Глава 5. Нора или последний гвоздь в крышку моего гроба. 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Глава 5. Нора или последний гвоздь в крышку моего гроба.



 

 

ВСЁ ЧАЩЕ ТОМАС ПРИХОДИЛ К НАМ В БЕРГШТЕДТ В ГОСТИ И БРАЛ С СОБОЙ СВОЮ ПОДРУЖКУ - девятнадцати лет, со светлыми волосами, самоуверенную забияку из Кобленца, метр восемьдесят ростом. Имя - Нора Баллинг. С ней он как-то переночевал под нашей крышей. Никакого неудобства она не причиняла, за исключением того, что для разговоров всегда выбирала одну и ту же тему - различные виды туши для ресниц. Эрика вся в поту сидела рядом, а Марки с любопытством слушал, закатив глаза. Тогда как нам с Томасом требовалось десять минут, чтобы добежать через лес до «Старой мельницы», чтобы чего-нибудь перекусить, Норе требовалось не менее часа, чтобы переодеться к ужину.

Когда вышел второй хит Modern Talking, она начала вмешиваться в наши дела. Она была как рыбья кость в горле, которая только царапает глотку, не двигаясь ни вперёд, ни назад, а только поперёк.

«Давай встретимся, нам срочно нужно кое-что обсудить!» - неожиданно заявил Томас. Мы договорились встретиться в восемь вечера в гамбургском отеле «Интерконти». Почему-то «Старая мельница» в лесу и Бергштедт показались ему неподходящим местом. Я вошёл сквозь вращающуюся дверь в «Интерконти» и увидел его сидящим с Норой. Оба держались за руки, оба прекрасно одеты, с новенькими золотыми часиками на запястьях.

Мы что-то выпили, не прошло и десяти минут, как Нора начала диктовать свои первые условия: «Так и эдак дальше не пойдёт! Сперва я буду прослушивать новые песни! И слова песен будут впредь обсуждаться со мной!» Мне казалось, что на меня наскочила лошадь. Я не узнавал своего советника по туши для ресниц.

Томас не издал ни звука. И мне вдруг стало понятно - он же полностью у неё под каблуком.

«Вот здорово - ответил я - с кем это здесь будет что-то обсуждаться?»

А она: «Да со мной же!»

До меня никак не могло дойти, что она говорит серьёзно. Мы начали ссориться, в конце концов я закричал: «Ты же не думаешь всерьёз, что я стану объяснять девятнадцатилетней дурочке, что я собираюсь делать?»

Услыхав это, Нора подскочила на месте и бросилась вон из отеля, а Томас, как побитый пёс, выбежал следом. А я остался сидеть дурак дураком, и, когда Томас 10 минут спустя вернулся, было заметно, что он абсолютно расстроен. Должно быть, его на улице здорово потрепали.

«Ой, мне сейчас нужно бежать... пока... созвонимся!2, пробормотал он и выскочил за дверь.

 

You Can Win

 

Июнь 1985 года. Хотя сингл «Yre're My Heart, You're My Soul» только в Германии разошёлся миллионным тиражом, профессиональное видео так и не было снято. Всё, что имелось - только слепленные из кусочков отрывки, снятые в каком-то подвале. Из-за этого мы быстро скатились с первого места.

Наш второй сингл «You Can Win» фирма звукозаписи хотела раскрутить на всю катушку. Фирма выложила на бочку 30 000 марок для съёмок супер-клипа - по тем меркам приличная сумма, сейчас это звучит смешно. Теперь Modern Talking тратит в 20 раз больше на съёмки видеопродукции.

На съёмки мы отправились на баварскую киностудию. В одной сцене мы с Томасом должны были объехать вокруг студии на какой-то развалюхе. Но тут включилась Нора и заявила: «В этой коробке могут разъезжать всякие шлюхи, но не мой Томас».

Машину поменяли на чёрный «Ягуар-кабриолет». Мы собирались влезть в машину, но Норочка почувствовала себя в ударе.

«Они не поедут вместе в одной машине» - заявила она.

Режиссёр решил, что это шутка. «Как это, они не поедут вместе в одной машине? Что же им, пешком идти что ли?»

