Поэзия и изящная словесность

 

Из «Книги песен» ^[412]

 

Переводы В. Микушевича

 

Из книги «Нравы царств»

 

Песни царства Чжоу и стран, лежащих к югу от него

 

«Утки крякают…» (1)

 

 

Утки крякают в камышах речных.

Остров маленький. Там гнездо у них.

Эта девушка хороша, скромна.

Эту девушку полюбил жених.

 

Лилий водяных множество кругом.^[413]

Мелких наберем, крупных наберем.

Эта девушка хороша, скромна.

Он грустил в ночи, он томился днем.

 

Он томился днем, он бродил с тоской

В долгих поисках девушки такой.

И, ложась в постель, он заснуть не мог.

Не смыкал он глаз, потеряв покой.

 

Лилий водяных множество кругом.

Слева мелкие, справа покрупней.

Эта девушка хороша, скромна.

Цитры с гуслями нам поют о ней.

 

Лилий водяных множество кругом.

Мелких запасли, крупных запасли.

Эта девушка хороша, скромна.

Вторит колоколу барабан вдали.

 

 

«Шевелит крылами саранча…» (5)

 

 

Шевелит крылами саранча.

Ей на белом свете счету нет.

Если бы сыны твои и внуки

Так же заселили белый свет!

 

Шевелит крылами саранча.

Стая затмевает белый свет.

Если бы сыны твои и внуки

Размножались тысячами лет!

 

Шевелит крылами саранча.

В жизни дружный рой не знает бед.

Так пускай сыны твои и внуки

Тучами летят на белый свет!

 

Песни царства Шао и стран, лежащих к югу от него

 

«Лань в лесу…» (12)

 

 

Лань в лесу стрелою сражена.

Лань прикрыта белою травой.

На сердце у девушки – весна.

С девушкой красавец молодой.

 

Лань мертва. Она в тени куста

Белою травой перевита.

Здесь листва зеленая густа.

Яшмою – девичья красота.

 

Лучше ты меня не трогай, друг!

Мой передник не для дерзких рук!

Как бы не залаял пес мой вдруг.

 

Песни царства Бэй

 

Песнь оставленной жены (10) («Вновь нагнал восточный ветер облака…»)

 

 

 

Вновь нагнал восточный ветер облака.

Я с тобой была всем сердцем заодно.

Нет, не должен ты сердиться на меня,

И, по-моему, известно всем давно:

Репа спелая особенно сладка.

Я творила только добрые дела.

За собой не знаю никакого зла,

И с тобою вместе я бы умерла.

 

 

Я иду по самой горькой из дорог.

У меня в груди – обида и упрек.

Проводить не соизволил ты меня,

И одна переступила я порог.

Говорят, что слишком горек молочай.

Как трава пастушья, он голодным впрок.

С молодой женой ты ласков, как родной.

Мною, старой, ты жестоко пренебрег.

 

 

Цзин-река рекою Вэй замутнена,

Но, как только замедляется поток,

Возле берега прозрачная вода.

Господин мой! Как со мною ты жесток!

На мою запруду не пускай чужих!

Вершу бедную мою не повреди!

С молодой женой ты ласков, как родной.

Ждут меня одни печали впереди.

 

 

Речку маленькую вброд мы перейдем.

У большой реки всегда найдешь паром,

И воспользоваться можно челноком.

Я не брезговала никаким трудом,

На коленях помогала беднякам,

И спасенный поминал меня добром,

Когда хворь косила слабых здесь и там

И когда несчастья множились кругом.

 

 

Ты меня лишил надежды и услад.

Что ни сделаю – в ответ сердитый взгляд.

Опорочил добродетель ты мою,

И нигде меня купить не захотят.

Неимущий, был ты мне когда-то рад.

Я с тобой страдала сколько лет подряд!

А теперь, когда дела пошли на лад,

Для тебя я словно смертоносный яд.

 

 

Изобильные запасы у меня.

С ними лютая зима не так страшна.

С молодой женой ты ласков, как родной.

Я работница теперь, а не жена.

Ничего ты не принес мне, кроме зла.

Разорил теперь ты жизнь мою дотла.

Вспомни, как совсем немного лет назад

Я одна твоей утехою была.

 

 

Лучший плясун (13) («Великолепно!..»)

 

 

Великолепно! Великолепно!

Солнце в зените. Час настает.

Княжеский двор. Великая пляска.

Лучший плясун выходит вперед.

 

И восхищенье в сердцах и страх.

Ну и проворство! Ну и размах!

Высок и строен, силен, как тигр.

Вожжи, как шелковые, в руках.

