V продолжение. Разложение крестьянства в районе молочного хозяйства

В отзывах литературы по вопросу о влиянии молочного хозяйства на положение крестьянства мы натыкаемся на постоянные противоречия: с одной стороны, указывается на прогресс хозяйства, увеличение доходов, повышение техники земледелия, обзаведение лучшими орудиями; с другой стороны, — на ухудшение питания, образование новых видов кабалы и разорение крестьян. После изложенного во II главе нас не должны удивлять эти противоречия: мы знаем, что противоположные отзывы относятся к противоположным группам крестьянства. Для более точного суждения об этом предмете возьмём данные о распределении крестьянских дворов по числу коров у каждого двора[56].

Таким образом распределение коров среди крестьян нечернозёмной полосы оказывается очень похожим на распределение рабочего скота среди крестьян чернозёмных губерний (см. II главу). При этом концентрация молочного скота в описываемом районе оказывается сильнее, чем концентрация рабочего скота. Это явно указывает на то, что разложение крестьянства стоит в тесной связи именно с местной формой торгового земледелия. На эту же связь указывают, по-видимому, и следующие данные (к сожалению, недостаточно полные). Если взять итоговые данные земской статистики, то получим на 1 двор в среднем — 1,2 коровы. Следовательно, в нечернозёмной полосе крестьянство, по-видимому, богаче коровами, чем в чернозёмной, а петербургское ещё богаче, чем крестьянство нечернозёмной полосы вообще. С другой стороны, процент бесскотных дворов в 123 уездах 22‑х губерний равен 13%, а во взятых нами 18-ти уездах равен 17%, в 6-ти же уездах Петербургской губ. равен 18,8%. Значит, разложение крестьянства (в рассматриваемом отношении) сильнее всего в Петербургской губернии, затем в нечернозёмной полосе вообще. Это свидетельствует о том, что именно торговое земледелие является главным фактором разложения крестьянства.

Из приведённых данных видно, что около половины крестьянских дворов (бескоровные и однокоровные) могут принимать лишь отрицательное участие в благах молочного хозяйства. Крестьянин, имеющий 1 корову, станет продавать молоко лишь из нужды, ухудшая питание своих детей. Наоборот, около пятой доли дворов (с 3 и более коровами) концентрируют в своих руках, вероятно, более половины всего молочного хозяйства, так как у этих дворов качество скота и доходность хозяйства должны быть выше, чем у «среднего» крестьянина. Интересную иллюстрацию этого вывода представляют данные об одной местности высокоразвитого молочного хозяйства и капитализма вообще. Мы говорим о Петербургском уезде. Особенно широко развито молочное хозяйство в дачном районе уезда, населённом преимущественно русскими; здесь наиболее развито травосеяние (23,5% надельной пашни против 13,7% по уезду), посев овса (52,3% пашни) и картофеля (10,1%). Земледелие стоит под прямым влиянием С. -Петербургского рынка, которому нужны овёс, картофель, сено, молоко, конная рабочая сила. «Молочным промыслом» занято 46,3% семей приписного населения. Молоко сбывается от 91% всего числа коров. Доход от промысла равен 713 470 руб. (203 руб. на семью, 77 руб. на корову). Качество скота и уход за ним тем лучше, чем местность ближе к С. -Петербургу. Сбыт молока бывает двоякий: 1) скупщикам на месте и 2) в С. -Петербурге в «молочные фермы» и т. п. Последний вид сбыта несравненно выгоднее, но «большинство хозяйств, имеющих одну или две коровы, а иногда и более, лишено возможности поставлять свой продукт непосредственно в С. -Петербург» — отсутствие лошади, убыточность провоза по мелочам и т. д. К скупщикам же принадлежат не только специалисты-торговцы, но и лица, имеющие собственное молочное хозяйство. Вот данные по 2‑м волостям уезда:

Можно судить по этому, как распределяются блага молочного хозяйства во всём крестьянстве нечернозёмной полосы, среди которого, как мы видели, концентрация молочного скота ещё больше, чем среди этих 560 семей. Остаётся добавить, что 23,1% крестьянских семей С. -Петербургского уезда прибегают к найму рабочих (среди которых и здесь, как и везде в земледелии, преобладают подённые рабочие). «Принимая во внимание, что сельскохозяйственных рабочих нанимают почти исключительно семьи, имеющие полное земледельческое хозяйство» (а таковых в уезде лишь 40,4% всего числа семей), «должно заключить, что более половины таких хозяйств не обходится без наёмного труда».