А Нора ответила: «Томас и этот Дитер действительно не поедут вместе в одной машине. Когда мы дома, я езжу с Томасом, а Дитеру там не место».

Это взбесило меня вдвойне. Я был оскорблён и как бы отброшен на второй план, ведь Томаса я считал своим. Это я его нашёл, это был мой маленький принц. А тут явилась какая-то Нора и заявляет, что он принадлежит ей. С другой стороны, я злился на Томаса, за то, что он позволил сделать из себя раба и во время всех стычек оставался в стороне.

«Ты же не её тень! Не позволяй ей превратить тебя в тряпку!» - подталкивал я его. Но он просто не способен был выслушивать, как критикуют Нору. Он вообще отказывался что-либо слушать. Девиз моих родителей гласил: «Поговорить можно обо всём!» Ерунда, скажу я! Меня больше устраивал девиз Блуме, главы фирмы: «Объясни чокнутому, что он чокнутый!»

Дело стало принимать гротескные очертания. «Послушай-ка, - уговаривал режиссёр Норочку - мы же не можем доснять видео, пока ты сидишь в машине. Нам придётся прервать съёмки.

«Мне всё равно» - ответила Норочка капризно.

Дело закончилось тем, что пригнали третью машину, Порше-кабриолет, голубой металлик. Впереди сидел за рулём Томас, на заднее сиденье взгромоздилась Нора, прикрывшись каким-то старым одеялом. Гармония съёмок нарушилась, но зато господин Андерс наконец-то поехал, и съёмки продолжились.

И если мы думали, что худшее уже позади, то жестоко ошибались. Фроляйн Баллинг ещё не закончила со своими ссорами и жалобами. Следующий спектакль назывался «О, я сейчас упаду в обморок и умру!» Мы въехали в подземный гараж отеля «Holiday-Inn» на Леопольдштрассе, разумеется, в разных машинах. Норочка с Томасом впереди, а следом я с Энди и двумя боссами из фирмы звукозаписи. Это был своего рода эскорт, обеспечивавший мою безопасность, чтобы Томас, Нора и я не растерзали друг друга на куски. Мы встретились внизу в подземном гараже, и началось! Норочка закричала: «Ууу, ууу, у меня в глазах темно!» - и свалилась.

Я подошёл к шефу: «Дай же ей, наконец, пощёчину, и пусть подымается!» Никто не шевельнулся, а я вошёл в раж: «Да не позволяйте же бабе издеваться над вами! Это же всё игра!»

В маленькой сумочке от Луи-Виттона Нора вечно таскала с собой крошечного вертлявого невротического йоркширского терьера по кличке Черри. Может, его звали как-то иначе, у неё было штук пять этих тявкающих тварей. Если кто не знает, как они выглядят, поясню: таких же таскает за собой повсюду Рудольф Мосгаммер. И в то время как Норочка лежала на полу гаража, а Томас выл, склонясь над ней: «Норочка умирает! Норочка умирает!» - а та как раз слегка приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, какое впечатление производит спектакль, в этот момент терьер выбрался из своей сумочки, взволнованно пища обежал вокруг Норочки и насрал подле её головы.

А я: «Эй, вы что здесь, больные все, что позволяете бабе водить себя за нос? Пусть заканчивает спектакль! Что это за глупости?»

В конце концов, Энди, мой приятель, отнёс даму наверх, в её комнату, пришлось ему ещё и помочь, так как Норочка оказалась тяжеловата.

На тот самый вечер в отеле была запланирована конференция фирмы звукозаписи. 500 приглашённых, должны были приехать музыканты и зарубежные партнёры. Возвели золочёный помост, было задумано вручить нам в честь сенсационного успеха «Yre're My Heart, You're My Soul» кроссовку и лаковую туфлю. Томас всё ещё сидел у постели Норы, держал её за руку и отказывался покинуть её. Итак, я один вышел к пятистам гостям и сказал: «Гм, ну да, итак... Пусть вас не удивляет, что Томаса с нами нет. Малыш простудился на съёмках, ему сейчас совсем худо... К тому же, нам завтра лететь во Францию... и ещё... Мне очень жаль... Но такого толстокожего фризца как я ничто не свалит, потому-то я здесь».

