XII земско-статистические данные о крестьянских бюджетах

Чтобы покончить с вопросом о разложении крестьянства, рассмотрим вопрос ещё с другой стороны — по наиболее конкретным данным о крестьянских бюджетах. Мы увидим таким образом наглядно всю глубину различия между теми типами крестьянства, о которых у нас идёт речь.

В приложении к «Сборнику оценочных сведений по крестьянскому землевладению в Землянском, Задонском, Коротоякском и Нижнедевицком уездах» даны «статистические данные о составе и бюджетах типичных хозяйств», отличающиеся чрезвычайной полнотой. Из 67 бюджетов мы опускаем один, как совершенно неполный (бюджет N» 14 по Коротоякскому уезду), а остальные делим на 6 групп по рабочему скоту: а — без лошади; б — с 1 лош.; в — с 2 лош.; г — с 3 лош.; д — с 4 лош. и е — с 5 и более лошадьми (ниже для означения групп мы употребляем лишь эти литеры а — е). Группировка по этому признаку, правда, не вполне пригодна для данной местности (ввиду громадного значения «промыслов» в хозяйстве и низших и высших групп), но нам приходится взять её ради сравнимости бюджетных данных с вышеразобранными данными подворных переписей. Такая сравнимость достижима единственно при разделении «крестьянства» на группы, тогда как общие и огульные «средние» имеют совершенно фиктивное значение, как мы уже видели и увидим ниже. Отметим кстати здесь то интересное явление, что «средние» бюджетные данные почти всегда характеризуют хозяйство, стоящее выше среднего типа, т. е. изображают действительность в лучшем свете, чем она есть. Происходит это, вероятно, от того, что самое понятие «бюджет» предполагает мало-мальски уравновешенное хозяйство, а таковое нелегко найти среди бедноты. Для иллюстрации сопоставим распределение дворов по рабочему скоту по бюджетным и по остальным данным:

Ясно отсюда, что пользоваться бюджетными данными можно лишь посредством вывода средних для каждой отдельной группы крестьянства. Такой обработке мы и подвергли названные данные. Излагаем их по 3‑м рубрикам: (А) общие результаты бюджетов; (Б) характеристика земледельческого хозяйства и (В) характеристика жизненного уровня.

А. Общие данные о величине расходов и доходов таковы:

Приходится на одно хозяйство (в рублях)

Таким образом, разница в размерах бюджетов по группам оказывается громадная; если даже оставить в стороне крайние группы, всё же бюджет у д более чем впятеро выше, чем у б, тогда как состав семьи у д менее чем втрое больше, чем у б.

Посмотрим на распределение расходов[12]:

Средний размер расходов на 1 хозяйство

Достаточно взглянуть на долю расходов на хозяйство в общей сумме расходов каждой группы, чтобы видеть, что перед нами фигурируют здесь и пролетарии и хозяева: у а — расход на хозяйство лишь 14% всего расхода, а у е — 61%. О различиях в абсолютной величине расходов на хозяйство нечего и говорить. Не только у безлошадного, но и у однолошадного крестьянина этот расход ничтожен, и однолошадный «хозяин» стоит гораздо ближе к обычному (в капиталистических странах) типу батраков и подёнщиков с наделом. Отметим также весьма значительные различия в проценте расходов на пищу (у а почти вдвое больше, чем у е): как известно, высота этого процента свидетельствует о низком жизненном уровне и составляет наиболее резкое отличие бюджетов хозяина и рабочего.