Таким образом в противоположных концах России, в самых различных местностях, в Петербургской и в какой-нибудь Таврической губернии, общественно-экономические отношения внутри «общины» оказываются совершенно однородными. «Мужики-землепашцы» (выражение г-на Н. —она) и там и здесь выделяют меньшинство сельских предпринимателей и массу сельского пролетариата. Особенность земледелия состоит в том, что капитализм подчиняет себе в одном районе — одну, в другом — другую сторону сельского хозяйства, и потому однородные экономические отношения проявляются в самых различных агрономических и бытовых формах.

Установив тот факт, что и в описываемом районе крестьянство распадается на противоположные классы, мы уже легко разберёмся в тех противоречивых отзывах, которые делаются обыкновенно о роли молочного хозяйства. Вполне естественно, что зажиточное крестьянство получает толчок к развитию и улучшению земледелия, результатом чего является распространение травосеяния, которое становится необходимою составною частью торгового скотоводства. В Тверской губ., например, констатируют развитие травосеяния, и в самом передовом Кашинском уезде уже 1/6 часть дворов сеет клевер. Интересно отметить при этом, что на купчих землях большая доля пашни занята посевными травами, чем на наделе: крестьянская буржуазия предпочитает, естественно, частную собственность на землю общинному владению[57]. В «Обзоре Ярославской губ.» встречаем тоже массу указаний на рост травосеяния, и опять-таки главным образом на купчих и арендованных землях. В том же издании встречаем указания на распространение улучшенных орудий: плугов, молотилок, катков и проч. Сильно развивается маслоделие и сыроварение и т. д. В Новгородской губ. ещё в начале 80‑х годов было отмечено, наряду с общим ухудшением и уменьшением крестьянского скотоводства, — улучшение его в некоторых отдельных местностях, где есть выгодный сбыт молока или где издавна установился промысел выпойки телят. Выпойка телят, представляющая из себя тоже один из видов торгового скотоводства, составляет вообще довольно распространённый промысел в Новгородской, Тверской губ. и вообще невдалеке от столиц. «Этот промысел, — говорит г. Бычков, — по существу своему составляет доход и без того уже достаточных крестьян с значительным количеством коров, так как при одной корове, иногда даже при двух малоудойных, выпойка телят немыслима»[58].

Но самым выдающимся признаком хозяйственных успехов крестьянской буржуазии в описываемом районе является факт найма рабочих крестьянами. Местные землевладельцы чувствуют, что нарождаются конкуренты для них, и в своих сообщениях д-ту земледелия объясняют даже иногда недостаток рабочих тем, что их перебивают зажиточные крестьяне. Наём рабочих крестьянами отмечается в Ярославской, Владимирской, С. -Петербургской, Новгородской губ. Масса подобных указаний рассеяна и в «Обзоре Ярославской губ.».

Все эти прогрессы зажиточного меньшинства ложатся, однако, тяжело на массу крестьянской бедноты. Вот, например, в Копринской волости Рыбинского уезда Яросл. губ. отмечается распространение сыроварен — по инициативе «известного учредителя артельных сыроварен В. И. Бландова». «Более бедные крестьяне, имеющие по одной корове, нося … молоко» (на сыроварню), «конечно, делают ущерб своему питанию»; тогда как состоятельные улучшают свой скот. Среди видов наёмной работы отмечается отход на сыроварни; из молодых крестьян образовывается контингент мастеров-сыроваров. В Пошехонском уезде «число сыроварен и маслоделен увеличивается с каждым годом всё более и более», но «та польза, которую приносят для крестьянского хозяйства сыроварни и маслодельни, едва ли окупается теми невыгодами, какие имеют наши сыроварни и маслодельни в крестьянской жизни». По сознанию самих крестьян, они принуждены часто голодать, так как, с открытием в известной местности сыроварни, молочные продукты идут на эти сыроварни и маслодельни, и крестьяне питаются обыкновенно молоком, разведённым водой. Развивается расплата товаром, так что приходится пожалеть о том, что на наше «народное» мелкое производство не распространяется закон, запрещающий расплату товаром на «капиталистических» фабриках[59].

