Препараты по рецепту) и 1987—1994 гг. (препараты по рецепту

В сочетании с марихуаной)

 

 

Некоторые пациенты прекращают прием общепринятых средств против глаукомы, полностью замещая их марихуаной. Доктор Харви Гинзбург добавил марихуану к арсеналу средств, назначенных офтальмологами:

 

Мне 47 лет, я — профессор психологии в Университете Юго-Западного Техаса и директор проекта Национального научного фонда. Моя жена Диана до недавнего времени была советником по специальному образованию в средней школе в Сан-Маркосе (Техас). 24 июня 1994 года мы оба были арестованы за незаконное владение марихуаной, у нас изъяли шесть растений и восемь унций (225 г) печенья с марихуаной. Знакомый моего сына, подросток, сообщил об этом в полицию, рассчитывая на вознаграждение в 1000 долларов от Crimestoppers¹⁷, чья реклама предлагает «захватывающий, выгодный и ненаказуемый способ получить деньги».

С 1980 года я страдаю от хронической глаукомы — заболевания, которое неоднократно встречалось в моем роду. С 1980 по 1994 год я принимал многие лекарства, отпускаемые по рецепту, включая тимоптик и бетоптик (тимолол и бетаксолол, бета-блокаторы), окусерт (пилокарпин) и пропин (дипивефрин, еще один общепринятый препарат для лечения глаукомы). В 1986 году, почитав научную литературу, я начал выращивать и принимать марихуану.

На графике (рис. 1) показано мое внутриглазное давление. Измерения проводились офтальмологом обычно 4 раза в год, с 1980 по 1994 год. Рисунок дает представление о действенности марихуаны. До ее приема только в 17% случаев справа и в 10% случаев слева давление было ниже 20 мм ртутного столба. После начала приема марихуаны давление опускалось ниже 20 мм в 52% случаев справа и в 39% случаев слева.

Возможно, что мое состояние улучшилось бы и без марихуаны, но это сомнительно, если исходить из природы глаукомы. Как подтвердил мой офтальмолог, несомненно, что назначенные мне медикаменты не остановили развитие заболевания. Возможно, что помочь могут новые законные лекарства, но пока не отменен федеральный запрет на исследования марихуаны, которые могут дать толчок к созданию таких препаратов, эта правдоподобная гипотеза не может быть проверена. Сейчас я могу сказать только то, что прием двух граммов марихуаны в день в комбинации с другими препаратами доказал свою стабильную эффективность в понижении высокого внутриглазного давления, вызванного хронической глаукомой.

Пока я готовился защищаться, аргументируя свои действия «медицинской необходимостью», прокурор округа уполномочил контролера штата наложить арест на наше имущество и заморозить наши счета, чтобы заставить нас заплатить техасский налог на контролируемые вещества (Верховный суд США признал незаконным подобный налог в штате Монтана), штраф в размере 2450 долларов и проценты. Узнав о моем заболевании, служащая аппарата контролера штата, которая пришла ко мне по этому поводу, покачала головой и сказала: «Когда же эти законы изменятся?»

31 июля 1995 года прокурор округа предложил отказаться от всех предъявленных нам обвинений, и судья согласился с ним. Через неделю начальник полиции Сан-Маркоса, выражая свою досаду, написал гневное письмо в городскую газету. Затем местная полиция решила устроить акт собственной мстительной «справедливости». Начальник отдела по борьбе с наркотиками связался с директором школы, который тут же стал угрожать Дианеувольнением и аннулированием ее учительской лицензии по причине того, что она проживает с обвиняемым в курении марихуаны, а значит, ее поведение не соответствует курсу местной администрации на нулевую терпимость к наркотикам. В итоге Диана уволилась по собственному желанию, хотя и добилась от школьного округа внесудебного соглашения в свою пользу.

Когда я был вынужден прекратить прием марихуаны, мое внутриглазное давление вначале неожиданно резко понизилось, но затем повысилось до невиданного ранее уровня. В результате мой офтальмолог назначил еще одно лекарство, окупресс (кортеолол, бета-блокатор). Управление по контролю за продуктами и лекарствами допустило этот препарат к использованию, несмотря на потенциальные побочные эффекты, среди которых можно отметить инсульт и остановку сердца. Другой недавно допущенный к применению медикамент, ксалатан (латанопрост), неведомым образом необратимо превращает голубые глаза в карие и представляет потенциальную опасность для здоровья. Безопасность марихуаны и ее способность понижать внутриглазное давление хорошо известны, однако федеральное правительство и правительства Штатов упрямо настаивают на своей политике нулевой терпимости к наркотикам, а правоохранительные органы и другие правительственные чиновники удивляются тому, что рядовые граждане воспринимают их с возрастающей враждебностью. С повестки дня не снят вопрос сотрудницы контролера штата: «Когда же эти законы изменятся?»