Возьмём теперь состав доходов[13]:

Итак, доход от «промыслов» превышает валовой доход от земледелия в двух крайних группах: у пролетария — безлошадного и у сельского предпринимателя. «Личные промыслы» низших групп крестьян состоят, разумеется, главным образом, из работы по найму, а в числе «разных доходов» крупную статью составляет доход от сдачи земли. В общее число «хозяев-земледельцев» попадают даже такие, у которых доход от сдачи земли немногим меньше, а иногда и больше валового дохода от земледелия: например, у одного безлошадного валовой доход от земледелия — 61,9 руб., а от сдачи земли — 40 руб.; у другого — от земледелия — 31,9 руб., а от сдачи земли — 40 руб. Не надо забывать притом, что доход от сдачи земли или от батрачества идёт целиком на личные нужды «крестьянина», а из валового дохода от земледелия надо вычесть расход на земледельческое хозяйство. Произведя такое вычитание, получим у безлошадного чистый доход от земледелия — 41,99 руб., а от «промыслов» — 59,04 руб., у однолошадного — 69,37 и 49,22 руб. Уже одно сопоставление этих цифр показывает, что мы имеем перед собой типы сельскохозяйственных рабочих с наделом, покрывающим часть расходов на содержание (и понижающим благодаря этому заработную плату). Смешивать подобные типы с хозяевами (земледельцами и промышленниками) значит нарушать вопиющим образом все требования научного исследования.

На другом полюсе деревни мы видим именно таких хозяев, которые соединяют с самостоятельным земледельческим хозяйством торгово-промышленные операции, приносящие значительный (при данном жизненном уровне) доход, достигающий нескольких сот рублей. Полная неопределённость рубрики «личные промыслы» скрывает от нас различия низших и высших групп в этом отношении, но уже самые размеры доходов от этих «личных промыслов» показывают глубину этого различия (напомним, что в разряд «личных промыслов» воронежской статистики могут войти и нищенство, и батрачество, и служба в должности приказчика, управляющего и пр. и пр.).

По размерам чистого дохода опять-таки резко выделяются безлошадные и однолошадные, имеющие самые жалкие «остатки» (1-2 рубля) и даже дефициты в денежном балансе. Ресурсы этих крестьян не выше, если не ниже, ресурсов наёмных рабочих. Только начиная с двухлошадных крестьян, видим мы хоть кое-какие чистые доходы и остатки в несколько десятков рублей (без которых не может быть и речи о мало-мальски правильном ведении хозяйства). У зажиточного крестьянства размер чистых доходов достигает такой суммы (120-170 руб.), которая резко выделяет его из общего уровня русского рабочего класса.

Понятно, что соединение в одно целое рабочих и хозяев и вывод «среднего» бюджета даёт картину «умеренного довольства» и «умеренного» чистого дохода: 491 руб. дохода, 443 руб. расхода, 48 руб. избытка, в том числе 18 руб. деньгами. Но подобная средняя совершенно фиктивна. Она только прикрывает полную нищету массы низшего крестьянства (а и б, т. е. 30 бюджетов из 66), которое при ничтожном размере дохода (120-180 руб. на семью валового дохода) не в состоянии сводить концы с концами и существует, главным образом, батрачеством и подёнщиной.

Точный учёт денежных и натуральных доходов и расходов даёт нам возможность определить отношение крестьянского разложения к рынку, для которого важен только денежный доход и расход. Доля денежной части бюджета в общем бюджете оказывается по группам следующий:

Мы видим, следовательно, что процент денежного дохода и расхода (особенно правильно расхода) увеличивается от средних групп к крайним. Наиболее резко выраженный торговый характер носит хозяйство безлошадного и многолошадного хозяина, а это означает, что оба живут, главным образом, продажей товара, только у одного таким товаром является его рабочая сила, а у другого продукт, произведённый на продажу с значительным (как увидим) употреблением наёмного труда, т. е. продукт, принимающий форму капитала. Другими словами, и эти бюджеты показывают нам, что разложение крестьянства создаёт внутренний рынок для капитализма, превращая, с одной стороны, крестьянина в батрака, а, с другой стороны, в мелкого товаропроизводителя, в мелкого буржуа.