Впоследствии это стало моим обычным ответом: «Томас болен». И если спрашивали журналисты, до которых дошли слухи о наших ссорах, даже тогда я отвечал: «Нет, мы понимаем друг друга отлично, просто Томас заболел».

В Париже, где было распродано 800 000 копий «Yre're My Heart, You're My Soul» и мы слыли героями, должно было состояться наше выступление в телепередаче «Champs-Elysees», ведущей была сама Дезире Нозбуш. Воскресный вечер, лучшее время, машина телевизионщиков уже вертела во все стороны своими спутниковыми тарелками. В 20 часов 12 минут Норочке разонравилось, что поведёт шоу особа женского пола. Без лишних церемоний она увела своего благоверного.

«Где Ваш коллега?» - по-французски заорал на меня продюсер. Углы его рта покрылись хлопьями пены, как у спортсмена, пробежавшего 700 километров; язычок в глотке беспрестанно дёргался, а кадык ходил вверх-вниз. Я сказал: «Экскьюз-муа, а я-то здесь при чём? Я-то здесь, а мой коллега - это тот, которого нет». В конце концов приплёлся ещё и шеф из фирмы звукозаписи, всё орали невпопад. Я изрёк только: «Поцелуйте меня в задницу!» и тоже ушёл.

Несколько недель спустя нам снова предстояло выступить во Франции, в шоу Мишеля Друкера, своего рода французский Томас Готтшальк. Томас снова отказался, зато на этот раз выдумал благовидный предлог, за это честь и хвала. Но на этот раз я раздобыл дублёра, какого-то парня с длинными чёрными волосами, который умел шевелить губами под фонограмму. У французов он сошёл за Томаса.

Но что-то, кажется, до французов дошло. Ибо когда телепромоутеры нашей фирмы предлагали выступить Modern Talking во Франции, телевизионный босс быстренько отказался: «Non! Non! Merci beaucoup! Нет, спасибо, больше ни за что!»

 

Марок и малина.

 

Если бы меня сейчас спросили, почему Нора была такой, какой была, я бы сказал: она была маленькой девочкой, играла в куклы в детском саду, а на следующий день поменяла своих Барби на Дитера Болена и сотрудников фирмы. Маленькая дерзкая девчонка, которая привыкла, что люди пляшут под её дудку. Она просто проверяла границы своих возможностей и проверяла, что будет, если она, скажем, пойдёт к Блуме и скажет: «Или мы получим белый роллс-ройс с зелёными сиденьями, 50 000 марок и малину или мы не придём». И тот, конечно, покорялся необходимости и говорил: «О'кей, о'кей, золотце, не волнуйся! Ты получишь всё, что пожелаешь». А как бы ещё он мог отреагировать? Пластинка принесла ему несчётное количество миллионов, что по сравнению с этим белый роллс-ройс и малина? В этой индустрии бытует поговорка: «Сделай артиста счастливым!». А позиция Блуме была: «Пока с Томасом Андерсом в концерн текут миллионы, я, если понадобится, вызолочу его сортир».

Нам предстоял концерт под открытым небом в Бельгии, собралось 25 000 зрителей. И снова Томас отказался в последний момент. К счастью, за границей из Modern Talking знали только пару ботинок с обложки сингла «Yre're My Heart, You're My Soul». Ни одна душа не знала, что Modern Talking - дуэт. Я один стоял на сцене, сходу выдумывая слова приветствия: «Бонжур, Брюссель! Здравствуй, Бельгия! Я счастлив, что вы всё здесь собрались! Поехали!» - и заиграл, открывая рот под фонограмму вместо Томаса.

Наконец, было ещё одно выступление в Стокгольме, вести концерт должна была какая-то женщина. У Норы в этот день крыша уехала совсем далеко, и дамочка распорядилась: «Моего мужа не будет объявлять никакая женщина! Или ведущую сменят на конферансье мужского пола или мы улетим назад». На что шведы помахали рукой: «Что ж, пока, неудачники!»

