И Дамблдор указал почерневшим пальцем на стену за собой — туда, где покоился в стеклянном ящике осыпанный рубинами меч.

— Вы думаете, сэр, он потому и хотел вернуться в Хогвартс? — спросил Гарри. — Надеялся, что ему удастся найти здесь какую-то вещь еще одного основателя?

— Именно так я и думаю, — ответил Дамблдор. — Но, к сожалению, нам это ничего не дает, поскольку он вынужден был отступить, не получив (во всяком случае, я на это надеюсь) ни единого шанса обшарить школу. Приходится заключить, что выполнить свой план — завладеть ценностями четырех основателей — ему не удалось. Две у него имеются точно, третью он также мог отыскать — вот то, из чего мы будем пока исходить.

— Даже если он похитил что-нибудь в Когтевране или в Гриффиндоре, шестой крестраж все равно остается нам неизвестным, — произведя подсчеты на пальцах, сказал Гарри. — Или он все-таки отыскал и то и другое?

— Не думаю, — сказал Дамблдор. — Мне кажется, я знаю, что представляет собой шестой крестраж Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь тебе, что мне давно уже не дает покоя появление той змеи, Нагайны?

— Змеи? — ошеломленно переспросил Гарри. — Разве животных можно использовать как крестражи?

— Ну, это не очень разумно, — сказал Дамблдор. — Доверить часть своей души существу, которое способно думать и самостоятельно передвигаться, — поступок, понятное дело, рискованный. Но если мои расчеты верны, Волан-де-Морту недоставало по крайней мере одного крестража из желанных шести, когда он явился в дом твоих родителей, собираясь убить тебя.

Похоже на то, что процесс создания крестражей он приберегал для смертей, имевших для него особое значение. А твоя, безусловно, такой и была. Он верил, что, убив тебя, сможет избавиться от опасности, которой грозило ему пророчество. Верил, что станет неуязвимым. И я не сомневаюсь в том, что последний крестраж он намеревался создать сразу после твоей смерти.

Как мы знаем, он потерпел неудачу. По прошествии многих лет он воспользовался Нагайной для убийства старого магла, и при этом ему вполне могла прийти в голову мысль обратить ее в последний из своих крестражей. Змея — символ его родства со Слизерином, а это соответствует мистическим настроениям лорда Волан-де-Морта. Не стоит исключать возможность, что он привязан к ней настолько, насколько вообще может привязаться к чему бы то ни было, он старается держать ее под рукой и обладает над ней властью, необычной даже для змееуста.

— Хорошо, — сказал Гарри, — дневника больше нет, кольца тоже. Чаша, медальон и змея пока еще целы, и, кроме того, вы считаете, что может существовать крестраж, принадлежавший когда-то Когтеврану либо Гриффиндору.

— Замечательно краткое и точное изложение фактов, — склонив голову, сказал Дамблдор.

— Значит, вы по-прежнему ищете их, сэр? На эти поиски вы и отправляетесь, покидая школу?

— Верно, — сказал Дамблдор. — Я ищу их уже очень давно. Я думаю, близок к тому, чтобы найти еще один. Появились кое-какие обнадеживающие знаки.

— Если вы найдете крестраж, — быстро сказал Гарри, — можно, я отправлюсь с вами и помогу вам его уничтожить?

С секунду Дамблдор внимательно вглядывался в Гарри, потом ответил:

— Да, полагаю, можно.

— Правда? — переспросил пораженный до глубины души Гарри.

— О да, — слабо улыбнувшись, сказал Дамблдор. — По-моему, ты это право заслужил.

Гарри воспрянул духом. До чего же приятно хоть раз не выслушивать слов об осторожности и защите. На висевших по стенам директоров и директрис решение Дамблдора произвело не столь радостное впечатление — Гарри увидел, что кое-кто из них покачивает головами, а Финеас Найджелус так и вовсе расфыркался.