Другой не менее важный вывод из этих данных — тот, что во всех группах крестьянства хозяйство в весьма значительной степени стало уже торговым, попало в зависимость от рынка: менее 40% нигде не опускается денежная часть дохода или расхода. А этот процент следует признать высоким, ибо речь идёт о валовом доходе мелких земледельцев, в котором считано даже содержание скота, т. е. считана солома, мякина и т. п. Очевидно, что даже крестьянство средней чернозёмной полосы (где денежное хозяйство в общем развито слабее, чем в промышленной полосе или в степных окраинах) не может абсолютно существовать без купли-продажи, находится уже в полной зависимости от рынка, от власти денег. Нечего и говорить о том, какое громадное значение имеет этот факт и в какую глубокую ошибку впадают наши народники, когда они стараются замолчать его, увлекаемые своим сочувствием к натуральному хозяйству, безвозвратно канувшему в вечность. В современном обществе нельзя жить, не продавая, и все, что задерживает развитие товарного хозяйства, ведёт лишь к ухудшению положения производителей. «Вредные стороны капиталистического способа производства, — говорит Маркс о крестьянине, — … совпадают здесь с вредом, проистекающим от недостаточного развития капиталистического способа производства. Крестьянин становится купцом и промышленником без тех условий, при которых он мог бы производить свой продукт в виде товара» («Das Kapital»).

Заметим, что бюджетные данные вполне опровергают то довольно распространённое ещё воззрение, которое приписывает важную роль податям в деле развития товарного хозяйства. Несомненно, что денежные оброки и подати были в своё время важным фактором развития обмена, но в настоящее время товарное хозяйство уже вполне стало на ноги, и указанное значение податей отходит далеко на второй план. Сопоставляя расход на подати и повинности со всем денежным расходом крестьян, получаем отношение: 15,8% (по группам: а — 24,8%; б — 21,9%; в — 19,3%; г — 18,8%; д — 15,4% и е — 9,0%). Следовательно, максимальный расход на подати втрое меньше остального денежного расхода, обязательного для крестьянина при современных условиях общественного хозяйства. Если же мы будем говорить не о роли податей в развитии обмена, а об отношении их к доходу, то мы увидим, что отношение это непомерно высоко. Как сильно тяготеют над современным крестьянином традиции дореформенной эпохи, это всего рельефнее видно из существования податей, поглощающих седьмую часть валового расхода мелкого земледельца, или даже батрака с наделом. Кроме того, распределение податей внутри общины оказывается поразительно неравномерным: чем состоятельнее крестьянин, тем меньшую долю составляют подати ко всему его расходу. Безлошадный платит сравнительно с своим доходом почти втрое больше, чем многолошадный (см. выше табличку о распределении расходов). Мы говорим о распределении податей внутри общины потому, что если рассчитать размер податей и повинностей на 1 десятину надела, то размер их окажется почти уравнительным. После всего вышеизложенного нас не должна удивлять эта неравномерность; она неизбежна в нашей общине, покуда эта община сохраняет свой обязательный, тягловый характер. Как известно, крестьяне делят все подати по земле: доля податей и доля земли сливается для них в одно понятие «душа». Между тем разложение крестьянства ведёт, как мы видели, к уменьшению роли надельной земли на обоих полюсах современной деревни. Естественно, что при таких условиях распределение податей по надельной земле (неразрывно связанное с обязательным характером общины) ведёт к переложению податей с зажиточного крестьянства на бедноту. Община (т. е. круговая порука и отсутствие права отказа от земли) становится всё более и более вредной для крестьянской бедноты.

Б. Переходя к вопросу о характеристике крестьянского земледелия, приведём сначала общие данные о хозяйствах:

Из этой таблички видно, что отношение между группами по сдаче и аренде земли, по размерам семьи и посева, по найму батраков и пр. оказывается совершенно однородным и по бюджетным и по вышеразобранным массовым данным. Мало того: и абсолютные данные о хозяйстве каждой группы оказываются очень близкими к данным по целым уездам. Вот сравнение бюджетных и вышеразобранных данных:

Таким образом, положение безлошадного и однолошадного крестьянина во всех указанных местностях представляется почти одинаковым, так что бюджетные данные можно считать достаточно типичными.

Приводим данные об имуществе и инвентаре крестьянского хозяйства различных групп (см. на стр.109. Ред.).

