Устное евангельское преданіе, предшествовавшее появленію евангелій.

Евангеліями называются книги, повѣствующія о томъ, что ихъ составители знаютъ, или считаютъ себя знающими, о жизни Іисуса Назарянина. Ограничительная часть этого опредѣленія обусловливается особымъ характеромъ повѣствованія и его неполнотою. Въ самомъ дѣлѣ, эти книги не могутъ считаться біографіями въ полномъ значеніи этого слова, такъ какъ онѣ хранятъ совершенное молчаніе о дѣтствѣ (за исключеніемъ лишь одного единичнаго событія), обо всёмъ періодѣ отрочества и о ранней юности Іисуса. Съ другой стороны, во всей древней исторіи мы находимъ очень мало знаменитыхъ людей, по отношенію къ которымъ четыре писателя (и даже гораздо больше, см. Приложеніе А) поставили бы себѣ задачею сохранить и передать потомству всѣ важнѣйшія ихъ слова и поступки въ тсченіе перваго же столѣтія, слѣдовавшаго за смертью ихъ героя. Я говорю, конечно, о тѣхъ писателяхъ, сочиненія которыхъ до насъ дошли. Слѣдуетъ однако прибавить, что исторіи Іисуса, извѣстныя подъ наименованіемъ евангелій, не похожи на другія исторіи. Онѣ представляютъ внимательному изслѣдователю рядъ явленій, весьма любопытныхъ и совершенно особаго характера, объясненіе которыхъ вызвало безчисленное множество трудовъ. Къ несчастію, предстоящія нашему изслѣдованію задачи затемнены и осложнены партійною предвзятостью, дѣйствовавшею или въ интересахъ церковныхъ традицій, или въ страстно отрицательномъ направленіи. Мы постараемся упростить эти задачи, поставить себѣ въ обязанностъ самое строгое безпристрастіе. Если вообще въ христіанствѣ есть что-нибудь, не поддающееся разрушенію, такъ это — христіанскій идеалъ, тотъ идеалъ религіозно-нравственной жизни, расцвѣтъ котораго исторически связывается съ событіями, имѣвшими мѣсто въ Палестинѣ въ началѣ нашего лѣтосчисленія. Этотъ идеалъ можно усвоить, или отвергнуть, или принять съ оговоркой, что онъ подлежитъ развитію, дополненію, можетъ быть, и нѣкоторому исправленію; но во всѣхъ этихъ случаяхъ наше первоначальное сужденіе о нёмъ можетъ основываться только на древнѣйшихъ документахъ, относящихся ко времени его возникновенія. А такими именно документами и являются евангелія.

Слово евангеліе имѣеть двоякое историческое значеніе. Само по себѣ оно значитъ «добрую вѣсть», εὔ-ἀγγέλιον. Но это общее значеніе получило въ христіанскомъ словоупотребленіи двоякій частный смыслъ. Именно, этимъ словомъ обозначается: 1) религіозное ученіе, или, лучше сказать, религія, возвѣщённая Іисусомъ Назаряниномъ, — Евангеліе, и 2) книги, повѣствующія о жизни и ученіи Іисуса и получающія особую цѣнность отъ того, что въ нихъ излагается это Евангеліе и приводятся слова и факты изъ жизни Іисуса; это — евангелія. Здѣсь наименованіе даётся по преобладающему признаку, а potiori denominatio fit.

Обыкновенно евангелія отличаются одно отъ другого наименованіями евангелія отъ (ϰατἀ) Матѳея, отъ Марка, отъ Луки, отъ Іоанна. Это обозначеніе, само по себѣ, не подтверждаетъ и не отрицаетъ непосредственнаго участія названныхъ лицъ въ составленіи евангелій. Мы имѣемъ примѣры, когда тотъ же самый предлогъ ϰατἀ употребляется и въ смыслѣ непосредственнаго сочиненія даннаго произведенія извѣстнымъ лицомъ, и въ смыслѣ подражанія, или только извѣстной связи даннаго сочиненія съ другимъ, предшествующимъ. Критика можетъ пользоваться этими установившимися названіями, нисколько не предрѣшая вопроса о принадлежности евангелій названнымъ лицамъ.

Первое же внимательное разсмотрѣніе содержанія четырёхъ евангелій приводитъ къ слѣдующимъ двумъ заключеніямъ: 1) между первыми тремя евангеліями, взятыми въ совокупности, и четвёртымъ обнаруживается весьма замѣтная разница въ отношеніи хронологіи, порядка передаваемыхъ событій, изложенія ученія Іисуса и изображенія самой его личности; 2) три первыя евангелія, по сравненію съ четвёртымъ, предсталляютъ, въ значительной своей части, однородное цѣлое; при сравненіи же ихъ между собою нѣкоторыя ихъ части оказываются до такой степени сходными, что заставляютъ предполагать болѣе или менѣе дословное воспроизведеніе болѣе раннихъ документовъ, но въ то же время обнаруживаются и такія несходства, которыя побуждаютъ признать ихъ относительную независимость и разслѣдовать основанія различій, нарушающихъ ихъ основное единство (См. Приложеніе Б).

Изученіе этихъ двухъ категорій фактовъ необходимо для научнаго изслѣдованія жизни Іисуса.