 

С флейтою и с фазаньим пером

Пляшет он перед всем двором.

Как нарумяненный, покраснел,

Княжеским разгорячен вином.

 

Лакричник низкие любит места.

Милее орешнику высота.

О ком я думаю весь мой век?

Меня пленила чья красота?

Родился на западе тот человек.

С запада родом тот человек.

 

Песни царства Юн

 

«Если крыса…» (8)

 

 

Если крыса шерсткой горда,

Хуже крысы неуч тогда,

Хуже крысы неуч тогда.

Он ведь не умер еще со стыда.

 

Если крыса зубами горда,

Хуже крысы невежа тогда,

Хуже крысы невежа тогда.

Он ведь не умер еще со стыда.

 

Если крыса проворством горда,

Хуже крысы олух тогда,

Хуже крысы олух тогда.

Он ведь не умер еще со стыда.

 

Песни царства Вэй

 

«Господин мой…» (8)

 

 

Господин мой! Ты в сраженье всех смелей.

Ты размахиваешь палицей своей.

Ты, великий полководец, впереди.

За тобою следом войско и вожди.

 

С той поры, как ты уехал на восток,

Волосы мои, как высохший вьюнок.

И зачем теперь причесываться мне?

И какой бальзам теперь бы мне помог?

 

Хоть бы дождика дождаться наконец!

Солнце яркое сверкает и палит.

Господин мой! Как я сохну по тебе!

Сердце бьется, голова моя болит.

 

Если бы трава забвения росла

Возле дома, тут, под северной стеной!

Господин мой! Как я сохну по тебе!

Тяжело мне год за годом быть одной.

 

Песни царства Чжэн

 

«Чжун! В деревню нашу…» (2)

 

 

Чжун! В деревню нашу не ходи ты!

Наши не ломай ты, Чжун, ракиты!

Чжун, мой милый! Что мне все ракиты!

На меня родители сердиты.

В Чжуна не могла я не влюбиться.

Но нельзя родителей не слушать.

Их боится каждая девица.

 

Чжун! Ломать ограду не годится.

Наши пожалей ты шелковицы!

Чжун, мой милый! Что мне шелковицы!

Братья будут на меня сердиться.

В Чжуна не могла я не влюбиться.

Но нельзя не слушать старших братьев.

Их боится каждая девица.

 

Чжун! Чтобы в беду я не попала,

Не ломай в саду моем сандала!

Чжун, мой милый! Что мне до сандала!

Сплетников кругом живет немало.

В Чжуна не могла я не влюбиться.

Но нельзя не думать мне о сплетнях.

Их боится каждая девица.

 

 

«Охотник Шу…» (4)

 

 

 

Охотник Шу на своей колеснице.

Он правит четверкою лошадей.

Вожжи, как шелк, для него легки.

Приплясывают на бегу рысаки.

Горят огни среди болот.

Шу полуголый шагнул в тростники.

Тигр добычу рвет на куски.

Тигр падет от его руки.

Князю тигра Шу принесет.

Шу, берегись! У тигра клыки!

 

 

Охотник Шу на своей колеснице

Правит гнедою четверкой своей.

Вытянуты шеи коней.

Кони похожи на диких гусей.

Горят огни среди болот.

Каменный гонг на болотах слышней.

Мчатся кони, грызут удила.

Четыре коня – четыре крыла.

И тетиву рука напрягла,

И настигает зверя стрела.

 

 

Охотник Шу на своей колеснице.

Он правит четверкою серых коней.

Тянутся кони, как руки, вперед.

Рады пуститься кони в полет.

Горят огни среди болот.

Но вот колесница замедлила ход.

Кони уже не грызут удила.

Сгущается ночная мгла.

Убран лук. Тетива замерла.

И остается в колчане стрела.

 

 

«Воды Чжэнь и Вэй…» (21)

 

 

 

Воды Чжэнь и Вэй

Быстрого быстрей.

Девушкам и юношам

Хватит орхидей.

Говорит она:

«Ты придешь туда?»

Говорит он: «Да!»

«Приходи скорей!»

Для влюбленных он,

Этот берег Вэй,

От тебя – пион,

И тебе – пион.

 

 

Воды Чжэнь и Вэй

Светлого светлей.

Молодым встречаться там

Будет веселей.

Говорит она:

«Ты придешь туда?»

Говорит он: «Да!»

«Приходи скорей!»

Для влюбленных он,

Этот берег Вэй.

От тебя – пион,

И тебе – пион.

 

Песни царства Ци

 

«Слышишь? Поёт…» (1)

 

 

«Слышишь? Поет петух на заре.

Уже придворные на дворе».