Эта таблица наглядно иллюстрирует ту разницу в обеспечении разных групп инвентарём и скотом, о которой мы говорили выше на основании массовых данных. Мы видим здесь совершенно различную имущественную обеспеченность различных групп, причём это различие доходит до того, что даже лошади оказываются у неимущего крестьянина совсем не такие, как у состоятельного. Лошадь однолошадного крестьянина, это — настоящая «живая дробь», правда всё-таки не «четверть лошади», а целых «двадцать семь пятьдесят вторых» лошади!

 

 

Возьмём далее данные о составе расходов на хозяйство:

Состав расходов на хозяйство в рублях на один двор

Эти данные очень красноречивы. Они рельефно показывают нам полную мизерность «хозяйства» не только безлошадного, но и однолошадного крестьянина, — и полную неправильность обычного приёма рассматривать таких крестьян вместе с немногочисленным, но сильным крестьянством, расходующим сотни рублей на хозяйство, имеющим возможность и улучшать инвентарь, и принанимать «работничков», и вести широкую «закупку» земли, арендуя на 50—100—200 рублей в год. Заметим кстати, что сравнительно высокий расход безлошадного крестьянина на «работников и сдельные работы» объясняется, по всей вероятности, тем, что статистики смешали под этой рубрикой две совершенно различные вещи: наём рабочего, который должен работать инвентарём нанимателя, т. е. наём батрака или подёнщика, — и наём соседа-хозяина, который должен своим инвентарём обработать землю нанимателя. Эти, диаметрально противоположные по своему значению, виды «найма» необходимо строго различать, как это и делал, например, В. Орлов.

Рассмотрим теперь данные о доходе от земледелия. К сожалению, эти данные разработаны в «Сборники» далеко недостаточно (отчасти, может быть, вследствие небольшого числа этих данных). Так, не разработан вопрос об урожайности; нет сведений о продаже каждого отдельного вида продуктов и об условиях этой продажи. Ограничимся поэтому следующей краткой табличкой.

Доход от земледелия в рублях

В этой табличке сразу бросается в глаза резкое исключение: громадное понижение процента денежного дохода от земледелия в высшей группе, несмотря на её наибольшие посевы. Наиболее крупное земледельческое хозяйство является таким образом наиболее, по-видимому, натуральным. Чрезвычайно интересно рассмотреть поближе это кажущееся исключение, которое проливает свет на весьма важный вопрос о связи земледелия с «промыслами» предпринимательского характера. Как мы уже видели, значение этого рода промыслов особенно велико в бюджетах многолошадных хозяев. Судя по рассматриваемым данным, для крестьянской буржуазии в этой местности особенно типично стремление соединять земледелие с торгово-промышленными предприятиями. Нетрудно видеть, что хозяев подобного рода, во-первых, неправильно сопоставлять с чистыми земледельцами; а во-вторых, что земледелие при таких условиях зачастую только кажется натуральным. Когда с земледелием соединяется техническая обработка сельскохозяйственных продуктов (мукомольное, маслобойное, картофельно-крахмальное, винокуренное и другие производства), то денежный доход такого хозяйства может быть отнесён не к доходу от земледелия, а к доходу от промышленного заведения. На самом же деле земледелие будет в этом случае торговым, а не натуральным. То же самое придётся сказать и про такое хозяйство, в котором масса земледельческих продуктов потребляется натурой на содержание батраков и лошадей, служащих для какого-либо промышленного предприятия (напр., почтовая гоньба). А именно такого рода хозяйство мы и имеем среди хозяйств высшей группы (бюджет № 1 по Коротоякскому уезду. Семья в 18 человек, 4 семейных работника, 5 батраков, 20 лошадей; доход от земледелия — 1294 рубля, почти весь натуральный, а от промышленных предприятий — 2675 рублей. И подобное «натуральное крестьянское хозяйство» присоединяется к безлошадным и однолошадным для вывода общей «средней»). Мы видим на этом примере ещё раз, как важно соединять группировку по размеру и виду земледельческого хозяйства с группировкой по размеру и типу «промыслового» хозяйства.