— А скажите, сэр, когда крестраж гибнет, Волан-де-Морт узнает об этом? Он может это почувствовать? — не обращая внимания на портреты, спросил Гарри.

— Очень интересный вопрос. Я полагаю, что нет. Я полагаю, что Волан-де-Морт уже до того погряз во зле, а эти важнейшие его составляющие так давно отделены от него, что он не чувствует их так, как чувствуем мы. Возможно, на пороге смерти он и осознает их утрату... Но ведь не знал же он, к примеру, что его дневник уничтожен, пока не добился всей правды от Люциуса Малфоя. Когда Волан-де-Морт обнаружил, что дневник изуродован и лишился всей своей мощи, он, как мне говорили, пришел в такую ярость, что на него страшно было смотреть.

— Но я думал, что это он велел Люциусу Малфою протащить дневник в Хогвартс.

— Да, велел, много лет назад, когда был уверен, что еще сможет создать другие крестражи. Люциусу Малфою полагалось дождаться прямого приказа Волан-де-Морта, однако приказа он не получил: отдав ему дневник, Волан-де-Морт вскоре исчез. Он думал, что Люциус будет старательно оберегать крестраж и ничего не посмеет с ним сделать, но он слишком полагался на страх Люциуса перед хозяином, который уж много лет как сгинул, а по мнению Люциуса, так и вовсе погиб. Разумеется, Люциус не знал, что на самом деле представляет собой дневник. Насколько я понимаю, Волан-де-Морт сказал ему, что дневник поможет вскрыть защищенную хитроумными заклинаниями Тайную комнату. Знай Люциус, что у него в руках часть хозяйской души, он, безусловно, относился бы к дневнику с большим почтением. А так он решил осуществить давнишний замысел, но уже ради собственной выгоды. Подбросив дневник дочери Артура Уизли, Люциус надеялся одним махом и опозорить Артура, и добиться, чтобы меня вышвырнули из Хогвартса, и избавиться от вещи, которая могла его разоблачить. Бедный Люциус... При той ярости, которая гложет Волан-де-Морта, узнавшего, что он пожертвовал крестражем для достижения собственных целей, и поражении, которое он потерпел в прошлом году в Министерстве, я нисколько не удивлюсь, если он в глубине души радуется, что сидит сейчас в Азкабане.

Гарри немного помолчал, размышляя, потом спросил:

— Значит, если уничтожить все крестражи, Волан-де-Морта все-таки можно будет убить?

— Думаю, это так, — ответил Дамблдор. — Без своих крестражей он превратится в простого смертного с изуродованной, ссохшейся душой. Не забывай, однако, что, хоть душа его и повреждена настолько, что ее уже не поправишь, мозг и магическая сила Волан-де-Морта остаются нетронутыми. Чтобы убить волшебника, подобного Волан-де-Морту, даже лишившегося крестражей, необходимы редкостное искусство и редкостное могущество.

— Но у меня ничего этого нет! — выпалил Гарри, не сумев вовремя остановиться.

— Вот именно, что есть, — сказал Дамблдор. — Ты обладаешь могуществом, которого у самого Волан-де-Морта никогда не было. Ты способен...

— Да знаю я! — нетерпеливо воскликнул Гарри. — Я способен любить!

И еле-еле удержался от того, чтобы прибавить: «Большое дело!»

— Да, Гарри, ты способен любить, — произнес Дамблдор, и по лицу его было видно: он в точности знает, что именно чуть было не ляпнул сейчас Гарри. — И это, если вспомнить все, что с тобой случилось, великая и знаменательная способность. Ты просто слишком юн, чтобы понять, насколько ты необычен, Гарри.

— Выходит, пророчество, говоря о силе, которой не будет знать Темный Лорд, подразумевает всего-навсего любовь? — спросил несколько обескураженный Гарри.