Пособія. Можно было бы наполнить цѣлую библіотеку крупными и мелкими трудами, посвящёнными сравнительному изслѣдованію евангелій и вопросамъ объ ихъ происхожденіи и подлинности. Въ особенности ужасающее количество такихъ сочиненій появилось въ Германіи. Составлять ихъ подробный списокъ было бы дѣломъ безполезнымъ, тѣмъ болѣе, что мы не можемъ ручаться за его полноту. Для насъ, какъ и вообще въ подобныхъ случаяхъ, гораздо важнѣе отмѣтить такія сочиненія, которыя имѣли особенно важное значеніе, давая новое направленіе этого рода изслѣдованіямъ. Съ теченіемъ времени происходитъ, такъ сказать, синтезъ всѣхъ этихъ работъ, и вообще научное мнѣніе вырабатывается какъ результатъ отдѣльныхъ изслѣдованій.

Изысканія, касающіяся евангелій, начаты были во Франціи. Здѣсь во главѣ изслѣдователей стоитъ Richard Simon (Hist. critique du texte du Nouveau-Testament, 1689; Des versions du N.-T., 1690; Des principaux commentateurs du N. T., 1693; Nouvelles observations, 1695). Elie du Pin, 1696, и Don Calmet, 1715-1720, продолжаютъ дѣло своего предшественника съ большею эрудиціею и независимостью. Но съ тѣхъ поръ во Франціи въ теченіе весьма долгаго времени господствуетъ въ отношеніи этого предмета полное молчаніе. Въ Германіи Michaelis послѣдовательнымъ рядомъ постоянно исправляемыхъ и дополняемыхъ изданій своего сочиненія Einleitung in die göttliche Schriften des Neuen Bundes (1750, 1765, 1777, 1788) рѣшительно вводитъ этого рода изслѣдованія въ программу университетскаго курса. Наиболѣе выдающимися его преемниками являются: Semeer, † 1791; Eichhorn, † 1827; W. L. M. de Wette, 1849; Credner (Einleitung in das Neue Testament, 1836) † 1857; Schneckenburger (Beiträge zur Einleitung in das N. T. 1832) † 1848; Bleck (Einleitung in das N. T., 3-е посмертн. изд. 1875) † 1859; Gericke (весьма консервативнаго характера), † 1878. Мы пропускаемъ множество авторовъ безчисленнаго количества монографій. Всѣ названные изслѣдователи принадлежатъ къ протестантскимъ богословамъ. Съ католической стороны укажемъ прежде всего на фрейбургскаго богослова I. L. Hug (Einleitung in die Schriften des N. T., 3-е изд. 1847); затѣмъ слѣдуютъ: Feilmoser (Einleit, и пр., 2-е изд. 1830); I. Langen (Grundriss der Einl. и пр., 1-е изд. Bonn, 1873, не одобр. архіепископомъ).

Начиная съ 1840 г., тюбингенская школа, во главѣ которой стоятъ Fr. Chr. Baur и Zeller, открыла новое направленіе для изученія евангелій, поставивъ ихъ въ гораздо болѣе тѣсную связь съ исторіей развитія первоначальныхъ христіанскихъ церквей и ихъ взаимными пререканіями. Въ настоящее время обнаруживается, что эта школа, повидимому, слишкомъ усердно старалась представить партійными произведеніями такія сочиненія, въ которыхъ, конечно, проявляется та или иная тенденція, но вмѣстѣ съ тѣмъ, всё-таки, господствуетъ спеціальный интересъ къ самому предмету повѣствованія, а не полемическая задняя мысль. Однако несомнѣнной заслугой тюбингенской школы является то, что она вошла въ изученіе реальной жизни первыхъ времёнъ христіанстваъ и, такимъ образомъ, ввела въ историческія рамки такія сочиненія, которыя до того времени представлялись до извѣстной степени лишёнными реальной почвы, или по крайней мѣрѣ, точекъ соприкосновенія съ определёнными историческими условіями. Кромѣ двухъ сочиненій Фр.-Хр. Баура: Kritische Untersuchungen über die Kanon. Evangelien, 1847 и Marcus-Evangelium, 1841 г., — въ ряду трудовъ, болѣе или менѣе непосредственно внушённыхъ основными требованіями этой школы, слѣдуетъ отмѣтить: Koestlin, Der Ursprung und die Komposition der synopt. Evangelien, 1853; A. Hilgenfeld, Die Evangelien, 1854; Keim, Geschichte Jesu, 1867-1873; O. Volkmar, Die Evangelien, 1870; I. H. Scholten (голл.) Oudste Evangelum 1869; Paulin. Evang., 1881. — Особаго упоминанія заслуживаетъ Д. Ф. Штраусъ, по основной тенденціи его знаменитаго сочиненія: „Жизнь Іисуса“. Наконецъ, должны быть ещё указаны: Ch. H. Weisse, Die Evangelienfrage, 1856; H. Ewald, Die drei ersten Evangelien, 2-е изд. 1871; G. Weizsacker, Untersuchungen über die evangelische Geschichte, 1864; W. Brückner, Die vier Evangelien, 1887; Hausrath, Neutestamentliche Zeitgeschichte, 1868-1877; H. I. Holtzmann, Die Synoptiker, 1889, и др. Ср. также учёныя изысканія Гарнака.

На англійскомъ языкѣ — Samuel Davidson, и среди его мчогочисленныхъ сочиненій — Introduction to the study of the New Testament, 2-е изд. 1882.

