Не сердце движет кровь, но кровь – сердце. Ойген колиско.

ПАРАБАЗА

Довелось в былые годы

Духу страстно возмечтать

Зиждущий порыв природы

Проследить и опознать.

Ведь себя одно и то же

По-различному дарит.

Малое с великим схоже.

Хоть и разнится на вид;

В вечных сменах сохраняясь,

Было — в прошлом, будет — днесь.

Я, и сам, как мир, меняясь,

К изумленью призван здесь.

И.В. Гете (пер. Н.Вильмонта)

«Сердце является насосом, который движет кровь». Это убеждение как аксиома представлено в любом учебнике физиологии, и его вследствие популяризации науки сегодня должен знать каждый ребенок...

Кровообращение является изначальным феноменом жизни. Нет ни одного жизненного явления, в котором не присутствует течение соков. Оно присутствует даже в простой клетке. Потоки идут к стенкам клетки, где преобладают процессы отмирания. Ведь там, где организм отграничивается от окружающего мира, присутствует процесс умирания, следовательно, туда должен направляться свежий поток питания, если нужно сохранять жизнь. Жизнь является постоянно удерживаемым умиранием. Поток сока заменяет то, что умирает вовне. Амебы в своих ложноножках имеют внутри центробежные, а вовне центростремительные потоки. Внутренние переносят питательные вещества изнутри клетки, а внешние выводят использованные. Нечто подобное происходит и в высших организмах.

Это словно клеточный прообраз кровообращения в конечностях высших животных и человека. В растениях также присутствуют потоки всех видов. Харовая водоросль является замечательным примером, показывающим течение соков. Никакого двигателя или мотора в ней не наблюдается. Между ней и сложными потоками соков в деревьях существуют многочисленные переходы. Это один и тот же изначальный феномен природы на разных ступенях развития. Потоки соков по сути являются лишь выражением дифференцирования полярностей в растении. То, что сильнее растет, притягивает к себе и аппарат снабжения соками. Рост и течение соков неотделимы. Любая жизнь связана с питанием и дыханием. Это влияет на образование потока питания и всасывание его частями организма, постоянно отмирающими в процессе выполнения своих функций. Использованное выводится наружу, кислород и питание всасываются. В этом заключается изначальный феномен ритмики циркуляции. Жизнь является постоянным самообновлением организма. Поэтому поток соков является изначальным феноменом жизни... С этой точки зрения можно рассмотреть кровообращение ряда животных. Кровообращение возникает раньше, чем сердце. Сначала у кишечнополостных (Coelenterata) сам кишечник является одновременно системой питания и циркуляции. Он распределяет питание. Это кишечно–сосудистая система, т.е. части тела непосредственно высасывают из кишечника питание для осуществления их функций. Затем, когда образуется полость тела (целом), кровь циркулирует в ней, не имея особых кровяных русел. Среди наполняющей ее паренхимы движется питательная и образующая жидкость. Островки покоящихся клеток омываются подвижным потоком. Таким образом циркуляция появляется прежде образования стенок. Стенки появляются вокруг жизненного потока соков. Чем сильнее струящиеся части отделяются от покоящихся, тем более склонны последние к образованию стенок. И в лимфатической системе, которая находится на примитивной ступени развития, преобладает подобное бесстеночное течение. Сосудистая стенка даже не является границей для белых кровяных телец, они проходят ее без труда. У кольчатых червей (Anneliden) появляется вторичная полость тела. Она вытесняет первичную, которая дает начало самостоятельной сосудистой системе. У них имеется кровеносная трубка вокруг кишки, а также спинной и брюшной сосуды. Позднее кишечная кровеносная трубка деградирует, и остаются только отдельные сосудистые кольца и петли, которые объединяют спинной и брюшной сосуды. Это выглядит как магнит, обвитый проволокой. При этом все сосудистые стенки изначально способны сокращаться. Потом отдельные части сосуда формируются более сильно. Так спинной сосуд у кольчатых червей весь способен сокращаться, у дождевых червей лучше сокращаются петли между главными сосудами, у ланцетника, который является предшественником позвоночных, вместо этого сокращается целиком брюшной сосуд. Можно увидеть на этом примере, что подобные сердцу образования возникают путем концентрации в одном месте ритмически сократимой субстанции, первоначально охватывающей все стенки кровеносной системы. Изначально вся кровеносная система является сердцем. Но как таковое оно появляется только тогда, когда все его силы могут в полной мере проявиться в одном месте.

