Историческая реальность личности Іисуса.

«Евангельская» исторія есть, собственно говоря, исторія Іисуса какъ проповѣдника или провозвѣстителя евангелія. Этимъ она отличается отъ нсторіи «апостольской», т. е. исторіи распространенія евангелія апостолами, и отъ исторіи «церковной», обнимающей собою судьбы христіанской церкви, основанной и устроенной апостолами. Въ настоящемъ трудѣ намъ предстоитъ заняться исторіей евангельской, или исторіей Іисуса. Для этого необходимо ознакомиться съ ея источниками и опредѣлить ихъ историческую цѣнность. Но предварительно надлежитъ разрѣшить ещё одинъ вопросъ.

Можетъ показаться страннымъ — начинать исторію какой-либо личности съ вопроса о томъ, дѣйствительно ли эта личность существовала. А между тѣмъ, именно съ этого вопроса и приходится начинать исторію Іисуса Назарянина. И вовсе не потому, чтобы теоріи, признающія его личностью миѳическою или легендарною, пользовались въ настоящее время такою популярностью, какую онѣ имѣли въ извѣстныхъ кругахъ лѣтъ пятьдесятъ или шестьдесятъ тому назадъ, а потому, что вопросъ этотъ всё ещё недостаточно для всѣхъ ясенъ. Оттого-то намъ и необходимо вкратцѣ на нёмъ остановиться.

Миѳъ, т. е. объединеніе цѣлаго ряда постоянно или періодически повторяющихся фактовъ, или даже общихъ идей, въ видѣ одного событія, одинъ только разъ навсегда совершившагося, является естественною формою мысли въ раннемъ періодѣ развитія человѣческаго ума. Его возникновеніе обусловливается невѣдѣніемъ, наивностью, порывомъ поэзіи первобытной и въ то же время могучей; въ нёмъ раскрывается потребность дать извѣстное выраженіе совокупности пережитыхъ опытовъ, чувствъ и стремленій, возвышающихся надъ низменнымъ уровнемъ чисто сенсуальной жизни. Въ своей безусловной формѣ и въ любой области, въ которой онъ возникаетъ, онъ восходитъ къ эпохѣ глубокой древности создавшаго его племени или народа. Он творится безвѣстными мыслителями-поэтами въ согласіи съ духомъ своего времени. Эпохи размышленія и критики неблагопріятны для созданія миѳовъ. Взрослый человѣкъ уже не можетъ вѣрить очаровательнымъ сказкамъ, которыми восхищался въ дѣтствѣ, и не въ состояніи даже выдумать другихъ сказокъ, столь же привлекательныхъ. Но, всё-таки, слишкомъ поспѣшно было бы утверждать, будто въ ту эпоху и въ той странѣ, въ которой долженъ былъ жить Іисусъ, способность творить миѳы или порождающее ихъ настроеніе уже давно отошли въ область исторіи. Въ этомъ отношеніи слѣдуетъ остерегаться слишкомъ рѣшительныхъ заключеній. Наоборотъ, мы съ удивленіемъ видимъ, что эта способность создавать миѳы иногда продолжаетъ существовать и въ такія эпохи, въ которыхъ ей, повидимому, уже нѣтъ мѣста. Такъ, напримѣръ, въ средніе вѣка создались самые настоящіе миѳы, въ родѣ легендъ о «вѣчномъ жидѣ» или о «папессѣ Іоаннѣ». Да и самая правовѣрная догматика, по нашему мнѣнію, далеко ещё не свободна отъ миѳологіи, особенно въ отдѣлахъ, трактующихъ о божественности Христа, о паденіи и искупленіи человѣческаго рода. Провести точную грань между миѳомъ и легендой — невозможно. Можно только замѣтить, что если миѳъ, не зависящій ни отъ какой исторіи, становится всё болѣе и болѣе рѣдкимъ, то онъ, всё-таки, ещё очень легко проявляется въ біографическихъ преданіяхъ о тѣхъ или иныхъ, вполнѣ реальныхъ лицахъ. Миѳическіе элементы найдутся и въ народныхъ предаліяхъ о Жаннѣ д‘Аркъ, и въ разсказахъ о Фридрихѣ Барбароссѣ, и даже о Наполеонѣ I. Я убѣждёнъ, что ихъ можно отмѣтить также и въ сказаніяхъ о жизни Іисуса. Мы должны, однако, признать, что это положеніе, при всей его основательности, вовсе не можетъ служить доводомъ противъ того, что Іисусъ дѣйствительно существовалъ. Но такъ какъ заранѣе установленное различіе между миѳическими элементами евангельской исторіи и ея положительнымъ содержаніемъ можетъ показаться произвольнымъ, то необходимо указать тѣ соображенія, въ силу которыхъ какъ дѣйствительное существованіе личности Іисуса, такъ и основныя черты его традиціонной исторіи не должны вызывать сомнѣній. Исторія Іисуса передана намъ почти исключительно въ книгахъ, носящихъ наименованіе евангелій. Мы не разъ будемъ имѣть случай указать, что авторы этихъ разсказовъ стоятъ гораздо ниже того, чьё ученіе они излагаютъ и о чьей судьбѣ повѣствуютъ. Часто они плохо понимаютъ его, измѣняютъ его подлинную мысль или сообщаютъ иной оттѣнокъ изложеннымъ въ разсказѣ дѣйствительнымъ фактамъ[252]. Сами ли они были виновниками ошибокъ противъ исторической точности, или эта вина лежитъ на передаваемыхъ ими преданіяхъ, — во всякомъ случаѣ, эти ошибки несогласимы съ предположеніемъ о миѳѣ, въ сферѣ котораго всѣ лица говорятъ и дѣйствуютъ вполнѣ соотвѣтственно настроенію тѣхъ миѳотворцевъ, которыми они создаются изъ глубины собственнаго сознанія. Романистъ не можетъ надѣлять созданныя имъ фигуры идеалами выше тѣхъ, какіе онъ самъ въ состояніи усвоить[253]. Съ этой точки зрѣнія сохраняетъ всю свою цѣнность доводъ Руссо: «Такъ не выдумываютъ: выдумщикъ, сочинившій подобную исторію, былъ бы ещё болѣе удивителенъ, чѣмъ самъ ея герой».