«Какие придворные? Ночь на дворе.

Самое время петь мошкаре».

 

«Смотри! На востоке солнце встает.

Уже во дворе толпится народ».

«Какое там солнце! Спит весь народ.

Луна выходит на небосвод».

 

«Поет мошкара в тумане ночном».

«Как сладко нам лежать вдвоем!

Идут придворные на прием.

В опалу мы с тобой попадем».

 

 

«Ещё на Востоке…» (5)

 

 

Еще на востоке полночный мрак.

Одеться хоть бы кое-как!

Нет, промедление не к добру,

Когда тебя требуют ко двору.

 

Еще на востоке не брезжит рассвет.

Ты второпях кое-как одет.

Князю медлительность не по нутру.

Придворного требуют ко двору.

 

Ивы ломаешь, бежишь бегом.

Мчишься, как бешеный, напролом.

Пускай темнотою окутан восток.

Не раньше срока, значит, не в срок.

 

Песни царства Вэй

 

«Мыши, не ешьте наше зерно!..» (7)

 

 

 

Мыши, не ешьте наше зерно!

Три года ели вы наше пшено.

Так объедаться, мыши, грешно.

Вы не уйдете? Что ж, решено!

Нам остается только одно.

Если нам счастья здесь не дано,

В другой далекой стране оно.

Там правда ждет нас давным-давно.

 

 

Мыши, не ешьте наше зерно!

Мы без пшеницы – в который раз!

Так объедаться, мыши, грешно.

Снова пропал наш зимний запас.

Нам остается только одно.

Если совесть вам не указ,

Мы переселимся в добрый час.

Где-то ждет справедливость нас.

 

 

Мыши, не ешьте наше зерно!

Всюду раздолье вашим зубам.

Так объедаться, мыши, грешно.

Не прокормить вас нашим хлебам!

Нам остается только одно:

Не наниматься к таким господам.

Мы будем рады новым местам.

Плакать нам не придется там.

 

Песни царства Тан

 

«В горах карагач растёт…» (2)

 

 

 

В горах карагач растет.

Вязы – среди болот.

Наряды неношеные твои

Пылятся который год.

Добрые кони в конюшнях твоих

Других заждались господ.

И все это после смерти твоей

Получит какой-нибудь мот.

 

 

Сумах вырастает в горах.

Терновник в болоте зачах.

Твои покои не помнят гостей.

Народ – на других дворах.

Пока барабаны твои молчат

При запертых дверях.

Получит все после смерти твоей

Какой-нибудь вертопрах.

 

 

Холм сумахом богат.

Дикий внизу виноград.

Яств не жалей, вина не жалей!

Цитры твои молчат.

Продлил бы за полночь дни твои

Их полнозвучный лад.

Другой распахнет после смерти твоей

Двери твоих палат.

 

Песни царства Цинь

 

«Желтым пташкам порхать…» (6)

 

 

 

Желтым пташкам порхать хорошо.

Зеленые ветви – отрадный кров.

Кто с государем в последний путь?

Цзы-Цзюйя янь-си, боец из бойцов.^[414]

Он в битве стоил ста храбрецов.

В сраженье враг от него бежал,

А перед могилой он сам задрожал.

Синее небо! Закон твой суров.

Неумолима твоя высота.

Могила все еще не сыта.

Живыми закапываем смельчаков.

Каждый из них нам дороже ста.

 

 

Желтым пташкам порхать хорошо

Среди зеленых древесных вершин.

Кто с государем в последний путь?

Чжун-хан, богатырь, Чжун-хан, исполин.

Он стоил сотни в битве один.

В сраженье враг от него бежал,

А перед могилой он сам задрожал.

Синее небо! Закон твой суров.

Неумолима твоя высота.

Могила все еще не сыта.

Живыми закапываем смельчаков.

Каждый из них нам дороже ста.

 

 

Желтым пташкам порхать хорошо.

Вокруг тернового вьются куста.

Кто с государем в последний путь?

Чжэнь-ху, чья совесть навеки чиста.

Один он стоил в битве ста.

В сраженье враг от него бежал,

А перед могилой он сам задрожал.

Синее небо! Закон твой суров.

Неумолима твоя высота.

Могила все еще не сыта.

Живыми закапываем смельчаков.

Каждый из них нам дороже ста.

 

Песни царства Бинь

 

Месяцеслов (1) («Никнет в месяце седьмом звезда огня…»)

 

 

 

Никнет в месяце седьмом звезда огня.

На девятый месяц шуба нам нужна.

Непогода в первом месяце страшна.

Холод лютый будет в месяце втором.

Без одежды теплой мы не проживем.