— Да, всего-навсего любовь, — ответил Дамблдор. — Но только не забывай о том, что сказанное в пророчестве лишь потому исполнено значения, что им его наделил Волан-де-Морт. Я уже говорил тебе это в конце прошлого года. Волан-де-Морт выбрал тебя, потому что ты представляешь для него наибольшую опасность, а сделав это, сам же тебя в такого человека и превратил!

— Так ведь оно все к тому же и сводится...

— Нет, не сводится! — теперь уже нетерпеливо оборвал его Дамблдор. И, ткнув в Гарри почерневшим пальцем, сказал: — Ты придаешь пророчеству слишком большое значение!

— Простите, — залепетал Гарри, — простите, но вы же сами говорили, что пророчество означает...

— Если бы Волан-де-Морт ничего о пророчестве не узнал, могло бы оно сбыться? Значило бы хоть что-нибудь? Конечно нет! Ты думаешь, каждое предсказание, что хранится в Зале пророчеств, непременно сбывалось?

— Но ведь вы сами сказали мне в прошлом году, — возразил сбитый с толку Гарри, — что одному из нас придется убить другого...

— Гарри, Гарри, так ведь это лишь потому, что Волан-де-Морт совершил серьезнейшую ошибку, начав действовать, полагаясь на слова профессора Трелони! Если бы Волан-де-Морт не убил твоего отца, разве он поселил бы в твоей душе яростное желание отомстить? Разумеется, нет! Если бы не вынудил твою мать умереть, спасая тебя, разве получил бы ты магическую защиту, преодолеть которую он не в силах? Разумеется, нет, Гарри! Ты понимаешь? Волан-де-Морт сам создал худшего своего врага, как делают и все остальные тираны! Ты хоть представляешь, до какой степени боятся тираны тех, кого они угнетают? Каждый из них сознает, что рано или поздно среди множества их жертв наверняка появится тот, кто восстанет против них и нанесет им ответный удар! И Волан-де-Морт ничем от них не отличается! Он вечно настороже, вечно высматривает того, кто бросит ему вызов. Он услышал о пророчестве и начал действовать, и в итоге не только сам подобрал себе врага, который способен прикончить его, но и снабдил этого врага смертоносным оружием!

— Но...

— Очень важно, чтобы ты понимал это, Гарри! — сказал Дамблдор, поднимаясь из кресла и начиная прохаживаться по кабинету взад и вперед. При каждом шаге полы его поблескивающей мантии взметались, легко шелестя. Гарри никогда еще не видел старого волшебника таким взволнованным. — Попытавшись убить тебя, Волан-де-Морт сам избрал удивительного человека, сидящего сейчас передо мной, и сам дал ему средства для борьбы, которые позволят ему сделать свое дело! Это промах Волан-де-Морта. Он наделил тебя способностью проникать в его мысли, в его стремления и даже понимать змеиный язык, на котором он отдает приказы, и все-таки, Гарри, несмотря на полученную тобой привилегию, на умение постичь самую суть Волан-де-Мортова мира (а это дар, ради которого любой Пожиратель смерти убил бы не задумываясь), Темные искусства ни разу не показались тебе притягательными, ты ни на секунду не выказал желания стать одним из последователей Волан-де-Морта!

— Еще бы я его выказал! — гневно воскликнул Гарри. — Он же убил маму и папу!

— Коротко говоря, тебя защищает твоя способность любить! — громко произнес Дамблдор. — И это единственная защита, которая способна противостоять пожирающей Волан-де-Морта жажде власти! При всех выпавших тебе испытаниях, при всех страданиях сердце твое осталось чистым, таким же, каким было в одиннадцать лет, когда ты взглянул в зеркало, отразившее твои сокровеннейшие желания, и оно показало, что стремишься ты не к бессмертию, не к богатству, но лишь к тому, чтобы преградить путь лорду Волан-де-Морту. Ты хоть понимаешь, Гарри, как мало на свете волшебников, которые могли бы увидеть в этом зеркале то, что увидел ты? Волан-де-Морту стоило бы уже тогда сообразить, кто ему противостоит, да он не сообразил!