 

 

ЭПИЛЕПСИЯ

Эпилепсия — это состояние, при котором определенные клетки головного мозга (эпилептические очаги) становятся патологически возбудимыми, и их спонтанный разряд вызывает неконтролируемые судороги. В случае генерализованной эпилепсии (большие судорожные приступы) такие клетки располагаются в обоих полушариях мозга, и их напряжение вызывает конвульсии (сильнейшие мышечные спазмы). При малых эпилептических приступах суммарный разряд приводит к кратковременной потере сознания, но не вызывает конвульсий. Частичные судороги происходят вследствие патологической возбудимости изолированной области мозга и могут сопровождаться изменениями сознания.

Сопровождаемые изменениями сознания частичные судороги, называемые комплексными частичными судорогами, возникают вследствие повреждений височной или лобной доли коры головного мозга. Раньше их называли психомоторными припадками, поскольку их симптоматика включает также двигательную активность (наиболее часто отмечаются сокращения лицевых мышц и повторяющиеся подергивания рта или рук). Если же чрезмерному возбуждению подвергается очень маленький участок мозга, то у больного могут возникать странные ощущения ложной памяти, страха, головокружения или необычного запаха. Эти ощущения называют аурой, или предвестниками. Иногда за ними следуют припадки генерализованных, комплексных или частичных судорог.

В основном для лечения эпилепсии используют противосудорожные препараты, такие как карбамазепин (тегретол), фенитоин (дилантин), вальпроевая кислота (депакот), фенобарбитал, примидон (мисолин), этосуксимид (заронтин) и клоназепам (клонопин). Примерно 70% больных помогает какое-то одно лекарство из этого списка. Еще 10% больных помогает комбинация нескольких препаратов¹⁸. Однако фокальные припадки и эпилепсия лобной доли зачастую плохо поддаются лечению¹⁹. Кроме того, прием противосудорожных препаратов может сопровождаться серьезными побочными эффектами, среди которых можно упомянуть размягчение костей, анемию, опухание десен, диплопию²⁰, выпадение волос, головную боль, тошноту, снижение полового влечения, импотенцию, депрессию и психозы. В случаях передозировки или индивидуальной непереносимости этих препаратов может наступить нарушение координации движений, коматозное состояние и даже смерть²¹.

Несмотря на то, что противосудорожное действие конопли известно с древних времен и основательно изучено в XIX веке, последние сто лет им незаслуженно пренебрегали. Одним из немногих исключений была короткая статья Дэвиса и Рэмси, опубликованная в 1949 году. Ученые исследовали воздействие двух веществ, родственных тетрагидроканнабинолу, на состояние пяти детей, находившихся в стационаре с генерализованной эпилепсией. Их состояние было очень тяжелым и плохо поддавалось контролю обычными противосудорожными средствами — фенобарбиталом и фенитоином (дилантином). В результате приема экспериментальных препаратов состояние троих не ухудшилось, у четвертого судороги почти полностью прекратились, а у пятого исчезли совсем²².

Этот факт не упоминался в медицинской литературе вплоть до 1975 года, когда был описан следующий случай генерализованной эпилепсии:

 

Молодой человек 24 лет на протяжении восьми лет наблюдался в неврологической клинике по поводу эпилептических припадков. В истории его болезни было сказано, что в три года у него отмечались пиретические конвульсии²³, а с шестнадцатилетнего возраста начались эпилептические припадки. Начиная с этого времени, пациент принимал дифенилгидантоин натрия (фенитоин) по 100 мг четыре раза в день, а также фенобарбитал по 30 мг четыре раза в день. Эта схема лечения не обеспечивала полного предотвращения судорог, и пациент жаловался, что примерно раз в два месяца у него случались эпилептические припадки. К 22 годам припадки стали происходить чаще — от одного до четырех раз в месяц.