Где в первую очередь появляются пульсирующие участки стенок, зависти от развития нервной системы. У червей и членистоногих кровь циркулирует в обратном направлении по сравнению с ланцетником и позвоночными. У первых «сердце» или лучше сказать, сильнее всего сокращающийся участок сосудистого русла находится сзади, а у последних – спереди. Почему? У червей и членистоногих нервная система находится на стороне живота, а у позвоночных имеется спинной мозг. Нервная система является посредником сознания и вместе с этим носителем смерти. Там, где много сознания, жизни становится все меньше и меньше. С развитием сознания в эволюции животного мира уменьшается способность к регенерации. Нервная субстанция хуже всего регенерирует из всех животных тканей. Поэтому поток соков направлен именно к нервной системе. Поток соков всегда направлен от жизни к смерти. Если нервная система расположена на животе, то кровь течет от спины к животу. Если главная область распространения нервной системы находится сзади, то кровь течет в обратном направлении. У оболочников (Tunikaten) имеет место своеобразное переходное состояние. Кровь течет то в одну, то в другую сторону. У них еще силен брюшной мозг, но уже имеются зачатки спинномозговой нервной системы. На этом поставленном природой эксперименте видно, что кровообращение рождается из первоначальной полярности жизни, а не благодаря механическим силам.

Тот факт, что кровообращение возникает для уравновешивания двух полярностей, подтверждает также и развитие эмбриона. Кровообращение в желточном мешке наблюдается задолго до того, как образуется сердце или даже может идти речь о каком-либо дифференцированном образовании стенок. В первую очередь у эмбриона развивается нервная система. Она выделяется из питающего желточного мешка. Желточная циркуляция посредничает между полярностями нервной системы и обменом веществ желточного мешка. Поток питания следует из лона природы за обособляющимся эмбрионом. Также и в этом случае циркуляция возникает до образования сердца. Сердце развивается лишь позднее в уже циркулирующей крови.

Наличие у эмбриона трех зародышевых листков также указывает в том же направлении. Из наружного листка развивается нервно–чувственная система, а также кожа; внутренний служит основой для желудочно–кишечного тракта. Между этими листками образуется средний зародышевый листок, из которого развивается кровь. Таким образом система кровообращения возникает для того, чтобы уравновешивать полюс сознания (нервную систему) и полюс обмена веществ в человеческом организме. Она является производной этих развивающихся полярностей. То, что в малом масштабе мы наблюдаем в клетке: а именно, что поток направлен от живого к отмирающему, – проявляется и в большом масштабе – в сложном человеческом организме. Это «вечно единое, что по-разному являет себя».

Даже если мы рассматриваем уже сформированную кровеносную систему человека, то даже в этом случае чисто механическое представление не подходит. Попытка понимания движения крови, исходя сугубо из гидродинамики, обречена на неудачу. После бесчисленных безуспешных опытов наконец то признали, что например, закон Пуазейля о сопротивлении капилляров не действителен для тела животного и человека... Капиллярный поток совершенно самостоятелен. Его скорость зависит от интенсивности жизненных процессов в тканях, а не от диаметра их просвета. Также и артерии проявляют активную пульсацию, не зависимо от их тонуса. Об этом говорят токи действия артерий, собственные движения подходящих артерий, функция пупочных артерий эмбриона, продолжение кровообращения некоторое время после остановки сердца и происходящее при этом опустошение артерий, а также множество других феноменов. Существует самостоятельное течение и в венах. Об этом говорят венозные сердца многих животных, необъяснимость потока в венах, особенно в нижних конечностях, действием сердечной систолы и присасывания грудной клеткой и т.д. Тонус сосудов не только своего рода высокоразвитое эластичное напряжение, но также и активное ритмическое содействие кровообращению. На основе многочисленных тонких наблюдений нормальной и измененной функции сосудов Хазеброк заключает, что экстракардиальной части сосудистой системы следует приписать столь же важную роль, как и сердцу...