В третьем месяце пахать уже пора.

На четвертый месяц в поле мы с утра.

Пашем южные поля мы допоздна.

В поле пахарю обед несет жена.

Нам весной смотритель спуску не дает,

И на пахоту выходит весь народ.

 

 

Никнет в месяце седьмом звезда огня.

На девятый месяц шуба нам нужна.

Всей земле тепло, когда придет весна.

Иволга поет весною там и тут.

Девушки с корзинками по тропе идут.

Листья с шелковицы дружно рвут они.

Все длиннее эти солнечные дни.

Белизною на ветру полынь блестит.

Растревоженная девушка грустит.

Видно, скоро в дом чужой войдет она,

Молодому господину отдана.

 

 

Никнет в месяце седьмом звезда огня,

Тростники густые в месяце восьмом.

В месяц шелкопряда топоры возьмем!

Чтобы шелковица разрослась пышней,

Обрубают ветки лишние на ней.

В месяце седьмом кричит сорокопут.

В месяце восьмом у нас в селеньях ткут.

Краска черная и желтая – для нас.

Ярко-красная приятнее для глаз.

Ткани лучшие покрасим в красный цвет,

Чтобы княжич наш нарядней был одет!

 

 

На четвертый месяц травам расцветать,

В пятом месяце цикадам стрекотать.

В месяце восьмом зерном народ богат.

Будет в месяце десятом листопад.

В первом месяце охотимся в лесу.

Барсука добуду, кошку и лису.

Теплый мех я господину принесу.

Снова быть облаве в месяце втором.

Состязаться нам в искусстве боевом.

Князь – хозяин всем убитым кабанам.

Только поросята остаются нам.

 

 

В пятом месяце кузнечик прыг да скок.

На шестой крылами шевелит сверчок.

В месяце седьмом сверчок среди полей,

В месяце восьмом – под крышею твоей,

В месяце девятом – около дверей,

Чтобы на десятый месяц – под кровать.

Время северные окна закрывать,

Дыры затыкать и двери шпаклевать,

Крыс выкуривать и дома зимовать.

Старый год уже закончится вот-вот.

Возвращаемся домой под Новый год.

 

 

Вишен в месяце шестом себе нарвем.

Поедим бобов мы в месяце седьмом.

Финики поспеют в месяце восьмом,

На десятый месяц рис в полях мы жнем,

Чтоб весною дедов угостить вином,

Чтобы жить подольше старикам седым,

Дыни в месяце седьмом всегда едим.

Тыквы поспевают в месяце восьмом.

Семя конопляное в девятом соберем.

Запасли растопки, натаскали дров.

Будет сыт хозяин, будет он здоров.

 

 

В месяце девятом трамбуем огород.^[415]

На току хорошем целее умолот.

Урожай в десятом принесут поля.

Рис, бобы, пшеница, просо, конопля…

Много всяких злаков нам дает земля.

Урожай собрали. Близится зима.

Приводить в порядок надо нам дома.

Травы рвать придется нам теперь с утра.

На витье веревок остаются вечера.

Залатать бы нашу крышу поскорей!

Только снег растает – вновь паши да сей!

 

 

В месяце втором колоть мы будем лед.

Йонг-йонг-йонг, – звенит он, йонг-йонг-йонг, – поет.

А на третий заготовим лед мы впрок.

На четвертый месяц наступает срок

В жертву принести барана и чеснок.

В месяце девятом лист уже поблек.

В месяце десятом расчищаем ток.

И на празднике вином наполнен рог.

Пьем вино из рога за глотком глоток,

Чтобы нам не ведать горестей и бед,

Чтобы жить на свете десять тысяч лет.

 

 

Возвращение из похода (3)

 

 

 

Воевать нас посылали на восток,

И не смели возвратиться мы назад.

Возвращаемся с востока мы домой.

Мы в пути окружены дождливой тьмой.

Как хотелось возвратиться нам назад!

Дом родной увидеть каждый был бы рад.

Там ты больше не в строю, ты не солдат.

Надеваешь деревенский свой халат.

Чуть заметно черви двигаются днем

Под густыми шелковицами в тени.

Днем на запад мы, усталые, ползем,

Ночью спим под колесницами одни.

 

 

Воевать нас посылали на восток,

И не смели возвратиться мы назад.

Возвращаемся с востока мы домой.

Мы в пути окружены дождливой тьмой.

Там на крышах тыквы дикие висят.

Заползли мокрицы в дом давным-давно.

Паутина, будто шелк, на первый взгляд,

И следов оленьих на поле полно.

И мерцает огонек издалека,

И не сразу узнаешь ты светляка.