В 22 года пациент начал курить марихуану (от 2 до 5 папирос за ночь), продолжая принимать предписанные противосудорожные препараты. Пока он применял для лечения все три средства в комплексе, припадков не случалось. Марихуана без сочетания с лекарствами не давала такого эффекта. Пациент дважды пытался отказаться от медицинских препаратов, и оба раза на третий или четвертый день случался эпилептический припадок²⁴.

В более позднем исследовании участвовали шестнадцать больных, страдавших большими судорожными припадками, чье состояние не поддавалось контролю с помощью обычных средств. Помимо противосудорожных препаратов половине из них стали давать по 200 — 300 мг каннабидиола, а другим — плацебо. Через пять месяцев у троих пациентов, принимавших каннабидиол, было отмечено безусловное улучшение состояния, у двоих — Частичное улучшение, еще у двоих — незначительное улучшение, состояние одного пациента осталось без изменений. Кроме легкого седативного эффекта, других побочных действий не наблюдалось. Среди пациентов, принимавших плацебо, улучшение состояния было отмечено только у одного человека, у семерых человек состояние не изменилось. Исследователи пришли к заключению, что сочетание каннабидиола со стандартными противоэпилептическими препаратами может гораздо успешнее предотвращать припадки у некоторых больных. Пока неизвестно, можно ли достичь аналогичного эффекта, если применять только каннабидиол, но в больших дозах²⁵.

Несмотря на то, что медицинский истэблишмент по-прежнему не проявляет к этому вопросу особенного интереса, все больше людей, больных эпилепсией, открывают для себя лечебные свойства конопли. Карл Оглесби страдает комплексными частичными припадками. Они возникают в височной доле коры головного мозга и распространяются далее, однако остаются относительно фокальными.

 

В 1972 году, когда мне было 37 лет, я узнал, что марихуана способна лечить эпилептические припадки, которые мучили меня с подросткового возраста и не поддавались никаким легальным лекарствам. Вскоре я стал курить марихуану каждый день. Однако меня не устраивает риск, с которым я постоянно сталкиваюсь, добывая незаконное лекарство, поэтому сейчас я стал искать какой-то иной способ решения проблемы.

Припадки начались, когда мне было пятнадцать или шестнадцать лет. Сейчас мне 54 года, и все это время они случались от 6 до 24 раз в день. Припадки различаются по продолжительности (от тридцати секунд до минуты), по силе, но всегда происходят одинаково. Сначала следует предвестник припадка, или аура, а затем происходит лицевой спазм, который и является собственно эпилептическим припадком.

Первый тревожный сигнал приходит в виде очень слабого телесного, отчетливо неприятного ощущения легкости и воздушности. Как будто что-то пульсирует и неровно покалывает внутри. Возникая в груди, это ощущение в считанные секунды распространяется, захватывает голову, занимая там все пространство, лежащее за пределами умственной деятельности. Это значит, что я могу продолжать разговаривать и не теряю нить собственных рассуждений, но для этого мне требуются определенные усилия, потому что начинает нарастать ощущение тревоги.

Я знаю, что на стадии предвестия проявляются некоторые внешние признаки, которые я не в силах контролировать. У меня трепещут ноздри, бегают и блестят глаза, голос звучит напряженно и неровно, диафрагма сокращается, дыхание становится неритмичным, а вид — отсутствующим и потерянным. При этом возникает ощущение почти приятного возбуждения, не связанное ни с чем вокруг или внутри меня. Однако утрата контроля над собственным телом всегда обескураживает, так что это состояние, столь грубо имитирующее ощущение счастья, является главным источником чувства беспомощности и отчаяния.

Сам припадок становится пиком предвестия и отчасти представляет собой его усиленную форму. Однако главным является то, что мышцы на правой стороне лица в считанные секунды сводит в подобие ухмылки, которая не затрагивает левую сторону. Насколько я понимаю, все остальные признаки припадка вполне симметричны: оба глаза блестят, диафрагма резко сокращается, ноздри трепещут, Этот скошенный на правую сторону рот служит нулевой точкой отсчета припадка и является пиком развития предвестия. Если ауру легко можно скрыть от окружающих, то перекошенный судорогой рот неизбежно привлекает внимание. Чтобы скрыть припадок, приходится либо прятать лицо, либо как-то отвлекать от себя внимание.