Работа любого органа притягивает кровь к себе. Чем интенсивнее функция органа, тем более развит сосудистый аппарат. Тем более уплотнены стенки потока, к тем сильнее их ритмическое движение. Функция органа присасывает кровь. Именно она снабжает кровоток двигательными силами, а не стенки сосудов, которые сами развиваются как вспомогательный аппарат для органной функции. Как это следует понимать? Это значит, что кровь течет под воздействием целостной организации жизненных функций, тела жизни. Действующие части тела жизни притягивают кровь к себе. К каждому органу относится своя система кровоснабжения. Формирование органа сопровождается образованием ритмически пульсирующего русла для потока питания. Кровь автономна в своем движении. Ее невозможно представить покоящейся, т.е. нуждающейся в моторе для своего движения. Она изначально подвижна. Чем более дифференцированы органы, чем более выражена их полярность, тем сложнее должно быть кровообращение и тем большее значение приобретает управление мускулатурой сосудистой стенки.

Это подводит нас одновременно к значению прогрессивного развития органов для кровообращения. Что отличает животного от растения? Любой орган растения является листом. Это значит, что все органы, по сути, равноправны. Каждый из них схож с растением в целом. Все есть лист. Поэтому из каждого органа можно вырастить растение. В нем особенно много регенеративных сил. У животного каждый орган становится частью целого. Каждому чего-то не достает до целого организма. И именно поэтому он и является настоящим органом. Куда же делась эта недостающая часть, эта отсутствующая возможность стать целым, отсутствующее сходство с целым? Вместо этого животное способно к развитию внутренних душевных переживаний. То, чего не хватает животному в отношении внешних сил роста и формирования, проявляется у животного в форме душевной внутренней жизни. Именно в результате этого у животных происходит дифференцировка нервного и обменного полюсов, а вслед за ними и циркуляции, как уравновешивающей силы между полюсами. Органы животного указывают на столь же многообразные формы душевной жизни. Душа живет вовсе не отдельно от органов, напротив, она пользуется ими для осознания себя. Поэтому развитие органов – это то же самое, что и развитие души, ведь особенностям развития каждой системы органов соответствуют особенности развития душевных функций. Чем более развита нервная система, тем в большей степени возможно развитие представлений из примитивнейших душевных переживаний. Но одновременно с этим дифференцируется и обмен веществ. В ногу с этим развитием идет более тонкое формирование волевой жизни. А между этими полюсами находится циркуляция, которая должна все более усложняться, чтобы посредничать между полюсами сознания и воления. Высокоразвитое кровообращение является выражением высокоразвитого душевного начала, в тех организмах, где кровь присасывается гармонично всеми частями, а чудесное строение сердца становится все более утонченным в результате совместных усилий всех органов периферии. Сердце можно понять только исходя из периферии, а кровообращение нельзя понять от центра, от сердца. Подобно тому, как сердце гипертрофируется в том случае, если какой-то орган, например, мышцы тела, требуют слишком много крови, так и своем нормальном развитии (а не только в избыточном) сердце определяется периферией.

