Ix выводы о значении капитализма в русском земледелии

В главах II—IV вопрос о капитализме в русском земледелии был рассмотрен с двух сторон. Сначала мы рассматривали данный строй общественно-экономических отношений в крестьянском и помещичьем хозяйстве — строй, сложившийся в пореформенную эпоху. Оказалось, что крестьянство с громадной быстротой раскалывается на незначительную по численности, но сильную по своему экономическому положению сельскую буржуазию и на сельский пролетариат. В неразрывной связи с этим процессом «раскрестьянивания» стоит переход землевладельцев от отработочной системы хозяйства к капиталистической. Затем мы взглянули на тот же самый процесс с другой стороны; мы взяли за исходный пункт форму превращения земледелия в товарное производство и рассматривали те общественно-экономические отношения, которыми характеризуется каждая главнейшая форма торгового земледелия. Оказалось, что через всё разнообразие сельскохозяйственных условий красной нитью проходят те же самые процессы в крестьянском и частновладельческом хозяйстве.

Рассмотрим теперь те выводы, которые вытекают из всех изложенных выше данных.

1. Основная черта пореформенной эволюции земледелия состоит в том, что оно принимает всё более и более торговый, предпринимательский характер. По отношению к частновладельческому хозяйству этот факт настолько очевиден, что не требует особых пояснений. По отношению же к крестьянскому земледелию это явление не так легко констатируется, во-первых, потому, что употребление наёмного труда не является безусловно необходимым признаком мелкой сельской буржуазии. Как мы уже заметили выше, под эту категорию подходит всякий мелкий, покрывающий свои расходы самостоятельным хозяйством, товаропроизводитель при том условии, что общий строй хозяйства основан на тех капиталистических противоречиях, которые были рассмотрены во II главе. Во-вторых, мелкий сельский буржуа (и в России, как и в других капиталистических странах) соединяется рядом переходных ступеней с парцелльным «крестьянином» и с сельским пролетарием, наделённым кусочком земли. Это обстоятельство является одною из причин живучести тех теорий, которые не различают в «крестьянстве» сельской буржуазии и сельского пролетариата[75].

2. По самой природе земледелия, превращение его в товарное производство происходит особым путём, не похожим на соответствующий процесс в индустрии. Промышленность обрабатывающая раскалывается на отдельные, совершенно самостоятельные отрасли, посвящённые исключительно производству одного продукта или одной части продукта. Земледельческая же промышленность не раскалывается на совершенно отдельные отрасли, а только специализируется на производстве в одном случае — одного, в другом случае — другого рыночного продукта, причём остальные стороны сельского хозяйства приспособляются к этому главному (т. е. рыночному) продукту. Поэтому формы торгового земледелия отличаются гигантским разнообразием, видоизменяясь не только в различных районах, но и в различных хозяйствах. Поэтому при рассмотрении вопроса о росте торгового земледелия никак нельзя ограничиваться огульными данными о всём земледельческом производстве[76].

3. Рост торгового земледелия создаёт внутренний рынок для капитализма. Во-первых, специализация земледелия вызывает обмен между различными земледельческими районами, между различными земледельческими хозяйствами, между различными земледельческими продуктами. Во-вторых, чем дальше втягивается земледелие в товарное обращение, тем быстрее растёт спрос сельского населения на продукты обрабатывающей промышленности, служащие для личного потребления; — тем быстрее, в-третьих, растёт спрос на средства производства, ибо при помощи старинных «крестьянских» орудий, построек и пр. и пр. ни мелкий, ни крупный сельский предприниматель не может вести нового, торгового земледелия. Наконец, в-четвёртых, создаётся спрос на рабочую силу, так как образование мелкой сельской буржуазии и переход землевладельцев к капиталистическому хозяйству предполагает образование контингента сельскохозяйственных батраков и подёнщиков. Только фактом роста торгового земледелия и можно объяснить то обстоятельство, что пореформенная эпоха характеризуется расширением внутреннего рынка для капитализма (развитие капиталистического земледелия, развитие фабричной промышленности вообще, развитие сельскохозяйственного машиностроения в частности, развитие так наз. крестьянских «земледельческих промыслов», т. е. работы по найму и т. д.)

