Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь FAQ Написать работу КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Химиотерапия онкологических заболеванийСодержание книги
Поиск на нашем сайте
Получивший за последние несколько десятилетий распространение метод химиотерапии стал одним из важнейших средств лечения рака. Препараты, которые вводятся внутривенно каждые несколько недель, представляют собой едва ли не самые сильнодействующие и токсичные химические соединения из всего арсенала веществ, используемых в медицине. В число наиболее широко применяемых препаратов входят Цисплатин (платинол), доксорубицин (адриамицин), Циклофосфамид (цитоксан), ифосфамид (ифекс) и производные азотистых ипритов, такие как мелфалан (алкеран) и хлорамбуцил (лейкеран). Цисплатин может вызывать глухоту или приводить к тяжелым нарушениям деятельности почек, представляющим угрозу для жизни больного. Ифосфамид может вызывать кровотечение и образование гематом, а циклофосфамид подавляет иммунную систему, а доксорубицин Может поражать сердечную мышцу. Производные азотистых ипритов столь токсичны, что при попадании на кожу разъедают ее и любые другие ткани. Если игла, через которую они вводятся, чуть подтекает или выскакивает из вены, то в этом месте образуется рубцовая ткань, из-за которой человек может потерять способность пользоваться рукой. Почти все из вышеупомянутых препаратов вызывают выпадение волос, и каждый из них одновременно с подавлением первичного онкологического заболевания может стать причиной развития другой формы рака. Дозы должны тщательно рассчитываться для предотвращения нарушения деятельности почек, сердца или сбоя дыхания. Однако самым распространенным и для большинства пациентов самым неприятным побочным эффектом этих лекарств является очень сильная тошнота и рвота. После каждого лечебного сеанса позывы к рвоте зачастую не ослабевают на протяжении часов, дней, а то и недель тошноты. Рвота может быть настолько сильной, что больные рискуют сломать кости или повредить пищевод. Неспособность контролировать свое состояние приводит к эмоциональному опустошению. Кроме того, многие больные почти ничего не едят, поскольку совершенно не выносят запаха или вида пищи. Им становится все труднее сохранять волю к жизни по мере потери сил и массы тела. С каждым последующим сеансом лечения больные нервничают все больше. У некоторых из них развивается условная реакция, из-за которой рвота начинается уже при входе в процедурный кабинет или даже по пути в больницу. Известны несколько человек, у которых рвота начиналась, если они встречали на улице кого-нибудь из персонала процедурного кабинета. Если тошнота и рвота не поддаются контролю, состояние пациента может вынудить врача снизить дозу препарата, поставив под угрозу эффективность лечения. Многие больные считают, что побочные эффекты химиотерапии тяжелее, чем сам рак. Они отказываются продолжать лечение не только из-за физических мучений, но и потому, что не хотят терять контроль над собственной жизнью. Иногда пациенты настаивают на прерывании терапии, отдавая себе отчет в том, что это означает неминуемую смерть. Для пациентов, которых можно было вылечить, если бы они не прервали курс, тошноту и рвоту следует считать потенциально летальной формой интоксикации. К счастью, облегчение многим больным доставляют обычные противорвотные препараты, такие как прохлорперазин (компазин) или более современные ондансетрон (зофран) и гранисетрон (китрил). Однако в некоторых случаях эти лекарства либо вообще не помогают, либо через некоторое время перестают действовать. Среди общепринятых противорвотных средств наиболее эффективным сейчас считается зофран, но зачастую его необходимо вводить внутривенно через капельницу в течение нескольких часов в больничных условиях, что за время лечения обходится в сотни долларов. Как показывают результаты различных исследовательских программ, марихуана может стать замечательно эффективным заменителем стандартных препаратов. В одном исследовании в группе из 56 пациентов, которым не помогали обычные противорвотные лекарства, у 78% пациентов исчезли все симптомы после курения марихуаны1. Один из нас (Л. Г.) может лично засвидетельствовать ее лечебный эффект:
В начале 1972 года, вскоре после смерти детского онколога Сиднея Фарбера, именем которого был назван Центр исследования рака, мы с женой были приглашены на обед к знакомому, работающему на том же факультете медицинской школы Гарвардского университета, что и я. Он хотел, чтобы я встретился с Эмилем Фреем, который в качестве преемника доктора Фарбера прибыл из Хьюстона. За обедом доктор Фрей рассказал мне о восемнадцатилетнем юноше из Хьюстона, больном лейкемией. С каждым разом его все труднее становилось уговорить прийти на сеанс химиотерапии, потому что у парня больше не оставалось сил терпеть тошноту и рвоту. Врачам и домочадцам было все труднее побуждать его к лечению, хотя от этих сеансов зависела его жизнь. К удивлению доктора Фрея, однажды молодой человек с готовностью согласился на процедуру введения лекарства, и с этого момента больше не выказывал ни малейшего сопротивления лечебным сеансам. Он признался, что каждый раз за двадцать минут до очередного сеанса выкуривает одну сигарету с марихуаной, и этого оказывается достаточно, чтобы не возникало ни рвоты, ни даже малейшего намека на тошноту. Доктор Фрей спросил меня, упоминалось ли это свойство конопли в медицинской литературе XIX века, и я ответил утвердительно. По пути домой моя жена Бетси, которая с интересом прислушивалась к беседе, предложила достать немного конопли для нашего сына Дэнни. Диагноз «острый лимфолейкоз» нашему сыну впервые поставили в июле 1967 года, когда ему было десять лет. Первые несколько лет он не возражал против лечения в детской больнице Бостона, даже если приходилось на какое-то время туда ложиться. Но в 1971 году ему пришлось назначить препарат из тех, что вызывают сильнейшую тошноту и рвоту. Дэнни был из числа тех больных, чьи реакции на лекарства не поддавались контролю и практически не смягчались обычными противорвотными средствами. Его начинало рвать сразу после лечения, и рвотные спазмы могли затягиваться часов на восемь. Его рвало в машине по пути домой, а дома он сразу ложился в кровать, склоняясь над тазиком. И все равно меня шокировало предложение Бетси достать для сына немного конопли. Я стал возражать, что это незаконно и может поставить в неудобное положение персонал больницы, а эти люди великолепно исполняли свой долг во всем, что касалось лечения Лэнни. Я забраковал эту идею. Следующий сеанс лечения Дэнни состоялся через две недели. Когда я приехал, Бетси и Дэнни уже были в процедурном кабинете. Никогда не забуду, как сильно я удивился. Обычно перед лечением жена и сын сильно нервничали, но в тот раз они выглядели совершенно спокойными, более того, они как будто разыгрывали меня. В конце концов они открыли мне секрет. По пути в клинику они остановились около школы, и Бетси попросила одного из друзей Дэнни достать немного марихуаны. Оправившись от изумления, парень умчался и спустя несколько минут принес чуть-чуть марихуаны. Бетси и Дэнни выкурили по сигарете на парковке больницы, прежде чем войти внутрь. Мое удивление сменилось облегчением, поскольку я видел, как хорошо чувствовал себя Дэнни. Он не протестовал, когда вводили лекарство, а после сеанса мы все вздохнули с облегчением, потому что ни тошноты, ни рвоты не последовало. По пути домой Дэнни попросил мать остановиться и купить ему сандвич, а дома вместо того, чтобы ложиться в кровать, как он обычно поступал после лечения, занялся своими делами. Мы просто не могли в это поверить. На следующий день я позвонил Норману Джеффу, лечащему врачу моего сына. Я рассказал о произошедшем и объяснил, что при всем моем уважении к нему и другим работникам больницы я не стану запрещать Дэнни курить марихуану перед лечебным сеансом. Доктор Джефф в ответ предложил, чтобы Дэнни курил прямо в процедурном кабинете в его присутствии. На следующем сеансе так и сделали. Доктор Джефф смог убедиться, что Дэнни был совершенно спокоен и расслаблен, пока ему вводили лекарство. После сеанса он опять попросил сандвич. С тех пор он курил марихуану перед каждым лечебным сеансом, и все мы в тот год, ставший последним в его жизни, чувствовали себя гораздо спокойнее. Доктор Джефф предложил поделиться нашими наблюдениями с доктором Фреем, который хотел провести первые клинические исследования применения конопли при химиотерапии рака2. В качестве лекарства для детей конопля изучена еще меньше, чем в качестве лекарства для взрослых. Фрей и его коллеги хотели исследовать возможности применения сигарет с коноплей при лечении детей, страдающих онкологическими заболеваниями, но Управление по контролю за продуктами и лекарствами дало разрешение только на употребление дельта-9-ТГК взрослыми. Израильские ученые недавно наблюдали, как другой каннабиноид, дельта-8-ТГК (родственный дельта-9-ТГК, но