После всего этого нас не повергнет в изумление тот факт, что все душевные переживания человека, особенно жизнь его чувств, тесно связаны с движением крови. Радость, боль, гнев, страх, стыд связаны с определенными движениями крови. Наше Я осознает эти чувства благодаря присущим им телесным процессам циркуляции. Также и наши представления не оставляют равнодушным кровообращение. Если мы представляем движение наших конечностей, то кровь устремляется к ним. Если мы напряженно размышляем, то кровь течет к мозгу и органам брюшной полости, если мы представляем лимон, то начинают работать наши слюнные железы, также присасывая кровь. Короче говоря, каждое представление о какой-либо системе органов заставляет кровь течь к этим органам. Наша душа постоянно живет в органах, и хотя бы на основании вышеуказанных явлений можно сказать, что она движет кровью. Чувства и осознание представлений об определенных органных системах всегда связаны с циркуляцией. Итак, мы видим, что развитие органов в эволюции животных – то же самое, что и развитие души, и что именно развитие души делает кровообращение все более сложным. Обычно говорят, что душевная жизнь все более выступает на первый план по мере развития нервной системы. Но нервная система отражает только степень развития той части душевной жизни, которая обращена к органам чувств и представлениям, а другие органы отражают развитие остальной части душевной жизни. Общее развитие органов является одновременно выражением душевного развития. Так как кроме чисто физиологического значения, которое хорошо изучено современной наукой, у органов есть также психическое значение. В процессе их становления душа освобождается. Она продолжает жить в них. Кровообращение является взаимосвязью, ритмическим уравновешиванием между органами обмена веществ и нервно–чувственной системы, т.е. между полярностями души: представлением и волением. В человеке являет себя истинный двигатель крови – душа. Именно на примере человека становится ясным, что душевное заставляет кровь двигаться по телу. В движениях крови при страхе, радости и других душевных порывах проявляется Я человека, то, как оно себя переживает в циркуляции крови. В мире других организмов душевное скрывается в органах, между которыми осуществляется кровообращение. У человека душевное становится явным, т.к. движение крови становится выражением душевной жизни.

Сердце можно понять только как результат совместной деятельности всей периферии. Требуется только вспомнить, какое влияние на образование сердца оказывает развитие легких. Продольное членение сердца является результатом развития легких. Чем больше вдыхается чистого воздуха, тем больше членение сердца. Также и разделение на два желудочка является проявлением формирующейся полярности верха и низа. Это разделение появляется впервые у круглоротых, когда кровь и лимфа разделяются, и начинает формироваться голова. Верх и низ обособляются друг от друга. А когда воздух легких пронизывает кровообращение, когда кровь становится артериальной, тогда разделяются левая и правая часть сердца. Было бы интересно проследить связь вмешательства легочного дыхания в циркуляцию с душевным развитием. Наверняка и здесь можно увидеть, как формирование периферии влияет на развитие величайшего произведения искусства организма – сердца. Над ним поработали все органы; чем больше развита полярность органов, тем более отчетливо возникает в середине ритмический гармонизатор этих полярностей – сердце. Сначала полярностей нет. В одноклеточном организме, в недифференцированной массе оплодотворенной яйцеклетки они еще не проявлены. Потом полярность проявляется более отчетливо, а с ней и первые ритмические уравнивающие движения. У человека полярность между системами органов выражена в наивысшей мере, поэтому именно у человека происходит развитие самой чудесной формы и функции сердечного организма.

Кто говорит, что сердце подобно насосу осуществляет кругооборот крови, то не учитывает того, что этот так называемый насос сам возникает из крови. Понятие насоса оказывается неприменимым в том случае, когда насос является производным этой насосной жидкости. Тот, кто так мыслит, подобен тому, кто утверждает следующее: когда человека позвали на помощь, и он спешит к зовущему, то не зов помощи побудил его к движению, а его ноги. Конечно, можно признать и эту точку зрения, но речь идет о том, чтобы понять, как этот крик о помощи смог повлиять на ноги. А в случае сердца надо понять, как его на первый взгляд механическая функция может являться результатом полярных проявлений жизни, и как становление души, которая формирует организм как инструмент своего осознания, проявляется в развитии кровообращения. Все уплотнения сосудистой стенки являются лишь следствием повышения органной функции и дифференцировки органов. Подобно тому, как при гипертрофии сердца повышенная функция периферии способствует возникновению более сильного «насоса» в сердце, так и сердце в целом возникло из периферии, в результате усложнения потока крови. Подобно тому, как повышенная функция органа способствует возникновению капилляров и утолщению стенок артерии, возник весь сосудистый аппарат. Как истинный двигатель проявляет себя душевно–духовное начало, которое лишь в результате дифференцированного полярного развития органов может быть осознано...