В. Посмотрим теперь на данные о жизненном уровне крестьян. Расход на пищу натурой показан в «Сборнике» не весь. Мы выделяем главное: земледельческие продукты и мясо.

Приходится на 1 душу обоего пола

Из этой таблички видно, что мы были правы, соединяя безлошадных и однолошадных крестьян вместе и противополагая их остальным. Отличительный признак названных групп крестьянства — недостаток питания и ухудшение его качества (картофель). Однолошадный крестьянин питается даже хуже, в некоторых отношениях, чем безлошадный. Общая «средняя» даже по этому вопросу оказывается совершенно фиктивной, прикрывая недостаточное питание массы крестьян — удовлетворительным питанием состоятельного крестьянства, которое потребляет почти в полтора раза больше земледельческих продуктов и втрое более мяса, чем беднота.

Для сравнения остальных данных о питании крестьян все продукты должны быть взяты по их ценности — в рублях:

Приходится на 1 душу в рублях

Итак, общие данные о питании крестьян подтверждают сказанное выше. Ясно выделяются три группы: низшая (безлошадные и однолошадные), средняя (двух- и трёхлошадные) и высшая, которая питается почти вдвое лучше, чем низшая. Общая «средняя» стирает обе крайние группы. Денежный расход на пищу оказывается и абсолютно и относительно наибольшим в двух крайних группах: у сельских пролетариев и у сельской буржуазии. Первые покупают больше, хотя потребляют меньше среднего крестьянина, покупают самые необходимые земледельческие продукты, в которых они испытывают нужду. Последние покупают больше, потому что потребляют больше, расширяя особенно потребление неземледельческих продуктов. Сопоставление этих двух крайних групп наглядно показывает нам, как создаётся в капиталистической стране внутренний рынок на предметы личного потребления.

Остальные расходы на личное потребление таковы:

Приходится на 1 душу обоего пола в рублях

Эти расходы не всегда правильно рассчитывать на 1 душу об. пола, так как, например, стоимость топлива, освещения, домашнего обзаведения и пр. не пропорциональна числу членов семьи.

И эти данные показывают разделение крестьянства (по высоте жизненного уровня) на три различные группы. При этом обнаруживается следующая интересная особенность: денежная часть расхода на всё личное потребление оказывается наибольшей в низших группах (около половины расхода — деньгами у а), тогда как в высших группах денежный расход не поднимается, составляя лишь около трети. Каким образом примирить это с вышеотмеченным фактом, что процент денежного расхода вообще повышается в обеих крайних группах? Очевидно, в высших группах денежный расход направлен главным образом на производительное потребление (расходы на хозяйство), тогда как в низших — на личное потребление. Вот точные данные об этом:

Следовательно, превращение крестьянства в сельский пролетариат создаёт рынок главным образом на предметы потребления, а превращение его в сельскую буржуазию создаёт рынок главным образом на средства производства. Иначе говоря, в низших группах «крестьянства» мы наблюдаем превращение рабочей силы в товар, в высших — превращение средств производства в капитал. Оба эти превращения и дают именно тот процесс создания внутреннего рынка, который установлен теорией по отношению к капиталистическим странам вообще. Поэтому-то Фр. Энгельс и писал о голоде 1891 года, что он означает создание внутреннего рынка для капитализма — положение, не понятное для народников, которые видят в разорении крестьянства лишь упадок «народного производства», а не превращение патриархального хозяйства в капиталистическое.