4. Капитализм в громадной степени расширяет и обостряет среди земледельческого населения те противоречия, без которых вообще не может существовать этот способ производства. Но, несмотря на это, земледельческий капитализм в России, по своему историческому значению, является крупной прогрессивной силой. Во-первых, капитализм превратил земледельца из «государя-вотчинника», с одной стороны, и патриархального, зависимого крестьянина, с другой стороны, в такого же промышленника, как и всякий другой хозяин в современном обществе. До капитализма земледелие было в России господским делом, барской затеей для одних, обязанностью, тяглом — для других, поэтому оно и не могло вестись иначе, как по вековой рутине, необходимо обусловливая полную оторванность земледельца от всего того, что делалось на свете за пределами его деревни. Отработочная система — этот живой остаток старины в современном хозяйстве — наглядно подтверждает такую характеристику. Капитализм впервые порвал с сословностью землевладения, превратив землю в товар. Продукт земледельца поступил в продажу, стал подвергаться общественному учёту сначала на местном, затем на национальном, наконец на международном рынке, и таким образом прежняя оторванность одичалого земледельца от всего остального мира была сломана окончательно. Земледельцу волей-неволей, под угрозой разорения, пришлось считаться со всей совокупностью общественных отношений и в его стране, и в других странах, связанных всемирным рынком. Даже отработочная система, — которая прежде обеспечивала Обломову верный доход без всякого риска с его стороны, без всякой затраты капитала, без всяких изменений в исконной рутине производства, — оказалась теперь не в силах спасти его от конкуренции американского фермера. Вот почему и к пореформенной России вполне приложимо то, что было сказано полвека тому назад о Западной Европе, именно, что земледельческий капитализм «был той движущей силой, которая втянула идиллию в историческое движение».

Во-вторых, земледельческий капитализм впервые подорвал вековой застой нашего сельского хозяйства, дал громадный толчок преобразованию его техники, развитию производительных сил общественного труда. Несколько десятилетий капиталистической «ломки» сделали в этом отношении больше, чем целые века предшествующей истории. Однообразие рутинного натурального хозяйства сменилось разнообразием форм торгового земледелия; первобытные земледельческие орудия стали уступать место усовершенствованным орудиям и машинам; неподвижность старинных систем полеводства была подорвана новыми приёмами культуры. Процесс всех этих изменений неразрывно связан с указанным выше явлением специализации земледелия. По самой своей природе капитализм в земледелии (равно как и в промышленности) не может развиваться равномерно: он толкает вперёд в одном месте (в одной стране, в одном районе, в одном хозяйстве) одну сторону сельского хозяйства, в другом — другую и т. д. Он преобразует технику в одном случае одних, в другом — других сельскохозяйственных операций, отрывая их от патриархального крестьянского хозяйства или от патриархальных отработков. Так как весь этот процесс идёт под руководством капризных, не всегда даже известных производителю требований рынка, то капиталистическое земледелие в каждом отдельном случае (нередко в каждом отдельном районе, иногда даже в каждой отдельной стране) становится более односторонним, однобоким по сравнению с прежним, но зато в общем и целом оно становится неизмеримо более разносторонним и рациональным, чем патриархальное земледелие. Образование особых видов торгового земледелия делает возможными и неизбежными капиталистические кризисы в земледелии и случаи капиталистического перепроизводства, но эти кризисы (как и все вообще капиталистические кризисы) дают ещё более сильный толчок развитию мирового производства и обобществления труда.