В то время, когда было открыто кровообращение, человеческий организм было принято описывать с помощью механических понятий. Люди той эпохи стремились к тому, чтобы все, включая человека, познать как машину. Потому что машину легче понять. Особенно если знать закон, по которому она построена. Эти машинные, механистические понятия в отношении организма были необходимы, чтобы освободиться от запутанных представлений древней медицины. В наше время можно снова достигнуть понимания человеческого организма как носителя душевно–духовного начала, не привлекая этих старых представлений. Тогда на место «душегубной» доктрине о сердце–насосе должна прийти истина: кровь, то есть душа, движет сердцем.

b) О художественной деятельности

– Опыт элементарной лепки в первых трех классах [131]. Хелла Лёве.

Помимо рисования форм и рисования красками с детьми в первых трех классах я также регулярно занималась лепкой. Предыстория была такова:

Летом 1986 года я второй раз взяла первый класс с 36 детьми в Свободной вальдорфской школе в Креервальде. Каждый классный учитель первоклассников знает, что для детей, даже если у них есть опыт детского сада, нелегко включиться в большое новое сообщество, в котором к ним предъявляются новые требования. Как быстро выяснилось, в этом новом классе сошлись разнообразные дарования, а также влияния разнообразных народов, языков и религий. В этой мультикультурной среде естественно возникли видимые и ощущаемые напряжения в социальной сфере, которые привели к агрессивному поведению у некоторых детей. Другие дети при этом получили довольно серьезные физические травмы, не говоря уже о душевных. Поведение детей, которые пока еще не были способны к социальному взаимодействию осложняло и даже часто мешало осмысленной работе в первой части занятия (блок занятия, который длится ежедневно с 8 до 9.45), где прежде всего происходит работа с общим ритмическим движением, говорением и пением (обычно в большом круге). На переменах в школьном дворе также часто возникали чрезвычайно критические ситуации. Обычные педагогически меры, которые я применяла, были недостаточно плодотворны. Я не была готова и не хотела отвечать за эту ситуацию в течение длительного времени. Поэтому для меня все более насущным становился вопрос: как можно застоявшуюся агрессию, которая выражается с помощью физических действий детей, которые своими руками толкают других, бьют, мучают и душат (что едва ли является выражением детской жажды действий, но скорее выражением страхов и неуверенности), перевести в какую-то осмысленную деятельность?

В качестве ответа на этот вопрос ко мне пришла следующая идея:

Я хотела дать детям в руки компактный, земной материал, с которым они должны работать – землю, глину. Мне захотелось с ними (и не только с ними, но и со всеми детьми в классе) заняться совместной лепкой. Почему именно лепкой? – спрашивали меня позже. Поскольку я сама часто и с огромной радостью занималась лепкой до этого и знала, какое благотворное, освобождающее воздействие оказывает лепка на упражняющегося. Таким образом я представила, насколько целительно было бы, если бы выделяющиеся своим поведением дети могли выпустить, перевести свою накопившуюся агрессию и страхи в работу с пластическим материалом, с приятной на ощупь глиной. Я также рассчитывала на положительное влияние того, что дети будут действовать обеими руками всей поверхностью, безо всяких ограничений и при этом будут учиться чувствовать ладони. Я надеялась, что благодаря такой волевой деятельности, я смогу помочь всем детям. Именно художественно–терапевтические упражнения, думала я, должны помочь. После того, как я приняла это решение, во мне активно пробудилось чувство ответственности по отношению к учебному плану и моим коллегам. Почему? Заниматься лепкой в первом классе (по моим тогдашним представлениям) было нетипично для вальдорфской школы; некоторые классные учителя не лепили ни с первоклассниками, ни со второклассниками никаких фигурок из воска перед Рождеством. Лепка элементарных, непредметных форм из глины в первых трех–четырех классах признавалась немногими коллегами лишь в качестве части учебного плана в скульптурно–художественных занятиях. Поэтому я чрезвычайно благодарна своей тогдашней коллегии Свободной вальдорфской школы в Креервальде, которые предоставили мне полную свободу в том, чтобы идти этим необычным путем с детьми первых трех классов. Коллеги следили за моей работой и задавали мне вопросы (особенно на начальной фазе) с абсолютно критическим, но одновременно и благожелательным интересом.