Г-н Н. —он написал целую книгу о внутреннем рынке, не заметив процесса создания внутреннего рынка разложением крестьянства. В своей статье: «Чем объяснить рост наших государственных доходов?» он касается этого вопроса в следующем рассуждении: таблицы доходов американского рабочего показывают, что, чем ниже доход, тем больше, относительно, расход на пищу. Следовательно, если уменьшается потребление пищи, то ещё более уменьшается потребление других продуктов. А в России уменьшается потребление хлеба и водки, значит уменьшается также потребление других продуктов, из чего следует, что большее потребление состоятельного «слоя» крестьянства более чем уравновешивается понижением потребления массы. — В этом рассуждении три ошибки: во-1‑х, подменяя крестьянина рабочим, г. Н. —он перепрыгивает через вопрос; дело идёт именно о процессе создания рабочих и хозяев. Во-2‑х, подменив крестьянина рабочим, г. Н. —он сводит всё потребление к личному, забывая о производительном потреблении, о рынке на средства производства. В—3‑х, г. Н. —он забывает, что процесс разложения крестьянства есть в то же время процесс смены натурального хозяйства товарным, что, следовательно, рынок может создаваться не увеличением потребления, а превращением натурального потребления (хотя бы и более обильного) в денежное или платящее потребление (хотя бы и менее обильное). Мы видели сейчас по отношению к предметам личного потребления, что безлошадные крестьяне меньше потребляют, но больше покупают, чем среднее крестьянство. Они становятся беднее, получая и расходуя в то же время больше денег, — а именно обе эти стороны процесса и необходимы для капитализма.

В заключение воспользуемся бюджетными данными для сравнения жизненного уровня крестьян и сельских рабочих. Рассчитывая размеры личного потребления не на 1 душу населения, а на одного взрослого работника (по нормам нижегородских статистиков в указанном выше сборнике), получаем такую табличку:

Приходится на одного взрослого работника

Для сопоставления с этим данных о жизненном уровне сельских рабочих, мы можем взять, во-1‑х, средние цены на труд. За 10 лет (1881-1891) средняя плата годовому батраку в Воронежской губернии была 57 руб., считая же и содержание — 99 руб., так что содержание стоило 42 рубля. Размеры личного потребления батраков и подёнщиков с наделом (безлошадных и однолошадных крестьян) стоят ниже этого уровня. Стоимость всего содержания семьи составляет лишь 78 руб. у безлошадного «крестьянина» (при семье в 4 души) и 98 руб. у однолошадного (при семье в 5 душ), т. е. меньше, чем стоит содержание батрака. (Мы исключили из бюджетов безлошадного и однолошадного расходы на хозяйство и на подати и повинности, ибо надел сдаётся в этой местности не дешевле, чем за подати.) Как и следовало ожидать, положение рабочего, привязанного к наделу, оказывается хуже, чем положение рабочего, свободного от этой привязи (мы не говорим уже о том, в какой громадной степени прикрепление к наделу развивает отношения кабалы и личной зависимости). Денежный расход батрака несравненно выше, чем денежный расход на личное потребление у однолошадного и безлошадного крестьянина. Следовательно, прикрепление к наделу задерживает рост внутреннего рынка.

Во-2‑х, мы можем воспользоваться данными земской статистики о потреблении батраков. Возьмём данные из «Сборника стат. свед. по Орловской губ.», по Карачевскому уезду, основанные на сведениях о 158 случаях батрачества. Переводя месячный паёк на годовой, получаем:

Следовательно, по своему жизненному уровню однолошадные и безлошадные крестьяне стоят не выше батраков, приближаясь даже скорее к minimum’y жизненного уровня батрака.

Общий вывод из обзора данных о низшей группе крестьянства получается, следовательно, такой: и по отношению её к другим группам, вытесняющим низшее крестьянство из земледелия, и по размерам хозяйства, покрывающего лишь часть расходов на содержание семьи, и по источнику средств к жизни (продажа рабочей силы), и, наконец, по жизненному уровню эта группа должна быть отнесена к батракам и подёнщикам с наделом.