Когда это случилось впервые, я не мог понять или объяснить, что произошло, но мне было стыдно. Мои родители, будучи простодушными людьми, делали мне замечания. «Сейчас же перестань дурацки ухмыляться!» — говорил мне отец. Когда я пытался объяснить происходящее друзьям, они советовали смеяться, раз уж мне этого хочется. Я не мог выразить словами, что мне отнюдь не хочется смеяться, то есть в каком-то смысле хочется, но это ощущение приходит ко мне откуда-то извне и не имеет никакого отношения к моим мыслям и эмоциям. Я не мог передать это чувство подчинения чему-то, существующему вне меня, чувство, будто меня направляет сила, действующая помимо моего сознания.

Тогда я сдался и решил, насколько возможно, скрывать постыдную «дурацкую ухмылку». Для этого я использовал целый репертуар средств. Только себе я обязан тем, что не замкнулся в одиночестве. В старших классах школы и в колледже я участвовал в диспутах, нашел работу, которая требовала постоянных контактов с людьми, позднее был в первых рядах кампании против войны во Вьетнаме (как президент движения «Студенты за демократическое общество»). Во время учебы в колледже даже с удовольствием играл на сцене, хотя, в конце концов, пришлось признать, что с припадками это невозможно.

Когда припадок угрожал начаться в неподходящий момент (а так всегда и бывало), у меня наготове было множество вариантов поведения. Если в этот момент я выступал с речью, то старался отвлечь от себя внимание, например, просто задавая слушателям вопрос. Если нужно, я имитировал приступ удушья, хватал стакан воды, и это помогало мне скрыть лицо на время припадка. В других обстоятельствах я мог сделать вид, что между верхними зубами с правой стороны застрял кусочек яблока. Я посвящал в свою проблему только самых близких друзей.

С годами я стал знакомиться с теориями, которые могли если не объяснить, то хотя бы интерпретировать мои припадки. Главным образом, это был фрейдизм в популярном изложении, от которого в 50-е и 60-е годы некуда было деться. Долгое время я был уверен в том, что моя дурацкая ухмылка имеет психосоматическую природу, и только психоанализ может помочь мне добраться до ее сути и, возможно, совсем от нее избавиться. Однако прежде чем я вплотную начал исследовать эту возможность, врач, которому я доверился, смог убедить меня в том, что а) припадки имели, скорее всего, эпилептическую природу, и б) вряд ли медицина предложит мне более адекватный метод справляться с ними, чем тот, который я сам разработал.

Подобно многим другим людям 60-х годов, я неоднократно сталкивался с искушением покурить марихуану, но в течение нескольких лет упорно сопротивлялся ему. Занимая важный пост в студенческом движении, я не мог себе позволить скомпрометировать его. Кроме того, эта организация прокламировала строго отрицательное отношение к марихуане, чему я всемерно способствовал. Наконец, в отличие от большинства рядовых членов движения, я был семейным человеком и отцом троих детей, по отношению к которым я старался выполнять свой родительский долг так, как его понимали американцы 50-х годов.

Однако в 1970 году или около того движение «Студенты за демократическое общество» распалось, руководство антивоенной кампанией перешло в другие руки, а мои родительские претензии пали жертвой развода. Тогда свойственное мне любопытство победило, и я начал экспериментировать с марихуаной в компании приятелей. Вскоре я обнаружил, что пока я был в «обкуренном» состоянии, припадки не возникали. После нескольких затяжек ни аура, ни пресловутая лицевая судорога не появлялись еще часа два или три.

Мне также нравилось само состояние, которое вызывала марихуана. В противоположность алкоголю, марихуана не ослабляла мою способность к самоконтролю и помогала поддерживать разговор на любые темы. Поскольку мне не нравилось само курение, я вряд ли употреблял бы ее регулярно только ради удовольствия. Но способность марихуаны побеждать припадки выглядела убедительно, и я стал постоянно курить ее в медицинских целях. Несколько месяцев назад я решил от нее отказаться и смириться с последствиями этого, которые сейчас причиняют мне меньше неудобств, нежели в 70-е годы, поскольку я гораздо реже выступаю перед аудиторией (от силы дюжину раз в год). Но все равно меня удручает возвращение припадков, и это побудило меня обратиться за медицинской помощью в надежде, что мне смогут предложить эффективную, безопасную и законную альтернативу.