Не пугайся! Это добрый огонек.

С ним ночами человек не одинок.

 

 

Воевать нас посылали на восток,

И не смели возвратиться мы назад.

Возвращаемся с востока мы домой.

Мы в пути окружены дождливой тьмой.

Цапли там на муравейниках кричат.

Дома женщины вздыхают в листопад.

Подметают, моют, чистят и скоблят,

Затыкают в стенах дыры все подряд.

Тыквы горькие на хворосте лежат.

Весь валежник наш каштановый гниет.

Вспомнил я: сегодня минул третий год

С той поры, как мы отправились в поход.

 

 

Воевать нас посылали на восток,

И не смели возвратиться мы назад.

Возвращаемся с востока мы домой.

Мы в пути окружены дождливой тьмой.

Как на солнце перья иволги блестят!

Сколько девушек успело подрасти!

И такой же точно свадебный обряд.

Дочку замуж выдает уже сосед.

Кони рыжие запряжены чуть свет.

И жених, как подобает, разодет.

Что ж, любовь молодоженам да совет!

Никому до старых дела больше нет.

 

 

Из книги «Малые оды»
Жалоба придворного (IV. 10) («Всевышний грозен…»)

 

 

 

Всевышний грозен, суров, жесток.

Голод, погибель, – все от него.

Смута в стране, в государстве раскол.

Сильных и слабых казнит божество.

Не смотрит, кто прав, а кто виноват.

Пускай страдал бы только злодей.

Однако столько кругом утрат,

Что нет спасенья для всех людей.

Всюду напасти, всюду разлад.

Сегодня худо державе всей.

 

 

Дом Чжоу повержен, и нечем жить.

Сановники скрылись, бежала знать.

Никто не хочет забот моих знать.

Никто при дворе не хочет служить.

Ни днем, ни ночью не сыщешь слуг.

Теперь впустую любой приказ.

Вельможи в бегах, князьям недосуг.

Безлюдно в ранний и в поздний час.

Никто не делает нынче добра,

И только зло постигает нас.

 

 

Всевышний! Где же твой вечный закон?

Ни на кого положиться нельзя.

Вожди ведут неизвестно куда.

Только несчастья со всех сторон.

И отовсюду грозит беда.

Князь против князя ожесточен.

Ни благочестья, ни стыда.

Презрели даже небесный закон.

 

 

Конца не видно этой войне.

Голод, разруха в нашей стране.

Измучен я, государев слуга.

Никто не служит со мной наравне.

Что же молчите вы, господа?

Если я прав, отвечайте мне!

Стоит ли слушать клеветника?

Или правда теперь не в цене?

 

 

Когда бы мне говорить красно!

Неповоротлив мой бедный язык.

В трудах тяжелых я жить привык.

Мне благоденствовать не дано.

Вновь при дворе торжествует лесть.

Приносит она достаток и честь,

 

 

«Служить опасно», – мне говорят.

Не служишь – так перед царем виноват.

Служишь – так жизни своей не рад.

Клянут чиновника стар и млад.

Общая ненависть вместо наград.

Плохо тебе и друзьям твоим.

 

 

Скрываться на чужбине – позор!

Вы говорите, приюта вам нет,

Слушайте горькую речь мою!

Кровавые слезы один я лью.

Когда вы бросили царский двор,

Кто приютил вас в чужом краю?

 

 

Из книги «Великие оды»
«Дивную башню задумал он…» (I, 8)

 

 

 

Дивную башню задумал он.

В ней соразмерность, в ней строгий закон.

Народ собрался со всех сторон.

Работой был народ увлечен.

И не успел потемнеть небосклон,

Труд всенародный был завершен.

 

 

Властитель вышел в свой дивный сад.

Олени и лани в тени лежат,

Лоснится шерстка, радуя взгляд.

Птичьи перья в листве блестят.

Когда властитель в своем саду,

Прыгают рыбы в дивном пруду.

 

 

Всюду изделья искусных рук.

У всякого гонга чистейший звук.

На круглом озере дивный чертог.

Бой барабанный слышен вокруг.

 

 

На круглом озере дивный чертог.

Бунг, бунг, бунг, – барабаны вокруг.

Из крокодиловой кожи они.

Поют слепые для царских слуг.

 

 

Из книги «Гимны»

 

Князь Просо (I, 10) («Праматерь нашу помним…»)

 

 

 

Праматерь нашу помним и чтим,

Государыню мудрую Цзянь Юань.

Всевышнему угодила она.

Благоразумно вступила в след,

Оставленный пальцем его большим.

Осилила жертвами порчу и вред.

