. Где кипящий гнев, где обездвиживающее разочарование, где глубинное отчаяние неудачи?

«Ты объявился слишком поздно, Окулос, - сообщил ему Беккет, и каждое слово, казалось, словно молотом било в нутро Окулоса. – Ты не дал Райциэль рассказать мне то, что мне было нужно знать, но до того она упомянула имена других своих братьев, с которыми она делилась своим знанием. После того, как ты исчез, найти их было довольно просто. Я знал, что ты больше не станешь за мной следить».

«Нет. Нет!»

«О да. Я просто хотел, чтобы ты знал. – Беккет прошел вплотную к пытающемуся хоть что-то ответить Носферату и открыл дверь. В коридоре он остановился, ненадолго глянул через плечо. – Убей меня, если хочешь, Окулос, - мягко сказал он. – Это не имеет значения. Я победил».

Лязг захлопнувшейся двери не смог полностью заглушить вой агонии Окулоса.