Но теперь он знает это. Ты проникал в разум лорда Волан-де-Морта без всякого вреда для себя, а вот он не способен овладеть тобой, не испытывая при этом смертной муки, что он и обнаружил тогда, в Министерстве. Не думаю, что Волан-де-Морт понимает, в чем тут причина. Он до того спешил изуродовать свою душу, что ни разу не остановился, чтобы задуматься над тем, какой силой обладает душа незапятнанная и цельная.

— И тем не менее, сэр, — сказал Гарри, прилагая героические усилия, чтобы не выглядеть вздорным спорщиком, — разве все это не сводится к одному и тому же? Я должен попытаться убить его, иначе...

— Должен? — воскликнул Дамблдор. — Разумеется, должен! Но не потому, что так говорится в пророчестве! А потому, что ты, ты сам, не будешь ведать покоя, пока не предпримешь такую попытку! Мы оба знаем это! Вообрази, прошу тебя, только на миг во-образи, что ты никогда о пророчестве не слышал! Какие чувства ты питал бы сейчас к Волан-де-Морту? Подумай!

Гарри смотрел на расхаживающего по кабинету Дамблдора и думал. Он думал о матери, об отце, о Сириусе. Думал о Седрике Диггори. Думал обо всех известных ему страшных деяниях лорда Волан-де-Морта. И ему казалось, что в груди его разгорается, доставая до горла, пламя.

— Я хочу, чтобы с ним было покончено, — негромко сказал он. — И хочу сделать это сам.

— Еще бы! — вскричал Дамблдор. — Ты понимаешь? Пророчество не означает, что ты обязан делать что бы то ни было! А вот лорда Волан-де-Морта пророчество заставило отметить тебя как равного себе... Иными словами, ты волен сам выбирать свой путь, волен повернуться к пророчеству спиной! А Волан-де-Морт так и будет руководствоваться про-рочеством. Он по-прежнему будет охотиться за тобой, а отсюда с определенностью следует, что...

— Что одному из нас придется, в конце концов, убить другого! — подхватил Гарри.

И все же он наконец понял, что пытается втолковать ему Дамблдор. «Разницу, — думал Гарри, — между тем, что тебя выволакивают на арену, где ты должен лицом к лицу сразиться со смертью, и тем, что ты сам, с высоко поднятой головой, выходишь на эту арену. Кое-кто, возможно, сказал бы, что выбор тут невелик, но Дамблдор знал, а теперь, — думал Гарри, ощущая прилив гордости, — знаю и я: в этой разнице вся суть и состоит»

Глава 24. Сектумсемпра

Измотанный, но довольный ночными трудами, Гарри на утреннем уроке заклинаний рассказал Гермионе и Рону обо всем, что случилось (предварительно наложив заклятие Оглохни на всех, кто сидел поблизости). Ловкость, с которой он вытянул воспоминания из Слизнорта, произвела на его друзей сильное впечатление, а когда Гарри поведал им о крестражах Волан-де-Морта и обещании Дамблдора взять его с собой, если удастся найти хоть один из них, друзья и вовсе разинули рты.

— Ну и ну! — воскликнул Рон, когда Гарри закончил, и, забыв о волшебной палочке, нацеленной в потолок, машинально взмахнул ею. — Вот это да! Ты и вправду собираешься отправиться с Дамблдором?.. И попытаешься уничтожить?.. Ну и ну!

— Рон, из-за тебя снег пошел, — страдальческим тоном произнесла Гермиона и, схватив его за запястье, направила палочку в сторону от потолка, с которого и вправду начали падать большие белые хлопья. От внимания Гарри не ускользнул свирепый взгляд основательно покрасневших глаз, которым сидевшая за соседним столом Лаванда Браун смерила Гермиону, немедленно выпустившую руку Рона.

— Ах, да, — сказал Рон, с недоумением оглядывая свои плечи. — Прости... Глянь-ка, у всех такой вид, будто их жуткая перхоть одолела...