В награду за праведные дела

Затяжелела и родила.

Князь Просо родился на белый свет.

 

 

Младенец родился в положенный срок.

Всевышний к матери не был жесток.

Явное чудо: роды без мук.

Всевышний сам роженице помог.

Была за жертвы свои она

Легкими родами награждена.

Многое множество добрых примет!

Князь Просо родился на белый свет.

 

 

На выгоне положили его.

Корова кормит его и овца.

В лес отнесли, где нет ни души.

Его нашли дровосеки в глуши.

Забыли зимой младенца на льду.

Птицы пригрели его, как птенца.

Скроются птицы среди лесов, –

Князь Просо плачет, кричит без конца.

Издалека – пронзительный зов.

Громче не слыхано голосов.

 

 

Искал он пищу голодным ртом.

Сначала передвигался ползком.

Ходить на ногах учился потом.

Впервые поле засеял он.

И, словно стяги, бобы кругом.

Зерно к зерну, колосок с колоском.

Густеет пшеница, растет конопля.

Крупные тыквы родит земля.

 

 

Пахать умел он, сеять умел,

Очистил землю от сорняков.

Желтому кладу приют готов.

В земле отборные семена.

Взошел посев после стольких трудов.

Сначала нива была зелена.

Густела, цвела, колосилась она.

Пышен строй золотых колосков.

Богаты колосья добрым зерном.

Отныне в Тае княжеский дом.

 

 

Князь даровал народу хлеба.

Черное просо было при нем,

Черное просо с двойным зерном,

Красное просо с густым колоском,

Белое просо, чудесный злак.

Убрал урожай он погожим днем.

Зерно к зерну, изобилие благ!

Жертву принес он в доме своем.

 

 

Как мы приносим жертву свою?

Чистим и веем наше зерно.

Приготовляем так мы пшено:

Водой пропитывается оно.

И вот оно прокипячено.

Во всяком деле важен расчет.

Обдумать надо все наперед.

Свой запах жиру полынь придает.

Духам дороги в жертву – баран.

Жарим и варим под Новый год.

 

 

Сосуды мы наполняем едой.

Благоухание – к небесам.

Доволен в небе всевышний сам.

Небесный радуется властелин.

Благоуханье на целый свет.

Князь Просо дал нам такой завет.

С тех пор поныне тысячи лет

Жертву приносим все, как один.

 

 

«Советники, смотрители…» (II, 1)

 

 

Советники, смотрители, рачительно служите!

Надлежит заботиться о царевом жите!

Волю государеву прилежно выполняйте,

Чтобы все работали под вашим надзором!

 

Не мешкайте, смотрители! Кончается весна.

Дожидаться нечего. Работать пора.

Как у вас посевы? Как у вас хлеба?

Хороша пшеница, и ячмень хорош.

Если урожаем будешь дорожить,

Много-много хлеба тогда соберешь.

 

Ниспослал всевышний нам счастливый год.

Приготовьте вовремя мотыги и лопаты!

Хватит всем тогда пшена, будут все богаты.

Замелькают осенью повсюду серпы,

Когда на работу выйдет весь народ.

 

 

Цюй Юань ^[416]

 

Плачу по столице Ину ^[417]

 

Перевод Л. Эйдлина

 

Справедливое небо,

Ты закон преступило!

 

Почему весь народ мой

Ты повергло в смятенье?

 

Люди с кровом расстались,

Растеряли друг друга,

 

В мирный месяц весенний

На восток устремились –

 

Из родимого края

В чужедальние страны

 

Вдоль реки потянулись,

Чтобы вечно скитаться.

 

Мы покинули город –

Как сжимается сердце!

 

Этим утром я с ними

В путь отправился тоже.

 

Мы ушли за столицу,

Миновали селенья;

 

Даль покрыта туманом, –

Где предел наших странствий?

 

Разом вскинуты весла,

И нет сил опустить их:

 

Мы скорбим – государь

Нам в живых не увидеть.

 

О, деревья отчизны!

Долгим вздохом прощаюсь.

 

Льются, падают слезы

Частым градом осенним.

 

Мы выходим из устья

И поплыли рекою.

 

Где Ворота Дракона?

Их уже я не вижу.

 

Только сердцем тянусь к ним,

Только думой тревожусь.

 

Путь далек, и не знаю,

Где ступлю я на землю.

 

Гонит странника ветер

За бегущей волною.

 

На безбрежных просторах

Бесприютный скиталец!

 

И несет меня лодка

На разливах Ян-хоу.

 

Вдруг взлетает, как птица.

Где желанная пристань?