Вот так я видел, что рушатся мои надежды. Казалось, угрожают моему счастью, я снова не был уверен в завтрашнем дне. Я смотрел на Нору и слышал, как она - вжик-вжик - резала на части дело всей моей жизни.

 

Cheri Cheri Lady.

 

Октябрь 1985 года. Всего 7 месяцев прошло после «You're My Heart, You're My Soul», а у наших критиков уже желчь пошла изо рта: свет увидела «Cheri Cheri Lady», третий номер один. Успех первых двух был сенсацией, а теперь музыкальный мир на ушах стоял, и в этом исключительно заслуга Томаса. Написав песню, я хотел, было выкинуть её в корзину для бумаг, ибо счёл чересчур простой. Но Томас выудил её из мусора и предложил: «Это клёво, давай всё-таки запишем её!» За это я и теперь готов целовать ему ботинки.

Между тем Норочка не отказывала себе ни в браслетах из чистого золота, ни в цепочках от Картье. Когда она приходила, слышно было за километр - бряк-бряк-бряк. Она выглядела, как женщина племени маа из Кении, на ней, случалось, висело миллиона на два побрякушек.

Мы прилетели на музыкальный фестиваль в Сан-Ремо. Сразу по прилёте Томас и Норочка затворились в номере, двери на замок, телефон прочь, окна тщательно занавешены, не только гардинами, но и простынями. Никому нельзя войти. Никто не мог поговорить с ними. Чтобы не возникло недоразумений, расставлю точки над «i»: они там играли в настольные игры - в гальму, веришь-не-веришь, мельницу. Как-то во время игры у обоих разыгрывался голод, и, возможно из-за того, что Нора не могла прочесть меню, они заказали всё подряд, всё, что было. Четыре официанта катили через холл громадный столик на колёсиках, уставленный яствами. Томас с Норой приоткрыли серебряные крышки, потыкали всюду вилкой: «Да, это хорошо... да, и это тоже... а остальное унесите отсюда!» Кельнеры прикрыли всё крышками, два блюда остались, а остальные 98 отправили на кухню. Платить пришлось нашей фирме.

В некоторых заграничных поездках нас сопровождал Гилле Гиллекамп, человек, которого и впрямь ничто не могло вывести из равновесия. Человек с железными нервами, вот был бы подходящий супруг для Норочки! Его основной обязанностью было следить за её настроением и успокаивать её, с чем он блестяще справлялся. Как-то раз Нора решила отправиться по магазинам, а Галле был единственным, кто владел итальянским. Она ворковала, как голубка, сразу стала мягкой, как масло. Гилле звонил, искал, делал то и это и, в конце концов, отвёз её вместе с Томасом в магазин свадебной моды в центре Сан-Ремо. Там она откопала себе свадебное платье стоимостью 30 000 марок - и сразу в отель. Ни спасибо, ни пожалуйста, дверь на замок, телефон прочь, жалюзи опущены. С того момента Нора забыла о Гилле и снова вела себя не вежливей чурбана.

 

Top of the Pops.

 

Март 1986 года. Мы поехали в Англию, где «Brother Louie» за одну ночь покорил чарты - наш четвёртый хит и третий альбом. В Лондоне мы остановились в отеле «Дорчестер», сарае высшего класса как раз напротив Хайд-парка. И когда я утром спускался к завтраку, чтобы съесть яйцо, кельнер в ливрее сказал: «No, no, no, no, Sir!» Я спросил: «Что значит - no?», последовал ответ: «Вам нужно надеть галстук».

Как каждый молодой исполнитель, конечно же, я мечтал попасть в чарты Англии. Передача, в которой нам предстояло выступить, называлась «Top of the Pops». На острове она уже лет 10 была священной коровой поп-музыки, но в Германии до того совершенно неизвестна. Мы вошли в зал, где должны были проводиться съёмки, загримированный под дискотеку: светомузыка и сексапильно разодетые хиппи. Мы должны были стоять наверху, на сцене, а все танцевать внизу. Но тут прибыла Норочка и возмутилась: «Эй, да здесь же танцуют девчонки!»

Парень, руководивший съёмками, ответил: «Ну да, логично, что здесь танцуют девчонки. Девчонки и парни. Не верблюды же!»