обладающий менее выраженным действием на психику), эффективно предотвратил тошноту и рвоту у восьми детей в возрасте от трех до пятнадцати лет, страдающих различными онкологическими заболеваниями крови. Это вещество действовало эффективно на протяжении восьми месяцев химиотерапии различными препаратами, при этом не было отмечено никаких серьезных побочных эффектов3. Супруги Арнольд и Мэй Натт, которым теперь уже за семьдесят, вырастили троих сыновей в Бивертоне, штат Мичиган. В 1963 году, когда среднему, Дэну, исполнилось пять лет, у него обнаружили злокачественную костную опухоль. В течение трех месяцев после операции он проходил курсы лучевой и химиотерапии. Лечение было мучительным, но не смогло остановить распространение рака, и в 1967 году мальчик умер. Несколько лет потребовалось супругам, чтобы прийти в себя и справиться с финансовыми проблемами, которые возникли из-за болезни ребенка. Затем, в 1978 году, у старшего сына, Кейта, в возрасте двадцати двух лет нашли рак яичка. Мэй Натт рассказывает:
Кейта прооперировали, удалив пораженное яичко и многие лимфатические узлы. Хирурги надеялись, что им удалось убрать все раковые образования. Кейт приложил все усилия к тому, чтобы продолжать вести обычный образ жизни. Он вновь вышел на работу, и все вроде бы шло хорошо, но девять месяцев спустя Кейт обнаружил, что другое яичко уплотнилось и увеличилось в размерах. Врачи немедленно удалили его и сказали, что Кейту придется пройти длительный курс химиотерапии. Ему вводили новый, крайне токсичный препарат цисплатин, и он очень плохо себя чувствовал. Рвота не отпускала Кейта по восемь, а то и по десять часов, а после его тошнило даже от вида или запаха пищи. Компазин и другие противорвотные средства практически не помогали. Меньше чем за два месяца наш сын потерял в весе никак не меньше тридцати фунтов (13,6 кг). Его стало рвать желчью. Когда из него уже ничего не выходило, рвотные спазмы и конвульсии все равно продолжались. Для нас было кошмаром видеть страдания сына, вызванные болезнью и ее лечением. Как-то Кейт сказал нам, что не хочет быть таким же беспомощным, как покойный брат, не хочет становиться обузой для семьи, так что если его дела будут совсем плохи, он просит разрешения покончить с собой. Он заставил меня пообещать, что я помогу ему уйти из жизни, если будет не на что надеяться. Однажды вечером мне попалась в газете статья о больном раком, который нашел на крыльце своего дома бумажный пакет с марихуаной. В статье говорилось, что есть некоторые основания полагать, что марихуана может облегчать сильную тошноту 11 рвоту, сопутствующие лечению противораковыми препаратами. Сама мысль о том, что марихуану можно использовать в качестве лекарства, была нова как для меня, так и для моего мужа. Сначала я посмеялась над этой историей, поскольку сильно сомневалась, что марихуану нечаянно можно найти на пороге. Как и любая мать, я была предубеждена против марихуаны и других запрещенных веществ. Мы с мужем сделали все от нас зависящее, чтобы донести эту точку зрения до наших детей. Хотя почти не было сомнений, что они из любопытства пробовали в юности марихуану, но мы точно знали, что у наших детей не было ни наркотической зависимости, ни иллюзий по поводу нашего отношения к наркотикам. Было трудно поверить, что запрещенный наркотик может приносить хоть какую-то пользу. Мы считали, что если бы марихуана представляла какую-то медицинскую ценность, правительству было бы известно об этом, и ее можно было бы получать законным путем, по рецепту врача. Однако мы совсем отчаялись и поэтому рассказали Кейту о том, что прочли в газете. Он ответил, что другие пациенты, приходящие на химиотерапию в его больницу, курят марихуану, что помогает уменьшить побочные эффекты лечения. Мы связались с членом палаты представителей нашего штата Робертом Янгом и спросили, можем ли мы законным путем получать марихуану для Кейта. Мы с удивлением узнали, что законопроект о легализации применения марихуаны при лечении глаукомы и рака в скором времени будет представлен в законодательное собрание штата Мичиган. Янг направил нас к Роджеру Уинтропу, который работал над законопроектом вместе с членами палаты представителей и сенаторами, и тот ознакомил нас с информацией об использовании марихуаны в медицине и рассказал, что в некоторых штатах усилиями больных и врачей уже удалось принять законы, позволяющие назначать марихуану людям, страдающим тяжелыми заболеваниями. Вскоре после получения этой