В-третьих, капитализм впервые создал в России крупное земледельческое производство, основанное на употреблении машин и широкой кооперации рабочих. До капитализма производство земледельческих продуктов всегда велось в неизменной, мизерно-мелкой форме, — как в том случае, когда крестьянин работал на себя, так и в том случае, когда он работал на помещика, — и никакая «общинность» землевладения не в силах была сломать эту гигантскую раздроблённость производства. В неразрывной связи с этой раздроблённостью производства стояла раздроблённость самих земледельцев. Прикованные к своему наделу, к своей крохотной «общине», они были резко отделены даже от крестьян соседней общины различием тех разрядов, к которым они принадлежали (бывшие владельческие, бывшие государственные и т. д.), различиями в величине своего землевладения, — различиями в тех условиях, на которых произошла их эмансипация (а эти условия определялись иногда просто личными свойствами помещиков и их прихотью). Капитализм впервые сломал эти чисто средневековые перегородки, — и прекрасно сделал, что сломал. Уже теперь различия между разрядами крестьян, между категориями их по надельному землевладению оказываются несравненно менее важными, чем экономические различия внутри каждого разряда, каждой категории, каждой общины. Капитализм разрушает местную замкнутость и ограниченность, заменяет мелкие средневековые деления земледельцев — крупным, охватывающим целую нацию, разделением их на классы, занимающие различное место в общей системе капиталистического хозяйства. Если прежде самые условия производства обусловливали прикрепление массы земледельцев к их месту жительства, то образование различных форм и различных районов торгового и капиталистического земледелия не могло не создать перекочёвыванья громадных масс населения по всей стране; а без подвижности населения (как было уже замечено выше) немыслимо развитие его сознательности и самодеятельности.

В-четвёртых, наконец, земледельческий капитализм в России впервые подорвал под корень отработки и личную зависимость земледельца. Отработочная система хозяйства безраздельно господствовала в нашем земледелии со времён «Русской Правды» и вплоть до современной обработки частновладельческих полей крестьянским инвентарём; необходимым спутником её была забитость и одичалость земледельца, приниженного если не крепостным, то «полусвободным» характером его труда; без известной гражданской неполноправности земледельца (как-то: принадлежность к низшему сословию; телесное наказание; отдача на общественные работы; прикрепление к наделу и т. д.) отработочная система была бы немыслима. Поэтому замена отработков вольнонаёмным трудом является крупной исторической заслугой земледельческого капитализма в России. Резюмируя изложенное выше о прогрессивной исторической роли русского земледельческого капитализма, можно сказать, что он обобществляет сельскохозяйственное производство. В самом деле, и то обстоятельство, что земледелие превратилось из привилегии высшего сословия или тягла низшего сословия в обыкновенное торгово-промышленное занятие; и то, что продукт труда земледельца стал подвергаться общественному учёту на рынке; и то, что рутинное, однообразное земледелие превращается в технически преобразованные и разнообразные формы торгового земледелия; и то, что разрушается местная замкнутость и раздроблённость мелкого земледельца; и то, что разнообразные формы кабалы и личной зависимости вытесняются безличными сделками по купле-продаже рабочей силы, — всё это звенья одного процесса, который обобществляет земледельческий труд и обостряет более и более противоречие между анархией рыночных колебаний, между индивидуальным характером отдельных сельскохозяйственных предприятий и коллективным характером крупного капиталистического земледелия.

Таким образом (повторяем ещё раз), подчёркивая прогрессивную историческую роль капитализма в русском земледелии, мы нисколько не забываем ни об исторически преходящем характере этого экономического режима, ни о присущих ему глубоких общественных противоречиях. Напротив, мы показали выше, что именно народники, умеющие только оплакивать капиталистическую «ломку», крайне поверхностно оценивают эти противоречия, затушёвывая разложение крестьянства, игнорируя капиталистический характер употребления машин в нашем земледелии, прикрывая такими выражениями, как «земледельческие промыслы» или «заработки», образование класса сельскохозяйственных наёмных рабочих.