А Нора на это: «Пусть все убираются. Никто не будет здесь танцевать, когда выступает Modern Talking. Когда выступает Modern Talking, студия должна быть пуста». Ей не требовалось особого повода, главное - всем мешать и побольше важничать. В принципе, как Верона Фельдбуш: эта обязательно поедет назад, когда все другие едут вперёд.

К тому же надо знать: когда в Англию приезжают музыканты из Германии, это выглядит так же, как если в Германию едут певцы из Польши. Могут, наверное, и спросить: «Вы украли эту песню?» Но никогда не скажут с уважением: «Круто, вы на первом месте!» Так что Нора со своим приказом «Все вон!» до смерти насмешила англичан, которые потом оборвали все провода своими звонками в BMG в Германию. Они хотели выкинуть нас из передачи. Я уж не знаю, что пришлось пообещать BMG создателям Top of the Pops, во всяком случае, был найден какой-то компромисс: половину девчонок убрали, и Томас согласился выступать.

 

Ёб...ный Ганс.

 

Нам предстояло ещё одно выступление на «Ипподроме», популярнейшей дискотеке Лондона. От радости я мог изречь только: Вау! И снова - вау! Вау! Вау! Там на самом деле пели все те, кто был популярен в 80-е: Джорж Майкл, Bananarama, Ким Уайльд. Но вот чего мы не знали: Нас объявили как парочку гомиков, которые, помимо любви, занимаются музыкой. Со времён Pet Shop Boys и Bronski Beat такие группы пользовались бешеной популярностью. Но, как говорится, до нас-то это не дошло. Потный и нервный стоял я за сценой, ожидая, пока нас вызовут. Мы с Томасом выстроились по стойке «смирно», слушая голос ведущего, который говорил: «...ра-ра-ра...Modern Talking...ра-ра-ра...! Поприветствуем их..». Сигнал - наш выход!

Мы пошли, но, ещё не дойдя до сцены, я оглянулся, и вдруг сообразил: Томас улизнул. Я стоял в одиночестве на сцене и видел три тысячи лиц перед собой. Музыка пошла, Томас исчез, а я думал: Что же происходит, старина? Впоследствии выяснилось следующее: не мы, так Нора выяснила, что это мероприятие являлось, по сути, вечеринкой для педиков. Конечно, фирма подложила нам свинью, не предупредив ни о чём, но менять что-либо было поздно. Секунд тридцать постоял я беспомощно на сцене, а потом народ начал свистеть, и я смылся.

Томас тотчас же побежал к машине, а меня не выпускали из дискотеки. Меня ругали последними словами, правда, мой английский тогда был не слишком хорош, так что понял только три слова: «Задница» и словосочетание «Ёб..ный Ганс». У меня в глазах стояли слёзы. Англия, я верил, могла бы стать нашим трамплином в мир. У меня в голове заранее крутился целый фильм: блестящее выступление на «Ипподроме», первое место в английских чартах и четыре недели спустя - потрясающий успех в Америке. Вместо этого меня оплевали и готовы были разорвать на части. Я выучил ещё три слова по-английски: «Фашист, вали отсюда!»

Я отправился в свой номер. В эту ночь мне предстояло быть самым одиноким человеком на земле. В животе начались сумасшедшие боли в животе. Я сидел, скрючившись, как жареная сосиска и беспрерывно думал: «Вся моя карьера! Всё, ради чего я трудился! Всё это разрушено!» В такую ночь, в такой ситуации, когда ты сидишь один на гостиничной кровати, и только телевизор бормочет что-то, всё становится огромным. Твоё горе. Твой страх. Твои сомнения. Я думал: Что же, ты выбросишься сейчас из окна? Погубишь себя? Но, слава Богу, вместе со страхом, сомнениями и горем во мне просыпалась трусливая крыса. Я остался сидеть на кровати и ничего не сделал.

Так дальше и пошло. Мы выступали в какой-то передаче под названием «День для окружающего мира». Томасу предстояло сидеть за белым роялем и играть. На крышке рояля лежала алая роза. За пять минут до начала выступления Нора ворвалась за кулисы, схватила розу с рояля и принялась топтать и мять её, как Обеликс, который до тех пор прыгал по римлянину, пока тот не уходил по уши в землю. «Никто не имеет права дарить моему мужу алые розы».