Гордон Хэнсон, которому 53 года, страдает как от больших судорожных припадков, так и от малых эпилептических приступов. Заболевание удавалось отчасти контролировать обычными препаратами: фенитоином (дилантином), примидоном (мисолином) и фенобарбиталом. К сожалению, прием этих средств сопровождался серьезным побочным действием. Вот что рассказывает Гордон:

 

Мне гораздо легче вспоминать годы, предшествующие окончанию школы, нежели то, что произошло в тот холодный сентябрьский день 1956 года. Северный ветер гонял опавшую листву, а я торопливо собирал клюкву, чтобы заполнить корзину до захода солнца, которое с каждым днем садилось все раньше. Меня обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, я был рад, что не надо больше ходить в школу, с другой — беспокоился за свое будущее. Тем сентябрьским вечером к десяти часам я уже сильно устал и лег спать. Проснувшись, я почувствовал себя разбитым и несчастным. Потом меня стало тошнить, разболелась голова, заныли все мышцы. Вся семья в тревоге собралась возле моей постели. С утра пораньше меня отправили к нашему семейному врачу. Диагноз, который он поставил, испугал и расстроил меня еще сильнее. Откуда у меня взялась эпилепсия?

По мере возможности я держал свою болезнь в тайне. В дальнейшем у меня порой неожиданно случались малые приступы, без судорог. Большие припадки происходили не так часто. Им предшествовали определенные признаки: доносящиеся ниоткуда звуки, неспособность говорить и, наконец, паралич, медленно охватывающий мое тело. Я не чувствовал боли от полученных травм, пока вновь не приходил в сознание. Синяки и даже переломы не были редки, но еще хуже была нескончаемая депрессия.

Благодаря применению в комплексе дилантина, мисолина и фенобарбитала припадки стали случаться не так часто, хотя эти препараты, безусловно, не могли полностью вылечить мое заболевание. Порой многие дни я чувствовал себя глубоко несчастным. Естественно, я полагал, что эти чувства вызывает эпилепсия, поскольку никто не сказал мне, что противосудорожные препараты имеют и побочные действия. Несколько лет я пытался бороться с депрессией с помощью спиртного, но оно давало лишь кратковременное облегчение. Потом я встретил девушку и решил на ней жениться. Я боялся, что она отвергнет меня, узнав о моей болезни, и поэтому не рассказывал ей об эпилепсии до свадьбы.

Молодость и рождение дочки недолго служили защитой наших отношений. Зарабатывать на жизнь становилось все труднее, а припадки случались все чаще. Из-за них и постоянной смены настроения, напоминающей историю про Джекила и Хайда, жена стала бояться меня и искать утешения в алкоголе. Ее тяга к спиртному и моя реакция на это сделали нас еще более несчастными. Небольшое кратковременное облегчение пришло лишь в начале 60-х годов с рождением второй дочери, а потом и сына. Денежные затруднения возрастали, равно как и частота моих припадков.

В конце 60-х годов у меня не раз возникали проблемы с законом. В начале 70-х у нас временно забрали детей. В суде мне рекомендовали обратиться к консультанту по семейным проблемам. Он посоветовал мне попробовать курить марихуану, чтобы уменьшить депрессивный эффект фенобарбитала и лучше контролировать припадки. Мне показалось это абсурдным, поскольку я разделял мнение большинства: марихуана — это наркотик, о котором можно говорить лишь шепотом, это зло!

К счастью, я начал читать литературу об этом растении и сделал несколько запросов, среди прочего в Университет Миннесоты. Я выяснил, что коноплю использовали в медицинских целях на протяжении столетий, и стал регулярно ее курить.

К 1976 году я сократил на 50% дозы фенобарбитала, дилантина и мисолина. Припадки стали случаться реже. Скачки настроения также стали менее заметными, по крайней мере, когда у меня была возможность курить марихуану. В 1976 году меня арестовали за хранение небольшого количества марихуаны. После этого мне стало труднее ее покупать. Судья рекомендовал мне обратиться к врачу. Врач не отрицал пользы марихуаны как лекарственного средства, однако ввиду того, что она запрещена законом, предложил мне принимать валиум (диазепам, реланиум). На протяжении почти двух лет я принимал по две таблетки валиума в день. Этот препарат превращал меня в зомби, а также вызывал потемнение в глазах.