 

Эту боль в моем сердце

Мне ничем не утешить,

 

И клубок моих мыслей

Мне никак не распутать.

 

Повернул свою лодку

И иду по теченью –

 

Поднялся по Дунтину

И спустился по Цзяну.

 

Вот уже и покинул

Колыбель моих предков

 

И сегодня волною

На восток я заброшен,

 

Но душа, как и прежде,

Рвется к дому обратно,

 

Ни на миг я не в силах

Позабыть о столице.

 

И Сяпу за спиною,

А о западе думы,

 

И я плачу по Ину –

Он все дальше и дальше.

 

Поднимаюсь на остров,

Взглядом дали пронзаю:

 

Я хочу успокоить

Неутешное сердце.

 

Но я плачу – земля здесь

Дышит счастьем и миром,

 

Но скорблю я – здесь в людях

Живы предков заветы.

 

Предо мною стихи

Без конца и без краю,

 

Юг подернут туманом –

Мне и там нет приюта.

 

Кто бы знал, что дворец твой

Ляжет грудой развалин,

 

Городские Ворота

Все рассыплются прахом!

 

Нет веселья на сердце

Так давно и так долго,

 

И печаль за печалью

Вереницей приходят.

 

Ах, дорога до Ина

Далека и опасна;

 

Цзян и Ся протянулись

Между домом и мною.

 

Нет, не хочется верить,

Что ушел я из дома,

 

Девять лет миновало,

Как томлюсь на чужбине.

 

Я печалюсь и знаю,

Что печаль безысходна.

 

Так, теряя надежду,

Я ношу мое горе.

 

Государевой Ласки

Ждут умильные лица.

 

Должен честный в бессилье

Отступить перед ними.

 

Я без лести был предан.

Я стремился быть ближе,

 

Встала черная зависть

И дороги закрыла.

 

Слава Яо и Шуня,

Их высоких деяний,

 

Из глубин поколений

Поднимается к небу.

 

Своры жалких людишек

Беспокойная зависть

 

Даже праведных этих

Клеветой загрязнила.

 

Вам противно раздумье

Тех, кто искренне служит.

 

Вам милее поспешность

Угождающих лестью.

 

К вам бегут эти люди –

Что ни день, то их больше.

 

Только честный не с вами –

Он уходит все дальше.

 

Я свой взор обращаю

На восток и на запад.

 

Ну когда же смогу

Снова в дом мой вернуться!

 

Прилетают и птицы

В свои гнезда обратно,

 

И лиса умирает

Головою к кургану.

 

Без вины осужденный,

Я скитаюсь в изгнанье,

 

И ни днем и ни ночью

Не забыть мне об этом!

 

 

С Камнем в объятиях ^[418]

 

Перевод А. Гитовича

 

Прекрасен тихий день в начале лета,

Зазеленели травы и деревья.

Лишь я один тоскую и печалюсь

И ухожу все дальше, дальше к югу.

 

Все беспредельно пусто предо мною,

Все тишиной глубокою укрыто.

Тоскливые меня терзают мысли,

И скорбь изгнанья угнетает душу.

 

Я чувства сдерживаю и скрываю,

Но разве должен я скрывать обиду?

Ты можешь обтесать бревно, как хочешь,

Но свойства дерева в нем сохранятся.

 

Кто благороден, тот от злой обиды

Своим не изменяет убежденьям.

Нам надо помнить о заветах предков

И следовать их мудрости старинной.

 

Богатство духа, прямоту и честность –

Вот что великие ценили люди.

И если б Чуй^[419] искусный не работал,

То кто бы знал, как мудр он и способен.

 

Когда мудрец живет в уединенье,

Его глупцом слепые называют.

Когда прищуривал глаза Ли Лоу,^[420]

Незрячие слепым его считали.

 

И те, кто белое считают черным

И смешивают низкое с высоким,

Кто думает, что феникс заперт в клетке,

А куры – высоко летают в небе;

 

Кто с яшмой спутает простые камни,

Не отличает преданность от лести,–

Те, знаю я, завистливы и грубы,

И помыслы мои им непонятны.

 

Суровый груз ответственности тяжкой

Меня в болотную трясину тянет.

Владею драгоценными камнями,

Но некому на свете показать их.

 

Обычно деревенские собаки

Встречают злобным лаем незнакомца.

Чернить людей, талантом одаренных,–

Вот свойство подлое людей ничтожных.

 

Во мне глубоко скрыто дарованье,

Никто не знает о его значенье.

Способен я к искусству и наукам,

Но никому об этом не известно.

 

Я утверждать стараюсь справедливость

Я знаю, честность у меня в почете.