Заканчивая этим изложение земско-статистических данных о крестьянских бюджетах, мы не можем не остановиться на разборе тех приёмов, которые употребляет для разработки бюджетных данных г. Щербина, составитель «Сборника оценочных сведений» и автор статьи о крестьянских бюджетах в известной книге: «Влияние урожаев и хлебных цен и т. д.». Г-н Щербина заявляет к чему-то в «Сборнике», что он пользуется теорией «известного политико-эконома К. Маркса»; на самом же деле он прямо извращает эту теорию, смешивая различие между постоянным и переменным капиталом с различием между основным и оборотным капиталом, перенося без всякого смысла эти термины и категории развитого капитализма на крестьянское земледелие и т. д. Вся обработка бюджетных данных у г. Щербины сводится к одному сплошному и невероятному злоупотреблению «средними величинами». Все оценочные сведения относятся к «среднему» крестьянину. Доход с земли, вычисленный для 4‑х уездов, делится на число хозяйств (вспомните, что у безлошадного этот доход около 60 руб. на семью, а у богача — около 700 руб.). Определяется «величина постоянного капитала» (sic!!?) «на 1 хозяйство», т. е. стоимость всего имущества, определяется «средняя» стоимость инвентаря, средняя стоимость торгово-промышленных заведений (sic!) — 15 рублей на 1 хозяйство. Г-н Щербина игнорирует ту мелочь, что эти заведения находятся в частной собственности зажиточного меньшинства, и делит их на всех «уравнительно»! Определяется «средний» расход на аренду, составляющий, как мы видели, 6 рублей у однолошадного и 100-200 руб. у богача. Всё это складывается и делится на число хозяйств. Определяется даже «средний» расход на «ремонт капиталов». Что это значит, — аллах ведает. Если это означает пополнение и ремонт инвентаря и скота, то вот приведённые уже нами выше цифры: у безлошадного этот расход равен 8 (восьми) копейкам на 1 хозяйство, а у богача — 7.5 рублям. Не очевидно ли, что если мы будем складывать подобные «крестьянские хозяйства» и делить на число слагаемых, то у нас получится «закон средних потребностей», открытый г-ном Щербиной ещё в сборнике по Острогожскому уезду и столь блистательно применённый впоследствии? А затем уже из такого «закона» нетрудно сделать вывод, что «крестьянин удовлетворяет не минимальные потребности, а средний уровень их», что крестьянское хозяйство являет особый «тип развития» и т. п., и т. д. Подкреплением этого нехитрого приёма «уравнивать» сельский пролетариат и крестьянскую буржуазию является знакомая уже нам группировка по наделу. Если бы мы применили её, например, к бюджетным данным, то мы соединили бы в одну группу таких, например, крестьян (в категории многонадельных, с 15—25 дес. надела на семью): один сдаёт половину надела (в 23,5 дес.), сеет 1,3 дес., живёт главным образом «личными промыслами» (удивительно, как это хорошо звучит!), получает доходу 190 руб. на 10 душ об. пола (бюджет Nq10 по Коротоякскому уезду). Другой приарендовывает 14,7 дес., сеет 23,7 дес., держит батраков, получает 1400 руб. доходу на 10 душ об. пола. Не ясно ли, что мы получим особый «тип развития», если будем складывать хозяйства батраков и подёнщиков с хозяйствами крестьян, нанимающих рабочих, и делить сумму на число слагаемых? Стоит только пользоваться всегда и исключительно «средними» данными о крестьянском хозяйстве, — и все «превратные идеи» о разложении крестьянства окажутся раз навсегда изгнанными. Именно так и поступает г. Щербина, применяя подобный приём en grand (в крупных размерах. Peд.) в своей статье в книге: «Влияние Урожаев и т. д.». Здесь делается грандиозная попытка учесть бюджеты всего русского крестьянства — всё посредством тех же самых, испытанных, «средних». Будущий историк русской экономической литературы с удивлением отметит тот факт, что предрассудки народничества привели к забвению самых элементарных требований экономической статистики, обязывающих строго разделять хозяев и наёмных рабочих, какой бы формой землевладения они ни были объединены, как бы ни были многочисленны и разнообразны переходные типы между ними.

XIII ВЫВОДЫ ИЗ II ГЛАВЫ

Резюмируем главнейшие положения, которые следуют из выше рассмотренных данных:

1. Общественно-экономическая обстановка, в которую поставлено современное русское крестьянство, есть товарное хозяйство. Даже в центральной земледельческой полосе (которая наиболее отстала в этом отношении сравнительно с юго-восточными окраинами или с промышленными губерниями) крестьянин вполне подчинён рынку, от которого он зависит и в личном потреблении и в своём хозяйстве, не говоря даже о податях.

