Ix наёмный труд в земледелии

Мы переходим теперь к главному проявлению земледельческого капитализма — к употреблению вольнонаёмного труда. Эта черта пореформенного хозяйства всего сильнее проявилась на южных и восточных окраинах Европейской России, проявилась в том массовом передвижении сельскохозяйственных наёмных рабочих, которое известно под именем «земледельческого отхода». Поэтому мы приведём сначала данные об этом главном районе земледельческого капитализма в России, а затем посмотрим и на данные, относящиеся ко всей России.

Громадные передвижения наших крестьян в поисках за работой по найму отмечены давным-давно нашей литературой. На них указывал уже Флеровский, пытавшийся определить сравнительную распространённость их в разных губерниях. В 1875 г. г-н Чаславский дал общий обзор «земледельческих отхожих промыслов» и отметил их настоящее значение («образовалось… нечто вроде полубродячего населения… нечто вроде будущих батраков»). В 1887 г. г-н Распопин свёл ряд земско-статистических данных об этом явлении и взглянул на них не как на «заработки» крестьян вообще, а как на процесс образования класса наёмных рабочих в земледелии. В 90‑х годах появились труды гг. С. Короленко, Руднева, Тезякова, Кудрявцева, Шаховского, благодаря которым явление было изучено несравненно полнее.

Главный район прихода земледельческих наёмных рабочих — губернии Бессарабская, Херсонская, Таврическая, Екатеринославская, Донская, Самарская, Саратовская (южная часть) и Оренбургская. Мы ограничиваемся Европейской Россией, но необходимо отметить, что движение идёт всё дальше (особенно в последнее время), охватывая и Северный Кавказ и Уральскую область и т. д. Данные о капиталистическом земледелии в этом районе (районе торгового зернового хозяйства) будут приведены в следующей главе, там же мы укажем и другие местности прихода земледельческих рабочих. Главным районом выхода земледельческих рабочих служат средние чернозёмные губернии: Казанская, Симбирская, Пензенская, Тамбовская, Рязанская, Тульская, Орловская, Курская, Воронежская, Харьковская, Полтавская, Черниговская, Киевская, Подольская, Волынская. Таким образом, передвижение рабочих направляется из наиболее заселённых местностей в наименее заселённые, колонизуемые местности; — из местностей, в которых всего сильнее было развито крепостное право, в местности, где оно было всего слабее[31]; — из местностей с наибольшим развитием отработков в местности слабого развития отработков и высокого развития капитализма. Рабочие бегут, следовательно, от «полусвободного» труда к свободному труду. Было бы ошибкой думать, что это бегство сводится исключительно к передвижению из густонаселённых в малонаселённые места. Изучение передвижения рабочих (г. С. Короленко) показало то оригинальное и важное явление, что из многих мест выхода рабочие уходят в таком большом количестве, что в этих местах получается недостаток рабочих, восполняемый приходом рабочих из других мест. Значит, уход рабочих выражает не только стремление населения равномернее распределиться по данной территории, но и стремление рабочих уйти туда, где лучше. Это стремление станет для нас вполне понятным, если мы вспомним, что в районе выхода, районе отработков, заработные платы сельским рабочим особенно низки, а в районе прихода, районе капитализма, заработные платы несравненно выше.