Весьма возможно, что въ ту пору, когда уже сложилось вѣрованіе въ Іисуса Назарянина, какъ въ израильскаго Мессію, относящіяся къ нему преданія восприняли въ себя, наряду съ историческою дѣйствительностью, многія черты, подсказанныя ветхозавѣтными воспоминаніями и новѣйшими мессіаническими ученіями, примѣнявшими къ ожидаемому Мессіи многія мѣста Священнаго Писанія, въ которыхъ, такъ или иначе, усматривался его прообразъ. Въ этомъ обстоятельствѣ, какъ, можетъ быть, вспомнитъ читатель, заключается сущность миѳическаго объясненія исторіи Іисуса, даннаго Штраусомъ. Но вопросъ этимъ не разрѣшается, а только измѣняетъ свою постановку. Въ самомъ дѣлѣ, мы должны задать себѣ вопросъ: какъ можно было принять за Мессію лицо, такъ мало отвѣчавшее, какъ евангельскій Іисусъ, тѣмъ химерическимъ и фантастическимъ ожиданіямъ, предметомъ которыхъ являлся для іудеевъ будущій намѣстникъ Бога? Вѣдь если бы его выдумали, то его, очевидно, должны были бы облечь всѣми тѣми качествами, какія приписывались грядущему освободителю іудейскаго народа и создателю на землѣ новаго іудейскаго царства. Это соображеніе подтверждается и тѣмъ, что ко второму его пришествію постарались пріурочить всѣ обстоятельства, не оправдавшія мессіаническихъ ожиданій при первомъ пришествіи. Превращеніе Іисуса въ Мессію, возвращающагося, послѣ своей смерти, во славѣ и всемогуществѣ на облакахъ, необходимо предполагаетъ наличность такихъ событій и фактовъ, которые уже заранѣе опредѣлили возведеніе его на степень Мессіи. Евангельское преданіе позволяетъ намъ отдать себѣ отчётъ въ этомъ провозглашеніи, не продиктованномъ «плотью и кровью». Это преданіе предполагаетъ существованіе объективной реальности; изображаемыя имъ общія черты должны быть признаны историческими. Другими словами, если Іисусъ былъ провозглашёнъ Мессіею своими учениками, не взирая на то, что онъ, по свѣдѣніямъ, ими же самими сообщаемымъ о своей личности и дѣяніяхъ, имѣлъ такъ мало сходства съ тѣмъ божественнымъ посланникомъ, котораго ожидалъ народъ, — то передъ нами является задача, которую слѣдуетъ такъ или иначе, разрѣшить. Но само собою понятно, что въ самой постановкѣ этого вопроса уже должны заключаться извѣстныя реальныя данныя, при отсутствіи которыхъ онъ не могь бы быть и поставленъ.