 

Малоксан

 

1987 год. Чтобы быть честным, пригляжусь повнимательней к себе: ведь не только Томас вёл себя как дитя, я тоже был хорош. В этом и состояла наша основная проблема. Я хотел слышать от него постоянно: «Спасибо, спасибо, великий учитель!» Я думал и чувствовал, что Modern Talking - это я. Я, который написал все тексты. Я, который сочинил всю музыку. Я, ответственный за успех. А Томас был моим малышом, он мог стоять рядом со мной на сцене и подпевать, это ему следовало бы ценить. Так сказать, это был мой придаток, который я без спросу накачал деньгами. И ожидал я от него соответствующего поведения: если я приказывал ему, как собаке - «На место!», он должен был идти на своё место. Конечно, это идиотизм.

Томас под влиянием Норы прочно встал на такую позицию: Голос Modern Talking здесь я, и без меня ты никто. А Норочка обожала подлить масла в наш огонь. Она была подобна Нерону: «Гори, Рим, гори!» И только когда оставались одни развалины, эта женщина могла обрести покой.

Мы с Томасом прекратили разговаривать между собой. Как раз в чарты вошёл наш пятый хит «Atlantis is Calling», а Норочка тем временем возомнила себя шефом Modern Talking. Она решала, готова песня или нет. Если Норочка решила, что Америка дерьмо, значит, Америка и есть дерьмо. И тогда я мог говорить, сколько влезет, яркими красками оживляя наше будущее, Томас и на сантиметр не сдвинулся бы без нориного разрешения. Это было всё равно, что участвовать в дерби чистокровных скакунов верхом на корове. Девиз бойскаутов звучит так - «Команда сильна, как самый слабый из её участников», а в нашей команде слабым звеном была Нора.

Мы уже давно не могли снять нормальное видео. Съёмки на практике выглядели так: ассистенты режиссёра бегали по площадке с рупорами у рта и предупреждали: «Идёт Дитер. Томаса просят удалиться». Или наоборот: «Идёт Томас, Дитер должен уйти».

И при этом мы ни разу не повздорили по-настоящему. Промеж нас царило абсолютное безмолвие, мы свято избегали общения. Во время выступлений Томас выходил на сцену слева, а я справа, мы пели три минуты и расходились в разные стороны. Когда записывалась новая пластинка, Томас заходил на минутку в студию в сопровождении Норочки. Он пел свою партию, шестнадцатую песню он допевал уже в пальто, а с последними словами последней строчки обматывал шею шарфом. Через полчаса его и след простыл.

Теперь, когда я оглядываюсь на 16 лет назад, мне всё, конечно, кажется смешным. Но тогда это были для меня серьёзнейшие проблемы на свете. Я страдал, заработал язву желудка и кислую отрыжку, каждый день приходилось поглощать не менее одной упаковки «Малоксана». Я проконсультировался с кучей лекарей, которые сообщили мне то, что я знал и без них: «Господин Болен, Вам нужно отдохнуть. В Вашей жизни слишком много стрессов». А потом меня уговорил Энди, старый ковроторговец: «Послушай, доведи это дело до конца, Дитер! Ты сможешь! Не давай себя подмять!» - звучал его призыв.

Есть такой журналистский трюк, с которым они многого добиваются. Нужно только сказать мне: «Слушай, Томас сказал о тебе то-то и то-то», а Томасу достаточно заявить: «Знаешь, а Дитер о тебе сказал..». и вот мы уже бросались друг на друга, как бойцовые петухи. Как-то мне под большим секретом сообщили, что Томас вообще-то считает меня дерьмом, на что я с готовностью ответил: «Так пусть вставит себе в задницу перо и закукарекает». На следующий день об этом можно было прочесть во всех газетах. Я говорил то, он говорил это. Мы только слушали, что там ещё скажет другой, а журналисты постоянно передавали цитаты. Кроме Норочки и фирмы звукозаписи между нами возникла ещё добрая тысяча адвокатов. Мы с Томасом стали злейшими врагами, не сказав друг другу плохого слова.