Но Чун-хуа^[421] не встретится со мною,

И не оценит он моих поступков.

 

О, почему на свете так ведется,

Что мудрецы рождаются столь редко?

Чэн Тан и Юй^[422] из старины глубокой

Не подают ни голоса, ни вести.

 

Стараюсь избегать воспоминаний

И сдерживать нахлынувшие чувства.

Терплю обиды я, но верен долгу,

Чтобы служить примером для потомков.

 

Я ухожу, гостиницу покинув,

В последний путь под заходящим солнцем.

И скорбь свою и горе изливая,

К границе смерти быстро приближаюсь.

 

Юань и Сян^[423] раскинулись широко

И катят бурные, седые волны.

Ночною мглой окутана дорога,

И даль закрыта мутной пеленою.

 

Я неизменно искренен и честен,

Но никому об этом не известно.

Бо Лэ давно^[424] уже лежит в могиле,

И кто коней оценит быстроногих?

 

Жизнь каждого судьбе своей подвластна,

Никто не может избежать ошибок.

И, неуклонно укрепляя душу,

Я не пугаюсь приближенья смерти.

 

Все время я страдаю и печалюсь

И поневоле тяжело вздыхаю.

Как грязен мир! Никто меня не знает,

И некому свою открыть мне душу.

 

Я знаю, что умру, но перед смертью

Не отступлю назад, себя жалея.

Пусть мудрецы из глубины столетий

Мне образцом величественным служат.

 

 

Ода мандариновому дереву

 

Перевод А. Гитовича

 

Я любуюсь тобой –

мандариновым деревом гордым,

О, как пышен убор твой –

блестящие листья и ветви.

Высоко поднимаешься ты,

никогда не сгибаясь,

На прекрасной земле,

где раскинуты южные царства.

 

Корни в землю вросли,

и никто тебя с места не сдвинет,

Никому не сломить

вековое твое постоянство.

Благовонные листья

цветов белизну оттеняют,

Густотою и пышностью

радуя глаз человека.

 

Сотни острых шипов

покрывают тяжелые ветви,

Сотни крупных плодов

среди зелени свежей повисли,

Изумрудный их цвет

постепенно становится желтым,

Ярким цветом горят они

и пламенеют на солнце.

 

А разрежешь плоды –

так чиста и прозрачна их мякоть,

Что сравню я ее

с чистотою души благородной.

Но для нежности дивной

тончайшего их аромата,

Для нее, признаюсь,

не могу отыскать я сравненья,

 

Я любуюсь тобою,

о юноша смелый и стройный,

Ты стоишь – одинок –

среди тех, кто тебя окружает.

Высоко ты возвысился

и, никогда не сгибаясь,

Восхищаешь людей,

с мандариновым деревом схожий.

 

Глубоко твои корни

уходят в родимую землю,

И стремлений твоих

Охватить нам почти невозможно.

Среди мира живого

стоишь независим и крепок

И, преград не страшась,

никогда не плывешь по теченью.

 

Непреклонна душа твоя,

но осторожны поступки,–

Ты себя ограждаешь

от промахов или ошибок.

Добродетель твою

я сравню лишь с твоим бескорыстьем,

И, живя на земле,

как луна и как солнце, ты светел.

 

Все года моей жизни,

отпущенные судьбою,

Я хочу быть твоим

неизменным и преданным другом!

Ты пленяешь невольно

своим целомудрием строгим,

Но за правду святую

сражаешься стойко и твердо.

 

Пусть ты молод годами

и опытом не умудрен ты,–

У тебя поучиться

не стыдно и старцу седому.

С поведеньем Бо И

я сравнил бы твое поведенье,

Да послужит оно

для других благородным примером.

 

Сун Юй ^[425]

 

Ветер (Поэма)

 

Перевод В. М. Алексеева

 

В уделе Чу князь Сян гулял и развлекался в своем дворце, им названном Терраса Орхидей. Сун Юй, Цзин Ча – ему прислуживали оба. Вдруг ветер явился, донесся к нему он в свистящем порыве… И князь распахнул свой халат, и в ветер встал. Сказал: «Ах, как приятен этот ветер! Что ж, им я вместе наслаждаюсь с простым, совсем простым народом?»

Сун Юй в ответ сказал: «Нет, этот ветер только ваш, великий государь! Простой же человек, – куда ему совместно с вами наслаждаться!» А князь ему: «Послушай, ты! Ведь ветер – что? Дух между небом и землею. Является порывами сплошными, не различая, кто здесь знатный и кто простой, кто здесь по положению высок, кто низок, ко всем, ко всем он проникает. А ты один здесь говоришь, что этот