Одному опытному доценту семинара вальдорфской педагогики в Свободной высшей школе в Штутгарте, которая прежде чем прийти на семинар преподавала школьникам всех возрастов, я рассказала о своем решении. Именно благодаря ее инициативе вскоре после того, как я начала заниматься с детьми лепкой, образовалась маленькая группа коллег, которые хотели участвовать в проведении педагогической исследовательской работы, посвященной лепке в первых трех классах. Среди них были еще два доцента Свободной высшей школы в Штутгарте, которые как и вышеупомянутый доцент имели опыт в лепке и скульптуре. Все трое побуждали меня к тому, чтобы я делала то, что мне кажется правильным в отношении вверенных мне детей и то, чего требовала жизнь, независимо от того, что является общепринятым. Эта рабочая группа, в которую вначале входили и три классных учителя других вальдорфских школ, на протяжении трех лет из-за нехватки времени собиралась очень не часто. И все равно благодаря этой интенсивной совместной работе удалось разработать методический подход к лепке элементарных форм с детьми начальных классов, который по сути соответствует указаниям Рудольфа Штайнера. Во время каждой новой встречи в группе обсуждался практический педагогический опыт (который я приобретала с детьми в моем классе) для его включения в поиск подходящих форм. При этом были разработаны простые ясные формы, которые легко ложатся в маленькие детские ручки. Учитывая возраст детей, мы избегали в этих формах любых образований резких граней, острых углов, пустот и внутренних пространств. В результате возникли наполненные и одновременно с этим ясные формы. Обработка поверхности и лепка форм на твердой поверхности были исключены. Одновременно с этим начался поиск указаний Рудольфа Штайнера по лепке для данного возраста, и постепенно были найдены важные вещи. Так возник этот ряд форм, обоснованный с точки зрения человековедения. Речь при этом идет о выборе форм, возникших в результате вышеописанной совместной работы, дополняющихся некоторыми формами, которые были разработаны мной уже самостоятельно. Этот ряд форм может оказаться полезным для интересующихся педагогов, а также терапевтов и родителей в качестве примера для их собственной работы с детьми. Что касается того класса, который дал импульс к этой исследовательской педагогической работе, можно кратко сказать следующее: художественная работа в области лепки и живописи усиливалась регулярными занятиями лепкой осенью и зимой, при этом один день в неделю мы посвящали рисованию. Рисованием форм дети занимались и дальше эпохами по 3–4 недели. Это удивительно гармоничным образом повлияло на весь класс. Особенно агрессивные дети с течением времени все лучше входили в эту последовательно проводимую волевую деятельность пластического создания форм и при этом все больше учились управлять своей собственной волей.

Тот, кто понимает смысл языка,

тому мир раскрывается

в образах;

тот, кто слышит душу языка,

тому мир раскрывается

как сущность;

тот, кто переживает дух языка,

того мир одаряет

силой мудрости;

тот, кто может любить язык,

тому он дарует

свою собственную силу.

Поэтому я хочу обратить сердце и разум

к духу и душе

Слова;

и в любви

к нему себя самого

впервые ощутить целостным.

Рудольф Штайнер

– Об обращении с языком и словом [132]. Барбара Деанжан фон Стрюк.