В 1978 году моя жена, страдая от интоксикации, по ошибке приняла фенобарбитал вместо аспирина и попала в больницу. Это заставило меня полностью отказаться от фенобарбитала и валиума. Мой рассудок вновь стал ясным. Той весной я попробовал вырастить коноплю из накопленных семян. Попытка оказалась довольно успешной. С каждым годом я совершенствовал методы, улучшал качество растений, и вскоре неприятные воспоминания остались позади. К 1982 году в моем саду было уже достаточно растений, чтобы еще сильнее сократить количество лекарственных препаратов, которые я принимал. Большие припадки исчезли совсем, а малые случались не чаще десяти раз в году. К несчастью, прошлым летом обнаружилось, что власти крайне неодобрительно относятся к моему урожаю: меня арестовали, по их выражению, за владение марихуаной в большом количестве. В ожидании исхода долгой судебной баталии я продолжал выращивать свои растения. Процесс завершился в 1985 году: меня приговорили к двум месяцам тюремного заключения. Дозы лекарств увеличили, но в тюрьме у меня все равно были припадки. Мне назначили еще один препарат, транксен (хлоразепат, схожий с валиумом препарат, снимающий возбуждение и расслабляющий мышцы). Однако я почти не принимал его, так как понял, что его действие очень напоминает действие валиума.

После освобождения я вновь стал курить марихуану, чтобы избавиться от действия лекарств и потемнения в глазах. По мере того как шли годы, наша семейная жизнь налаживалась. Выращивая в среднем сорок растений конопли, щедро подаренной нам природой, мне удалось снизить прием лекарств, изобретаемых людьми, до одной дозы мисолина в день. Малые припадки стали случаться лишь по пять раз в год, а то и реже. В основном они происходили зимой, когда у меня заканчивался запас марихуаны. Моя жизнь стала куда более гармоничной.

В 1988 году была засуха, и мои растения зачахли, так что спустя четыре месяца после урожая мне пришлось покупать марихуану на улице. Цена на нее подскочила так сильно, что я едва мог себе это позволить. Друзья помогли мне продержаться до следующего урожая, но припадки случались всякий раз, как заканчивалась марихуана. Чтобы снова не остаться без лекарства, в 1989 году я посадил в три раза больше конопли, причем подстриг ее таким образом, чтобы она напоминала низкие кустики томатов.

В конце июля я сорвал пару растений и поместил их в старый пустующий сарай для просушки. Однако все закончилось печально — около шести часов утра пятеро полицейских ворвались к нам и взяли на мушку меня, жену и сына. Мой сын тогда потерял работу, поскольку ему просто не разрешили выйти из дома. Излишне упоминать о том, что всю марихуану забрали. Оплатив залог, я вышел на свободу лишь для того, чтобы на протяжении недель снова и снова видеть все происшедшее во сне. С того самого июльского дня моя жизнь может считаться экспериментом, который разрешил все сомнения по поводу ценности марихуаны как лекарства. Из-за ее отсутствия я пережил почти двести приступов, включая несколько больших судорожных припадков.

22 июня 1991 года произошло то, чего я опасался. Мой защитник из Миннеаполиса сообщил мне по телефону, что по приговору я должен отбыть шесть месяцев в тюрьме округа Роуз. Верховный суд штата Миннесота отверг мою апелляцию. Теперь я сижу в камере, не имея под рукой средств, которые могут обеспечить мою безопасность. Камера изолирована от тюремных служб, так что я не могу ничего сообщить персоналу. Что же до двух моих сокамерников, то они не обучены оказывать помощь в случае эпилептического припадка.

Я испытываю странное чувство, когда вспоминаю, как в начале 70-х годов консультант по семейным проблемам посоветовал мне вместо назначенных лекарств курить марихуану. И вот теперь закон разлучил меня с женой и отправил в тюрьму лишь потому, что я действовал в соответствии с той рекомендацией, которая позволила мне успешно контролировать припадки и воскресила супружескую любовь. Я боюсь, что побочное действие лекарственных препаратов вновь превратит меня в монстра, что принесло в прошлом столько горя моей семье. Я не смею надеяться на то, что моя жена сможет снова смириться с таким положением вещей после того, как мы нашли решение этой проблемы в созданном самим Богом чудесном целебном растении. Очевидно, что у меня есть одна альтернатива: вообще не принимать лекарств, выйдя на свободу. Это без необходимости осложнит не только мою жизнь, но и жизнь моей жены, которой придется справляться и с моими припадками, и с наступающей за ними депрессией. Я могу только молиться о том, чтобы до моего освобождения наше правительство признало возможность медицинского использования марихуаны. Если этого не произойдет, мне не приходится рассчитывать на то, что Конни примет меня.