Иногда съ слишкомъ большою лёгкостью отъ существованія христіанской церкви дѣлали заключеніе къ существованію ея основателя. Но мы вовсе не можемъ утверждать, что Іисусъ хотѣлъ основать церковь. Дальнѣйшее изложеніе покажетъ намъ бездоказательность такого мнѣнія. Такимъ образомъ, этотъ способъ аргументаціи страдаетъ отсутствіемъ основной посылки. Христіанская церковь дѣйствительно основалась на вѣрѣ въ Іисуса, какъ въ Мессію, но изъ этого вовсе ещё не слѣдуетъ, чтобы эта вѣра имѣла предметомъ историческое и реальное лицо. Существованіе церкви вовсе не доказываетъ существованія ея предполагаемаго основателя. Развѣ сообщества посвящённыхъ въ Элевзинскія таинства или въ мистеріи Миѳры доказываютъ реальное существованіе тѣхъ миѳическихъ событій или существъ, въ которыхъ эти сообщества видѣли оплотъ своихъ вѣрованій? Слабость этого аргумента заключается въ его слишкомъ общемъ и широкомъ характерѣ. Если же постараться его сузить, то есть выразить его въ болѣе опредѣлённой формѣ, свести къ точнымъ фактамъ, то онъ пріобрѣтётъ такую силу, противъ которой трудно будетъ спорить.

Исторія, какъ и всё на свѣтѣ, имѣетъ свою внутреннюю логику. Изучая документальныя данныя, относящіяся къ эпохѣ возникновенія христіанской церкви, мы видимъ передъ собою цѣлый рядъ сочиненій, появленіе которыхъ было бы совершенно недопустимо и необъяснимо, если бы имъ не предшествовала какая-нибудь историческая реальность, похожая, хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ, на то, что описывается евангельскими повѣствователями. Возьмёмъ, напримѣръ, посланія апостола Павла. Подлинность не менѣе, чѣмъ пяти изъ нихъ, доказывается всѣми доводами, какіе только могутъ быть даны въ пользу любого сочиненія: рѣзко-индивидуальными особенностями слога, не подвергавшагося, очевидно, позднѣйшимъ исправленіямъ; оригинальнымъ положеніемъ автора, впослѣдствіи уже не повторявшимся; тѣснымъ совпаденіемъ содержанія посланій съ нуждами, особенностями, частностями, даже странностями этого положенія; страстнымъ отношеніемъ къ мѣстнымъ и личнымъ вопросамъ; отпечаткомъ очень сильнаго и своеобразнаго духа смѣлаго новатора, хотя всё ещё находящагося во власти минувшаго, но стремящагося сбросить съ себя эту власть. Прибавьте къ этому ещё одно очень важное обстоятельство. Павелъ имѣетъ свои причины не распространяться о жизни Іисуса, предшествовавшей его страданіямъ. Установивъ всё это, можемъ ли мы утверждать, вопреки очевидности, что Павелъ, присоединившійся къ христіанству всего нѣсколько лѣтъ спустя послѣ смерти Іисуса, не имѣетъ безусловной увѣренности въ томъ, что Іисусъ дѣйствительно жилъ иа свѣтѣ, что онъ проповѣдывалъ весьма возвышенное ученіе, за которое подвергся гоненію и былъ распятъ, оставивъ по себѣ память праведника? Не менѣе ясно онъ подтверждаетъ также и то, что Іисусъ при — жизни своей соединилъ вокругъ себя нѣкоторое число ближайшихъ учениковъ, бывшихъ свидѣтелями его жизни и смерти, — людей, которые, точно такъ же, какъ и самъ Павелъ, были вполнѣ увѣрены въ томъ, что Распятый воскресъ изъ гроба, въ которомъ похоронилъ его слѣпой фанатизмъ его противниковъ. Эта вѣра въ воскресеніе несомнѣнно мёртваго чеховѣка, конечно, подлежитъ оспариванію; но никакъ нельзя оспаривать, что для того, чтобы считаться воскресшимъ, нужно умереть или, по крайней мѣрѣ, прослыть умершимъ; а для того, чтобы умереть или считаться умершимъ, нужно раньше жить. Такимъ образомъ, если мы вѣримъ въ это воскресеніе, то дальнѣйшія свѣдѣнія для насъ безполезны; если же мы въ него не вѣримъ, то всё-таки приходимъ къ тому же заключенію. Вѣдь несомнѣнно, что люди могутъ вѣрить въ воскресеніе только того, о комъ раньше знали, что онъ былъ живъ.