Таким образом отзывы лиц, непосредственно знакомых с делом, подтверждают наш вывод, что участие большинства крестьян в прогрессах местного земледелия чисто отрицательное. Прогресс торгового земледелия ухудшает положение низших групп крестьян и окончательно выталкивает их из рядов земледельцев. Заметим, что в народнической литературе было указано это противоречие между прогрессом молочного хозяйства и ухудшением питания крестьян (впервые, кажется, Энгельгардтом). Но именно на этом примере и можно видеть узость народнической оценки тех явлений, которые происходят в крестьянстве и земледелии. Замечают противоречие в одной форме, в одной местности и не понимают, что оно свойственно всему общественно-хозяйственному строю, проявляясь повсюду в различных формах. Замечают противоречивое значение одного «выгодного промысла» — и усиленно советуют «насаждать» среди крестьян всяческие другие «местные промыслы». Замечают противоречивое значение одного из сельскохозяйственных прогрессов — и не понимают, что машины, например, имеют и в земледелии совершенно то же политико-экономическое значение, как и в промышленности.

VI РАЙОН ЛЬНОВОДСТВА

На описании двух первых районов капиталистического земледелия мы остановились довольно подробно ввиду их обширности и типичности наблюдаемых там отношений. В дальнейшем изложении мы будем ограничиваться уже более краткими указаниями относительно некоторых важнейших районов.

Лён — главнейшее из так называемых «промышленных растений». Уже этот термин указывает на то, что мы имеем здесь дело именно с торговым земледелием. Например, в «льняной» Псковской губернии лён издавна уже представляет для крестьянина «первые деньги», по местному выражению. Производство льна является просто одним из средств добывать деньги. Пореформенная эпоха характеризуется, в общем и целом, несомненным ростом торгового льноводства. Так, в конце 60‑х годов размеры производства льна в России определялись приблизительно в 12 миллионов пудов волокна; в начале 80‑х годов — в 20 млн. пудов волокна; в настоящее время в 50-ти губерниях Евр. России собирается свыше 26 млн. пуд. льняного волокна[60]. В собственно льноводном районе (19 губерний нечернозёмной полосы) площадь посевов льна изменялась в последнее время так: 1893 — 756,6 тыс. дес.; 1894 — 816,5 тыс. дес.; 1895 — 901,8 тыс. дес.; 1896 — 952,1 тыс. дес. и 1897 — 967,5 тыс. дес. Во всей же Евр. России (50 губ.) было в 1896 г. 1617 тыс. дес. под льном, а в 1897 — 1669 тыс. дес. против 1399 тыс. дес. в начале 1890‑х годов. Точно так же и общие отзывы в литературе свидетельствуют о росте торгового льноводства. Например, относительно первых двух десятилетий после реформы «Ист. -стат. обзор» констатирует, что «область культуры льна с промышленною целью увеличилась несколькими губерниями», на что особенно повлияло расширение железнодорожной сети. О Юрьевском уезде Владимирской губернии г. В. Пругавин писал в начале 80‑х годов: «Посевы льна получили здесь чрезвычайно широкое распространение за последние 10-15 лет». «Некоторые многосемейные домохозяева продают льна на 300-500 и более рублей ежегодно… Покупают» (лён на семена) «в г. Ростове… Здешние крестьяне чрезвычайно внимательно относятся к выбору семян». В земско-статистическом сборнике по Тверской губ. отмечается, что «важнейшие хлеба яровых полей, ячмень и овёс, уступают место картофелю и льну»; в некоторых уездах лён занимает от 1/3 до 1/4 ярового поля, например в Зубцовском, Кашинском и др., «в которых льноводство приняло ясно выраженный спекулятивный характер промысла», развиваясь особенно сильно на арендуемых новинах и перелогах. При этом наблюдают, что в одних губерниях, где есть ещё свободные земли (новины, пустыри, участки, очищаемые от леса), льноводство особенно расширяется, а в некоторых издавна льноводческих губерниях «культура льна или остаётся в прежних размерах, или даже уступает вновь вводимой, например, культуре корнеплодов, овощей и т. п.», т. е. уступает место другим видам торгового земледелия.

