Гатха тхери субхи из манговой рощи дживаки («тхеригатха», 366–399)

 

 

Бхикшуни^[773] Субхе, шедшей

В прекрасную Джи́ваки^[774] рощу,

Некий ветреник путь преградил.

Ему так сказала Субха:

 

«Что я сделала тебе дурного,

Что ты стоишь, не давая пройти мне?

Ведь ушедшей от мира не подобает

Беседовать с мужчиной, почтенный.

 

Заповеди Учителя не нарушая,

Следую я стезею пресветлой,

Возвещенной нам блаженным Буддой, –

Что ты стоишь, не давая пройти мне?

 

Что тебе, страстному, во мне, бесстрастной?

Что тебе, грешному, во мне, безгрешной?

Мысль моя обрела свободу, –

Что ты стоишь, не давая пройти мне?»

 

«Ты молода, безупречно красива.

Что может дать тебе отреченье?

Скинь это желтое покрывало!

Насладимся любовью в лесу цветущем!

 

Ароматами сладостными веют

Усыпанные цветочной пыльцой деревья.

Ранняя весна – пора блаженства.

Насладимся любовью в лесу цветущем!

 

Тряся хохолками цветов, деревья

Словно шепчутся при дуновении ветра.

Что за радость ждет тебя, подумай,

Если одна углубишься в чащу?

 

Ты без провожатого войти хочешь

В лес густой, безлюдный, внушающий ужас,

Населенный множеством зверей диких,

Оглашаемый ревом слонов в течке.

 

Ты словно куколка золотая,

Ты летишь, как апсара на колеснице!

О несравненная, сколь прекрасной

Будешь ты в тонком узорном платье!

 

Если пожелаешь в лесу остаться,

Я буду слугой твоим покорным,

Ибо нет для меня никого милее

Тебя, о дева с глазами кинна́ри.^[775]

 

Если же хочешь меня послушать,

Смени этот лес на жилье мирское!

Ты станешь жить во дворце просторном,

Где рабыни тебе прислуживать будут.

 

Надень тончайшее узорное платье,

Укрась себя мазями и цветами.

Я куплю тебе множество украшений

Из золота, жемчуга и алмазов.

 

Возляг на новое пышное ложе,

Отделанное благовонным сандалом,

Застланное белоснежными простынями

И мягким шерстяным покрывалом.

 

Ведь иначе, отшельница благочестивая,

Ты состаришься в одиночестве полном.

Так, никем не сорванный, бесполезно

Увядает в воде прекрасный лотос».

 

«Что же ты ценного увидел

В пополняющей кладбища мерзкой плоти?

В этом теле, разрушиться обреченном,

Что, скажи, с ума тебя сводит?»

 

«Глаза, что подобны глазам лани,

Глазам киннари в пещере горной,

Глаза твои с ума меня сводят,

Желанье страстное будят в сердце.

 

На лице твоем чистом, золотистом,

Как чашечка лотоса, прекрасном,

Глаза твои с ума меня сводят,

Желанье страстное будят в сердце.

 

Как длинны ресницы, как взор ясен!

И вдали от тебя я их помнить буду.

Ибо нет для меня ничего милее

Этих глаз твоих, нежных, как у киннари!»

 

«Соблазнить стараясь дщерь Будды,

Ты по бездорожью пройти мечтаешь,

Хочешь смастерить из луны игрушку,

Перепрыгнуть пытаешься через Меру.^[776]

 

Нет, ни человек, ни бог – никто в мире

Страсть во мне теперь пробудить не может:

Благородный путь ее вырвал с корнем.

Какова она – я уже не помню.

 

Я ее отшвырнула, как пылающий уголь,

Она для меня была, что сосуд с ядом.

Благородный путь ее вырвал с корнем.

Какова она – я теперь не знаю.

 

Соблазняй другую, учитель которой

Сам нуждается в наставленьях,

Ту, что обо всем этом только слыхала.

А знающую тебе завлечь не удастся!

 

Я всегда спокойна, что ни случится –

Горе ли радость, бранят меня или славят.

Знаю: составленное из частей – дурно,

И ни к чему мыслью не прилепляюсь.

 

Знай! Я ученица блаженного Будды,

Шествующая путем восьмеричным.

Выдернув стрелу, от язв исцелившись,

По безлюдным местам брожу, ликуя.

 

Я видела, помню, деревянную куклу,

Размалеванную пестро и ярко.

Когда ее подергивали за нитки,

Она танцевала так забавно!

 

Но попробуй вынуть из нее колья,

Развязать и выбросить все нитки,

И она разлетится на кусочки!

Что в ней тогда может пленить сердце?

 

Таково же, по мне, и это тело.^[777]

Ведь оно не живет без частей отдельных.

А раз оно не живет без частей отдельных,

Что в нем, скажи, может пленить сердце?

 

Ах, сколь бесполезна людская мудрость!

Смотришь на одно, другое – видишь;

Как если бы вдруг за живое принял

Рисунок, сделанный на стене охрой.

 

Слепец! Ты гоняешься за пустотою,

Принимаешь за драгоценность подделку,

Правдой мнишь придуманные людьми сказки,

Привидившиеся во сне золотые деревья!

 

То, что кажется глазом, – лишь комочек,

Свалянный из слизи и выделений,

Темный в середине пузырь со слезами,

С шаром, катающимся в дупле, схожий!»

 

И свободная духом не согрешила.

Не колеблясь, вырвала глаз прекрасный

И юноше ветреному со словами:

«На, возьми же!» – его протянула.

 

И в тот же миг страсть в нем исчезла,

И он стал молить ее о прощенье:

«Слава тебе, благочестивая!

Верь, это больше не повторится!