2. Строй общественно-экономических отношений в крестьянстве (земледельческом и общинном) показывает нам наличность всех тех противоречий, которые свойственны всякому товарному хозяйству и всякому капитализму: конкуренцию, борьбу за хозяйственную самостоятельность, перебивание земли (покупаемой и арендуемой), сосредоточение производства в руках меньшинства, выталкивание большинства в ряды пролетариата, эксплуатацию его со стороны меньшинства торговым капиталом и наймом батраков. Нет ни одного экономического явления в крестьянстве, которое бы не имело этой, специфически свойственной капиталистическому строю, противоречивой формы, т. е. которое не выражало бы борьбы и розни интересов, не означало плюс для одних и минус для других. Такова и аренда, и покупка земли, и «промыслы» в их диаметрально противоположных типах; таков же и технический прогресс хозяйства.

Этому выводу мы придаём кардинальное значение не только в вопросе о капитализме в России, но и в вопросе о значении народнической доктрины вообще. Именно эти противоречия и показывают нам наглядно и неопровержимо, что строй экономических отношений в «общинной» деревне отнюдь не представляет из себя особого уклада («народного производства» и т. п.), а обыкновенный мелкобуржуазный уклад. Вопреки теориям, господствовавшим у нас в последние полвека, русское общинное крестьянство — не антагонист капитализма, а, напротив, самая глубокая и самая прочная основа его. Самая глубокая, — потому что именно здесь, вдали от каких бы то ни было «искусственных» воздействий и несмотря на учреждения, стесняющие развитие капитализма, мы видим постоянное образование элементов капитализма внутри самой «общины». Самая прочная, — потому что на земледелии вообще и на крестьянстве в особенности тяготеют с наибольшей силой традиции старины, традиции патриархального быта, а вследствие этого — преобразующее действие капитализма (развитие производительных сил, изменение всех общественных отношений и т. д.) проявляется здесь с наибольшей медленностью и постепенностью.

3. Совокупность всех экономических противоречий в крестьянстве и составляет то, что мы называем разложением крестьянства. Сами крестьяне в высшей степени метко и рельефно характеризуют этот процесс термином: «раскрестьянивание». Этот процесс означает коренное разрушение старого патриархального крестьянства и создание новых типов сельского населения.

Прежде чем переходить к характеристике этих типов, заметим следующее. Указание на этот процесс делалось в нашей литературе очень давно и очень часто. Например, ещё г. Васильчиков, пользовавшийся трудами Валуевской комиссии, констатировал образование «сельского пролетариата» в России и «распадение крестьянского сословия». Указывал на этот факт и В. Орлов и многие другие. Но все эти указания оставались совершенно отрывочными. Никогда не делалось попытки систематически изучить это явление, и потому, несмотря на богатейшие данные земско-статистических подворных переписей, мы и по сю пору имеем недостаточно сведений об этом явлении. В связи с этим находится и то обстоятельство, что большинство авторов, касавшихся данного вопроса, смотрит на разложение крестьянства, как на простое возникновение имущественных неравенств, как на простую «дифференциацию», как любят говорить народники вообще и г. Карышев в особенности (см. его книгу об «Арендах» и статьи в «Русском Богатстве»). Несомненно, что возникновение имущественного неравенства есть исходный пункт всего процесса, но одной этой «дифференциацией» процесс отнюдь не исчерпывается. Старое крестьянство не только «дифференцируется», оно совершенно разрушается, перестаёт существовать, вытесняемое совершенно новыми типами сельского населения, — типами, которые являются базисом общества с господствующим товарным хозяйством и капиталистическим производством. Эти типы — сельская буржуазия (преимущественно мелкая) и сельский пролетариат, класс товаропроизводителей в земледелии и класс сельскохозяйственных наёмных рабочих.