На французскомъ, по сравненію съ нѣмецкими, можно указать лишь немногіе труды. Въ 1823 г. женевскій профессоръ Cellérier издалъ Essai dʼune introduction critique au Nouveau Testament, основываясь, главнымъ образомъ, на трудахъ упомянутаго выше Hugʼa Ed. Reuss, сочиненія котораго на нѣмецкомъ языкѣ пользуются также большимъ уваженіемъ, съ рѣдкою обстоятельностью освѣтилъ относящіеся къ этому предмету вопросы въ своей Histoire de la théologie apostolique, 1852, и въ большомъ сочиненіи о Библіи (см; La Bible, томъ. посвящённый евангельской исторіи, 1876). Далѣе слѣдуетъ указать: E. Havet, Le Christianisme et ses origines, 1871; E. Renan, Vie de Jésus, 1863, посл. изд. 1893. Изъ католическихъ писателей — аббатъ I. B. Glaire, въ двухъ послѣднихъ томахъ его Introduction historique et critique aux livres de lʼAncien et du Nouveau Testament, 1843, 2-е изд. 1882. Позволю себѣ присоединить къ этому перечню также и моё небольшое сочиненіе, удостоенное преміи въ Гагѣ, подъ заглавіемъ: Etudes critiques sur lʼévangile selon St.-Matthieu, 1862. Это сочиненіе уже распродано и теперь требовало бы пересмотра; но важнѣйшіе его выводы читатели найдутъ въ настоящемъ трудѣ.

Что касается текста евангелій и его варіантовъ, то мы пользуемся преимущественно критическими трудами Тишендорфа, 1859, и Гербардта, 1891.

Если первое же знакомство съ евангеліями даётъ намъ право заклочить что три первыя евангелія болѣе или менѣе дословно воспроизводятъ болѣе ранніе источники, то естественно является вопросъ о томъ, восходятъ ли эти древнѣйшія сочиненія къ эпохѣ, непосредственно слѣдовавшей за смертью Іисуса. Этого нельзя считать заранѣе доказаннымъ, тѣмъ болѣе, что вообще писаніе, письменные документы, не могли ещё считаться единственнымъ практически-вѣрнымъ способомъ передачи потомству событій жизни Іисуса и его ученія. Для того, чтобы правильно понять положеніе дѣла, необходимо отрѣшиться отъ современной точки зрѣнія, внушающей намъ недовѣріе ко всему, что похоже на чисто-устное преданіе. Намъ до извѣстной степени трудно себѣ представить, какъ поступали люди въ тѣ времена и въ тѣхъ странахъ, гдѣ книга была рѣдкостью и гдѣ обыкновенно старались обходиться безъ ея содѣйствія, желая быстро и широко распространить какой-нибудь разсказъ или ученіе. Самъ Іисусъ ничего не писалъ, а между тѣмъ, конечно, желалъ, чтобы его ученіе распространилось. Когда же его не стало, общепринятая его учениками мысль о близкомъ его второмъ пришествіи и о предстоящемъ концѣ міра не позволяла слишкомъ много заботиться о потомствѣ. Въ Новомъ Завѣтѣ нигдѣ не говорится объ евангеліи писанномъ, всѣми одобренномъ, которое должно служить единственнымъ источникомъ вѣры для всего христіанскаго міра. Первые христіанскіе миссіонеры, апостолы и вообще распространители новаго ученія, устно передавали своимъ слушателямъ изреченія Іисуса и событія его жизни. Точно такъ же поступалъ и Павелъ, распространяя своё личное «евангеліе»; писать онъ рѣшился только подъ вліяніемъ особыхъ мѣстныхъ условій. Конечно, такой способъ передачи имѣлъ извѣстное вліяніе и на форму этихъ дидактическихъ сообщеній: они должны были состоять изъ краткихъ, сжатыхъ и удобно запоминаемыхъ фразъ. Есть полное основаніе полагать, что два мѣста изъ І-го посланія къ Коринѳянамъ, XI, 23-25, относительно Тайной Вечери, и XѴ, 3-8, о явленіяхъ Іисуса послѣ его смерти, представляютъ собою два образца такой краткой «передачи» (παραδὼσις) изустныхъ преданій, облекаемыхъ въ подобную лапидарную форму[273]. Слѣдуетъ ещё прибавить, что ученіе Іисуса, судя по всему, что мы о нёмъ знаемъ, какъ нельзя болѣе подходило именно къ такому способу передачи. Короткія и рѣшительныя фразы, мысли, выражаемыя въ формѣ пословицъ, иногда даже намѣренно парадоксальныя, искусно придуманныя, но вмѣстѣ съ тѣмъ и легко доступныя пониманію притчи, очевидное стремленіе привести къ одному общему началу самыя разнообразныя приложенія какой-либо истины или различныя дѣйствія одной и той же причины, такое же очевидное стремленіе къ упрощенію понятій какъ религіозныхъ, такъ и житейскихь, — всё это значительно облегчало устное распространеніе личнаго ученія Іисуса. Притомъ, такое изустное ученіе вполнѣ согласовалось и съ іудейскими обычаями. Въ раввинскихъ школахъ обученіе велось не иначе, какъ изустно, и много ещё времени прошло прежде, чѣмъ рѣшились, въ наиболѣе древнихъ частяхъ Талмуда, излагать мнѣнія и мысли старинныхъ мудрецовъ[274]. Опасность искаженія въ гораздо большей степени могла относиться къ повѣствованіямъ о событіяхъ и дѣяніяхъ, въ особенности, когда дѣло касалось событій, считавшихся чудесными. Въ подобныхъ случаяхъ искушеніе пополнялъ разсказъ новыми подробностями и вызывать изумленіе всегда бываетъ очень сильно, а иногда сказывается, до извѣстной степени, и безсознательно. Слѣдуеть, однако, замѣтить, что существовали извѣстные, такъ сказать, основные факты, въ передачѣ которыхъ могли измѣняться только подробности, — факты, мѣсто которыхъ въ повѣствованіи было опредѣлено уже заранѣе и которые служили своего рода рамками для разсказа: таковы, напримѣръ, крещеніе Іисуса въ Іорданѣ, его проповѣдь въ Галилеѣ, первое прововозглашеніе его Мессіею, его задержаніе и распятіе. Въ этихъ рамкахъ всегда могли быть помѣщены подробности его ученія и дѣяній, и при этомъ хронологическія неточности нисколько не нарушали внутренняго достоинства повѣствованія. На этомъ общемъ фонѣ ярко выдѣляется прекрасный и привлекательный образъ Сына Человѣческаго. Образъ этотъ нуждается лишь въ нѣсколькихъ дополнительныхъ чертахъ для того, чтобы выйти изъ полумрака въ полныхъ жизни очертаніяхъ. Стоитъ только одинъ разъ увидѣть его, чтобы никогда не забывать.