Подобнаго же рода доказательство можно извлечь также изъ Апокалипсиса, — книги, написанной незадолго до разрушенія Іерусалимскаго Храма въ 70-мъ году нашего лѣтосчисленія, приблизительно черезъ 34 года послѣ смерти Іисуса[254]. Здѣсь мы видимъ уже совершенное обожествленіе личности Іисуса. Онъ придётъ вторично, — всемогущій, непобѣдимый разрушитель земного царства, всѣх дьявольскихъ силъ и побѣдитель самого Сатаны. Но это обожествленіе Закланнаго Агнца (гл. Ѵ, ст. 6), который становится Львомъ Іуды (Ѵ, 5), необходимо предполагать, что этотъ самый Агнецъ, или смиренная, невидная земная жизнь Жертвы, предшествовала въ дѣйствительности тому преображенію, предметомъ котораго она теперь становится.

Эти соображенія можно ещё болѣе подкрѣпить указаніемъ на всѣми признанные факты наъ первоначальной исторіи христіанства. Въ исторіи вообще лучшимь способомъ для опредѣленія реальной сущности неяснаго факта служитъ сравненіе фактовъ, ему предшествовавшихъ, съ тѣми, которые изъ него вытекаютъ и также поддаются провѣркѣ. Въ этомъ случаѣ мы ясно видимъ, каковъ долженъ былъ быть посредствующій факт для того, чтобы явиться естественнымъ переходомъ отъ предыдущаго къ послѣдующему. Приложимъ этотъ методъ къ тому, что намъ извѣстно о религіозномъ состояніи іудейскаго народа въ моментъ начала евангельской исторіи, а затѣмъ — къ фактамъ, которыми характеризуется первоначальное христіанство въ такъ называемый апостольскій періодъ. Въ моментъ, принимаемый нами за исходную точку, благочестіе іудейскаго народа выражается въ ревнивомъ охраненіи Закона и строгомъ его соблюденіи. Что же мы видимъ въ маленькомъ христіанскомъ обществѣ очень немного времени спустя послѣ смерти Іисуса? Въ этой средѣ наблюдается весьма серьёзные раздоры. Одни изъ учениковъ Назаретскаго Христа полагаютъ, что необходимо во что бы то ни стало продолжить строжайшимъ образомъ соблюдать Законъ Моисеевъ съ его безчисленными предписаніями въ отношеніи культа, обрядовъ, пищи и т. д., подъ страхомъ отлученія оть участія въ обѣтованномъ искупленіи другіе, наоборотъ, утверждаютъ, что этотъ Законъ уже исполненъ и отмѣнёнъ, и говорятъ даже, что, продолжая соблюдать его, люди будутъ вторично распинать Христа. Чѣмъ объясняется это разномысліе по столь капитальному вопросу всего нѣсколько лѣтъ спустя послѣ смерти Учителя, признаваемаго какъ тѣми, такъ и другими? Если Іисусъ училъ положительно и ясно, что іудейскій Законъ уже разрушился и утратилъ свою цѣнность, то возможно ли, чтобы его ученики, и притомъ — самые близкіе къ нему, такъ скоро забыли столь опредѣлённое и столь важное ученіе? Если же онъ училъ вполнѣ ясно и несомнѣнно, что сила этого Закона остаётся постоянною, вѣчною, непоколебимою, то какъ понять тотъ фактъ, что другая часть тѣхъ же самыхъ его учениковъ рѣшается прикрыться его именемъ для того, чтобы утверждать противное? Изъ этого затрудненія есть только одинъ логически возможный выходъ; онъ заключается въ томъ, чтобы признать вполнѣ авторитетнымъ и реальнымъ въ существенныхъ своихъ чертахъ преданіе, сохранённое намъ тремя первыми евангеліями[255].