Между тем внешне это выглядело всё более экстремально: лишь потому, что Норе так хотелось, Томас приходил накрашенным, на губах - розовый блеск, волосы свисали у него до задницы. Как девчонка. Никакая гримёрша не имела права прикасаться к нему, это было поле деятельности Норы. Я продолжал носить спортивные костюмы, расстёгивая молнию на куртке до пупа, запястья украшал золотыми цепочками, закатывал рукава и стригся «под бобтейля». Мы сильно загорели и оба походили на педиков.

А потом добавилась эта цепочка с надписью «Нора». Фроляйн Баллинг заказала её специально для Томаса, наподобие собачьего ошейника, а я подумал: теперь они спятили оба. А Норочка неустрашимо направилась к руководителю съёмок «Wetten dass..».: «Послушайте, эй вы там, эта цепочка непременно должна попасть в кадр!» Это дошло до того, что никто бы не удивился, если бы за нами прислали несколько мужиков в белых халатах, чтобы отвезти в психушку. Но все терпели наши выходки, снова и снова покоряясь. Хотя о нас пошла слава: «Вот идут душевнобольные», но мы были самой популярной немецкой поп-группой всех времён и народов.

 

Бабы на сцене.

 

1986 год. Мы снова отправились в турне. На этот раз в большой тур звёзд Формулы-1 с Петером Ильманом. В Мюнхене было запланировано выступление в «Circus Krone». Мы с Томасом ожидали в гардеробе. Сидели мы так, и я вдруг заметил, что Нора прихорашивается, чтобы идти с нами на сцену. Согласно программе - теперь Modern Talking - трио, а точнее говоря квартет. Ибо Норочкина закадычная подружка Ютта вместе с ней делала стойку «на старт». Я постучал себе пальцем по лбу и сказал Томасу: «Запомни, если Нора выйдет сегодня с нами на сцену, тогда я выйду с двумя бабами из тех, что промышляют на улице и сейчас раздеваются там наверху». Я знал, что думает Томас: старина Дитер может только болтать, всё равно ничего не сделает.

Когда мы двумя часами позже подошли к сцене, нас и впрямь уже поджидали две дамы в сетчатых чулках. Их раздобыл для меня приятель, тот самый фотограф Фридерик Габович. Этим девчонкам, что выглядели, как шлюхи с Гербертшрассе, я сказал: «Запомните, если эта Нора полезет на сцену, вы тоже выходите. Я подам знак». А Томас объявил: «Если ты это сделаешь, я уйду со сцены».

Концерт начался в клубах сухого тумана. Первой песней была «Diamonds Never Made A Lady», и, конечно же, Норочка вышла вместе со всеми. Я жестикулировал, подавал знаки в направлении выхода: «Девчонки, давайте, на сцену!», но ничего не произошло. Отгадка проста: один из приятелей Томаса крепко держал обеих жриц любви за волосы, чтобы они не могли добраться до меня. В конце концов, они вырвались и, спотыкаясь, выбежали на сцену. В ту секунду, как Томас увидел это, он отшвырнул микрофон на пол и убежал. Три тысячи глоток засвистели разом.

 

Пивные бутылки и помидоры.

 

Ситуация обострялась всё сильней. Мы прибыли в Киль, где нас поджидали 5 000 скверно настроенных фанатов, готовых забросать Нору яйцами и помидорами. Но то, что вначале было приготовлено для Норы, выплеснулось и на Modern Talking. В течение трёх лет нам удалось мутировать до шутов поп-музыки. Мы были чем-то, что никто больше не воспринимал всерьёз.

Настала трагическая кульминация. Мы пели в дортмундском Вестфалленгалле перед двадцатью тысячами фанатов, которые вместо восторга и плюшевых медвежат беспощадно освистали нас. Со свистом летели пивные бутылки, то там, то тут кто-нибудь показывал поднятый вверх средний палец. Ни один человек, кроме разве что футболистов, играющих на чужом поле, не может себе представить, как это, когда целый зал народа в бешенстве топает ногами и орёт: «Проваливайте, дряхлые сплетницы!»