информации Кейт снова начал курс химиотерапии, как всегда, очень тяжело перенося лечение. Нам было невыносимо видеть его страдания, но, будучи пожилыми людьми, мы не имели ни малейшего представления о том, как достают марихуану. Мы обратились за помощью к нашему близкому другу, пресвитерианскому священнослужителю, который работал с местной молодежью. Несколько дней спустя он принес нам немного марихуаны. До этого дня мы с мужем ее ни разу не видели. На следующий день мы отнесли марихуану Кейту в больницу. Как только он выкурил сигарету, рвота немедленно прекратилась. Удивительно, насколько быстро это произошло! Исчезла даже тошнота. Когда Кейт курил марихуану, он чувствовал сильный голод, хорошо ел и начал прибавлять в весе. Его отношение к миру тоже чудесным образом изменилось. Прежде, возвращаясь после лечения, Кейт закрывался в спальне, затыкал щели в дверях полотенцами, чтобы запахи из кухни не проникали внутрь, и проводил весь вечер в постели или в ванной, мучаясь рвотой. Рак и химиотерапия превратили его в затравленное существо, чье поведение сродни поведению раненого животного. Его постоянно бросало то в жар, то в холод. Суставы опухли и болели. Волосы выпадали. На нем места живого не было. В тех местах, куда вводили иглы, большими кусками сходила кожа. Курение марихуаны резко переменило его жизнь. Кейт выкуривал одну сигарету непосредственно перед сеансом химиотерапии, а затем одну или Головину сигареты после сеанса, если чувствовал Шошноту. Добравшись до дома, он сидел в гостиной, общаясь с отцом и братом. Он обедал вместе с нами, еще и добавки просил, снова стал общительным и разговорчивым, вернулся в семейный круг. С тех пор Кейт больше не страдал от побочных эффектов. Марихуана была самым безвредным и мягким из всех лекарств, которые он принимал, сражаясь с болезнью. Мы поставили в известность о марихуане всех лечивших Кейта врачей и медсестер. Никто из них не осуждал, нас, а некоторые открыто одобряли. Нам даже удалось договориться, чтобы Кейт мог курить марихуану прямо в палате. В сущности, работники больницы просто здраво рассудили, что закон не всегда правильно отражает действительность. Мы узнали, что многие люди, больные раком, курят марихуану. Большинство из них сообщают об этом своим лечащим врачам, которые одобряют их, но не желают публично повторять то, что говорят своим пациентам с глазу на глаз. Нас с мужем возмущал тот факт, что Кейт лечился, нарушая закон. Мы чувствовали себя преступниками. Нам, простым честным людям, приходилось ловчить. Было неудобно просить близких друзей, священника, нашего сына Марка под угрозой ареста доставать для Кейта лекарство, которое ему было явно необходимо. Еще мы переживали из-за того, что многие родители не знают о том, что марихуана может облегчить страдания их детей. Мы попросили Кейта рассказать свою историю в местной газете Bay City Times, чтобы помочь другим людям, которые больны раком. Он согласился при условии, что в газету не попадет информация о том, что в результате операций он лишился яичек, и другие подробности его заболевания. Кейту было тогда чуть больше двадцати лет, так что его нежелание рассказывать об этом вполне понятно. В тот день, когда вышла газета со статьей о Кейте, мы поехали в Лансинг4, чтобы выступить перед юридическим комитетом сената штата Мичиган при обсуждении законодательства об использовании марихуаны в медицинских целях. Слушания привлекли внимание общественности, и вскоре нам стали звонить больные раком люди не только из Мичигана, но и из других штатов. Кейт иногда разговаривал с ними до глубокой ночи. Больные и их родственники обращались к нему за помощью и советом. Они спрашивали, как надо курить, сколько марихуаны использовать, как часто это делать. Несколько раз он даже принимал «вызовы на дом», чтобы научить людей правильно скручивать папиросы или вдыхать дым. Возможность помогать другим доставляла Кейту истинную радость. Как-то вскоре после слушаний мы нашли в почтовом ящике маленький пакетик с марихуаной. Там не было ни записки, ни адреса — ничего, кроме унции травки. Я вспомнила, как посмеялась над историей о том, что кто-то нашел марихуану около собственных дверей. В скором времени марихуана вновь появилась в нашем почтовом ящике. Так и шло. Дарители чаще предпочитали действовать анонимно, хотя иногда бывало и по-другому. Например, священник епископальной церкви принес нам марихуану и сказал, что мы можем передать ее тем, кто в ней действительно нуждается. Слухи