Ясно, однако же, что хотя всѣ привычки и всё уваженіе христіанъ къ этому устному преданію ограждали его отъ существенныхъ искаженій, но оно, всё-таки, не могло остаться совершенно внѣ всякаго вліянія неудобныхъ условій, неизбѣжныхъ при такомъ способѣ сохраненія. По всей видимости, евангельское преданіе начинало уже подвергаться неблагопріятному дѣйствію этихъ условій въ ту пору, когда почувствовалась потребностъ закрѣпить его письменно. Но что именно устное преданіе было первымъ способомъ передачи евангельской исторіи, — это не подлежитъ никакому сомнѣнію и вполнѣ доказывается современными свидѣтельствами.

Первое изъ этихъ свидѣтельствъ содержится какъ разъ въ первыхъ же словахъ евангелія отъ Луки, гдѣ авторъ объясняетъ нѣкоему Ѳеофилу, изъ другихъ источниковъ неизвѣстному, причины, побудившія его написать это евангеліе:

«Какъ уже многіе начали составлять повѣствованія о совершенно извѣстныхъ между нами событіяхъ, какъ передали (παρέδωσαν) нам то бывшіе съ самаго начала очевидцами и служителями Слова, то разсудилось и мнѣ, по тщательномъ изслѣдованіи всего сначала (παρηϰολουϑηϰότι ἄνοϑεν πᾶσιν ὰϰριβῶς), по порядку (ϰαϑεξῆς) описать тебѣ, достопочтенный Ѳеофилъ, чтобы ты узналъ твёрдое основаніе того ученія, въ которомъ былъ наставленъ».

Изъ этого заявленія можно вывести нѣсколько заключеній. 1) Въ ту пору, когда третій каноническій евангелистъ принялъ рѣшепіе написать своё евангеліе, существовало уже нѣсколько попытокъ составить письменное повѣствованіе объ евангельскихъ событіяхъ. 2) Эти попытки слѣдовали за устною передачею (παραδῶσις) евангельскаго преданія лицами, которыя были сами очевидцами повѣствуемыхъ событій, причёмъ составители письменныхъ исторій старались согласоваться съ этими устными разсказами. Но — 3) въ данномъ текстѣ заключается скромно выраженное порицаніе не самыхъ намѣреній упомянутыхъ благочестивыхъ писателей, а того, какимъ образомъ они, по мнѣнію нашего евангелиста, справились съ своей задачей. Конецъ этого краткаго предисловія ясно показываетъ, что евангелистъ сожалѣетъ о пропускахъ въ этихъ разсказахъ, не восходящихъ къ самому началу исторіи Іисуса (πᾶσιν, ἄνοϑεν), и указываетъ, что эти повѣствованія могли бы быть болѣе тщательными (ὰϰριβῶς) и излагать исторію послѣдовательнѣе, — по порядку (ϰαϑεξῆς). Мы не имѣемъ права сказать заранѣе, что повѣствованіе Луки въ этомъ отношеніи отличается тѣми качествами, какія онъ самъ себѣ приписываетъ; но очевидно, что онъ не написалъ бы своего евангелія, если бы не былъ увѣренъ въ томъ, что напишетъ его лучше своихъ предшественниковъ. Въ особенности же, если бы тѣ очевидцы, о которыхъ онъ, говоритъ, записали исторію, которую они разсказывали только изустно, — не подумалъ бы о томъ, чтобы передѣлывать её послѣ нихъ ешё на свой ладъ.

Другое свидѣтельство, относящееся къ болѣе позднему времени, является ещё болѣе краснорѣчивымъ, такъ какъ доказываетъ, что устное преданіе продолжало существовать ещё долгое время спустя послѣ того, какъ его начали уже замѣнять писанными евангеліями.