У меня тряслись колени, я впал в панику. Люди были настроены так, что если им удалось бы схватить нас, Томаса с его цепочкой «Нора» и меня и меня с парусиновым спортивным костюмом разорвали бы в клочья. Мне больше всего хотелось убежать, но это было невозможно, ведь выступление транслировалось в прямом эфире, все камеры были 6направлены на нас. Пятнадцать мучительных минут - улыбаться! - улыбаться! - играть! Наконец мы ушли со сцены под злобные выкрики и свист.

За кулисами не было никого из тех, кто в последние годы так нас расхваливал и сдувал с наших задниц пылинки. Ни Ганса Блуме, ни Энди. Правда, мы всё ещё и были суперзвёздами, которые выпустили пять мировых хитов и продали 60 000 000 пластинок с товарооборотом в миллиард. И вместе с тем мы не стоили ломаного гроша. Это положение было ужасно, оно причиняло невероятную боль.

«Geronimo's Cadillac» стал шестым синглом Modern Talking и вместе с тем первым, который не достиг первого места в чартах. Я чувствовал, что наша полоса везения, наконец, закончилась. Время распрощаться. Но фирма звукозаписи придерживалась другого мнения. «Запишите ещё один альбом! Вы оба чокнутые, раз позволяете себе сойти с дистанции!» - бушевал Блуме, который, понятное дело, заботился лишь о том, чтобы продолжать доить золотую корову Modern Talking, пока у неё в вымени есть хоть капля молока. Хотя мы с Томасом за несколько месяцев не перемолвились ни единым словом. Хотя я каждое утро харкал кровью. Я был истощён физически, не мог спать по ночам, и жрал желудочные пилюли как другие едят «Tic-Tac». Боли не утихали. Мне казалось, они вот-вот разорвут меня. Я думал: если ты протянешь так ещё месяц, то чокнешься.

Как-то ночью я решился поднять трубку и позвонить в газету «Бильд». Признаюсь, это было в какой-то мере глупое и трусливое решение, но я хотел положить поскорее конец мучениям. Я сам себя хотел поскорее поставить перед фактом. Я боялся съездить в BMG, боялся, что мне скажут: «Вот, Дитер, чек, получи миллион и поработай ещё три года». Тогда я, быть может, смягчился бы и дал себя уговорить, как давал уговорить нас с Томасом эти три года. Этот путь я сам себе хотел отрезать. Я не хотел, чтобы всё было по-прежнему. Я хотел, чтобы на утро вся Германия знала, что с Modern Talking покончено.

«Эй, ты - заявил я шефу «Бильда» Гансу-Герману Тидье - так и запиши, я выхожу».

Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Этим внезапным аутом я хотел избавить Modern Talking от падения на общий уровень. Мы ушли, увешав свои стены золотыми пластинками, мы стали легендой.

 

Аут.

 

11.11.1987. На следующее утро, это была наша с Эрикой четвёртая годовщина, в газете появилась статья: «Дитер Болен (Modern Talking): я посрамлён».

Но стыд остался в прошлом. В будущем предстоял ноооовый проект! Я созвонился со своей фирмой в полной уверенности, что я - великий Дитер из Modern Talking. Я верил, что мне будут петь осанну, целовать руки, открывать передо мной двери, выкатят красную дорожку. Но вместо этого - суровый удар. Все жаждали поймать на крючок Томаса и записать с ним пластинку. Он был лицом Modern Talking и мог выбрать, какой контракт подписать. А я, истинный творец, был никому не нужен. Я был в шоке. Томас подписал контракт на два миллиона с East-West-Record, а мне позвонили из BMG, которой я три года подряд поставлял хит за хитом и повелели: «Создавай сколько влезет, но только больше не пой!» Как будто мне подставили подножку. Казалось, кто-то повернул время вспять, и я снова оказался в своём детстве, в школьном спортзале, где капитаны футбольных команд выбирали себе игроков, и я всегда оказывался лишним. Хотя музыкантам платят не за чувствительность, а за песни, нелояльность этой среды снова и снова поражает. Один евро завтра важнее, чем миллиарды вчера. И нет человека, а есть только акции.

 

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-06-19; просмотров: 472; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.91.19.28 (0.078 с.)