Это преданіе свидѣтельствуетъ, что указанный вопросъ не былъ поставлѣнъ ни самимъ Іисусомъ, ни непосредственно окружавшими его учениками; но самый духъ Іисусова ученія, которое условіемъ спасенія ставитъ внутреннія качества человѣка, исключительно религіозно-нравственныя, не придавая цѣны внѣшнимъ проявленіямъ набожности, — долженъ былъ, рано или позно, привести къ отрицательному рѣшенію вопроса сохраненіи іудейскаго Закона. Однако самъ Іисусъ рѣшительно противъ этого закона не высказывался, такъ что освобожденіе отъ ветхозаветнаго ига явилось только логическимъ выводомъ изъ его ученія. А при наличности тѣхъ крайне «законническихъ» стремленій, какими была пропитана масса іудейскаго народа, при наличности тѣхъ обстоятельствъ, которыя тяготѣли надъ первыми шагами христіанства, не трудно было ожидать, что значительное число учениковъ Іисуса сочтётъ своею обязанностью удвоить своё усердіе въ соблюденіи Закона и, такимъ образомъ, выразить протестъ противъ тѣхъ, кто заявлялъ объ его разрушеніи. И наоборотъ, другіе ученики, болѣе проницательные и болѣе послѣдовательные, не могли не замѣтить, что имъ предстоитъ именно сдѣлать выборъ между старымъ Закономъ и Евангеліемъ. Такимъ образомъ, отъ извѣстнаго намъ религіознаго состоянія іудейскаго народа въ моментъ появленія Іисуса мы переходимъ къ не менѣе намъ извѣстному разномыслію среди его послѣдователей-апостоловъ, — и переходимъ такимъ путёмъ, который разъясняетъ намъ самую возможность этого разномыслія: путеводною нитью для уразумѣнія этой первой эволюціи христіанской идеи служитъ намъ объективное преданіе, сохранённое въ трёхъ первыхъ евангеліяхъ. Можно ли представить себѣ, что сознательные или безсознательные изобрѣтатели личности и дѣяній Іисуса заранѣе позаботились расположить всѣ измышлённыя ими событія такимъ образомъ, чтобы наша строгая и топкая критика могла отыскать въ нихъ единственную путеводную нить, которою могъ бы руководствоваться историкъ въ этомъ лабиринтѣ? Въ миѳѣ Іисусъ непремѣнно былъ бы представленъ или предвосхитившимъ идеи апостола Павла, или мелочнымъ законникомъ, соперничающимъ съ фарисеями на почвѣ точнѣйшаго исполненія всѣхъ ветхозавѣтныхъ предписаній, а тотъ очень тонкій оттѣнокъ, который представляется несомнѣнною дѣйствительностью, конечно, при такомъ изображеніи ускользнулъ бы отъ вниманія. Такимъ образомъ, столкновеніе законниковъ и ихъ противниковъ въ первые же дни существованія христіанства указываетъ на дѣйствительное отношеніе общаго учителя тѣхъ и другихъ къ этому вопросу, вполнѣ опредѣлённо выяснившемуся только уже послѣ его смерти, при нёмъ же остававшагося практически нерѣшённымъ. Это раздвоеніе двухъ вѣтвей предполагаетъ существованіе одного общаго ствола, отъ котораго идутъ онѣ обѣ, и а priori опредѣляетъ природу, сущность и направленіе этого общаго источника.

Итакъ, съ какой бы точки зрѣнія мы ни разсматривали факты, почерпаемые изъ документальной исторіи первыхъ времёнъ христіанства, мы всегда придёмъ къ одному и тому же результату: за этими фактами и въ глубинѣ ихъ кроется историческая дѣйствительность, и эта дѣйствительность можетъ заключаться только въ реальномъ существованіи личности того, кто въ теченіе столькихъ вѣковъ считается основателемъ христіанства, и чьё ученіе и жизнъ были такъ преждевременно и трагически прерваны. Само собою разумѣется, что въ данномъ случаѣ мы можемъ говорить только о самыхъ общихъ, такъ сказать, поверхностныхъ чертахъ этой личности. Развивать и далѣе тотъ же апріорный методъ и логически выводить, какъ это допускалось иными изслѣдователями, подробности исторіи евангельской изъ основныхъ фактовъ исторіи апостольской — было бы слишкомъ смѣло. Но совокупность приведённыхъ выше соображеній даётъ намъ логическое право постараться, съ помощью имѣющихся въ нашемъ распоряженіи документовъ, ближе узнать того, чьё исторически-реальное существованіе утверждается съ полною увѣренностью изученіемъ событій, непосредственно слѣдовавшихъ за эпохою его земной жизни.

Свой обзоръ документовъ, относящихся къ исторіи Іисуса, мы начнёмъ съ тѣхъ свѣдѣній, какія могутъ быть почерпнуты у историховъ не-христіанъ. Очевидно, мы можемъ обращаться только къ тѣмъ изъ этихъ историковъ, которые не знали евангелій, и потому не должны здѣсь касаться такихъ противниковъ христіанства, каковы были, напримѣръ, Цельсъ или Порфирій, отдалённые отъ эпохи возникновенія христіанства довольно значительнымъ промежуткомъ времени: ихъ критика основывается на томъ же евангельскомъ преданіи, какимъ располагаемъ и мы, причёмъ они ни на минуту не сомнѣваются въ реальномъ существованіи исторической личности Іисуса.

 

ГЛАВА ІІ.

 

Историки не-христіанскіе.