Знаем ли мы, что мы делаем, когда мы говорим и запечатлеваем наши мысли, чувства и волевые импульсы в воздухе в виде звуков и форм? Язык является не просто средством коммуникации, он может служить выражением всей нашей человеческой сущности. Если мы, сознательно переживая, погружаемся в процессы словообразования, если мы пытаемся снова обрести единство с нашей речью, тогда мы можем найти новые пути к самим себе. В языке и речи скрыты тайны, которые тесно связаны с загадками человека и мира.

Современная цивилизация страдает бедностью речи и речевыми нарушениями. Если же у человека больше нет возможности выразить в речи состояние своей души, тогда остаются лишь два пути: он может замкнуться в себе, уйдя в мир собственных мыслей, или же он может с помощью действий, в случае необходимости, с помощью насилия поделиться с миром своими ощущениями. Душевный аутизм и хаос могут быть следствиями того, что язык больше не способен быть посредником между душами.

Прообразом речи, соответствующей человеку, может являться лишь присутствующее в процессе речи человеческое Я. Овладение языком определяется тем, что Я пребывает среди других человеческих Я. Но из-за того, что услышанное и произнесенное слово заменяется СМИ, оно теряет свои усиливающие Я и гармонизирующие силы и вместо воодушевления вызывает в людях автоматизм их мыслительных, эмоциональных и волевых привычек.

Но в правильно высказанном слове может адекватно выразится не только душа. Речевые процессы точно также действуют вовнутрь, физиологически формируя и оживляя с помощью преобразованного благодаря речи дыханию все органы тела. В пластической проработке тела речью заключена предпосылка гармоничного индивидуального развития. Человек может усиливающим или же ослабляющим образом воздействовать на свой физический, душевный и духовный организм в зависимости от того, как он обращается с речью. Отсюда возникает ответственность, которая выходит за рамки отдельной судьбы и охватывает все человечество. Чрезвычайно трудно постигать живые речевые процессы в понятиях и находить правильные слова для сущности слова. Речь настолько подвижна, что ее невозможно полностью познать с помощью обычного мышления. Свойственные ей процессы необходимо осознанно повторять, чтобы пережить их живость...

Тот, кто говорит о языке, не может не говорить о человеке, поскольку одно обуславливает другое. Взаимодействия между языком и человеком можно наблюдать вплоть до уровня телесных функций. Поэтому была сделана попытка связать различные речевые процессы и импульсы с духовно–научным человековедением. «Человек познает материальное бытие только за счет того, что человек знакомится с работой духовности конкретным образом в материальном бытии». Для того, чтобы непрофессионалам было легче понять довольно сложные процессы, необходимо изучать эти процессы в их жестах и повторять их. С помощью многочисленных примеров даются указания того, как идти по пути, выводящем из тупика разрушения и обеднения речи. Ведь за многими словами, которыми мы ежедневно пользуемся по привычке, стоит Слово, способное раскрыть свои целительные, творческие и духовные силы, если человек готов правильным образом воспринять это Слово.

К сущности слова можно приблизиться самыми разными путями. Прежде чем человек будет способен к тому, чтобы измениться в своей речи, работая над ней, он может создать познавательные предпосылки для этого через взаимосвязи между человеком и речью. Религиозные, философские или духовнонаучные работы на эту тему могут побудить его к первым самостоятельным размышлениям о языке и речи и таким образом привести его к готовности воспринимать, что приведет к возникновению новых вопросов и к новым поискам. Удивительно, сколько замечательных личностей, начиная с древности и до настоящего времени, занимались процессами речи и дыхания, и как многому можно научиться в этой области даже чисто познавательно. Так, например, Платон разработал очень образное пластически–цветовое учение о звуках. В уста Сократа он вкладывает следующие слова:

«Мы должны пережить, насколько сам Бог является истинным творцом поэзии и ее декламации. Людей, художников Бог использует как инструменты, для того, чтобы выразить себя через них внятным для нас образом».

Подобные представления можно связать с собственным опытом и переживанием речи, и в этом вторичном ощущении речевых процессов будут созданы предпосылки для того, чтобы открыть сердце для тематики, которая затрагивает каждого из нас.