Евсевій довольно подробно говоритъ о нѣкоемъ Папіи, котораго онъ называетъ епископомъ Гіераполиса въ Малой Азіи, въ первой половинѣ ІІ вѣка[275], и о которомъ Ириней говоритъ, что онъ былъ другомъ Поликарпа, называя его ἀρχαἴος ἀνᾐρ, «древнимъ человѣкомъ». Это названіе вполнѣ отвѣчаетъ тому, что намъ о нёмъ извѣстно. Этотъ Папій написалъ «Экзегезисъ» или «Объясненіе логій Господнихъ» («логіи» — священные слова, изреченія, пользующіяся авторитетомъ святости), — въ пяти книгахъ, изъ которыхъ до насъ дошли только отрывки. Евсевій былъ очень невысокаго мнѣнія объ умственныхъ дарованіяхъ Папія: онъ говоритъ, что это былъ σφὀδρα μιϰρος τὀν νοῦν, — человѣкъ весьма посредственнаго ума. Но Ириней держался другого мнѣнія, и намъ легко объяснить нелестный отзывъ Евсевія. Папій былъ рѣшительнымъ приверженцемъ милленаризма (ученія о тысячелѣтнемъ, послѣ второго пришествія Христа, существованіи міра), какъ і многіе христіане въ его время; можно даже сказать, что онъ понималъ это ученіе самымъ грубымъ образомъ. Тысячелѣтнее царство, которое, по его мнѣнію, вновь пришедшій на землю Христосъ установитъ въ мірѣ, должно было принести съ собою для избранниковъ Господа всяческую роскошь и удовольствія[276]. Но во времена Евсевія вѣрованія этого рода уже не пользовались популярностью, — и, конечно, горячая приверженность къ нимъ Папія возстановила противъ него церковнаго историка, панегириста Константина. Впрочемъ, вопросъ о томъ, насколько основательно было мнѣніе Евсевія, въ данномъ сіучаѣ не имѣетъ для насъ значенія. Главный интересъ тѣхъ извлеченій изъ сочиненія Папія, какія сохранены Евсевіемъ, заключается въ томъ, что изъ этихъ извлеченій мы видимъ, какимъ образомъ поступали окружавшія Папія лица и онъ самъ для того, чтобы закрѣпить въ удовлетворительномъ, по его мнѣнію, видѣ, подлинныя поученія Іисуса. Въ этомъ отношеніи слабость стараго компилятора къ милленаризму не имѣетъ для насъ особеннаго значенія. Гораздо важнѣе свидѣтельство его о томъ, что въ его время хотя въ церквахъ и обращались уже къ евангельскимъ писаніямъ, но друзья стариннаго устнаго преданія всё ещё предпочитали послѣднее. Въ этомъ отношеніи отрывокъ изъ предисловія Папія, прнводимый Евсевіемъ, дастъ вполнѣ опредѣлённыя указанія. Папій обращается къ неизвѣстному лицу, которое должно прочесть его книгу:

«Я не устрашусь согласовать (συντάξαι) для тебя, съ объясненіями, всё то, что я узналъ и хорошо запомнилъ отъ старѣйшинъ (πρεσβυτέρων), унѣрившись въ правдивости ихъ сказаній. Ибо я не увлекался, подобно другимъ, людьми многоглаголивыми, а старался слушать больше тѣхъ, кто научалъ истинѣ; я слушалъ не тѣхъ, кто проповѣдуетъ разнородныя правила, а тѣхъ кто передаётъ заповѣди, данныя вѣрующимъ людямъ Господомъ и исходящія отъ самой Истины. Когда являлся (ко мнѣ) одинъ изъ тѣхъ, которые слѣдовали старѣйшинамъ, я спрашивалъ у него, что они говорили, что говорилъ (εἶπεν) Андрей, или Пётръ, или Филиппъ, или Ѳома, или Іаковъ, или Іоаннъ, или Матѳей, или кто-либо иной изъ учениковъ Господнихъ, что говорятъ (λέγουσιν) Аристіонъ и пресвитеръ Іоаннъ, ученики Господни[277]. Ибо я не думаю, чтобы можно было извлечь столько пользы изъ книгь, сколько изъ живого и постоянно остающагося въ памяти слова (ζώσης φωνῆς ϰαὶ μενούσης)».

Евесвій отмѣтилъ разницу во времени, указываемую въ приведённомъ текстѣ, — разницу между тѣмъ, что говорили апостолы Андрей, Пётръ и др., и тѣмъ, что говорятъ Аристіонъ и пресвитеръ Іоаннъ, — и заключилъ изъ этого, что авторъ былъ непосредственнымъ слушателемъ двухъ послѣдненазванныхъ лицъ. Это, однако, не вполнѣ точно. Изъ текста видно только, что Папій былъ современникомъ этихъ лицъ, но съ ихъ разсказами знакомился лишь изъ вторыхъ рукъ. Такимъ образомъ получается три звена этой цѣпи устнаго преданія: 1) апостолы, очевидцы событій, но уже умершіе; 2) Аристіонъ и пресвитеръ Іоаннъ, пережившіе апостоловъ; 3) лица, сообщавшія Папію то, что слышали отъ первыхъ и вторыхъ продолжателей преданія. Но Папій старался провѣрять точность доходившихъ до него этимъ долгимъ путёмъ сообщеній. Кромѣ того, мы знаемъ, что Гіераполисъ былъ мѣстомъ жительства апостола Филиппа и его четырёхъ дочерей, которыя называются «пророчествовавшими дѣвами». Въ дѣяніяхъ Апостоловъ, XXI, 8-9, говорится, что во времена св. Павла они жили въ Кесаріи приморской. Въ этомъ-то восторженномъ кругу Папій и могъ услышать нѣкоторые разсказы (διηγέσεις, въ отличіе отъ простыхъ «логій») о сверхъестественныхъ событіяхъ и въ особенности — о мнимомъ ученіи Іисуса о тысячелѣтнемъ царствѣ.