Что касается до размера «земледельческого отхода», то общие данные об этом имеются лишь в названном выше труде г-на С. Короленко, который считает избыток рабочих (сравнительно с местным спросом на них) в 6360 тыс. чел. во всей Европ. России, в том числе 2137 тыс. чел. в вышеназванных 15-ти губерниях земледельческого отхода, тогда как в 8‑ми губерниях прихода недостаток рабочих определяется им в 2173 тыс. человек. Несмотря на то, что приёмы расчётов г-на С. Короленко далеко не всегда удовлетворительны, его общие выводы (как увидим неоднократно ниже) следует считать приблизительно верными, а число бродячих рабочих не только не преувеличенным, а скорее даже отстающим от действительности. Несомненно, что из этих двух миллионов рабочих, приходящих на юг, часть принадлежит к неземледельческим рабочим. Но г. Шаховской рассчитывает совершенно произвольно, на глаз, что на промышленных рабочих приходится половина этого числа. Во-1‑х, мы из всех источников знаем, что приход рабочих в этот район преимущественно земледельческий, а во-2‑х, земледельческие рабочие идут не только из вышеназванных губерний. Г-н Шаховской сам же даёт одну цифру, подтверждающую расчёты г-на С. Короленко. Именно он сообщает, что в одиннадцати чернозёмных губерниях (входящих в очерченный выше район отхода земледельческих рабочих) было выдано в 1891 г. — 2 000 703 паспорта и билета, тогда как, по расчёту г. С. Короленко, число отпускаемых этими губерниями рабочих равняется лишь 1 745 913. Следовательно, цифры г-на С. Короленко никак не преувеличены, и всё число бродячих сельских рабочих в России должно быть, очевидно, выше 2‑х миллионов человек. Такая масса «крестьян», бросающих свой дом и надел (у кого есть дом и надел), свидетельствует наглядно о гигантском процессе превращения мелких земледельцев в сельских пролетариев, о громадном спросе растущего земледельческого капитализма на наёмный труд[32].

Спрашивается теперь, как велико всё число сельских наёмных рабочих в Евр. России, и бродячих и оседлых? Единственная, известная нам, попытка ответить на этот вопрос сделана в работе г-на Руднева: «Промыслы крестьян Европ. России». Эта чрезвычайно ценная работа даёт сводку данных земской статистики по 148 уездам в 19-ти губерниях Евр. России. Всё число «промышленников» определилось в 2 798 122 чел. из 5 129 863 работников муж. пола (18—60 лет), т. е. в 55% всего числа крестьянских работников[33]. К «сельскохозяйственным промыслам» автор отнёс только сельскохозяйственные работы по найму (батраки, подёнщики, пастухи, служащие при скотных дворах). Определение процента сельскохозяйственных рабочих ко всему числу мужчин рабочего возраста по разным губерниям и районам России приводит автора к тому выводу, что в чернозёмной полосе около 25% всех мужчин работников заняты с. -х. работами по найму, а в нечернозёмной — около 10%. Это даёт цифру с. -х. рабочих в Евр. России в 3395 тыс. чел., или, с округлением, в 3,5 миллиона человек (Руднев. Это число составляет около 20% всего числа мужчин рабочего возраста). При этом необходимо отметить, что, по заявлению г-на Руднева, «подёнщина и сдельные земледельческие работы отмечались статистиками в промыслах лишь в тех случаях, когда оказывались составляющими главнейшее занятие известного лица или известной семьи»[34].

Эту цифру г-на Руднева следует считать минимальной, так как, во-первых, данные земских переписей более или менее устарели, относясь к 80‑м, иногда даже к 70‑м годам, и так как, во-вторых, при определении процента с. -х. рабочих не приняты вовсе во внимание районы высокоразвитого земледельческого капитализма — прибалтийские и западные губернии. Но, за неимением других данных, приходится принять эту цифру в 3,5 млн. чел.

Оказывается, следовательно, что около пятой доли крестьян перешло уже в то положение, что их «главнейшее занятие» — наёмная работа у зажиточных крестьян и помещиков. Мы видим здесь первую группу тех предпринимателей, которые предъявляют спрос на рабочую силу сельского пролетариата. Это — сельские предприниматели, занимающие около половины низшей группы крестьянства. Таким образом, между образованием класса сельских предпринимателей и расширением низшей группы «крестьянства», т. е. увеличением числа сельских пролетариев, наблюдается полная взаимозависимость. Среди этих сельских предпринимателей видную роль играет крестьянская буржуазия: напр., в 9 уездах Воронежской губ. из всего числа батраков — 43,4% нанято крестьянами (Руднев). Если бы мы приняли этот процент за норму для всех сельских рабочих и для всей России, то оказалось бы, что крестьянская буржуазия предъявляет спрос миллиона на полтора с. -х. рабочих. Одно и то же «крестьянство» и выбрасывает на рынок миллионы рабочих, ищущих нанимателей, — и предъявляет внушительный спрос на наёмных рабочих.