Без этого обновленного слушания невозможна обновленная речь. Это вслушивание мы можем пробудить и развить с помощью упражнений, если мы сделаем так, что вопрос о говорящей человеческой сущности станет жить в нас. Совершенно инстинктивно наша собственная речь или же речь другого человека доставляет нам радость или же неприятные ощущения, которые мы можем внутренне повторно ощутить, вызвав из памяти звучание, локализацию и качество голоса, и обратить внимание на то, воздействует ли на нас речь как нечто текучее или же застойное, живое или же застывшее, трогает ли она нас, увлекая за собой, или же оставляет совершенно безучастными, является ли она четкой и расчлененной, или неясной и смазанной. Для того, чтобы воспринять это более сильно, мы должны научиться, как описано в первой главе, прослушивать высказывания и обращать внимание на то, как что-то говорится. Рассудочное сознание должно частично уснуть, чтобы пробудить сознание сердца. Когда мы восприняли речевую формирующую силу и цвета звуков души другого человека как художественный акт, тогда мы особым внутренним образом встречаемся с человеком, который говорит, даже если мы в какой-то момент и не прислушиваемся к тому, что он говорит.

В отношении собственной речи это сделать сложнее, поскольку любому творческому процессу мешает размышление о нем. Таким образом, нашу собственную речь мы можем слушать лишь после того, как она прозвучала, задавая себе вопрос: как прозвучало то, что только что было сказано, в виде какого звукового образа мы переживаем то, что остается после произнесения наших слов, какие образы, какое настроение возникает в душе, когда мы в эхе нашей речи переживаем нас самих? Затем мы можем исследовать, звучит ли наша речь пискляво, резко или же гулко, не принуждает ли нас постоянная хриплость к шепоту, не приводит ли чрезмерно быстрая речь к постоянным оговоркам и истощению. Какие речевые обороты мы чаще всего стремимся употреблять, научившись им когда-то и теперь употребляя их совершенно ненамеренно? Говорим ли мы лишь потому, что мы просто не можем молчать, или же потому, что мы хотим поделиться чем-то важным? Легко ли нам говорить, или же для нас переход от внутреннего мышления и чувствования к слову каждый раз представляет собой болезненный переход порога? Наполненные добродушным юмором, мы можем как-нибудь попробовать изобразить самих себя, осознанно подчеркнув, насколько это возможно, собственный чрезмерно высокий нервный головной голос, для того, чтобы затем, играя, некоторое время попробовать, как ощущаются более глубокие звуки. После того, как мы некоторое время поупражнялись с внутренним «после–прослушиванием» своей речи, мы можем дополнить его «пред–прослушиванием» своих слов до их произнесения. В нормальной ситуации это очень сложно делать часто. Но постепенно мы можем воспитать в нас привычку, например, после возникновения паузы в разговоре внутренне прослушивать первое предложение, которые мы хотим сказать, стремясь к тому, чтобы оно звучало как можно более пластичным и звучным образом до того как мы сделаем его слышимым для других людей. Речь и дыхание успокаиваются и упорядочиваются вследствие таких упражнений, и мы можем начать чувствовать свою ответственность за процесс, который обычно протекает по привычке. В нас возникает новая социальная сила, когда мы вместо того, чтобы постоянно выходить на передний план посредством говорения начинаем упражняться во вслушивании и восприятии.

Чаша, в которую пролилась кровь Распятого, и копье, которое его ранило, составляют содержание мистерии Грааля. Мы можем ощутить их как прообразы слушания и говорения. Через ухо человек воспринимает голос говорящего и, слушая, воспринимает его Я. Но слово может и ранить, подобно копью или же исцелить, в зависимости от того, произносится ли оно из нашей низшей человеческой природы, или же идет сверху, преодолевая материальность. Слушание и говорение должны жить в гармонии, для того, чтобы возник социальный дыхательный процесс. Пред–прослушивание, вслушивание, и после–слушание являются предпосылками гармоничного речевого процесса, который важен как для отдельного человека, так и для человеческого сообщества.