Мы ещё вернёмся, въ дальнѣйшемъ изложеніи, къ тѣмъ указаніямъ, какія находятся у Папія относительно евангельскихъ писаний, бывшихъ въ обращеніи въ его время. Въ настоящую же минуту намъ важно только отмѣтить этотъ фактъ, явствующій изъ его предисловія. Люди стараются удостовѣриться въ подлинности словъ, приписываемыхъ Іисусу. Для этого, въ теченіе извѣстнаго времени, до эпохи, весьма близкой къ временамъ названнаго хранителя древнихъ обычаевъ, они обращаются къ устному преданію. Конечно, самымъ авторитетнымъ источникомъ этого преданія были апостолы, ближайшіе очевидцы жизни Іисуса. Но они уже умерли; ихъ воспоминанія передаются тѣми, кто ихъ слышалъ; между этими людьми выдающимся авторитетомъ пользуются Аристіонъ и пресвитеръ Іоаннъ. Ихъ свидѣтельству Папій придаётъ особенно важное значеніе; о томъ, что они говорятъ, онъ разспрашиваетъ людей, которые ихъ слышали. Вотъ то «живое и постоянно остающееся въ памяти слово», которое онъ ставитъ выше книгъ, предназначенныхъ для его письменнаго закрѣпленія. Тѣмъ не менѣе, тотъ же Папій, сочиняя своё истолкованіе Іисусовыхъ логій, самъ признавалъ важность этого способа письменнаго закрѣпленія преданій. Сознавалъ ли онъ это противорѣчіе своего рутиннаго предпочтенія преданій и того способа, какимъ онъ пользовался для ихъ сохраненія? Отвѣтить на этотъ вопросъ было бы нелегко. Но, какъ бы то ни было, воспроизведенный нами по Евсевію отрывокъ изъ его предисловія вполнѣ подтверждаетъ начальныя строки евангелія отъ Луки и тѣ заключенія, которыя нами изъ нихъ выведены.

Такимъ образомъ, евангелія — каноническія и другія — возникли вслѣдствіе сознанной потребности закрѣпить на письмѣ устное преданіе и предохранить его отъ тѣхъ искаженій, которыя всё болѣе и болѣе заставляли сомнѣваться въ его достовѣрности. Но изъ свидѣтельства Папія слѣдуетъ, что это устное преданіе ещё долго продолжало существовать наряду съ книгами, предназначенными мало-по-малу замѣнить его. Это явленіе можно сравнить съ фактомъ, извѣстнымъ изъ доисторической археологіи, которая учитъ насъ, что употребленіе каменныхъ орудій продолжалось ещё въ теченіе довольно значительнаго времени наряду съ орудіями металлическими, которыя только постепенно вытѣснили ихъ изъ обихода.

 

ГЛАВА IѴ.

 

Синоптическія евангелія.

Трёмъ первымъ евангеліямъ дано названіе синоптическихъ, потому что единство ихъ основного плана и параллелизмъ многихъ отдѣльныхъ ихъ частей весьма часто даютъ возможность слѣдить одновременно за этимъ тройнымъ разсказомъ. Во избѣжаніе безполезныхъ описательныхъ выраженій мы будемъ обозначать ихъ названіями, упроченными за ними преданіемъ, — евангелій отъ Матѳея, Марка и Луки, не предрѣшая вопроса объ ихъ подлинности. Равнымъ образомъ, мы не станемъ, до времени, касаться и другого вопроса — о вѣроятности нѣкоторыхъ излагаемыхъ ими событій, и прежде всего займёмся только дошедшими до насъ текстами.

А. — Евангеліе отъ Матѳея.

Внимательное изученіе этого перваго евангелія даётъ возможность различать въ его составѣ документы различнаго происхожденія. Тѣмъ не менѣе, нельзя не признать, что въ нёмъ, отъ начала до конца, замѣчается единство стиля. Самыя формы этого стиля достаточно характерны для того, чтобы заключить, что составитель евангелія не былъ только простымъ компиляторомъ, и что онъ наложилъ отпечатокъ своего личнаго редакторскаго труда на тѣ разнородныя писанія, которыми онъ вполнѣ или отчасти воспользовался (доказательства см. въ приложеніи В).

Поставленная имъ себѣ цѣль заключалась въ томъ, чтобы показать іудейско-христіанскимъ читателямъ, что Іисусъ Назарянинъ есть Мессія, что онъ былъ сострадательнымъ другомъ и преданнымъ благодѣтелемъ всего іудейскаго народа въ его совокупности и что этотъ народъ, предоставленный своимъ собственнымъ чувствамъ, провозгласилъ бы его своимъ спасителемъ, если бы этому не помѣшали злобозненныя интрига его политическихъ и религіозныхъ вождей. Евангелистъ желалъ примирить вѣру въ Іисуса, какъ въ Мессію, съ тѣмъ прискорбнымъ фактомъ, что большая часть того народа, для котораго онъ преимущественно и предназначался, отказалась признать его таковымъ.