Валери Коррал — садовод, ей 44 года. Она организовала кооператив Wo-Men's Alliance for Medical Marihuana, выращивающий марихуану для медицинских нужд. Причиной ее интереса к данной теме послужил личный опыт:

 

Первый день весны 1973 года в пустыне близ озера Пирамид-Аейк в Неваде был таким же, как любой другой мартовский день. Мы с подругой ехали на юго-восток от озера после купания в горячих источниках. В этих прекрасных, неземных местах находится резервация индейцев.

Мы ехали по шоссе 445, когда небольшой самолет внезапно устремился вниз, почти что на наш «фольксваген». Это был «Мустанг Р51», переделанный истребитель времен Второй мировой войны. Самолет прошел так близко, что мы разглядели усы на лице пилота. Проходя над нами во второй раз, самолет вызвал вихрь, из-за которого машина потеряла управление и ее пронесло юзом около 350 футов (107 м). Нас с подругой выбросило из машины и сильно покалечило. Она попала в больницу с бесчисленными переломами, а я получила травму головы, вызвавшую впоследствии судорожные припадки, иногда происходившие по пять раз за день.

Эпилепсия изменила мою судьбу и поломала надежды. Никогда я уже не могла стать здоровой, как раньше. Испуганная и подавленная болезнью, я сама себя не узнавала. Я принимала множество противоэпилептических препаратов, включая мисолин, дилантин и фенобарбитал. Чтобы облегчить боль, я принимала перкодан (сочетание опиата оксикодона и аспирина) и валиум (диазепам). Эмоционально я превратилась в калеку, одурманенная препаратами 24 часа в сутки 365 дней в году. Я бродила в лекарственном тумане в тщетных попытках контролировать спазмы. Я принимала все больше и больше препаратов, но судорожные припадки случались все чаще и чаще.

Лекарственная горячка длилась два года, и хотя мне никогда не ставили диагноза психического расстройства, мое поведение вполне ему соответствовало. Мое тело тоже было истощено. Десны стали опухать, количество белых клеток крови начало резко падать. У меня пропала сопротивляемость инфекциям: любая простуда могла уложить меня в больницу. Меня нельзя было оставлять одну — как-то во время припадка я едва не утонула в ванне. Я не хотела вести жалкую жизнь в вечно одурманенном состоянии и поняла, что Управление по контролю за продуктами и лекарствами никогда не поможет мне освободиться от припадков. Мне необходимо было перестроить свою жизнь таким образом, чтобы я могла справиться с болезнью.

Мой муж Майк прочитал в медицинском журнале, что вызванные у лабораторных крыс судорожные припадки успешно контролировались марихуаной. Меня совсем измотало лечение стандартными противоэпилептическими препаратами, я желала попробовать то, что могло принести хоть какую-то надежду. Я жаждала чуда. Мне хотелось нормальной жизни. Весной 1975 года мы с Майком переехали в уединенное место на склонах горы Санта-Круз и решились на попытку заменить противоэпилептические препараты марихуаной. Мы высадили заранее купленные семена различных разновидностей марихуаны и стали экспериментировать.

Попробовав сначала перестать принимать все лекарства в одночасье (никому не советую поступать таким образом), мы с Майком решили, что мне лучше отказываться от них постепенно. На протяжении последующих двух с половиной лет, пока я планомерно сокращала прием лекарств, я никуда не ездила без папиросы с марихуаной. Я курила ежедневно и делала затяжку сразу же, как чувствовала предвестие припадка. Я рассказала об этом своему врачу, и он дал свое молчаливое согласие. Наконец я поняла, что могу контролировать припадки лишь с помощью марихуаны. Мы открыто выращивали мое лекарство в саду среди овощей, фруктов и трав. Сейчас я редко хожу к врачу. У меня все еще сохраняются небольшие неврологические проблемы, но марихуана по-прежнему смягчает самые серьезные проявления эпилепсии и не вызывает тех побочных эффектов, с которыми я сталкивалась во время приема медицинских препаратов.

В конце 70-х годов выращивание марихуаны стало выгодным бизнесом, и власти ужесточили войну с наркотиками. Мы оказались под колпаком — к нам приходили с проверкой пять раз. В первые годы войны с наркотиками чиновникам в подобных ситуациях было позволено принимать решения на свой страх и риск. При встрече с ними нам удавалось обосновать нашу позицию состоянием моего здоровья. Каждый раз они проявляли уважение к нашей частной жизни и не трогали моих запасов. Наши действия никогда не квалифицировались как преступные, мы всегда были полностью откровенны с полицией и сотрудниками «Движения против насаждения марихуаны». Мы рассказывали им о разрушающем воздействии на здоровье фармацевтических препаратов, объясняли, что марихуана давала мне отдых от эпилептических припадков и позволяла вести сравнительно продуктивную жизнь. Однажды сотрудник «Движения против насаждения марихуаны» сказал, что понимает меня, поскольку его отец тоже страдал эпилепсией.