Что касается до вывоза льна за границу, то в первые два десятилетия после реформы он возрастал замечательно быстро: с 4,6 млн. пуд. в среднем за 1857-1861 гг. до 8,5 млн. пуд. в 1867-1871 гг. и до 12,4 млн. пуд. в 1877-1881 гг., но затем вывоз как бы останавливается на прежней величине, составляя в среднем за 1894-1897 гг. 13,3 млн. пуд. Развитие торгового льноводства вело, естественно, к обмену не только между земледелием и промышленностью (продажа льна и покупка фабрикатов), но и к обмену между разными видами торгового земледелия (продажа льна и покупка хлеба). Вот данные об этом интересном явлении, которое наглядно показывает, что внутренний рынок для капитализма создаётся не только отвлечением населения от земледелия к промышленности, но и специализацией торгового:

Как же отзывается этот рост торгового льноводства на крестьянстве, которое, как известно, является главным производителем льна[61].

«Проезжая по Псковской губернии, присматриваясь к её экономическому быту, нельзя не заметить, что рядом с редкими крупными богатыми единицами, сёлами и деревнями, стоят крайне бедные единицы; эти крайности составляют характеристическую черту хозяйственной жизни льняного района». «Посевы льна приняли азартное направление», и «большая часть» дохода от льна «остаётся у скупщиков и у тех, кто отдаёт землю в аренду под лён» (Строкин). Разорительные арендные цены представляют из себя настоящую «денежную ренту» (см. выше), и масса крестьян находится «в полной и безнадёжной зависимости» от скупщиков. Господство торгового капитала сложилось в этой местности издавна, и отличие пореформенной эпохи состоит в гигантской концентрации этого капитала, в подрыве монопольного характера прежних мелких скупщиков, в образовании «льняных контор», которые забрали в свои руки всю торговлю льном. «Значение льноводства, — говорит г. Строкин о Псковской губ., — выражается… в сосредоточении капиталов в нескольких руках». Превращая льноводство в азартную игру, капитал разорял массы мелких земледельцев, которые ухудшали качество льна, истощали землю, доходили до сдачи наделов и в конце концов увеличивали число «отхожих» рабочих. Незначительное же меньшинство зажиточных крестьян и торговцев получило возможность — и было поставлено конкуренцией в необходимость — вводить технические усовершенствования. Стали распространяться льномяльные машины Кутэ, как ручные (ценою до 25 руб.), так и конные (втрое дороже). В 1869 г. в Псковской губ. считалось только 557 этих машин, а в 1881 г. — 5710 (4521 ручная и 1189 конных). «В настоящее время, — читаем в «Ист. -стат. обзоре», — каждая исправная крестьянская семья, занимающаяся льноводством, имеет ручную машину Кутэ, которая получила даже название «псковской мяльной машины». В каком отношении стоит это меньшинство «исправных» хозяев, заводящих машины, к остальному крестьянству, — мы уже видели во II главе. Вместо первобытных трещоток, очищавших семя крайне дурно, Псковское земство стало вводить усовершенствованные зерноочистительные машины (триера), и «более зажиточные крестьяне-промышленники» находят уже выгодным сами покупать эти машины и отдавать их за плату льноводам. Более крупные скупщики льна устраивают сушильни, прессы, нанимают рабочих для сортировки и трепания льна. Наконец, необходимо добавить, что обработка льняного волокна требует особенно много рабочих рук: считают, что возделывание 1 десятины льна требует 26 рабочих дней собственно земледельческих и 77 дней на изготовление волокна из соломы. Поэтому развитие льноводства ведёт, с одной стороны, к большей занятости зимнего времени земледельца; с другой стороны, к образованию спроса на наёмный труд со стороны тех помещиков и зажиточных крестьян, которые занимаются посевами льна (см. пример тому в гл.Ill, § VI).

Итак, и в районе льноводства рост торгового земледелия ведёт к господству капитала и к разложению крестьянства. Громадной задержкой этого последнего процесса являются, несомненно, разорительно высокие арендные цены на землю, давление торгового капитала, прикрепление крестьян к наделу и высота платежей за надельную землю. Поэтому, чем шире будет развиваться покупка земли крестьянами и промысловый отход[62], распространение усовершенствованных орудий и приёмов земледелия, — тем быстрее торговый капитал будет вытесняться промышленным капиталом, тем быстрее пойдёт образование сельской буржуазии из крестьянства и вытеснение отработочной системы помещичьего хозяйства капиталистическою.