И въ самомъ дѣлѣ, всѣ доказательства, приводимыя въ этомъ евангеліи, отъ начала до конца покоятся на этой почвѣ. Возраженія іудеевъ опровергаются постоянными ссылками на пророковъ, въ стереотипной формѣ: «И это произошло для того, чтобы исполнилось предречённое», и проч.[278]. Нѣкоторыя подробности имѣютъ цѣнность только съ раввинской точки зрѣнія, какъ напримѣръ, тройной рядъ поколѣній между Авраамомъ и Іисусомъ: каждый рядъ заключаетъ въ себѣ 14 имёнъ, и эта симметричность получается только путёмъ нѣкотораго насилія надъ исторіей. Въ частности, слѣдуетъ отмѣтить постоянное стремленіе къ преувеличенію числа тѣхъ несчастныхъ людей, которые были предметомъ активнаго состраданія Іисуса. Національный характеръ его благодѣяній подчёркивается постояннымъ повтореніемъ однихъ и тѣхъ же выраженій: «и онъ исцѣлилъ ихъ всѣхъ; онъ исцѣлялъ всѣ болѣзни и всѣ страданія въ народѣ»[279].

Этотъ іудейско-христіанскій характеръ перваго евангелія подкрѣпляется ещё и приписываемымъ Іисусу (Ѵ, 18-19) заявленіемъ касательно іудейскаго Закона, которое звучитъ какъ-то странно въ окружающемъ его контекстѣ, особенно если сравнить его съ продолженіемъ евангельской исторіи. Тотъ же характеръ выражается и въ предоставленіи нѣкотораго первенствующаго достоинства (XѴI, 18-19) Петру, любимому апостолу іудейскаго христіанства съ его широкими стремленіями, а также и въ послѣднихъ строкахъ разсказа о томъ, какъ двѣнадцать апостоловъ получили миссію проповѣдничества всѣмъ народамъ земли. Намъ извѣстно, что іудейскіе христіане отнимали у Павла славу апостольства и приписывали её только тѣмъ апостоламъ. которые жили вмѣстѣ съ Христомъ. Это отношеніе, объясняемое значительными перемѣнами, происшедшими въ положеніи первой христіанской общины, опровергается исторіею апостольской церкви. Ср. Посл. къ Гал., II, 7-10.

Но іудейско-христіанская тенденція нашего евангелія въ принципѣ является либеральною и космополитическою: она не предоставляетъ Царствія Божія въ исключительное пользованіе однихъ только іудеевъ. Въ нёмъ будутъ участниками также и язычники, если только они праведны, какъ сотникъ изъ Капернаума (ѴIII, 5-13), или полны вѣры, какъ жена-хананеянка (XѴ, 21-28). Это было именно то іудейское христіанство, которое всё больше и больше удалялось отъ своей первоначальной націоналистической узости и законничества, и наиболѣе выдающимся представителемъ котораго, согласно древнѣйшимъ преданіямъ, былъ апостолъ Пётръ. Благодаря этой своей космополитической тенденціи наше евангеліе сдѣлалось каноническою книгою первоначальнаго вселенскаго христіанства, въ то время какъ другія евангелія, проникнутыя болѣе исключительнымъ іудейскимъ направленіемъ, были оставлены безъ вниманія или и вовсе отвергнуты. Но будемъ продолжать.

Характерная черта этого евангелія, бросающаяся въ глаза при сравненіи его съ двумя другими, заключается въ важности и подробности отдѣльныхъ группъ изреченій и поученій Іисуса, объединённыхъ въ видѣ связныхъ рѣчей, пріуроченныхъ къ тѣмъ или другимъ, не всегда точно опредѣлённымъ, частностямъ историческаго разсказа. Эти группы поученій иногда воспроизводятся безъ перерыва, какъ напр. въ такъ называемой Нагорной проповѣди (Ѵ, 3-ѴІІ, 27), въ наставленіяхъ, данныхъ Іисусомъ своимъ апостоламъ (ІХ, 37-38; X, 5-16, 23, 42), въ рядѣ притчъ о Царствіи Небесномъ (ХІІІ, 24-52), въ радѣ проклятій (ХХІІІ, 2-39); иногда эти группы, легко распознаваемыя по логической взаимной связи относящихся къ нимъ отрывковъ, прерываются вставками, заимствованными, большею частью, изъ другого источника, общаго для евангелій отъ Матѳея и Марка, какъ напр. въ гл. XI и XII, гдѣ изреченія, касающіяся Іоанна-Крестителя и рода лукаваго в обвиненія, выставленныя противъ Іисуса его противниками, чередуются съ нѣкоторыми событіями, или въ ХѴІІІ, 2 — XIX и XX, гдѣ можно сдѣлать такое же замѣчаніе въ примѣненіи къ другой группѣ поученій, опредѣляющихъ взаимныя отношенія людей, призванныхъ войти въ Царствіе Божіе. Но легко убѣдиться въ возможности извлечь изъ этого евангелія отдѣльныя дидактическія группы изреченій и составить изъ нихъ однородное цѣлое, которое можно было бы озаглавить: ученіе Іисуса о Царствіи Божіемъ или небесномъ, то-есть, о томъ окончательномъ совершенномъ состояніи, которое должно явиться слѣдствіемъ осуществленія внушаемыхъ имъ правилъ. Переходя отъ евантелія Матѳея къ евангелію Марка, мы уже не находимъ этихъ группъ изреченій, которыя въ первомъ евангеліи производятъ впечатлѣніе болѣе или менѣе длительной, связной рѣчи.