 

Дотронувшись до тебя, я как будто

Заключил в объятья огонь жестокий,

Голыми руками схватил кобру.

Счастлива будь и, молю, прости мне!»

 

А потом та свободная бхикшуни

Направилась туда, где был Будда;

Знаки добродетели высшей узрела

И сразу же стала, как прежде, с глазом.

 

Перевод выполнен по изданию: «The Thera and Therl-GathJ. Stanzas ascribed to elders of the Buddhist order of recluses», ed. by H. Oldcnberg and R. Pischel, London, 1883.

 

 

Из «Джатак» ^[778]

 

Переводы В. Вертоградовой

 

Джатака о Суссонди (№ 360)

 

«Там и запах цветов тимиры… ^[779] » Эту историю Учитель, находясь в Джетаване, ^[780] рассказал об одном удрученном бхикшу. «Правда ли, что ты тоскуешь?» – спросил Учитель. «Правда», – отвечал тот. «По ком же ты тоскуешь?» – «Я увидел одну нарядную женщину». – «За женщинами уследить невозможно, – сказал Учитель, – даже привратники в царстве нагов берегли и не смогли уберечь женщину». И по просьбе бхикшу он рассказал историю о прошлом.

Некогда правил в городе Варанаси^[781] царь по имени Тамба. Его главная жена Суссонди была необычайно красива.

В то время Бодхисаттва возродился в образе нага^[782] и жил в царстве нагов в Серумадипе.^[783] Тогда Нагадипа называлась Серумадипой.

Однажды он явился в Варанаси и стал играть в кости с молодым царем Тамбой. Увидав его, приближенные сказали царице: «Какой-то красивый юноша играет в кости с нашим царем». Суссонди захотела на него посмотреть. Нарядившись, она явилась со своей свитой в игральную комнату и стала его разглядывать. Тот тоже посмотрел на царицу, и оба они сразу полюбили друг друга.

Тогда силою волшебства царь нагов поднял в городе ураган. Люди из царской свиты, боясь, что разрушится дворец, разбежались. А наг своими чарами сделал тьму, подхватил царицу и по воздуху перенес ее в свой дворец в Нагадипе. Как исчезла и куда делась Суссонди, никто не знал.

А царь нагов наслаждается с ней в своем дворце и снова летает к царю Тамбе играть с ним в кости.

У царя был музыкант по имени Сагга. Не зная, куда исчезла Суссонди, царь призвал к себе этого музыканта и сказал: «Иди, обойди сушу и море, разыщи царицу».

Музыкант взял денег на дорогу и, начав поиски с той деревни, что находилась за городскими воротами, дошел до города Бхарукаччхи.^[784] В это время тамошние купцы снаряжали корабль в Суваннабхуми. Сагга подошел к ним и стал просить: «Я музыкант. Я заплачу вам и еще на вине^[785] буду играть, возьмите меня с собой». – «Ну хорошо», – согласились купцы и взяли его на корабль. А когда отплыли от берега и корабль побежал по волнам, купцы позвали музыканта и сказали: «Сыграй нам что-нибудь». – «Я бы сыграл вам, – сказал Сагга, – но стоит мне заиграть, рыбы придут в волнение, и корабль ваш разобьется». – «Если играет смертный человек, – сказали купцы, – рыбы спокойны, сыграй нам». – «Ну, тогда пеняйте на себя», – сказал Сагга, настроил вину и, не заглушая своего голоса музыкой, запел и заиграл.

Опьяненные звуками, рыбы задвигались, а одна ма́кара^[786] прыгнула на корабль и разбила его. Сагга схватился за доску и, лежа на ней, по ветру доплыл до Нагадипы. Там он вышел на берег у самого дворца, возле дерева нигродха.

А царица Суссонди всякий раз, как царь нагов улетал играть в кости, выходила из дворца и бродила по острову. Встретив на берегу Саггу-музыканта, она узнала его. «Как ты попал сюда?» – удивилась царица. И музыкант все ей рассказал. «Не бойся», – успокоила его царица и, обняв, привела во дворец. Там она усадила его, накормила царской пищей, велела омыть царской водой, одеть в царские одежды и украсить царскими благовониями и цветами. Потом она позвала его на царское ложе. Так она кормила его и с ним наслаждалась, пряча, когда возвращался царь нагов.

Спустя полтора месяца прибыли на этот остров купцы из Варанаси за водой и древесиной и высадились у дерева нигродха. На их корабле Сагга-музыкант вернулся в Варанаси и явился к царю, когда тот играл в кости. Взяв вину, Сагга заиграл на ней и произнес первую гатху:^[787]

 

Там и запах цветов тимиры, там и шумящее море.

Далеко отсюда Суссонди, в сердце меня поразила царица.

 

Услыхав это, наг произнес вторую гатху:

 

Как переплыл ты море, как попал ты в Серумадипу,

Как удалось тебе, Сагга, с моей повстречаться Суссонди?

 

Тогда Сагга произнес три гатхи:

 

Когда с товаром купцы вышли в море из Бхарукаччхи,

Разбила макара их корабль, один на доске я спасся.

 

Благовонная, ласково встретив, меня обняла царица,

Словно добрая мать своего обнимает ребенка.

 

Потом она усладила меня питьем, одеждой и ложем.

Страстью блестели ее глаза. Знай это, Тамба.

 

После рассказа музыканта нага охватило отчаяние. «Даже в царстве нагов, – подумал он, – я не смог ее уберечь, зачем мне эта развратница». И, возвратив Суссонди царю, он исчез и с тех пор больше не появлялся.

Учитель, приведя этот рассказ и показав Благородные Истины, отождествил перерождения: «Тогда царем был Ананда, ^[788] а царем нагов был я».