распространяются быстро, и вскоре все наши знакомые были в курсе происходящего. Как-то нам позвонила женщина, которая в детстве ходила в ту же начальную школу, что и мой муж Арнольд. Она пригласила нас к себе, и когда мы пришли, попросила принять в подарок коробку из-под сигар, наполненную марихуаной. Она объяснила, что ее муж, который совсем недавно умер от рака, последнее время курил марихуану, чтобы облегчить боль. Теперь этой женщине марихуана больше не нужна, но и выбросить ее было бы глупо. Когда мы с мужем снова поехали в Лансинг на дополнительные слушания по вопросу принятия нового закона, Кейта опять положили в больницу. Рак продолжал распространяться. Мы выступили как свидетели вместе с семьей Нидженов из Гранд-Рэпидс. Они тоже давали показания на предыдущих слушаниях, но анонимно. Их двадцатиоднолетняя дочь Дебора была больна лейкемией. Никакие другие средства, кроме марихуаны, не помогали ей смягчать изнурительные побочные эффекты химиотерапии. Преподобный Ниджен был пастором очень консервативной голландской реформистской церкви в ГрандРэпидс. Он засвидетельствовал, что в своих молитвах просил Господа указать ему путь и понял, что если данное им дочери позволение курить марихуану ради облегчения страданий будет оскорблять прихожан, то он готов оставить церковь. Преподобный Ниджен с волнением рассказал, как ему приходилось отправлять своих молодых сыновей на улицы ГрандРэпидс за марихуаной. Мы понимали, как это было тяжело для него. Как и нам, ему пришлось нарушать закон ради того, чтобы облегчить страдания своего ребенка. Еще большее впечатление произвела Дебора Ниджен, умолявшая комитет задуматься о тяжелобольных людях, страдающих без какой-либо необходимости. 10 октября 1979 года палата представителей штата Мичиган единогласно проголосовала за возможность использования марихуаны такими же тяжелобольными людьми, как Кейт. 15 октября сенат одобрил это решение 33 голосами против одного. В воскресенье 21 октября мы с мужем сказали сыну, что следующим утром законопроект об использовании марихуаны как лекарственного средства в штате Мичиган будет подписан. Кейт был счастлив, узнав, что его усилия не пропали даром. Он улыбнулся нам и пожелал спокойной ночи. Рано утром он умер, а законопроект в тот же день стал законом. Спустя шесть месяцев после свадьбы Гаррис Тафт, супруг Моны, обнаружил у себя на шее опухоль. Это было в 1969 году. Биопсия5 показала, что у Гарриса болезнь Ходжкина, то есть злокачественное поражение лимфатических узлов. Рассказывает Мона Тафт: Когда поставили диагноз, Гаррис уже тяжело болел, хотя явных симптомов болезни еще не было. Его сразу же оперировали — это была первая из последовавшей череды операций. Тогда у него удалили селезенку и пораженные лимфатические железы, для чего понадобилось сделать разрез от тазовых костей до грудины. Как только шов начал заживать и Гаррис немного поправился, ему назначили первый курс химиотерапии. Потом ему предстоял еще десяток таких. Несмотря на предупреждения врачей, мы оказались совершенно не подготовленными к тому, насколько изнурительными будут побочные эффекты лечения. Через полтора часа после сеанса химиотерапии у мужа началась рвота, которая длилась несколько долгих часов. Когда из него уже нечему было выходить, спазмы все равно продолжались. На следующий день рвота прошла, но муж чувствовал такую сильную тошноту, что не мог ни есть, ни даже просто смотреть на еду или обонять ее запах. Врачи прописывали ему различные противорвотные средства вроде компазина, однако ни одно из них не помогало. Гаррис подвергался химиотерапии не менее раза в месяц в течение года. Это лечение сдерживало рак, но в то же время ужасно осложняло его жизнь. Последующие семь лет периоды ремиссии несколько раз сменялись ухудшениями. С каждым ухудшением рак распространялся все шире, лекарства становили сь все более токсичными, а побочные эффекты химиотерапии — более тяжелыми. За это время Гаррис пережил еще несколько хирургических операций, во время одной из которых у него удалили пораженную раком ткань мозга. Со временем ему стало трудно ходить из-за того, что раковая ткань защемляла нервы, передающие импульсы ногам. Эту опухоль тоже удалили. Поскольку рак продолжал распространяться, Гаррису сделали операцию на брюшной полости для исследования масштабов поражений органов. Оказалось, что раковой ткани слишком много для того, чтобы ее можно было удалить. Гаррису снова рекомендовали химиотерапию, к которой добавилась лучевая