Взамѣнъ этого, въ евангеліи отъ Луки мы находимъ элементы, иногда очень сходные, а иногда весьма отличные по своей формѣ, но гораздо болѣе разбросанные въ общемъ историческомъ повѣствованіи и потому менѣе обнаруживающіе свою первоначальную связь. Впослѣдствіи мы увидимъ, какое важное значеніе имѣетъ это замѣчаніе для изучаемой нами задачи (подробности см. въ приложеніи Г).

Если мы займёмся такимъ выдѣленіемъ изъ евангелія отъ Матѳея этихъ дидактическихъ группъ, то найдёмъ ихъ семь. Всѣ онѣ группируются вокругъ центральнаго вопроса о Царствіи небесномъ или Божіемъ и могутъ быть озаглавлены слѣдующимъ образомъ:

1) Новый Законъ, Ѵ, 3 — ѴІІ, 27.

2) Наставленія апостоламъ, ІХ, 37-38; X, 5-16, 23-42.

3) Противники, XI, 7-19, 21-30; ХІІ, 24-25, 28, 30, 37-39.

4) Притчи о Царствіи Божіемъ, XIII, 1-52.

5) Взаимныя отношенія избранниковъ Царствія Божія, ХѴІІІ, 2-7, 10-23; XX, 1-16; XXI, 23-27; ХХІІ, 1-6, 8-14.

6) Проклятія, ХХІІІ.

7) Пришествіе Царствія Божія, XXIѴ, 11-12, 26-28, 37-51; XXѴ.

Обратите вниманіе на число этихъ группъ, — семь. Оно сейчасъ же приводитъ на память одно изъ тѣхъ симметричныхъ чиселъ, которыми такъ дорожили іудейскіе писатели, приписывающіе числу 7 особое таинственное значеніе[280]. Съ этимъ же числомъ мы встрѣчаемся и далѣе въ нѣкоторыхъ подраздѣленіяхъ и подробностяхъ. Укажемъ, напр., на семь притчъ о Царствіи Божіемъ въ гл. XIII, семь проклятій въ гл. XXIII, семь поученій о послѣднихъ временахъ въ глл. XXIѴ и XXѴ. Ср. ещё XII, 45 и XѴIII, 21-22. Не настаивая на этой особенности, слѣдуетъ, однако, указать ещё на одну знаменательную подробность. Каждая изъ отмѣченныхъ нами группъ поученія обыкновенно представляется въ видѣ рѣчи по поводу того или иного событія, о которомъ говорится въ историческомъ повѣствованіи. Это значитъ, что составитель евангелія считалъ необходимымъ помѣстить ихъ именно въ данномъ мѣстѣ, какъ будто бы онъ самъ признавалъ ихъ произнесёнными за одинъ разъ. Составитель евангелія отъ Луки большею частью разсуждалъ иначе: онъ значительно болѣе дробилъ различныя поученія и пріурочивалъ ихъ къ другимъ случаямъ. Въ настоящее время мы не задаёмся вопросомъ о томъ, отличается ли его повѣствованіе большею точностью по сравненію съ евангеліемъ отъ Матѳея. Замѣтимъ только, что въ этомъ послѣднемъ въ концѣ каждой изъ вышеупомянутыхъ группъ поученій вставляется своего рода постоянная фраза: Καὶ ἐγένετο ὄτε ἐτέλεσιν ὀ Ἰησοῦς τοὺς λὀγους τούτους, — «и когда Іисусъ окончилъ слова сіи», или «наставленія», или «притчи сіи», — и затѣмъ снова продолжается историческое повѣствованіе. Получается такое впечатлѣніе, какъ будто составитель этою формулою хотѣлъ обозначить моментъ своего обращенія къ другому источнику, съ которымъ мы не замедлимъ познакомиться[281]. Это замѣчаніе придаётъ особенную выразительность словамъ евангелиста въ концѣ послѣдней группы поученій: «Когда Іисусъ окончилъ всѣ слова сіи» (XXѴI, 1). Эта необычная прибавка позволяетъ догадываться о томъ, что въ этомъ мѣстѣ евангелистъ покончилъ съ документомъ, изъ котораго онъ почерпалъ рѣчи Іисуса. Справедливо ли онъ признавалъ ихъ именно «рѣчами», дѣйствительно произнесёнными въ отмѣченныхъ имъ случаяхъ? Евангеліе отъ Луки это отрицаетъ, разрушая единство этихъ рѣчей и пріурочивая ихъ отрывки къ другімъ обстоятельствамъ. Во всякомъ случаѣ, не слѣдуетъ упускать изъ виду, что совокупность этихъ группъ ничѣмъ не показываетъ, что онѣ первоначально были расположены въ хронологическомъ порядкѣ. Лицо, впервые ихъ объединившее, имѣло въ виду, главнымъ образомъ, дидактическую цѣль. Оно желало собрать изреченія Іисуса касательно Царствія Божія и привело эти изреченія въ извѣстный логическій порядокъ. Вслѣдствіе этого въ одной и той же группѣ можно встрѣтить поученія, относящіяся къ первымъ днямъ проповѣди Іисуса, рядомъ съ другими, которыя могли быть высказаны только въ послѣдніе ея дни.