Мы начали помогать другим больным людям в 1974 году, когда моя бабушка заболела лейкемией. Она пережила обычную в таких случаях атаку химиотерапии, и нам пришлось бессильно наблюдать за тем, как эта энергичная женщина угасала на глазах. Потом я предложила ей попробовать марихуану, объяснив, что это может облегчить тошноту. На нее произвел впечатление мой рассказ о том, что я сама использую марихуану, чтобы контролировать припадки, ведь нашей семье тоже приходилось страдать от моего заболевания. Она попробовала марихуану и вскоре почувствовала голод. На следующее утро она сказала, что никогда еще не спала так хорошо, как прошедшей ночью. Моя бабушка пользовалась марихуаной до самой смерти в 1976 году. Она была первой из двадцати с лишним наших друзей и родственников, страдавших от различных заболеваний, которых мы снабжали марихуаной вплоть до нашего первого ареста.

Вслед за ростом государственных ассигнований на искоренение марихуаны и претворением в жизнь политики нулевой терпимости к наркотикам отношение властей к нам переменилось. Накал войны с наркотиками требовал громких побед. В августе 1992 года шерифы «Движения против насаждения марихуаны» вошли к нам в дом с оружием наизготовку. Несмотря на все наши объяснения, меня и Майка разделили, допросили и арестовали. Мы часто рассуждали о готовности, если это будет необходимо, пойти в тюрьму за то, во что верим. Однако в тот момент меня ужаснула перспектива провести три года в государственной тюрьме без марихуаны, которая мне необходима, чтобы контролировать припадки. Я очень благодарна Майку за его поддержку, которая помогла мне отстаивать справедливость перед лицом неправедного закона. Я придерживалась при защите аргумента медицинской необходимости и выиграла дело — первая в Калифорнии!

Мы думали, что нас больше не станут тревожить, и поэтому следующей весной стали выращивать в своем саду еще больше марихуаны. Однако в сентябре 1993 года нас снова посетили шерифы «Движения против насаждения марихуаны». На этот раз они перевернули наш дом, обыскав каждый дюйм с тщательностью, достойной муравьев. Мы были в ярости и ощущали себя так, как если бы подверглись изнасилованию. Я выиграла дело всего полгода назад. С какой стати они беспокоят нас, если решением суда мы остались на свободе, а окружной прокурор сказал мне, что шериф не будет требовать уплаты издержек? Тогда, при обыске, я сказала чиновникам «Движения против насаждения марихуаны», что уже шестнадцать лет мы снабжаем марихуаной людей, умирающих от рака или от СПИДа. Мы любили этих людей, и марихуана действительно приносила им пользу. Шерифов это не впечатлило, и к обвинению в выращивании марихуаны они добавили обвинение в ее распространении. Сейчас (в 1996 году) эти обвинения все еще ждут рассмотрения в суде.

Я решила заручиться поддержкой общественности, обратившись к жителям округа, который поддержал резолюцию о легализации применения марихуаны в медицинских целях. Отклик ошеломил меня. Меня назначили в Комиссию по алкоголизму и наркомании, я смогла основать кооператив больных и их близких, который в соответствии с назначениями врачей снабжает марихуаной людей, страдающих смертельными или хроническими заболеваниями. Члены кооператива получают марихуану безвозмездно или за минимальную плату. Мы проводим обучение пациентов медицинскому употреблению марихуаны, а также методам ее культивации, изучаем эффективность тех или иных разновидностей марихуаны, чтобы применять наиболее подходящие сорта в случае каждого отдельного заболевания. Мы стремимся предложить обществу такую модель, которая даст возможность больным и их близким как можно лучше заботится о себе.

Ввиду того, что широкие и методологически корректные исследования пока не ведутся, невозможно определить, какому количеству людей, страдающих эпилептическими припадками, может помочь конопля. Однако мы точно знаем, что в ряде случаев, подобных тем, что приведены выше, эпилептикам помогает только конопля и ничего больше. Более того, таким больным не приходится страдать от различных неприятных побочных эффектов. Ценность (для некоторых людей — искл