терапия, усугублявшая тошноту. С каждым днем его страдания усиливались. Как-то в 1977 году, когда мы пришли на очередной сеанс химиотерапии, Гарриса вырвало в процедурном кабинете, и он выбежал в коридор. Я вышла за ним, и там он сказал, что не может больше ходить на лечение. Он был до крайности измучен болезнью и реакцией на лекарства, которые продлевали его жизнь. Ни до, ни после этого мне не приходилось видеть так сильно напуганного человека. Страх Гарриса перед лечением был сильнее, чем страх перед раком и даже, по его признанию, перед смертью. Он сказал, что предпочитает умереть, нежели продолжать химиотерапию. Одна из медсестер услышала наш разговор и сказала, что понимает наше состояние. Она предложила Гаррису попробовать курить марихуану, чтобы облегчить тошноту и победить рвоту. Мы очень удивились. Хотя раньше Гаррис иногда и курил марихуану с приятелями, он не верил, что она может помочь ему сейчас. Мы обратились за советом к лечащему врачу. Он сказал, что не вправе подталкивать нас к незаконным действиям, но ему известно о том, что многие из его молодых пациентов курят марихуану, которая вроде бы помогает справляться с тошнотой и рвотой. Смысл его высказывания был предельно ясен — попробуйте и посмотрите, что получится. Гаррис имел сильную волю к жизни, ему нечего было терять, поэтому он решил еще раз решиться на сеанс химиотерапии, предварительно выкурив сигарету с марихуаной. Я не очень-то надеялась на успех. Когда Гаррис отправился на следующий сеанс химиотерапии, он был так напуган, что забыл взять с собой марихуану, которую пришлось привезти мне. Врачи, медсестры и санитары наверняка заметили, что он курил, но никто ничего не сказал, как будто все мы достигли негласного взаимопонимания. После химиотерапии я решила остаться с Гаррисом на ночь на тот случай, если ему понадобится помощь. Однако в этот раз у него не было рвоты, так что он спал как младенец. Это был первый за почти семь лет противоракового лечения случай, когда он крепко проспал всю ночь. На следующее утро Гаррис даже позавтракал, что явилось подлинным чудом. Не было рвоты, не было тошноты, ему хотелось есть! Невозможно описать, какое это было для нас облегчение, как мы были возбуждены и обрадованы. Почему нам никто не сказал об этом раньше? Почему моему мужу пришлось пройти через все эти многолетние ненужные страдания? Обычно после химиотерапии Гарриса тошнило не одну неделю, на этот же раз он был готов выйти на работу через 48 часов. С той поры он курил марихуану каждый раз, когда проходил химиотерапию. Результаты были поразительные. Он начал прибавлять в весе, его настроение заметно улучшилось. Он вновь был активным и общительным, мы опять могли вместе заниматься чем-то, что я уже считала невозможным. Было ясно, что его доктора знали о марихуане и не возражали против нее, поскольку не могли не заметить внезапного улучшения его состояния. Я не могу во всей полноте описать перемены, вызванные марихуаной. До начала ее употребления Гаррис постоянно чувствовал себя больным, он не переносил даже кухонных запахов. Куря марихуану, он стал деятельным, регулярно ел и мог быть самим собой. Его настроение, его облик, его поведение преобразились. И, конечно же, марихуана продлила его жизнь, позволив продолжать химиотерапию. За два года курения марихуаны у него не было неблагоприятных реакций или неприятных ощущений. Марихуана была наименее опасным средством из тех, которые принимал мой муж за девять лет лечения от рака. В это время (1977—1979) мы с Гаррисом выяснили, что многие пациенты, больные раком, курили марихуану с той же самой целью. Большинство из них узнали о ее полезности от своих лечащих врачей, которые могли только намекнуть на возможный эффект, но не рекомендовать прямо применение марихуаны. Врачи практически никогда не обсуждали эту тему открыто и подробно с пациентами. Доктора не могли на законном основании прописывать марихуану и контролировать ее прием, хотя могли назначать высокотоксичные средства химиотерапии, опасные наркотики, вызывающие сильное привыкание, а также облучение. Никогда не забуду свои чувства, вызванные этой нелепостью. После смерти Гарриса в 1979 году у меня было достаточно времени поразмышлять о подлости закона, который лишил Гарриса права, получать единственное лекарство, которое на самом деле облегчало его тошноту и рвоту. Меня расстроило и возмутило, что другим раковым больным отказано в таком лечении. Невольно задумываешься о людях старшего возраста, которые могут не знать, где найти марихуану, или боятся употреблять запрещенный законом наркотик без медицинского наблюдения; о детях и подростках, чьи родители поставлены перед мучительным выбором: нарушать закон либо наблюдать за страданиями собственных детей. В возрасте 37 лет у Ричарда Брукхайзера, главного редактора National Review и обозревателя New York Observer, развился рак яичка:
Весной 1992 года я сделал неприятное открытие — у меня рак яичка. Лечится эта болезнь цисплатином, одним из самых сильных препаратов, используемых в химиотерапии. С другой стороны, любой препарат химиотерапии — это яд, убивающий миллионы здоровых клеток ради уничтожения тысяч раковых. Я принял четыре курса лечения цисплатином продолжительностью пять дней каждый. Интервал между курсами составлял месяц. В то время только что был допущен к использованию сильный противорвотный препарат зофран, но к концу второго курса химиотерапии я почувствовал, что мне понадобится что-то еще, чтобы сдерживать тошноту. Именно тогда я и прибег к помощи марихуаны. В колледже я курил травку раз десять. Ощущения при курении были смешанными, но мое отношение к постоянно обкуренным людям оставалось однозначным: я их считал (и считаю) скучными и глупыми. Я знал, что курение марихуаны вызывает голод, именно на этот эффект я и рассчитывал. Ни один из моих врачей в медицинском центре Университета Нью-Йорка, где я лечился, или в Онкологическом центре Слоун-Кеттеринг, куда меня направляли на консультацию, не пытался отговорить меня от использования марихуаны. Но, конечно же, никто из них не мог ее прописать. Они могли прописать маринол (синтетический ТГК) в пилюлях, с помощью которых нелепо бороться с рвотой. Поэтому мы с женой были вынуждены нарушать закон, даже съездили в Ист-Виллидж, где в магазине соответствующей атрибутики среди Футболок, исписанных названиями «металлических» групп, и пеналов для травки в виде пивных банок нашли деревянную трубку на одну дозу. Такой бизнес не так уж противозаконен, но полиция прикрыла магазин через четыре месяца. Подобно тучам перед грозой, тошноту предвещала тяжесть и беспокойство. Во время третьего курса химиотерапии, когда бы ни появлялись эти сигналы, я уходил в ванную комнату своей палаты и выкуривал трубку. В результате я не испытывал тошноты. Когда я принимал четвертый курс, даже марихуана не совсем справлялась с задачей, но, думаю, разумно предположить, что без нее мне было бы значительно хуже. Мой опыт борьбы с болезнью был недолгим (за четыре курса химиотерапии я исцелился). Так как прогноз при применении цисплатина для лечения рака яичка весьма благоприятен (свыше 90 % случаев излечения), мне не угрожала серьезная опасность. Оказавшись перед лицом смерти, я понял, как важно поддерживать моральное состояние раковых больных, поскольку почувствовал, как удручает тошнота. Ничто так сильно не ввергает в депрессию, как пребывание на коленях перед унитазом. Одним из удивительных следствий употребления марихуаны явилось то, что я стал идеальным гражданином «Америки без наркотиков». Любой, кто опасается, что применение марихуаны в медицине приведет к росту употребления оной для удовольствия, тревожится напрасно. Пережив такие муки, только какой-то сумасшедший фанат марихуаны может смотреть на косяк без отвращения. Тем не менее, я без колебаний опять прибегну к помощи травки, если в подобной ситуации окажется близкий мне человек или я сам. Если федеральное правительство не изменит закон, значит, возможно, мне опять придется стать преступником. Возмутительно, что доктора не могут прописывать такой полезный и малоопасный препарат, а фармацевты не могут отпускать его без рецепта, как аспирин. Я сознаю, что для меня, как для представителя журналистской элиты, проживающего в либеральном Манхэттене, риск наказания был минимален. Но там, где у прокуроров меньше работы, среднестатистический гражданин, прибегая к помощи марихуаны, рискует больше. Я не вижу конфликта между этими взглядами и моими принципами консервативного республиканца. Консерваторы не любят бюрократических перегибов, а бюрократия, запрещающая медицинское использование марихуаны, — классический пример перегибов такого рода. Консерваторы противятся проявлениям пережитка магического мышления — представления, что «плохие вещи» виновны в «плохих поступках» (например, когда либералы используют этот подход к огнестрельному оружию). Тот же принцип должен применяться и к лекарствам. Я нахожу поддержку в кругу своих соратников консерваторов. Надеюсь, что в будущем контролируемые республиканцами конгресс и администрация поймут, что среди американских свобод должно быть право на медицинское использование марихуаны. Жена Брукхайзера, Джин Сэйфер, много занимавшаяся психотерапией наркотической зависимости, поделилась своими взглядами на опыт Ричарда:
Четыре года назад моему мужу Ричарду Брукхайзеру поставили диагноз «рак яичка». Для химиотерапии, которая спасла его жизнь, использовался цисплатин. Этот препарат печально известен тошнотой, которую он вызывает. Чтобы справиться с этим побочным эффектом, мужу было назначено новое мощное противорвотное средство зофран. Но от друзей, лечившихся таким образом, мы узнали, что курение марихуаны более эффективно, особенно для Молодых пациентов. Как написал Ричард, зофран сдерживал его тошноту во время второго из четырех курсов лечения. Когда мне стало ясно, что его действия уже недостаточно, я купила ему марихуану. Курение марихуаны позволило ему есть, думать, работать и чувствовать хоть какой-то контроль над своим телом и жизнью в том суровом испытании, которое его постигло. Я считаю, что мне повезло, — я смогла найти травку с легкостью и без проблем. Один из моих молодых друзей привез немного уже через час, а несколько других предложили марихуану хорошего качества, если возникнет нужда. Любопытно, что пришлось бы делать, если бы я жила в другом месте, или если бы у меня не было денег, или если бы я не знала, куда обратиться? Я часто лечу наркоманов в моей клинике и являюсь противницей практически любого употребления наркотиков. Однако я не вижу никакой связи между злоупотреблением марихуаной здоровыми людьми и медицинским использованием ее людьми больными. Меня, как клинического психолога, поразило сочетание важных функций марихуаны в смягчении отрицательных аспектов химиотерапии. Марихуана принесла облегчение нам обоим: физиологическое, ибо позволила Рику перенести большую часть лечения с менее сильной тошнотой, и психологическое, поскольку предоставила мне возможность активно и действенно ему помочь. На свете не много более тяжелых вещей, чем наблюдать страдания человека, которого ты любишь, беспомощно стоя в стороне. Что касается самих пациентов, сознание того, что в их руках есть эффективное средство получения облегчения, может уменьшить страх и сделать их страдания более сносными. Курение травки позволяет пациенту дозировать прием и, следовательно, снимать как тревогу, так и тошноту. Я бы использовала марихуану для этой цели сама и рекомендовала бы ее пациентам, коллегам и друзьям. Бессовестно отказывать в такой помощи тому, кто в ней нуждается. Это — плохая медицина и еще более отвратительная психология. Перед вами еще одно свидетельство о возможностях конопли как средства против тошноты от Стивена Джея Гулда, профессора геологии в Гарвардском университете и автора авторитетных книг и статей по биологической эволюции:
Я принадлежу к очень маленькой группе очень удачливых людей. Я говорю о людях, переживших ранее неизлечимый рак — абдоминальную мезотелиому6. Лечение включает точно подобранное сочетание всех трех стандартных приемов: хирургии, облучения и химиотерапии. Неприятно, конечно, но подумайте об альтернативе. Любой человек, переживший рак, который требовал такого интенсивного лечения, — и вообще любой, чье тело стало полем жестокой борьбы медиков с какой-либо болезнью, — знает не понаслышке о важности «психологического фактора». Вообще-то я старомодный и неисправимый рационалист. Я не признаю никакого мистицизма, никакой романтической чепухи о силе духа. Я полагаю, что позитивный настрой и оптимизм оказывают целительное действие, потому что состояния сознания влияют на тело через иммунную систему. В любом случае, я полагаю, что все согласятся с важностью поддержания бодрости духа во время несчастья: когда разум сдается, за ним зачастую следует тело. (Даже если излечение невозможно, то качество оставшегося времени жизни становится еще более важным.) Ничто так не обескураживает и не мешает такому позитивному настрою (опираюсь на мой личный опыт), как тяжелые побочные эффекты, которые есть у многих препаратов. Облучение и химиотерапия зачастую сопровождаются долгими периодами интенсивной и неподдающейся контролю тошноты. Разум начинает ассоциировать метод, дающий надежду на и |
||||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-26; просмотров: 400; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.190.239.189 (0.014 с.) |